- Пли! - раздался громкий голос командира. Мощный бортовой двухдечный залп "Рафаила" накрыл "Мессудие" и заставил замолчать его пушки. Сражение началось. Турки яростно огрызались. "Рафаил", двигаясь по инерции, непрерывно стреляя, прорезал неприятельскую линию под кормой их флагмана. Теперь он оказался в окружении турецких кораблей. Впереди продолжал отстреливаться поврежденный корабль капудан-паши. Сзади, упершись бушпритом в ютовую надстройку, надвигалась громада стопушечного корабля. На баке его столпились янычары. Размахивая ятаганами, они приготовились к абордажу. Слева по "Рафаилу" открыли огонь два фрегата.
- Абордажных наверх! - мгновенно скомандовал Лукин. - Карронады и пушки на ют. - Решительность командира спасла корабль.
Стоявший рядом барабанщик ударил дробь. В считанные минуты вытащили на ют две пушки и карронады и в упор ударили по янычарам. Вслед за этим открыли оружейный огонь выбежавшие абордажные матросы. Турецкий корабль, медленно удаляясь, выходил из боя. Удачными залпами "Рафаил" вскоре обратил в бегство фрегаты и продолжал расстреливать адмиральский корабль "Седель-Бахри".
Вокруг свистели ядра, то и дело вскрикивали раненые, падали убитые. Рядом, невидимые в пороховом дыму, громили турок другие корабли.
Взглянув на кормовой флаг, Лукин подозвал мичмана Павла Панафидина: "Ступай живо на ют, расправь флаг". Схватив фалы, Панафидин проворно расправил флаг, через минуту бегом вернулся доложить и замер, пораженный. На окровавленной палубе, раскинув руки, лежал мертвый командир - ядро перебило его пополам. Около тела хлопотали забрызганные кровью адъютант Захар Панафидин и барабанщик. Рядом валялись, точно перерезанные, две половинки кортика. Бережно подняв останки, они перенесли их в каюту. На шканцах вступил в командование "Рафаилом" капитан-лейтенант Быченский. Заканчивался третий час боя…
Далеко за кормой скрылись за горизонтом берега Лемноса, а слева медленно надвигалась, вырастая из моря, Святая гора - Афон. На склонах ее, тут и там, белели опоясанные мощными стенами греческие монастыри.
В это время флагман "Твердый" с тремя кораблями обогнул авангард турок, атаковал и отогнал фрегат и, пройдя под носом головного корабля, в упор расстрелял его. Когда турок вновь пытался напасть на "Рафаила", Сенявин пресек и эту попытку.
- Мы на ветре, - сказал он капитану первого ранга Малееву. - Уваливайтесь, пересекайте курс и отучите его ввязываться в схватку с вами.
Вскоре продольный залп с правого борта сбил паруса у турок, их корабль отстал и вышел из строя.
А русский флагманский корабль без передышки, с ходу обстрелял левым бортом и следующие за головным два мателота.
Сенявин редко вмешивался в действия Малеева, предоставляя командиру "Твердого" самому распоряжаться и действовать исходя из обстановки. У адмирала были свои флагманские заботы.
Два с лишним часа прошло с момента первого залпа. Бой с турками был в полном разгаре.
Повсюду на огромном пространстве моря ежеминутно вспыхивали все новые стычки кораблей, сопровождаемые артиллерийскими дуэлями, и тогда непроницаемая завеса дыма сплошь окутывала акваторию, скрывая сражающиеся корабли. Из этой мглы раздавался непрерывный гул пушечной канонады, в редких просветах сверкали огненные молнии орудийных залпов, и только верхушки мачт с вымпелами показывали расположение и характер движения своих и неприятельских судов.
После каждого залпа, в особенности одновременного с двух бортов, плотная стена дыма окружала "Твердый", оставляя узкие "окна" лишь по носу и корме. Поэтому-то адмирал специально отрядил на марс лейтенанта, который следил за обстановкой, принимая сигналы, подаваемые кораблями, и докладывал обо всем флагману.
Сенявин, конечно, ощущал, как все окружающие его офицеры и матросы, непередаваемое возбуждение битвой. Но кроме того, что он нес ответственность за действия флагманского корабля, он должен был видеть и замечать то главное в общей обстановке в тот или иной момент, что могло повлиять коренным образом на ход и исход сражения. Спокойствие и рассудительность, присущие ему обычно, не покидали его и теперь, в разгар сражения, которое протекало пока, слава Богу, по его, сенявинским, замыслам.
Еще в самом начале сражения он решил оставить арьергард турок без внимания, а с четырьмя кораблями атаковать три корабля авангарда эскадры Саида-Али. Это должно расстроить боевой порядок турок и задержать их отступление к Дарданеллам.
После яростной атаки "Рафаила" первого турецкого флагмана "Мессудие" "Твердый" и "Скорый" вместе с отрядом Грейга вышли в голову кильватерной колонны турок. Охватив голову эскадры и нарушив ее строй и тем самым завоевывая тактическое превосходство, Сенявин огнем заставил турок изменить курс, выйти из линии и спуститься под ветер. В это же время "Селафаил", "Уриил", "Сильный", "Мощный" и "Ярослав" атаковали, как и было задумано, одновременно трех младших турецких флагманов. Сомкнув линию, они сблизились на ружейный, а то и на пистолетный выстрел, сокрушая паруса, такелаж, сметая турок картечью с палубы. "Селафаил", громя корабль Бекир-бея, загнал его в дымовой завесе прямо на "Твердый".
…Малеев, стоя на шканцах, вдруг увидел, как с левого борта из пороховой завесы показался высоко торчащий утлегарь с турецким вымпелом младшего флагмана…
- Батареи левого борта - товьсь! - не мешкая скомандовал он старшему офицеру, который, поняв все, мгновенно скрылся в люке…
Спустя минуту в расстоянии пистолетного выстрела показалась громада восьмидесятичетырехпушечного "Седель-Бахри". На его баке отчаянно заметались в панике турецкие матросы. Тут же загрохотал залп всех батарейных деков. Сметая все на своем пути, картечь крушила мачты, паруса, такелаж, унося десятки и сотни жизней… Будто раненый зверь, "Седель-Бахри", чуть накренившись, потерял ход и вышел из линии боя…
Но турки сражались отчаянно. Сенявин видел, как атаковали сразу с двух бортов "Скорого". Правый борт его непрерывно опоясывался залпами картечи, отбиваясь от наседавшего неприятеля. Слева приближался другой корабль. На его верхней палубе столпилась не одна сотня обнаженных по пояс турецких янычар. Они вопили изо всех сил, потрясая ятаганами.
"Пожалуй, абордажа не избежать", - подумал командир "Скорого" капитан первого ранга Шельтинг и не мешкая распорядился:
- Абордажные партии наверх! Открыть беглый ружейный огонь!
Выскочившие на верхнюю палубу стрелки меткими залпами заметно охладили разгоряченных турок, а спустя несколько минут вытащенные пушкарями карронады рассеяли янычар.
Использовав замешательство турок, "Скорый" удачным маневром ускользнул из турецких клещей и, развернувшись, сам атаковал неприятеля.
На другом фланге в сложное положение попал "Ярослав". На исходе третьего часа сражения у него оказался перебитым почти весь бегучий такелаж - снасти, с помощью которых управляют парусами - главным двигателем корабля.
…В который раз пробежав взглядом по многочисленным булиням, шкотам, горденям на всех трех мачтах, командир "Ярослава" капитан второго ранга Митьков задержался на последней - бизань-мачте. Лишь только здесь уцелели два-три горденя и несколько шкотовых концов. На остальных мачтах почти у всех парусов эти снасти были перебиты и, свисая с рей и парусов, болтались на ветру. Несколько десятков матросов, взобравшись на реи, не обращая никакого внимания на свистевшие вокруг ядра, осколки картечи, а то и посвист шальных пуль, сращивали перебитые снасти. От их мастерства зависела сейчас судьба корабля.
- Слева турецкий корабль! - донеслось с марса.
Митьков перебежал на левый борт. Уже четверть часа, как по "Ярославу" палит губительным огнем справа стопушечный турецкий корабль. "Теперь и слева будут вести пальбу, как говорится, поставят меня в "два огня", - невесело подумал Митьков. Грохнул очередной залп турок, где-то рядом засвистели ядра, сверху полетели обломки щепы - видимо, задело мачту или рею.
Подбежал старший офицер. Весь потный, он только что спустился с грот-реи, без сюртука, в белой рубашке, ладони стерты до крови. Развел руками:
- Федот Константинович, еще полчаса, не менее, уйдет на фок-мачту. Грот приведем в порядок через четверть часа…
- Давай, давай, голубчик, быстрей, а то придется нам с тобой рыб кормить, - переходя на "ты", проговорил скороговоркой Митьков и вскинул голову. Чуть посвежевший ветер поставил бизань поперек, "Ярослав" медленно развернуло и понесло навстречу кильватерной колонне турецкой эскадры.
- А-а-а, черт, - выругался Митьков с досады и бросил старшему офицеру: - Спускайтесь в батарейные деки. Изготовить орудия для пальбы поочередно по кораблям турок. Бить прицельно, стараться не мазать. - Он кивнул вперед на приближающуюся цепочку кораблей, подмигнув, усмехнулся: - Минут через пять начнем обмениваться любезностями со всей кавалькадой капудан-паши. Жарковато нам придется. Надо постараться в долгу не остаться.
Сблизившись с головным кораблем, "Ярослав" первым произвел залп, и немало ядер достигло цели. Турки, видимо, не ожидали такой дерзости от одиночного, с неуправляемыми парусами русского корабля. Пока они разбирались, "Ярослав" миновал его корму и открыл огонь по следующему турецкому кораблю.
Когда поравнялись с первым кораблем, на "Ярославе" заработал грот, и Митьков сумел изменить галс. Теперь ветер дул справа, и, набирая скорость - благо вступали один за другим паруса фок-мачты, - "Ярослав" устремился к своим, продолжая громить меткими залпами неприятеля.
Битва продолжалась, время близилось к полудню и исход сражения для Сенявина был ясен. Избитые турецкие корабли в беспорядке начали отходить к мысу Афон, стараясь как можно быстрей оторваться от русских…
- "Рафаил" запрашивает разрешения временно выйти из боя для исправления повреждений, - доложили адмиралу.
Сенявин и сам наблюдал, как стоически сражались и "Ярослав", и "Рафаил", и "Скорый". Побитые паруса и такелаж, черневшие пробоины в корпусах говорили о многом. Сам "Твердый" получил шесть пробоин в корпусе.
"Начальный этап сражения за нами, - размышлял флагман, - но каковы потери, сколько осталось боевых припасов? Пора осмотреться".
Он подозвал адъютанта:
- Поднять сигнал: "Всем кораблям привестись к ветру! Лечь в дрейф. Осмотреться, исправить повреждения".
"Ну что ж, командиры молодцы. Пожалуй, никого нельзя упрекнуть в нерадении", - подумал адмирал и, посмотрев на Малеева, вдруг вспомнил, как, помогая "Рафаилу", он атаковал турецкий корабль и как второй раз "Твердый" преградил тому путь, продольным залпом сбил паруса и тем спас "Рафаила". Флагман сам вел бой и не упускал нитей общего сражения. Трижды поднимал Сенявин сигнал: "Всей эскадре спуститься на неприятеля". Приходил на помощь сам и посылал соседей выручать товарищей. Чем четче обозначался разгром турок, тем яростней они отбивались. Сотни орудий изрыгали смерть и гром.
Едва завидев на "Твердом" флаг адмирала, турецкие капитаны тут же бомбардировали его. Только что Малеев доложил Сенявину: "Пробило борт ниже ватерлинии".
Пристально всматриваясь в поврежденный "Седель-Бахри" с алым адмиральским флагом, Сенявин попросил подзорную трубу у вестового. "Надобно отрядить кого-нибудь пленить турецкого флагмана".
Вдруг вестовой вскрикнул - перебитая рука с трубой болталась на жилах. Сенявин хотел помочь ему, но в этот миг раздался пронзительный свист, и ядро перешибло вестового пополам. В двух метрах от него упали замертво еще два матроса. Вытерев с лица кровь, адмирал поднял трубу и осторожно перешел к противоположному борту. "Пожалуй, Рожнов исполнит это лучше всех".
- Сигнал на "Селафаил"! Нагнать и пленить турецкого флагмана на зюйде!
Солнце давно перевалило зенит. Наступил полный штиль. Побитые турецкие корабли во главе с Саидом-Али медленно отходили к северу, уклоняясь от сражения. К югу, сопровождаемый тремя кораблями, пытался уйти турецкий адмирал.
Поздно ночью "Селафаил" подошел вплотную к "Седель-Бахри" и навел на него орудия.
- Аман! Аман! - испуганно закричали турки.
И вдруг вслед за ними, откуда-то изнутри корабля, завопили родные русские голоса:
- Братцы, не палите! Они сдаются!
Рожнов опешил. Он подозвал лейтенанта Титова:
- Возьми караул, рулевых, марсовых на шлюпки и занимайте корабль. Подадите буксирный конец. Да проведайте, что там за русачки объявились, и дайте знать.
У трапа "Седель-Бахри" Титова встретил раненый адмирал Бекир-бей. Вместо правой руки у него болтался пустой рукав. Он молча положил на палубу знамя и оружие. Титов расставил караул. Бекир-бея и пленных офицеров отправили на "Селафаил".
Титов с караулом спустился на батарейную палубу. Из темноты истошно закричали: "Ваше благородие!!!" Пламя зажженной свечи осветило изможденные, заросшие лица людей, прикованных цепями к пушкам. Матросы быстро сбили с них цепи. Рыдая и плача от радости, пленные рассказали: все они с фрегата "Флора", который разбился зимой у албанских берегов. Турки схватили их, заковали в цепи и отправили кого в тюрьму, кого на корабли к пушкам.
- Они, нехристи, над каждым с ятаганом стояли, чуть что - и голова долой. На нижней палубе, ваше благородие, семь аглицких матросов тоже в кандалах у пушек.
Это оказались матросы с эскадры Дукворта.
На рассвете "Селафаил" подошел с пленными к эскадре. Сенявин приказал не мешкая приводить в порядок корабли. На следующий день вернулся посланный в погоню за тремя кораблями Грейг. "Все они сожжены", - доложил он командиру.
Слушая доклад Грейга, флагман размышлял: "Исход сражения очевиден и славен. Более трети эскадры Саида-Али пущено в расход. Потери у нас по сравнению с турками мизерные, в десять - двадцать раз меньше. На одном "Седель-Бахри" захвачено полтысячи пленных. Наши корабли, правда, тоже потрепаны. Вон на "Твердом" шесть пробоин в борту, разбит рангоут и все шлюпки, тысячи дыр в парусах… Однако за день-два, пока в море штиль, а то и на ходу все прорехи можно заделать. По всем морским канонам при нынешнем успехе неприятеля следовало уничтожить окончательно. К тому же истерзанные турки далеко не ушли. Догнать и добить их дело не столь мудреное. Но одна мысль не дает покоя все эти дни. Тенедос. Четвертый день там бьются насмерть соотичи, один против десяти. Да и бьются ли без подмоги?" Сенявин вызвал командира самого быстрого корабля - "Скорого":
- Ставьте все паруса, немедля отправляйтесь к Тенедосу и подайте помощь гарнизону. Эскадра идет следом.
"Скорый" прибыл вовремя. Силы защитников крепости, в которой укрылось греческое население острова, иссякли, боеприпасы кончались, воды не было. Дважды турки предлагали сдаться. "Но все сие не могло поколебать твердости солдат, и жители, видя растерзанные члены детей и жен своих, видя дома свои, объятые пламенем, обрекли себя на смерть, с редким мужеством искали ее на валах и не хотели слышать о сдаче. Комендант по общему желанию офицеров, солдат и жителей, предложил выйти с легкой артиллерией из крепости и искать смерти в поле".
Спустя сутки сенявинская эскадра окружила остров и огнем принудила капитулировать весь турецкий десант.
Прошло два-три дня, и пришла почта к Поццо-ди-Борго. Едва распечатав письмо, он постучался в каюту Сенявина:
- Кажется, подтверждаются мои худшие опасения, ваше превосходительство. Полюбуйтесь на письма, которые прислали мне без каких-либо комментариев, - и он протянул Сенявину два письма.
Собственно, это были не письма, а их копии. Первое от Наполеона, адресовалось Александру. В самых любезных тонах французский император, через своего посланца генерала Савиньи, поздравлял Александра с прибытием к армии и изъявлял свое почтение к нему и "желание найти случай, который мог бы удовлетворить вас, сколь лестно для меня приобрести вашу дружбу". Чем дальше вчитывался Сенявин в это письмо, тем больше сомнений просыпалось в нем. Каким образом два враждующих на поле брани властелина могут столь мило изъясняться друг с другом? Тем же тоном Наполеону отвечал Александр: "Я получил с особой признательностью письмо, которое генерал Савиньи вручил мне, и поспешил изъявить вам совершенную мою благодарность. Я не имею другого желания, как видеть мир Европы, восстановленный на честных и справедливых правилах. При этом желаю иметь случай быть вам лично угодным".
Возвращая письмо, Сенявин недоуменно пожал плечами:
- Обмен любезностями, видимо, входит в норму отношений государственных мужей, несмотря на противоборство. Но что скрывается за сим?
- Курьер, доставивший письмо, слышал о каком-то неприятном для нашего государя сражении с Бонапартом. Быть может, здесь таится разгадка? - высказал предположение Борго.
- Поживем - увидим, - задумчиво ответил адмирал, - очевидно то, что ныне мы твердо стоим на подступах к Константинополю, и с турками разговор будет краткий.
Догадки Борго скоро подтвердились. После обмена письмами, в конце мая, в Пруссии у местечка Фридланд из-за грубого просчета Беннигсена русская армия попала в западню и понесла большие потери в сражении с наполеоновскими войсками. Александр мучительно переживал случившееся и был готов на любые условия, лишь бы Наполеон остался на левом берегу Немана. А Бонапарт и не помышлял идти дальше, он попросту не был готов к походу на Восток, в Россию. Но он жаждал получить свое сполна…
В те самые часы, когда у Афонской горы сенявинская эскадра сокрушала турецкие корабли, посреди Немана, неподалеку от Тильзита, французские саперы заканчивали сооружение большого плота с двумя шатрами для переговоров царских особ - Наполеона и Александра. По горькой иронии истории одной из главных разменных монет русского императора в торге с французским императором была только что одержанная победа сенявинцев…
Не прошло и недели после разговора с Борго, как на рейде Тенедоса раздались выстрелы пушечного салюта. К анатолийским берегам неожиданно возвратилась английская эскадра под флагом контр-адмирала Мартина. Английский адмирал считал для себя не зазорным первым, без предварительной договоренности, салютовать Сенявину. Он знал о разгроме турок и эту победу считал достойной приветствия.
На этот раз англичане были приветливы, поздравили с победой, заправились водой на Тенедосе и посматривали на анатолийский берег. Сенявин предугадал и предусмотрел намерения союзников. Он вызвал Грейга:
- Алексей Самуилович, намедни англичане испросили дозволения отправить бриг к острову Имброс для содействия нам в блокаде Дарданелл. Капитан Роджерс был предупрежден уведомлять меня по всем случаям. Однако мне доложили сей час с нашего брига - Роджерс вошел в тайные сношения с турками.
Грейг почувствовал некоторую неловкость, слушая такую новость.
- Посему возьмите немедля "Ретвизан", "Селафаил" и "Сильный", следуйте к Дарданеллам и вразумите Роджерса, что сношения его с турками удивляют меня, как несообразные с откровенностью отношений между союзниками и с данным им мне слову. И скажите ему, что здесь русский флаг первенствует, и ежели он вознамерится без позволения сноситься с турками, то вы употребите силу.
Спустя сутки Роджерс принес извинения Сенявину, сославшись на собственную оплошность. А что же с турками? Просто наводил справки о продовольствии…
Следом за Мартином к Тенедосу пожаловал вице-адмирал Коллингвуд, сподвижник Нельсона по Трафальгару. После взаимных приветствий и визитов Коллингвуд заговорил о совместных действиях против турецкого флота и предложил Сенявину командовать соединенными эскадрами.
Сенявин поднял флаг командующего. Обе эскадры снялись с якоря, перешли к острову Имброс и начали готовиться к прорыву на Дарданеллы.