- Вы уже начали делать глупости здесь, - Юсси Пеккала резал хлеб, по-крестьянски бережливо прижимая к груди буханку. - Садитесь, - добавил он, - вам надо поесть…
Кайса смущенно присела на лавку.
- Вы меня, конечно, не ожидали? - спросила она.
- Признаться - нет… Что вы там натворили в Петсамо?
- Ничего, - ответила она, и лицо у нее вдруг сделалось кротким, как у послушной девочки. - Наверное, сказала что-нибудь такое, что немцы и без меня давно знали. Может быть, сказала немного лишнего. И меня просто вытолкали из Лапландии!
Пеккала вложил пуукко в ножны.
- Они это умеют, - сказал он. - Хорошо, что вы отделались так, а не иначе…
Вошел солдат, стуча прикладом заиндевелой с мороза винтовки.
- Херра эверстилуутнанти, - доложил он, - еще одного поймали. Он в деревне штаны менял на картошку… Прикажете ввести его сюда?
- Да, пусть войдет…
Кайса обернулась к дверям: вошел дезертир, рослый карел с могучим разворотом плеч, глаза его были густо усеяны болезненными ячменями. От страшной запущенной простуды дезертир не дышал, а сопел, тяжело и болезненно, в груди его даже что-то громко свистело.
- Выбей сопли! - крикнул Пеккала. - Паразитская морда!
Дезертир послушно повернулся к печке, высморкался в отдушник. Вытирая руку о полу шинели, сказал:
- Я не паразит. Я честно воевал три года!
Пеккала обратился к нему спокойным голосом:
- Ты знаешь, что тебя ждет?
- Знаю. Дайте хотя бы пожрать перед смертью!
- Садись. Покормлю…
Хозяйка внесла чугунок с картошкой, и Кайса поднялась ей навстречу:
- Позвольте мне…
Она поставила чугунок на стол. Пеккала кивнул на "лесного гвардейца":
- И вот такие, - сказал он, - каждый день… Положите ему побольше. Пусть жрет. Дорога-то у него дальняя!
Дезертир истово перекрестился и отбросил в угол избы железную каску, громыхнувшую об пол. Потом расстегнул мундир, понюхал пар над миской с картофелем.
- Это мне? - спросил он почти весело. - Сейчас ничего не останется…
От солдата нехорошо пахло. Вши густо ползали по его одежде. Кровавые бинты, которыми были перевязаны фурункулы на шее, свалялись в грязный войлок, и весь вид дезертира вызывал тошнотное отвращение.
- Три года, - сказал солдат, громко втянув носом воздух, - целых три года… Плевать на все! Мне уже надоело!
- Нам всем надоело, - ответила Кайса и налила карелу стакан самогонки.
- А тут еще новый договор, - сказал дезертир и выпил. - Что они там, в Хельсинки, совсем обалдели? - Он вытер рот, не поморщился. - Пусть Рюти сам, - добавил солдат, - возьмет у меня винтовку!
- У Рюти, - серьезно ответил Пеккала, - плоскостопие.
- А немцы - дерьмо! - сказал дезертир и придвинул свой пустой стакан к полковнику.
- Весьма похоже, что они стали дерьмом.
- И ваш Рюти - тоже дерьмо! - осмелел перед смертью дезертир, и Пеккала снова подлил ему самогонки.
- А вы почему же мало едите? - спросил он Кайсу.
- Спасибо. Я очень устала.
- Надо есть…
Дезертир подсунул к ней свою миску.
- Еще, - приказал он.
Кайса положила ему еще картошки, облила ее сметаной.
- На здоровье, - сказала она.
- Покойники всегда здоровы, - ответил солдат, и Пеккала засмеялся:
- Ну и дубина же ты, парень!..
После еды дезертир присел на лавку, его разморило от избяного тепла и сытости. Откинув голову к стене, он задремал, всхлипывая как-то по-детски - обиженно и жалобно. Кайса в нерешительности составила грязные миски одна на другую, смахнула с клеенки крошки.
- Может, мне все-таки уйти? - спросила она. Пеккала, надев очки, укладывал в брезентовый офицерский портфель какие-то бумаги.
- Не дурите, - почти грубо ответил он. - Куда вы можете уйти? Такой страшный мороз… Оставайтесь здесь, я вернусь вечером, и мы обо всем поговорим. Вы умеете печатать на машинке?
- Да.
- Ну и хорошо. Я думаю, что вам здесь будет неплохо. Останетесь работать в районной канцелярии.
Полковник стал одеваться. Опустив верха кепи, он надвинул его на уши. Хозяйка принесла свежего сена, и начальник района набил его в свои старенькие пьексы.
- Не замерзнете? - спросила Кайса.
- Нет. У меня в санях еще лежит шуба…
Пеккала растолкал заснувшего дезертира:
- Эй, парень! Уже пора…
Натянув под шинель куртку, подбитую беличьими хвостами, полковник вставил в пистолет свежую обойму, дослал в канал ствола патрон и сдвинул предохранитель. "Лесной гвардеец" медленно побледнел и вдруг заплакал - заплакал навзрыд, сотрясаясь плечами и закрыв лицо ладонями. На его серых от грязи руках Кайса заметила татуировку: "ВЕЛИКАЯ СУОМИ", и под надписью плавал черный лебедь Туонеллы…
- Иди, иди! - прикрикнул Пеккала. - Все вы плачете! Пропустив впереди себя дезертира, он задержался перед женщиной:
- Вы, надеюсь, обождете меня?..
На улице стоял трескучий, лютый мороз. Дезертир уже сидел в санях, продолжая плакать. На снегу валялась его шапка, и конвоир, подняв ее, сказал:
- Надень!
- Плевать, - ответил дезертир.
- Надевай, коли говорят, - подошел Пеккала, садясь рядом с лопарем-возницей. - Надевай, дурак, а то уши потеряешь сразу!
Лошадь, взлягивая ногами рыхлый снег, пошла ходкой рысью. За поселком побежали мимо саней неласковые пейзажи - снежные холмы, синева далеких лесов, плоские кругляши замерзших озер. У кордона возница остановил лошадь и пальцем выковырял у нее из ноздрей сосульки.
- Беда прямо, - сказал лопарь, растирая себе щеки.
- Проедем Катилласелькя - там остановишься, - повелел ему полковник, и дезертир все понял.
- Значит… там? - спросил он, дернувшись.
Пеккала перехватил его за полу шинели, рука его залезла в карман беличьей куртки.
- Хилья, хилья! - угрожающе прошипел он. - Ты, смотри мне, не рыпайся тут, капуста вшивая!
Проехали Катилласелькя, за поворотом начинался дремучий лес, на опушке купались в снегу веселые рябчики. Еще раз остановил лопарь свою лошадь, полез ей в ноздри пальцем.
- Здесь? - спросил он.
- Иди вперед, - показал Пеккала дезертиру в сторону лесной чащобы.
Тот сошел с дороги и сразу же по пояс провалился в сугроб. Полковник тронулся за ним, выдергивая ноги из вязких и глубоких следов-воронок. Деревья уже сомкнулись за их спинами - мрачные дебри шумели на ветру тонкими верхушками елей.
- Ну, чего встал! - крикнул Пеккала. - Иди дальше…
Дезертир уже не плакал - он дико и люто матерился:
- Сволочи… гроб ваш… передавить всех!
Начальник района остановил его и выстрелил в снег.
- Хватит, - сказал он. - Слушай теперь меня. Ты пойдешь сейчас все время прямо и прямо… Понял?
- Зачем? - спросил солдат.
- Там ты увидишь вышку лесничества. От нее сверни влево и топай вдоль ручья, пока не наткнешься на времянку. Ты постучи в дверь три раза, и тебе там откроют…
- Кто откроет?
- Твои братья. Вшивая гвардия.
Пар от человеческого дыхания смерзался в воздухе, и над головами двух разговаривающих людей висло сверкающее облачко изморози. Пеккала подул себе на пальцы, достал пачку сигарет. Отсыпав несколько сигарет из пачки, он протянул их дезертиру:
- На дорогу… Зажигалка есть?
- Подарил конвоиру. Я ведь думал…
- Держи спички, - сказал Пеккала и сурово добавил: - Передай "лесным гвардейцам", чтобы они, сволочи, не мешали мне быть начальником района. Чтобы они, собаки, сидели там тихо и не ползали по деревням. Иначе - буду ловить и ставить к стенке! Понял?
Дезертир порылся в своих лохмотьях, вытянул наружу золотой медальон.
- Для бабы, херра эверстилуутнанти, - сказал он, просияв счастливой улыбкой. - Это русское золото… Очень прошу вас - возьмите!
Пеккала спрятал пистолет, обозлился:
- Ты - дурак! Тебе повезло: ты уже избавился от всего и останешься жить. А я, что бы ни случилось, я по-прежнему останусь делить судьбу своей армии! И таким, как я, останется одно - погибнуть! Забери это поганое золото…
Возница встретил полковника словами:
- В лесу там стреляли!
- Это я стрелял, - ответил Пеккала…
В сизой морозной дымке тянулась дорога к фронту - там ждали полковника важные дела.
- Белая! - крикнул солдат, и ракета с шипением взмыла в небо, а навстречу ей с другого конца деревни выплыла, разбрызгивая искры, еще одна белая ракета.
- Зеленая! - крикнул солдат, и две зеленые ракеты снова, прочертив две красивые дымящиеся дуги, описали в небе законченные эллипсы.
- Я не думал, что москали пойдут на переговоры, - сказал переводчик-шюцкоровец.
Юсси Пеккала скинул шубу и остался в одной шинели. Верха кепи он загнул, и его маленькие приплюснутые уши сразу запылали на морозе.
- Переводчика не нужно, - заявил полковник. - Я пойду один. Дайте мне белый флаг…
Помахивая белым флагом, он не спеша тронулся вдоль деревенской улицы. Было удивительно безлюдно, даже не слышался лай собак. Половина деревни была финской, другая половина - русской. Черная тряпка полоскалась над крышей дома старосты, - жители деревни перемерли все до одного от какой-то эпидемической болезни, занесенной войной в эти края, и теперь надо было что-то решать.
С другого конца деревни, навстречу финскому полковнику, шагал советский офицер. Еще издали они, два противника, стали прощупывать друг друга настороженными взглядами. Молодцеватая фигура русского остановилась в нескольких шагах от полковника.
- Капитан Советской Армии Афанасий Керженцев, - назвал он себя. - Уполномочен командованием фронта вести с противной стороной переговоры о временном перемирии для обезвреживания полосы совместных боевых действий!
Назвав в ответ себя, Пеккала слегка поклонился.
- Я надеюсь, - сказал он, - что гуманные соображения, заставившие наше командование обратиться к вашему с просьбой о перемирии, будут понятны русскому уполномоченному?
- У вас побелело ухо, - неожиданно ответил Керженцев. - Лучше всего - шерстяной перчаткой.
- Перчаток никогда не ношу. Попробую снегом.
- Возьмите тогда мою, - предложил советский офицер.
- Благодарю вас, - невольно рассмеялся Пеккала. - Если наши переговоры пойдут на таком же уровне понимания и доброжелательности, то заранее могу вас поздравить с успехом.
- Может быть, - предложил Керженцев, - вы пройдете в наше расположение? Мое командование гарантирует вам полную неприкосновенность личности.
- Да, - согласился Пеккала, - я хочу даже, чтобы эта гарантия была полной, ибо мне, при всем моем уважении к русской каше, не хотелось бы попадать вторично в плен к русским!..
Они тронулись на окраину деревни. Пеккала - слева, Керженцев - справа. Шагали в ногу. Гулко скрипел снег. Солнце кровавым пятном закатывалось за кромку леса.
- Я не думал, что финны умеют шутить, - неуверенно признался русский капитан. - Вы меня извините…
- Что ж, я, наверное, плохой финн: я говорю все, что думаю!..
Мирные переговоры в масштабах небольшой линии фронта прошли быстро и успешно. Пеккала внутренне уже давно подготовил себя к сопротивлению притязаниям русских. И был очень удивлен, когда русский парламентер предложил взять за основу мнение советского командования - отвести русские войска назад, предоставив финнам право самим решать судьбу заразной деревни.
- Мы, - сказал Керженцев, - согласны отойти за рубеж нашей старой оборонительной полосы. Вопросы территориальности нас в данный момент интересуют менее всего!
Пеккала был поражен, откуда у русских такая уверенность в себе? Ведь они запросто дарят финнам большой кусок фронтовой полосы, который стоил крови обеим сторонам!
"У этого русского простая, но славная рожа!" - подумал Пеккала и дал свое согласие.
- Я думаю, - сказал он, - мы на этом решении и остановимся. Хотя… Хотя, честно говоря, мы не рассчитывали на такой исход переговоров!
Когда договор был закреплен, они посмотрели на часы, - прошло всего семнадцать минут с того момента, как они встретились. Эта легкость, с какою был разрешен сложный вопрос, сразу сломала хребет враждебной напряженности в отношениях, и они оба улыбнулись друг другу.
- Знаете, - сказал капитан Керженцев, - а ведь мы не собираемся долго воевать с вами!
- А мы не собираемся настаивать на обратном.
- Обратное - это ваша гибель.
- Может быть, - кивнул Пеккала. - Экономическая.
- И - политическая, - вкрадчиво закончил русский.
Они обменялись сигаретами, и Пеккала, распахнув куртку, сказал:
- Позвольте мне быть тоже откровенным с вами до конца.
- Даже прошу, - ответил Керженцев.
- Вы, русские, - начал Пеккала, - вы же ведь наивные люди! Вы носитесь, как курица с яйцом, со своими идеями мировой революции…
- Не совсем так, - перебил его Керженцев.
- Простите… И вы очень обижаетесь на тех людей, которым ваш коммунизм не нравится. Вот - я! Я принадлежу к той категории людей, которых на вашей родине принято называть "кулаками". Да, у меня своя усадьба. Пусть и небольшая. Всего тридцать гектаров. Я нанимал до войны батраков. И мне такое положение нравится…
- Мы не вмешиваемся, - ответил Керженцев.
- Кажется, - продолжал Пеккала, - что наши послевоенные отношения должны строиться на уважении. Я не поеду к вам за батраками, а вы не лезьте к нам со своими колхозами. Вы лучше продайте нам апатиты. А мы продадим вам чудесную бумагу и целлюлозу…
Собираясь уходить, Пеккала осторожно спросил:
- Очень хочу спросить… Как ваш Пиетари?
- Говорят, что Ленинград сильно разрушен.
- Это - немцы… Мы, финны, не обстреливали Пиетари.
- Но зато вы, финны, замкнули кольцо блокады с севера, и вы так же ответственны за гибель населения. Как и немцы!
- Только не ставьте меня рядом с немцами, - вырвалось у Пеккала с какой-то надрывной болью.
Обратно он вернулся уже поздно ночью. Окно его комнаты еще светилось. Выбравшись из саней, полковник подошел ближе и заглянул внутрь. Кайса сидела за столом и в каком-то странном отупении смотрела перед собой.
"Что мне с ней делать? - подумал он. - Зачем она мне?.."
На столе его ждал ужин, прикрытый газетой. Сухие носки грелись на приступке печи, и, надевая их, Пеккала заметил свежую штопку.
- Вы, кажется, неплохая хозяйка, - заметил он.
- Навряд ли, - ответила женщина.
- О, и кофе! - обрадовался Пеккала, подвигаясь к столу. - Откуда эта роскошь?
- Я достала в Петсамо. У немцев. Это - бразильский. Он очень хороший…
Мужчина с доброй улыбкой посмотрел на нее, задумался.
- Так, так… Ну, что же мне сказать вам?
- Хорошее, - ответила Кайса. - Мне надоело плохое! Пеккала отхлебнул кофе, поставил чашку.
- Я сейчас разговаривал с русскими офицерами, - сказал он. - И вот вам хорошее: судя по всему, война скоро должна закончиться!..
Кайса осталась ночевать у полковника.
Нансен и Сережка
Шхуна теперь имела свою классификацию: не просто шхуна - мало ли их на синем море да белом свете! - а научно-исследовательское судно. И дали ей имя ученого - коротко, просто и строго. Так и вывели на черном смоляном борту свинцовыми белилами: К. М. КНИПОВИЧ
Антип Денисович сам проследил за тем, как писали имя корабля, а потом говорил Ирине Павловне:
- Слыхал, слыхал об этом профессоре. Ведь он еще до революции здесь бывал. "Андрей Первозванный" - вот на нем он до самой Христиании плавал… Я и Степана Осиповича помню, когда он сюда свой "Ермак" приводил, в Печенге на рейде стояли. Ай да адмирал был!.. Широкий такой, добрый, и все бороду поглаживать любил. И нашим братом не брезгал. Смотришь, сидит со стариками, про льды разговоры ведет… Много я хороших людей знал, а и сволочей видать приходилось. В интервенцию на самого генерала Миллера нарвался однась. Нос у него, как у самого что ни на есть пропащего пьянчуги, кра-а-асный… Три месяца велел меня в кутузке держать за то только, что я перед ним шапчонку свою не сдернул…
Уже в институте, подходя к кабинету, Ирина Павловна услышала голос аспирантки Раисы Галаниной, разговаривавшей по телефону.
- Рябинина? - говорила та. - Ее нет, еще не пришла… Рябинина поспешно открыла дверь, но было уже поздно.
- Ой, а я повесила трубку, - разочарованно сказала девушка. - Но, очевидно, позвонят еще, потому что вас спрашивают с самого утра.
- А кто?
- Не знаю. Какой-то мужской голос.
- Ну ладно. - Ирина Павловна стала надевать халат. - Я сейчас иду в лабораторию. Стадухин уже там?
- Нет, пошел в мастерскую, где вы заказывали метки для кольцевания рыбы. - И, опечаленно вздохнув, добавила: - А я с ним опять поругалась.
- Поругалась?.. Из-за чего?
- А потому, Ирина Павловна, что снова зашел спор об экспедиции.
- Ну и что же?
- Юрка, такой противный, стал говорить, что основные рыбные банки уже выявлены и цель экспедиции, очевидно, сведется к простому обзору фауны малоизученных районов моря.
- Ты сначала скажи, - перебила ее Рябинина, - что ответила Стадухину?
- Я устала уже отвечать. Я прочитала ему…
Галанина подошла к шкафу, сняла с полки толстую книгу "В страну будущего". Перелистав страницы, почти наизусть прочитала пророческие слова Фритьофа Нансена - смелого и тонкого исследователя полярных морей:
- "Встречей разветвлений Гольфстрима с холодными северными водами и вызываемым этой причиной постоянным бурлением моря до самого дна обусловливается богатая животная жизнь в бассейне и связанные с нею большие промыслы…"
- Ну, ты его убедила?
- Это не я убедила его, Ирина Павловна, это Фритьоф Нансен убедил его. И то не совсем. Юрка упрям, он теперь обещает принести какую-то редкую, дореволюционную статью Книповича…
- Я знаю, о какой статье он говорит. Только, насколько мне помнится, в ней доказывается то, что предполагал Нансен… Ну-ка, дай мне книгу!
На обложке был изображен матрос в вязаной шапочке; он вращал корабельный штурвал и всматривался вдаль, а вдали вставала неведомая земля, и низкое полярное солнце освещало верхушки волн.
Ирина Павловна улыбнулась - этот рисунок напомнил ей о скором выходе в море - и сказала:
- Знаешь, к экспедиции все готово. Шхуна ждет только одного - попутного ветра!..
Снова зазвонил телефон, Ирина Павловна, отложив книгу, взяла трубку.
- Да, Рябинина слушает, - сказала она, и вдруг ее брови дрогнули, лицо стало растерянным. - Да… да… я приеду… Номер семь?.. Хорошо…
Она хотела повесить трубку, но от волнения никак не могла попасть ею на рычажок и положила трубку прямо на стол.
Девушка поняла, что случилась какая-то беда, и бросилась к Рябининой, обхватила ее шею руками:
- Ирина Павловна, дорогая!.. Неужели что-нибудь с мужем?..
- Сережка, - одним словом ответила та и направилась к двери, на ходу срывая халат.