- Полюбуйтесь, сэр, насколько искусно адмирал Сенявин норовит нас провести. Видите ли, после ухода французов Лиссабон принадлежит Португалии. А раз Россия не воюет с ней, то он считает себя и свою эскадру находящимися в нейтральном порту.
Тайлер молча дочитал письмо и проговорил в раздумье:
- Но вы помните, сэр, адмирал Коллингвуд с похвалой отозвался о Сенявине. Он храбр и искусен в бою. Турки не раз бежали от залпов его эскадры.
Коттон горячо отозвался:
- Если бы только турки! Он задал перцу французам в Далмации. С иным адмиралом и другой эскадрой мы бы не церемонились. Но Сенявин, прежде чем сдать позиции, уведет с собой на тот свет по кораблю, а то и по два за каждый свой корабль. К тому же русские весьма опасны в абордаже…
- Так что же все-таки мы ответим адмиралу, сэр? Нельзя забывать, что Сенявин за девять месяцев в самом деле ни разу не помогал Жюно.
- Во-первых, прикажите сию минуту над всеми фортами Лиссабона поднять британский флаг. К черту сентиментальности, мы завоевали это право оружием. Во-вторых, поезжайте-ка, сэр, к Сенявину и передайте, что мы требуем его сдачи с кораблями и людьми, но помните, что Британии дружба с Россией нужна гораздо больше, чем Наполеону. Тильзитский мир это лишь оттяжка войны. В конце концов мы помиримся с императором Александром.
В полдень следующего дня Макаров доложил:
- На рейд направляется британский брит под контр-адмиральским флагом.
Тайлер передал Сенявину все требования своего начальника, но не заметил и тени смущения или испуга на лице русского адмирала. Напротив, тот вел беседу хладнокровно и с достоинством.
- Подъем британских флагов на фортах противозаконен, и ваш адмирал об этом прекрасно осведомлен. Лиссабон порт нейтральный, и мы здесь не пленники, и, если ваш адмирал попытается взять силой мои корабли, могу вас заверить, это будет стоить дорого британскому флоту. Думаю, что не в интересах Англии осложнять отношения с моим императором.
Тайлер слушал почтительно, понимая правоту своего собеседника и молчаливо это признавая.
- И все же каковы будут предложения вашего превосходительства? - Тайлер должен привезти в ответ что-то определенное.
- Одно мнение вы слышали, но это крайность. Другое, - передайте адмиралу Коттону, я готов передать корабли под охрану английского правительства с оговоркой некоторых условий.
- Каковы эти условия? - обрадованно встрепенулся Тайлер. Неожиданное предложение Сенявина приободрило его.
- Извольте. Русская эскадра не считается взятой в плен. После заключения мира с Англией все корабли подлежат возврату России. - Сенявин взял с бюро лист бумаги и протянул Тайлеру: - Здесь изложены мои предложения.
Английский бриг отошел от борта "Твердого", а Сенявин задумчиво смотрел ему вслед. Весь вчерашний день и до глубокой ночи размышлял он над судьбой эскадры. У него есть простой и быстрый выход из тупика. Он имеет разрешение императора в случае опасности уничтожить корабли, а экипажи свести на берег. Но что значит уничтожить своими руками свои корабли, которые хотя и истерзаны, но от этого еще дороже морякам? А судьба людей? Эти тысячи близких ему простых матросов и солдат, которые наравне с ним не один год делили тяготы службы, горечь утрат и радость побед? Отдать их в руки неприятеля? Офицеры будут в сносных условиях, но каково придется остальным? Много разных вопросов задавал он себе, прежде чем все-таки нашел другой, как ему кажется, единственно верный путь, не ронявший чести и достоинства русского флага и сберегавший его людей.
На следующий день знакомый английский бриг опять ошвартовался у "Твердого", Тайлер привез Сенявину проект конвенции.
- Мы старались самым деликатным образом составить конвенцию, чтобы менее всего могли быть оскорблены чувства вашего превосходительства, - почтительно проговорил Тайлер, протягивая Сенявину документ.
Внимательно прочитав конвенцию, Дмитрий Николаевич здесь же дополнил ее требованиями, чтобы все офицеры, матросы и солдаты морской пехоты немедленно и без всяких условий возвратились в Россию.
В конце концов, видя непреклонность Сенявина, англичане приняли все его условия, и конвенция была подписана к общей радости всех русских моряков. И осенним ясным днем русская и английская эскадры вышли в море и направились к берегам Англии.
* * *
На Портсмутском рейде вдруг тревожно замелькали сигнальные флаги английских кораблей, стоявших на рейде. Командиру порта адмиралу Монтегю только что доложили:
- Сэр, к рейду приближается странная эскадра под русскими и английскими флагами. Мы определили, что там есть корабли эскадры адмирала Коттона, но остальные корабли под неприятельскими флагами.
Монтегю уже на ходу дослушал доклад и спешил на пристань. "Неслыханный скандал. Неприятельский флаг спокойно входит в главную базу флота его величества".
Пока корабли становились на якоря, командир порта быстро поднялся на корабль Коттона и с ужасом узнал о подписанной конвенции.
- Сэр, вам придется держать ответ перед лордами Адмиралтейства, а возможно, и военным судом, - запальчиво произнес он, стремительно выходя из каюты и не слушая объяснений Коттона. - На адмиральский корабль, - кратко бросил он капитану катера.
На борту "Твердого" разъяренный Монтегю потребовал у Сенявина немедленно спустить флаг в порту его величества.
- Взгляните, сэр. - Он протянул руку к набережной, она была заполнена возбужденной толпой.
"Неслыханное дело, - слышалось тут и там. - Мы воюем с Россией, а, оказывается, уже пленены ее корабли".
- Еще ни разу за всю историю флот его величества не допускал такого позора - вражеские флаги в самом сердце Англии. От имени его величества я требую сейчас же, без промедления, спустить ваши флаги на всех кораблях.
Дмитрий Николаевич спокойно выслушал Монтегю. Он прекрасно владел английским, равно как и французским, итальянским и греческим, и всегда обходился без переводчиков.
- Господин контр-адмирал, - официально и холодно ответил Сенявин, - я здесь еще не пленник, пушки мой заряжены. Никому я не сдавался и не сдамся. Флаг мой не спущу и не отдам его, разве только с моей жизнью. - Сенявин холодно поклонился. - Честь имею.
Монтегю в недоумении убрался с корабля и послал немедленно донесение морскому министру.
На следующее утро Монтегю вновь появился на эскадре. Он привез письмо лорда Адмиралтейства Мульграу. "Его британское величество, - читал адмирал послание морского министра, - не признает и не может позволить, чтобы в его гавани развевался неприятельский флаг…" Он просил спустить флаги и не поднимать никаких и любезно приглашал Сенявина приехать в Лондон.
"Ну что ж, в конце концов, это резонная просьба короля, на его месте я поступил бы таким же образом", - дочитав письмо, подумал Сенявин и ответил лорду Мульграу: "Во владениях короля воле его противиться не могу, почему в обыкновенное время, по захождении солнца, с должными почестями корабельные флаги будут спущены; мой будет спущен ночью".
Вызвал всех командиров и сказал:
- Завтра с заходом солнца, как обычно, спустите флаги, должным образом убрать их и охранять наравне с оружием. Погода наступает осенняя, англичане могут и голову морочить, не исключено, придется здесь зимовать. Поразмыслите обо всем. О пище и тепле для служителей…
Потянулись недели и месяцы томительного ожидания. Как и предвидел Дмитрий Николаевич, англичане всячески затягивали отправку экипажей и пытались уклониться от выполнения подписанной конвенции. Лорды Адмиралтейства даже хотели привлечь Чарльза Коттона к военному суду за то, что "конвенция, заключенная в Лиссабоне, не приносит чести Англии".
Замерзли порты Балтики, пришла зима. На кораблях было холодно и голодно. Сенявин, как и все офицеры, разделял скудную пищу с матросами, переносил все невзгоды наравне с ними. Наступила весна. Англичане намеревались переправить русских моряков в Архангельск, подальше от Балтики, но Сенявин отверг это предложение. На несколько месяцев боевой состав удалялся от театра военных действий. Наконец, после долгих проволочек, англичане в августе 1809 года предоставили транспорта…
Перед тем как покинуть корабли, несколько десятков офицеров собрались на "Твердом". Кают-компания была набита битком, дверь ее распахнута настежь. Офицеры толпились в проходе и дальше в коридорах. К Сенявину зашел теперь уже капитан первого ранга Рожнов.
- Ваше превосходительство, имею честь от имени офицеров эскадры просить вас благосклонно пройти в кают-компанию и выслушать нас.
Похудевший, с несколько осунувшимся лицом, Дмитрий Николаевич смущенно развел руками: "К чему бы это?" Однако просьбы собрания офицеров исполняются свято. Он встал, и Рожнов, отступив, пропустил его вперед.
В кают-компании воцарилась тишина. Малеев открыл сафьяновую папку и начал читать:
- "Вы в продолжение четырехлетнего главного начальства над нами во всех случаях показали нам доброе свое управление.
Как искусный воин, будучи неоднократно в сражениях с неприятелями, заставили нас, как сотрудников своих, всегда торжествовать победу.
Как добрый отец семейства, вы имели об нас попечение, и мы не знали нужды, а работу и труд почитали забавою. Вы оное видите на удовольственных лицах наших.
Вы своим примером и наставлением, одобряя за добро и умеренно наказуя за преступления, исправляли наши нравы и отогнали пороки, сопряженные с молодостью, в том порукою наше поведение.
Будучи в утесненных, по несчастью, обстоятельствах, вы отвратили от нас всякий недостаток, даже доставили случай пользоваться удовольствиями, и мы были и есть счастливы…"
Сенявин взглянул на Малеева, офицеров, с благоговением смотревших на него, и непроизвольно ему передалось их волнение.
Малеев читал долго, видимо, сочинял адрес не один человек. В эти минуты и Сенявину, и стоявшим бок о бок с ним офицерам вспоминалось многое…
"…Изъявить ли вам наше почтение, нашу любовь? Но они давно уже обитают в сердцах наших и вам известны…"
Откуда-то сзади Малееву передали красивую серебряную с узорами вазу. Четыре змеи, как символы мудрости, обвивали ее, упираясь головами в широкий золотой пояс.
Малеев взял вазу:
- Просим вас, ваше превосходительство, чтоб приняли сей подарок от нас благосклонно и не сочли его за лесть.
Прежде чем передать вазу, Малеев зачитал гравировку на золотом поясе:
- "Вице-адмиралу и кавалеру Дмитрию Николаевичу Сенявину российскими офицерами на эскадре, под главным его начальством находящимися, во изъявление своего к нему усердия, любви и благодарности, 1809 года".
Сенявин взял вазу, поставил ее на стол и обнял Малеева. Офицеры радостно зашумели, а Малеев поднял руку:
- Дмитрий Николаевич, еще слова нашего признания вам.
Вперед вышел Броневский:
Се - кто присутствием желанным
Един всех веселит сердца -
Начальник, славою венчанный,
Являющий собой отца;
Врагов России победитель
И счастья нашего творец,
Надежда всех и покровитель,
Кто незабвен ввек для сердец.
Не успел Броневский закончить, как в тишину кают-компании ворвался полуденный звон корабельного колокола - рынды. Он звал экипаж обедать. Последний раз перед дальней дорогой на Родину…
* * *
Завершилась четырехлетняя сенявинская эпопея.
Затяжные бои с французами на побережье и архипелагах Адриатики подтвердили силу русского оружия. Боевое братство с черногорцами сроднило экипажи кораблей, солдат с гордыми и отважными людьми.
Ни разу российские моряки не уступили неприятелю. На море русская эскадра полностью овладела положением и выиграла все стычки с французами.
Не раз французы спускали свои знамена перед андреевским стягом.
Не менее важные победы, при страшной неразберихе в правящем Петербурге, одержал Сенявин, сражаясь с дипломатами австрийскими и французскими, отбиваясь при этом от наскоков высоких российских посланцев. Дважды бил и громил турецкую эскадру у Дарданелл и Афона.
С честью выдержал испытания военной судьбы в безнадежном, казалось, положении в Лиссабоне.
Сохранил корабли и людей, не уронил престиж России.
Опала и немилость
Всесильный властелин Европы, перед которым трепетали короли и императоры, не сумел привести к покорности русского адмирала. Тогда Наполеон окольными путями дал понять Александру, что Сенявина надо проучить.
Едва Сенявин ступил на берег в Риге, ему сообщили: "Государь император не склонен принимать вас ко двору". Так обычно извещали в Петербурге об опале… Александр не пожелал видеть адмирала. Во-первых, была просьба "брата" Бонапарта. А потом - как можно венчать лаврами победителя Сенявина в то время, как сам он несся быстрее русака, спасаясь от позора в Аустерлице…
Здесь же Сенявин вскоре узнал, что два года назад по собственному прошению - "отягощен духовной и телесной болезнью", а попросту - гонимый завистниками уволился от службы адмирал Ушаков. Вернувшись с эскадрой из Архипелага, он в душе питал надежду на достойную его званию и опыту должность. Для этого были основания.
"Русские моряки, - вспомнит о черноморцах военный министр Милютин спустя столетие, - могут гордиться кампанией 1799 года, не только на своей стихии, но в действиях сухопутных оказали они отличную храбрость, распорядительность и везде исполнили свой долг. Сам Ушаков приобрел себе прочную славу". И только не приметили этих заслуг ни новоявленный монарх, ни его присные. Нашли ему на Балтике должность командующего на гребном флоте, а потом перевели начальником береговых команд. Такого унижения Ушаков не стерпел.
"…Более сорока кампаний сделал на море, две войны командовал Черноморским линейным флотом против неприятеля, был во многих флотилиях с пользою… - писал он в прошении об отставке. - Ноне же при старости лет моих отягощен душевной и телесной болезнью и опасаюсь при слабости моего здоровья быть в тягость службе и посему всеподданнейше прошу, дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом поведено было за болезнью моей от службы меня уволить".
Получив прошение Ушакова, Александр, уловив в нем явную горечь и досаду, спросил Чичагова:
- В чем заключается душевная болезнь его? Наверное, ее облегчить возможно? Разузнайте.
Не смог допытаться Чичагов, Ушаков не снизошел до объяснений и ответил царю: "Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, Богу известны - да будет воля Его святая".
Сенявин знал, что от несправедливости высочайшей страдали и Суворов и Кутузов.
Не ждет ли его такая же судьба?
Душевную отраду, как бальзам на сердце, принесла встреча с Терезой и детьми. Слезы радости, не слезы печали. Четыре года не виделись. Девочки обхватили с двух сторон, Левушка на руках цеплялся за эполеты. Николенька стоял рядом, смущенно улыбался, подрос, вытянулся… "Пора его в Морской корпус определять", - подумал Сенявин.
Тереза молча прильнула, долго плакала. После первых объяснений вспомнила о заботах:
- Все бы ничего, Дмитрий Николаевич, но деткам нашим потребно с каждым месяцем то и другое. И не всегда средства находятся.
Сенявин улыбнулся, развел руками:
- Я сам, Тереза Ивановна, гол как сокол. Кошелька который месяц при себе не ношу, кругом в долгах по службе. Однако деток милых в обиду не дадим. Сыщем деньги, на крайний случай взаймы будем брать. Хотя бы у Николая Семеновича Мордвинова.
- Спасибо ему, - призналась жена, - он и так нас не раз ссужал деньгами…
Не откладывая, Сенявин принялся писать отчет за прошлые кампании по финансам. Главное, о чем думал, - как побыстрее расплатиться с офицерами и матросами. Отрываясь временами от подсчетов и писанины, поневоле вспоминал тяжкие времена, когда там, в Средиземном море, приходилось изощряться, дабы как-нибудь сводить концы с концами.
…Деньги присылали с большими задержками, не вовремя и явно в недостатке. Чичагов все время волокитил, жадничал, а на эскадре временами не было ни копейки. Не было денег на продовольствие, жалованье не выплачивалось по полтора года.
Проволочка в Петербурге привела к беде. Сразу после Тильзита, в июле 1807 года, из Кронштадта вышел фрегат "Спешный" с крупной суммой денег для эскадры Сенявина. "Спешному" велено было еще и сопровождать тихоходный транспорт "Вильгельмину" с обмундированием для матросов и офицеров. Вдобавок на борт "Спешного" по указанию Чичагова взяли князя Голицына с семьей для доставки в Англию, хотя уже назревала война с ней.
Чичагов лично предупредил командира фрегата капитан-лейтенанта Ховрина:
- Головой отвечаете за семью князя, особое внимание уделите княгине, никаких там авралов с беготней матросов, полный покой и тишина.
"Попробуй-ка сам в шторм без авралов", - зло подумал Ховрин.
В Северном море начался шторм, паруса убавили. Княгиню и ее сыновей укачало.
- Я требую немедленно оставить эту тихоходную рухлядь "Вильгельмину", - раздраженно сказал князь Ховрину, - и как можно быстрее следовать в Англию.
- Но у меня инструкция идти только совместно с "Вильгельминой", - возразил Ховрин.
- Что мне ваша посудина с тряпками, - вскипел князь, - вы перед судом ответите, не дай Бог, что случится с княгиней!
Ховрин вызвал командира "Вильгельмины":
- Берите курс к норвежским берегам, переждите шторм и идите самостоятельно. Место встречи Портсмут.
Под всеми парусами "Спешный" пошел в Портсмут, где простоял больше двух месяцев. Сначала "Вильгельмину" задержали противные ветры, потом дошли слухи, что началась война с Англией. Только в ноябре транспорт появился в Портсмуте. И тут действительно Англия объявила войну России, оба корабля были арестованы, все деньги пропали. Ховрин потом сошел с ума…
Деньги позднее кое-как выслали с аккредитивом, но их все равно не хватало. Дошло до печальных курьезов. В Лиссабоне нужно было раздобыть несколько сот рублей на продукты. Пришлось пустить в продажу рубахи, сапоги, личные вещи убитых офицеров. До этого их хранили, чтобы передать в России родственникам…
Доклад в Адмиралтейскую коллегию и "генеральный счет и ведомость, в какие команды и за что следует отпустить денег" Сенявин составил за месяц, и "пошла гулять губерния" по чиновным кабинетам. Кроме того, Сенявин сразу же по прибытии подал рапорт царю о выдаче призовых денег "за взятые и истребленные суда, крепости и артиллерию". В те времена по закону причиталось всем офицерам и матросам выплачивать деньги за уничтожение и пленение неприятельских кораблей по их стоимости.
Наступила весна 1810 года. Сенявин терпеливо ждал, а в это время произошла смена морских начальников. Чичагов вдруг запросился в отпуск по семейным обстоятельствам, сдал должность новому управляющему маркизу де Траверсе и уехал во Францию. Наступил "звездный" час маркиза, растянувшийся на пятнадцать лет…