- А в той картотеке, - с ударением на слове "той" подсказал полковник, - вы тоже смотрели?
- Нет.
- А вы проверьте на всякий случай…
Работник военкомата ушел и скоро вернулся, листая какой-то документ.
- Никонов? - спросил он.
- Да.
- Константин?
- Да.
- Петрович?
- Да.
- Год рождения пятнадцатый?
- Он! - вскрикнула Аглая.
Полковник тоже взглянул на документы.
- Так вот, - сказал он. - Это уже не по нашей части. Вам надо пройти на Песочную, там увидите… Такой деревянный особнячок. А мы сами ничего не знаем.
- Спасибо, большое спасибо!..
Однако на Песочной улице, в учреждении, которое могло дать ответ, уже никого не было, и дежурный матрос посоветовал прийти завтра пораньше.
Тетя Поля встретила ее на пороге обычным вопросом:
- Ну как? Нашла?
- Кажется, завтра узнаю все. А пока - ничего…
Напрасно боцманша уговаривала ее не сидеть дома:
- Да выйди ты хоть куда-нибудь. Ну что тебе со мной-то, со старухой, делать тут? Эвон, хочешь соседского мальчишку за билетом пошлю в кино? Недалече тут от нас. "Радугу" показывают. И такая-та там курва играет. Муж-то у нее, слышь-ка, на фронте кровь проливает, а она, стерва мокрохвостая, с немцем жить стала. Сегодня на комбинате только про эту картину и говорят девки. Хочешь, и я с тобой пойду?
Но Аглая в ответ только качала головой, лежа кверху лицом на диване, как-то холодно, почти машинально ласкала свою девочку, тормошившую ее, и настойчиво, тяжелодумно смотрела прямо перед собой в чисто выбеленный потолок.
Среди ночи она встала и разбудила боцманшу.
- Тетя Поля, - спросила она, - и так его больше никто и не видел?
Полина Ивановна спросонья не поняла:
- О ком ты, сердешная? Ты не рехнись, Аглаюшка, мне и без того морока с тобой!
- О нем я, тетя Поля… Вот ушел он с "Аскольда", так неужели больше его никто и не видел?
Тетя Поля зажгла свет, посмотрела для начала на стенку - не ползет ли где клоп-зараза?
- Никто, - ответила она. - Никто и не видел. Говорят вот только, будто он в морскую пехоту попал. Да тут многих наших рыбаков в солдатское переодели…
- А почему же он сам никогда не пришел на "Аскольд"?
- Значит, служба не позволяла.
- Странно как все!
- Тебе сейчас все странно. Да и ты сама тоже странная. Иди-ка вот лучше - спи давай… я лунатиков не люблю!
На следующий день ее принял капитан третьего ранга Соколов - человек очень внимательный, с удовольствием вспоминавший молодые годы учебы, проведенные в Ленинграде, но он тоже ничем не мог помочь Аглае.
- Да, все это так, ваш супруг зарегистрирован в нашем учреждении, мы знаем, что есть такой Константин Петрович Никонов, но… Теперь он находится не в нашем ведении. Мы давно потеряли его координаты, и вам следует обратиться… Сейчас я напишу вам вот здесь адрес… Та-ак, дом номер тридцать четыре, второй подъезд… Та-ак. А ведает такими вопросами товарищ Плетнев… Пожалуйста!
- Скажите, - спросила Аглая, - есть ли хоть какая-нибудь надежда на то, что я разыщу его?
- Но зачем же плакать? Такая молодая и симпатичная женщина, и все время плачете… Конечно, разыщете!..
В этот день, возвращаясь домой и проходя мимо военкомата, Аглая лицом к лицу столкнулась с полковником. Опираясь на костыль, он удивленно посмотрел на женщину:
- Ну разве же можно так убиваться? Можно подумать, что вы получили извещение о гибели вашего мужа. А вы опять ко мне? По какому делу?
- Нет, я не к вам, - растерялась Аглая. - А впрочем, я рада, что встретила вас, и я… к вам!
- Весьма логично, - засмеялся полковник. - Не ко мне, но все же - ко мне! Так что у вас?
- Помогите мне устроиться на работу! - единым духом, чтобы не было путей к отступлению, выпалила Аглая.
- А кем бы вы хотели работать?
- Не знаю.
Полковник постучал тростью о ступеньку крыльца.
- Тоже неплохо, - сказал он. - Только что же я могу предложить вам? Сшивать входящие и исходящие, капать сургучом на конверты и получать по карточкам служащего четыреста граммов хлеба, - поверьте, что это не дело для такой, как вы, молодой женщины.
- А что же мне делать?
- А что вы, любезная, умеете делать?
- Ничего не умею.
- А чему вы учились в жизни?
- Я училась на ветеринара. По зоотехнике…
- Вот с этого и надо было начинать, - сказал полковник и велел Аглае следовать за ним. - Вы уже прописаны? Хорошо, я поставлю вас на воинский учет… Вы будете отныне военнообязанной. А работу мы вам подыщем. И мужа найдем, и работу найдем!..
"Это очень хорошо, что я с ним встретилась", - размышляла Аглая, направляясь к дому. А дома ею овладела беспричинная деловитость, и она до поздней ночи, подоткнув подол и всунув босые ноги в рваные стариковские галоши, мыла, скребла, чистила.
Полина Ивановна даже обиделась:
- Можно подумать, что у меня грязно было! Да на всех-ить не угодишь. Мы жили… Старик не жаловался! Полотеров, правда что, не нанимали…
Никогда еще Аглая не ждала рассвета с таким нетерпением. Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что завтра должна решиться ее судьба. Или - да, или - нет. Человек не может пропасть бесследно. Ей все время казалось, что люди чего-то недоговаривают. Константин ушел не так, как уходили другие. Но… хватит мучить себя, завтра она узнает.
Завтра, завтра!..
А это "завтра" уже наступило, день хмуро осветил окна, над заливом мело и кружило. Корабли гудели на рейде будничными простуженными голосами. Сполохи полярного сияния медленно угасали в высоте, словно небо закрывало свой космический веер. Мимо Аглаи, зажав под мышками газетные свертки с едой, согнувшись против ветра, шагали в порт и мастерские мурманские работяги. От их жестких, громко хрустящих комбинезонов несло запахами рыбы, солярового масла, запахами ржавого железа и красок.
А дальше - как во сне…
- Товарищ Плетнев, - сказала Аглая, - он сейчас не занят? Я - по личному делу…
- Пройдите, гражданка.
Плетнев - еще совсем молодой парень. Воротник кителя распахнут по-домашнему, перед ним стакан чаю, погоны капитан-лейтенанта на его плечах щегольски отделаны бронзой.
- Да, нет, нет! - кричал он в трубку телефона. - Не пойду я никуда, ну их всех к черту. А что она может сказать мне? Я ее знаю теперь как облупленную…
Он показал движением руки на кресло:
- Садитесь, пожалуйста. Я сейчас…
Закончил разговор, отхлебнул чаю.
- Итак, - сказал он, улыбнувшись женщине.
Итак, она снова рассказала этому молодому офицеру всю историю своих бедствий. Для женщины в двадцать семь лет это слишком богатый перечень. Но выражение лица капитан-лейтенанта Плетнева не менялось - он по-прежнему смотрел на Аглаю с веселым, почти лукавым прищуром.
- Вот, пожалуй, и все, - закончила Аглая со вздохом.
Ничего не отвечая, Плетнев нажал кнопку звонка, упрятанного где-то снизу стола, и скоро в кабинет вошел еще один офицер. Такой же молодой и такой же, казалось, беспечный. Коротко переговорив с ним, Плетнев сказал:
- Это… ты знаешь…
Аглая внутренне напряглась, готовая ко всему.
- Это… Ярцев!. - тихо досказал капитан-лейтенант, и офицер согласно кивнул ему головой:
- Да, это из его отряда.
- Он где сейчас - в Мурмашах?
- Нет. Он после Зандер-фиорда… ты же понимаешь!
- А-а-а. Все ясно.
- И притом, что он скажет?
- Он скажет больше нас…
Покидая кабинет, незнакомый офицер как-то особенно внимательно посмотрел в лицо женщине. Аглая снова повернулась к Плетневу:
- Ну?
- Вам придется немного обождать, - медленно выговорил капитан-лейтенант. - Сейчас мы ничего не можем сказать вам о судьбе вашего супруга. Не можем, даже если бы и хотели.
- Скажите - он жив?
- Мы все живы до поры до времени.
- Вы что-то скрываете от меня.
- Скрываю только его местонахождение.
- Но он живой?
- Вы ведь еще не получили уведомления о гибели.
- Так что же с ним? Вы его прячете от меня.
- Упаси меня бог! Зачем бы я стал его прятать?
- Скажите хоть - когда я его увижу?
- Голубушка, он мне тоже позарез нужен. Больше, может быть, нежели вам!
- Так как же дальше?
- А что - дальше?
- Что же мне теперь делать?
- Как что? Идите домой. Когда будет надо, мы вас позовем. Волноваться пока нет причины…
Аглая направилась к двери, но у порога остановилась.
- Простите, - сказала она, - а кто такой Ярцев?
Плетнев весело рассмеялся, ответил же серьезно:
- Ярцев - это школьный учитель. Он учил детишек немецкому языку. А сейчас, временно, он лейтенант Советской Армии… Вас это устраивает?
Аглая уже ничему не верила. Ярцев вдруг представился ей окруженным каким-то ореолом тайны, и в страшную сферу этой таинственности невольно попадал и он - ее муж, отец ее ребенка.
- Хорошо, - сказала она. - До свиданья!
Женщина вышла на улицу, посмотрела на хмурое небо и повторила извечный вопрос:
- Где же он?..
Вчерашней ночью из концлагеря в Эльвебаккене бежали двенадцать русских военнопленных. Они убежали, сделав подкоп, и скрылись в тундровых просторах. На поиски их была брошена авиация. И в этот день, вдалеке от воздушных коммуникаций, пролетал над Лапландской тундрой одинокий самолет, который вели два немца.
Один из них, прожженный вояка, заматерелый в опасностях оберст Штюрмер, имел личный подарок от Геринга - две пластины броневой стали, чтобы закрыться от пуль и осколков. Под крылом его "мессершмитта" пронеслись в огне и дыму пожарищ многие страны Европы, - Штюрмера уже трудно было чем-нибудь удивить.
А другой пилот, еще совсем молодой юнец, Эгельгайф, только что выпущенный из геринговского инкубатора фашистских птенцов, едва-едва успел приобщиться к небу. Эта плоская и нелюдимая земля Лапландия, над которой он скользил сейчас в высоте, была первой землей в его жизни, над которой ему велели лететь как победителю…
- Ил-2, - поучал своего питомца Штюрмер, - вот этой машины ты опасайся. "Спитфайер" страшен на разворотах, ты ему тоже не открывай бортов…
- Я этого не боюсь, погибну как надо, - отвечал молокосос. - Я вот только пике боюсь. У нас в школе таких страхов наговорили! И никогда еще не пробовал…
- Сейчас попробуешь, сынок, - сказал Штюрмер и показал через стекло кабины куда-то вниз. - Видишь, костер горит в тундре?
- Вижу…
- Это наверняка дезертир греет свои кости. Разворачивай машину, ложись на левое крыло. Выдвигай подкрыльные решетки. Если хочешь, включи плановый фотоаппарат…
- Мне? - испугался гитлеровский сопляк.
- Давай, давай, сынок! Со мной ничего не бойся…
Молокосос, посинев лицом, швырнул машину в затяжное пике. На черте прицела висела перед ним рыжая точка костра, земля грозно ринулась навстречу машине. Штюрмер стиснул в ладони рукоять бомбового залпа, подбадривал:
- Давай, давай, детка! Ниже, ниже… Видишь, он уже бежит прочь! Ага, мерзавец! Сейчас мы тебя так раскидаем по тундре, что не соберет никакой часовщик!..
Машина, хрустя и содрогаясь от напряжения, выползала из затяжного пике. Бомбы глухо рванули под ней скалистую землю. Костер разбросало в стороны, и сверху было отчетливо видно, как крохотная фигурка обезумевшего от ужаса человека мечется среди расщелин и камней, спасаясь бегством.
- Переходи на бреющий, - впадая в азарт охотника, приказал Штюрмер. - Он далеко не уйдет. Учись стрелять, сынок, по живой мишени! Это - лучший вид спорта…
Огненные трассы настигали человека, скрещивались перед ним, разрубали землю. Человек то пропадал среди черных скалистых нагромождений, то выбегал на снежную равнину.
- А я не думал, что это так забавно! - признался сопляк.
- Еще не такое увидишь, сынок…
Юнец, однако, стрелять не умел, и скоро фигура человека затерялась где-то среди камней.
- Ну как? - спросил его ас. - Тебе понравилось?
- Очень. Завтра же напишу об этом своей маме…
А человек, загнанный и затравленный воздушным зверем, лежал в тесной расщелине и не дышал, а почти хрипел от напряжения той борьбы, которую ему пришлось выдержать. Казалось, он не надышится никогда. Казалось, грудь его сейчас лопнет. Но вот он посмотрел вслед улетавшему самолету и медленно поднялся на ноги.
- Опять не вышло! - сказал он, и даже не улыбка, а какая-то животная гримаса довольства собой, своей силой и удачливостью исказила его черное, заросшее густой бородой лицо…
Если бы Аглая увидела сейчас этого человека, она бы не признала в нем своего мужа. "Где он?" - спрашивала она себя, шагая по улицам Мурманска.
Негоцианты
Жить среди людей и не иметь неприятностей - это почти невозможно. Но неприятности Пеклеванного с рапортом, поданным контр-адмиралу Сайманову, конечно, не ограничились одной лишь резолюцией: "Отказать". Этот рапорт очутился у командира "Аскольда". Рябинин показал его Самарову.
- Это верно, - сказал он, - что у моего помощника нет любви к нашему кораблю, вот и доказательство…
Пеклеванного Самаров нашел на палубе. У борта патрульного судна качался пузатый катер под парусиновым капотом, прибывший с транспортов за свежим хлебом, и лейтенант руководил погрузкой.
- Добро, добро, - нетерпеливо отмахнулся он от Самарова, понимая, что никаких особых служебных дел у него с замполитом быть не может. - Вот сейчас догрузим хлеб, и приду…
Артем пробыл на палубе, пока катер не отошел от борта, и только тогда отправился в свою каюту. И, шагая вдоль подковы кормового коридора, он вдруг разом понял, о чем сейчас будет вести разговор. Понял и, распахнув дверь, опередил вопросы:
- Вас, очевидно, интересует, почему я подал рапорт о списании с "Аскольда" на бригаду миноносцев?
Здесь же была и Варенька Китежева, и это было неприятно Пеклеванному. "Ну ладно, Самаров, а ей-то что? Вот уж эти женщины! Если увидят дырку, то им обязательно надо быть затычкой…"
- Да, товарищ лейтенант, - ответил Самаров, - нас это не только интересует, но и тревожит.
- Благодарю за повышенный интерес к моей особе, но тревожитесь вы напрасно…
Самаров неожиданно крикнул:
- Да мы плевать хотели на твою особу! Нам не твоя особа нужна, а служба! Понял ли ты, помазанник божий?
Варенька фыркнула:
- Вот уйдете с "Аскольда", и мы будем говорить: "В бозе почивший…"
- Если вы решили разлаяться со мной, - сказал Артем, - то лаяться я тоже умею. И ничуть не хуже вашего. Давайте говорить спокойно.
- Вы правы, - снова переходя на уважительный тон, отозвался Олег Владимирович. - Видите ли, мы, вся команда "Аскольда", очень вам благодарны. Вы научили нас обращаться с оружием, заставили ценить каждую секунду времени, сделали нас дисциплинированными людьми. Но вы считаете, очевидно, зазорным служить на "Аскольде" дальше? Что ж, вы, наверное, просто забываете, что мы все делаем одно и то же дело. И миноносец, и наш бывший траулер плавают ведь под одним флагом - под советским флагом! Я не понимаю, чего вам не хватает? Или, может быть, пушек? Или кормят вас здесь не так, как вам хотелось бы?
Он посмотрел в иллюминатор. За выпуклым толстым стеклом, по которому сбегали крупные капли воды, виднелся круглый клочок сизой, взъерошенной ветром поверхности бухты, а в отдалении - тяжелые, заякоренные корабли.
- Вот и сегодня, - закончил Самаров, - мы начнем конвоирование союзных транспортов. За границей нас знают плохо. Совсем не знают. Сплошные небылицы! Русскому человеку достается, не в пример другим. Через каждые десять-двадцать лет ему кровь пускают. А он - не озверел, не ожесточился, как иные народы. Все так же красив и благороден. И мужествен, как никто… Разве же не почетно нам с вами доказать это еще раз? Вот видите, лейтенант, стоят транспорты. Ждут. Надеются, что мы не подгадим…
Варенька передернула плечами, сказала:
- Что вы, Олег Владимирович! Это же ведь сплошные серые будни! А лейтенанта Пеклеванного совсем не устраивает патрульная служба, которая, по его же словам, наводит на него тоску и уныние…
Ну, это было уж слишком! Артем не вытерпел и прервал ее:
- Я окончил военно-морское училище и чувствую, что буду гораздо полезнее в другом месте!
- Не вижу, что вы окончили советское училище.
- Это почему же?
- А по вашим словам.
- Не понимаю! Объясните.
Самаров прошелся вдоль каюты, улыбнулся Пеклеванному: мол, вот как тебя!
- А что, на миноносцах-то особая каста? Вы думаете, если попадете на эсминец - там будут другие люди? Нет, люди везде одни… А вы, доктор, перегнули палку. Конечно, военная служба - это не мягкое кресло, в котором можно развалиться, как твоя душа пожелает…
- Да бросьте вы мне политинформацию читать, не маленький! - резко выкрикнул Пеклеванный. - Я не легкой службы ищу! Любой сведущий человек знает, что уж где-где, а на миноносцах самая тревожная жизнь…
И, хлопнув дверью, вышел. В люке трапа показались рыжие бахилы командира. Рябинин спрыгнул на палубу, не держась за поручни, - на корабле капитан умел сочетать медвежью угловатость с ловкостью юнги.
- Помощник, вы сейчас свободны?
- Так точно, товарищ командир.
- Я по-английски скверно разумею, - застенчиво сказал Рябинин. - Жена сколько со мной ни билась, а кроме как "ай эм дринк виски" или "ай эм смокинг", я больше ничего не запомнил. Пойти на транспорт для переговоров придется вам. Так что поговорите с английскими капитанами "о Шиллере, о славе, о любви…".
Рябинин улыбнулся. Артем понял, что у командира хорошее настроение, и отнес это за счет каких-либо приятных вестей, потому что знал: Рябинин почти никогда не пил вина ни в море, ни на рейде, ни на якоре, только на берегу.
- Каковы условия переговоров? - спросил Артем.
- Время выхода в океан через час.
- Обстановка на море?
- Около Канина Носа замечена активность немецких подлодок. Об остальных кораблях сведений не имеется. Так и передайте союзникам.
- Скорость?
- Не менее десяти узлов.
- Английский сигнальщик нужен?
- Да. Захватите одного парня.
- Добро! Сейчас отправляюсь. Есть новости?
Рябинин спрятал улыбку, набил трубку и заговорил, называя помощника на "ты", - их отношения окончательно еще не установились, и он иногда путал "ты" и "вы".
- Понимаешь, шифровку только что получил. Оказывается, та субмарина, которую мы считаем потопленной, доплелась до гавани Лиинахамари.
- Как же так? Мы своими глазами видели…
- Значит, недоколотили, - оборвал его Прохор Николаевич. - Слишком понадеялись на себя… Герои! Черта с два! Попался враг, значит, бей до конца, не оставляй полуживого, а то покойники иногда встают и в спину стреляют…
Через несколько минут катер доставил Пеклеванного на транспорт "Грейс". Английские матросы ловко приняли швартовы. Говорили они по-английски, но ругались по-русски и даже без акцента.