- Да ну тебя, дочка! Слово мною сказано, как из пушки стрелено: никаких верхних парусов я тебе не поставлю. Лучше иди оденься потеплее перед работой. Я своим сынам уже велел чан воды заполнить. Ведь ты собиралась, кажется, весь народ морской сегодня переписать и переметить?..
В каюте Ирина Павловна переоделась. Натянула на себя кожаные рыбацкие штаны - пуксы, обулась в громоздкие бахилы. Сырая, но уютная зюйдвестка привычно обхватила лоб, прикрыла затылок от водяных брызг, тяжело обвисла на покатых плечах.
На верхней палубе заканчивались последние приготовления к кольцеванию рыбы. Сыновья Антипа Денисовича выстроились в ряд, передавая из рук в руки по конвейеру ведра с забортной водой, наполняя ею большой чугунный чан. Рая Галанина раскладывала по возрасту рыбьи "паспорта" - тонкие, посеребренные пластинки с названием страны и института. Гидробиолог Рахманинов и гидрохимик Томский стояли на корме, помогая шкиперу вытаскивать трал.
И едва кошель трала раскрылся, как из него стремительным потоком хлынула рыба. Сначала всем показалось, что пошел крупный серебряный дождь, и когда Ирина Павловна опомнилась, то уже стояла по колено в живом сверкающем сугробе.
Теперь была дорога каждая минута.
- Быстрее, быстрее! - крикнула она. - Торопитесь, пока рыба не заснула. Отбирайте самых сильных и резвых!
И, схватив громадную, рвущуюся из рук рыбину, Ирина Павловна бросила ее в чан с водой. Рыба, сверкнув чешуей, плюхнулась в воду и, сразу почувствовав себя дома, сделала свободный широкий круг.
Скоро было отобрано несколько экземпляров для кольцевания. Матросы, орудуя деревянными лопатами, сгребли остальную рыбу за борт, оставив себе на обед только одного оранжевого окуня.
Поднятый с океанских глубин, окунь нелепо раздулся, точно взорвался изнутри, а его глаза выскочили наружу двумя большими шарами величиной с электрическую лампочку.
Все разошлись по своим местам, чтобы приступить к кольцеванию.
- Вот с этого красавца и начнем, - сказала Ирина Павловна, вынимая из чана мраморно-серого самца с большим матовым брюхом.
"Красавца" разложили на измерительной доске, и Рая Галанина ловко выдернула из его спины три чешуинки.
- Юра, - сказала она Стадухину, - принимай первую чешую, ставь номер метки - 5318.
Стадухин, засев за рыбную документацию, аккуратно вписал в отдельную клеточку возраст, размеры, пол, внешние признаки, номер паспорта и сюда же вложил между страницами чешую…
Термометр показывал минус двадцать один градус. Девушка терпеливо прилаживала к жабрам рыбы металлическую пластинку метки. Самец жадно глотал воздух широко раскрытым ртом.
- Ничего, потерпи, - приговаривала Рая. - Ты будешь жить еще долго, потом тебя поймают рыбаки, увидят твой паспорт и привезут к нам в институт. А мы узнаем, чем ты занимался все эти годы, где плавал, что кушал, с кем водил знакомство… Готово! - крикнула Рая, щелкнув щипцами.
Метка плотно сидела на жаберной крышке. Теперь можно было пускать рыбу в длительное плавание.
Ирина Павловна перегнулась за борт и отпустила меченого самца в море. Вильнув хвостом, он быстро исчез в темной глубине.
Оторвав взгляд от пучины, Рябинина машинально пробежала глазами вдоль кромки горизонта.
Короткий полярный день угасал. Далекие тучи ложились к вечеру отдыхать на воду, и мгла нависала над морем.
Вдруг какая-то тень скользнула по волнам и в это же мгновение скрылась в тумане. Рябинина чуть не вскрикнула. В этой стремительной тени ей почудилось что-то зловещее и страшное.
Прошла еще одна минута, и вдали, среди лезущих друг на друга волн, обрисовался неясный контур судна. Оцепенев от неожиданности, Ирина Павловна следила за кораблем, пока не увидела, как от его палубы оторвались длинные щупальца орудий и поползли по горизонту.
- Штурман, - крикнула она.
- Вижу, - отозвался Малявко; осматривая неизвестный корабль, он бледнел все больше и больше. - Рейдер "Людендорф" - вот что это! - ответил он, опуская бинокль.
Все молчали. Антон Денисович сосал свою носогрейку и поплевывал за борт. В чане весело плескалась рыба.
Галанина, продолжая перебирать метки, машинально спросила:
- Ирина Павловна, а дальше?..
Уставив орудия на шхуну, рейдер несколько минут шел на параллельном курсе, точно демонстрируя перед людьми свою броневую мощь и сокрушающую силу залпа, заложенную в орудийных стволах.
Весь его страшный и сложный механизм находился в непрестанном движении: вращались дальномерные башни, растворялись веера торпедных аппаратов, и орудия нетерпеливо вздрагивали, заранее приговаривая экспедицию к гибели.
Безмолвный поединок прекратился, когда на мачту рейдера взлетели три комочка и расцвели разноцветными флагами международного свода сигналов.
- Приказывают остановиться, - прочел сигнал штурман, - и лечь в дрейф.
- Нет, не останавливаться, - сказала Ирина Павловна.
- Я не до конца расшифровал сигнал, - медленно произнес Малявко и начал протирать линзы бинокля. - Дело в том, что…
- Ну?.. Что?
- …Он означает: "В противном случае перехожу к активным действиям…"
- Голодный волк и клюкве рад! - Сорокоумов снова сплюнул за борт.
Тупая, ноющая боль обожгла пальцы. Ирина Павловна только сейчас заметила, что держит руки на морозе голыми. Она натянула рукавицы и упрямо повторила:
- Продолжать движение!..
Длинные языки пламени вдруг вырвались из носовой башни "Людендорфа". И не успели они еще погаснуть, как три водяных столба с грохотом выросли перед шхуной, едва не задев бушприта.
- Стреляют, - сдавленным шепотом проговорила Галанина.
- Спокойно! - предупредил штурман. - Это еще не стреляют, а только дают понять, что если не остановимся, то будут стрелять.
- Эх, где наши головы не пропадали! - махнул рукой Сорокоумов и, выбив пепел из своей фарфоровой носогрейки, направился к мостику. - Смерть, дочка, - сказал он Рябининой, - не все берет, свое только… А ну, пошли верхние паруса ставить!..
И матросы, поняв, чего хочет от них капитан, взбежали по веревочным вантам на марсы и салинги. Под самыми небесами, повиснув на пятнадцатисаженной высоте над клокочущей бездной, они, как акробаты, разбирали снасти брамселей и марселей.
Слабая надежда зародилась в сердце Ирины Павловны.
- С какой скоростью мы идем? - спросила она штурмана.
- Узлов пятнадцать.
- А какой ход может развить рейдер?
Малявко ответил обстоятельно:
- "Людендорф" - корабль дряхлый. Думаю, что узлов двадцать максимум он даст…
- Ну, выручай нас, праматерь морская! - истово перекрестился старый шкипер.
Запрокинув голову кверху, Рябинина увидела, как распустились на мачтах три широких полотнища. Могучий свежак сиверко ударил в паруса, напружинил их, и шхуна, накренившись на правый борт, почти толчком набрала новую скорость.
- Шестнадцать узлов… семнадцать узлов, - отсчитывал штурман по счетчику лага. - Семнадцать с половиной узлов, Ирина Павловна!
Дерево мачт стонало от усилий, выдерживая на себе небывалый напор ветра; Мартин-гик совсем погрузился в море и резал воду подобно ножу; брызги летели сплошным навесным дождем.
Рейдер стал заметно отставать, и Антип Денисович, повернувшись в сторону вражеского корабля, задиристо крикнул:
- Где вашему теляти губами волка за хвост поймати!..
Шхуна теперь летела со скоростью восемнадцать с половиной узлов. "Людендорф" минут десять шел на прежних оборотах. Но вот из его трубы вырвался один кокон дыма, за ним второй, третий… Под его форштевнем закипел бурун пены.
Паруса вступали в единоборство с турбинами. И постепенно "Людендорф" поравнялся в скорости со шхуной.
Тогда штурман крикнул:
- Антип Денисович, ставь верхний ярус! Какого черта! Поднимай на мачту все паруса!
Старый шкипер стоял на мостике, сгорбившись, обнажив голову, и волосы его были белыми, как крылья морской птицы.
- Будь по-вашему, - согласился он и, приложив зачем-то руки к сердцу, отдал команду: - Фор-трюмсель, грота-мунсель и крюйс-бом-брамсель - ставить!..
"Людендорф" открыл огонь. Снаряды с воем пролетели над мачтами, которые несли на себе тысячи квадратных метров гудящей парусины.
Шхуна птицей перелетала с волны на волну, быстро скрываясь во мгле. Тогда турбины сделали еще одно усилие, и рейдер преодолел разницу скоростей. Его орудия били по мачтам, пытаясь лишить шхуну хода, но снаряды пролетали между снастей и реев, почти не причиняя им вреда.
Шкипера на мостике почему-то уже не было. Шхуна, ведомая одним из его сыновей, с разгона пролетала между водяными смерчами, поднятыми снарядами, и сгущавшаяся тьма была уже готова поглотить ее в ночи…
Когда опасность миновала окончательно, Ирина Павловна в первую очередь бросилась к тому, кто помог выиграть это неравное сражение, - она кинулась к мостику, чтобы обнять и поцеловать старого шкипера.
Дверь штурманской рубки была распахнута настежь, и на пороге ее лежал Сорокоумов. Его бородка была вздернута кверху, а голова, упертая затылком в комингс, покачивалась в такт движению шхуны.
- Антип Денисович, - позвала она его, - Антип Денисович!
Ей казалось, что он сейчас встанет и произнесет, как всегда, свое ласковое "дочка". Но шкипер не двигался. Тогда она нагнулась над ним - и сразу же отшатнулась.
Перед ней лежал древний старик, в котором она с трудом узнала прежнего веселого корабельника. Лицо творца шхуны, всегда поражавшее ее своей свежестью, теперь было густо покрыто глубокими морщинами, и ветер шевелил пряди седых волос…
- Антип Денисович; дорогой! - Она приложилась ухом к груди Сорокоумова и поняла - звать бесполезно: сердце его молчало…
Похороны состоялись на второй день. Тело шкипера завернули в парус, к ногам прикрепили шлюпочный якорь. Рябинина плакала. Матросы положили Сорокоумова на доску и наклоняли ее над морем до тех пор, пока труп не скользнул за борт.
А потом трое суток подряд шхуна без толку моталась в дрейфе с зарифленными парусами, - океан, словно справляя тризну по своему сыну, свирепел в десятибалльном шторме.
"Дарревский молодчик"
Майор Френк, топорща жесткие усы, взял протянутые ему документы.
- Обер-лейтенант Отто Рихтер… Это - вы?
Перед комендантом гавани Лиинахамари стоял типичный "дарревский молодчик" в щегольской форме военного чиновника министра продовольствия ("министра недоедания", как говорили остряки) Рихарда Вальтера Дарре.
- Так точно, герр майор, - ответил Отто Рихтер, опуская на пол свой добротный чемодан, на котором гаванский комендант заметил яркие наклейки авиационной компании "Гаага-голубь-Осло".
- Вы прибыли из Голландии? Позвольте ваши билеты…
На маршрутных бланках он сверил проколы. Все было в порядке, но усы майора Френка недовольно вздернулись кверху. Эти продовольственные шпионы, которыми кишела вся Норвегия, не поддавались никакому учету и, не раз уже появляясь в Петсамо, никому не были подвластны. Поручения их всегда носили какой-то таинственный оттенок, и коменданту гавани надоело распутывать дела о крупных спекуляциях.
- Можете остановиться в Парккина-отеле, - недовольно сказал он, возвращая документы. - Вас, наверное, интересует вопрос о технической замше?
- Нет, господин майор, - ответил Отто Рихтер, снова берясь за чемодан. - Я прибыл сюда как имперский советник по рыбным ресурсам…
Вечером майор Френк уже видел Отто Рихтера в сообществе с обер-лейтенантом фон дер Эйрихом, который командовал противокатерными батареями с мыса Крестовый. Разговор у них шел явно о мехах, и комендант гавани нисколько не удивился: фон Эйрих был самый энергичный спекулянт в гарнизоне, даже разработавший свой прейскурант на меховые шкурки. Вскоре "дарревский молодчик" отправил в Германию две крупные посылки с мехами, что тоже было в порядке вещей.
Инструктор по национал-социалистскому воспитанию фон Герделер встретился однажды с Отто Рихтером в очереди перед ванной комнатой. Они разговорились сначала о недостатках в производстве мыла, припоминая благоуханные оттенки французской парфюмерии, и вскоре понравились друг другу.
- Вы заходите ко мне, - предложил фон Герделер, - мне будет приятно побеседовать со свежим человеком…
Отто Рихтер не заставил себя долго ждать, и фон Герделер, угостив гостя коньяком, безо всяких околичностей сказал ему:
- Я знаю, что вы все можете. У меня скопилось много валюты. Я бы хотел перевести ее на какой-нибудь надежный банк. К сожалению, меня в Швеции слишком хорошо знают, и это мне не подходит. Нельзя ли это сделать в Аргентине или же, на худой конец, в Швейцарии?
"Дарревский молодчик" ответил, что удачно оформить эту операцию не так-то легко, как многим со стороны кажется, и потребуется какая-то доля процентов, но в основе это возможно и даже выгодно во всех отношениях.
- Я не собираюсь уезжать из Петсамо в скором времени, - сказал Отто Рихтер, - и мы еще вернемся к этому вопросу.
Фон Герделеру позвонили по телефону.
- Это Швигер, - сказал он, вешая трубку. - Вы, конечно, знаете этого парня… Его лодка ночью уходит держать позицию в русских водах, и он приглашает меня к себе. Вы не желаете составить мне компанию? Соглашайтесь.
- С удовольствием бы, - ответил Отто Рихтер. - Но мне завтра рано вставать. Я должен ревизовать консервные мастерские на побережье…
- Очень жаль, - искренне огорчился оберст. - Подлодка Швигера стоит на адмиралтейской дотации: у этих лоботрясов всегда имеется хорошее шампанское.
Рихтер шутливо поднял руки кверху:
- Тогда сдаюсь. Едем…
На мотоцикле, который вел сам фон Герделер, они быстро домчали до гавани. Подводная лодка догружала запас торпед, через открытые палубные люки стальные сигары медленно уплывали внутрь ее корпуса. Рубка субмарины была украшена еловыми ветками, цветные фонарики горели на ее антеннах.
Первую бутылку шампанского офицеры распили тут же, на палубе, и Швигер разбил пустую посудину о носовой штевень своей подлодки.
- Смочи горло, старушка, - сказал он.
В самый разгар попойки боцман подлодки, здоровенный моряк с густой черной бородой, доложил, что на борт прибыли десять солдат из отряда химической службы.
- Размести их в носовом кубрике - сказал Швигер. - И пусть они не бродяг по лодке, а сидят смирно. Покажи им, где гальюн и камбуз. Все!
- У вас на лодке крысы? - спросил Отто Рихтер.
- Только одна, - ответил Швигер, поправляя тесьму наглазной повязки. - И та - белая. Она живет в кармане штурмана. Эти солдаты нам нужны для другого… Мы высадим их на русском побережье, чтобы все колхозные олени сдохли. Хорст, я пью за твою светлую голову. Прозит!
- Дня три-четыре, - ответил фон Герделер, - и по русской тундре проползет такая чума, что московским умникам придется подумать о новом виде транспортных средств в этой войне на севере! Мы берем вакцину "Бемоль-39", она пройдет через снег и отравит весь ягель… Прозит!
- Прозит, господа! - откликнулся "дарревский молодчик", - это чертовски хорошо придумано…
В полночь подводная лодка Ганса Швигера тронулась в открытое море, офицеры же вернулись в отель. Фон Герделер сразу же ушел спать, а обер-лейтенант Отто Рихтер еще долго не ложился в постель. Он бродил по тесной клетушке номера, насвистывая какой-то мотив, потом с полчаса листал карманный справочник немецкого генштаба.
- Итак, сегодня и еще завтра, - сказал он. - Что-то надо сообразить…
Он спустился в опустевший бар, прошел за стойку фрау Зильберт.
- Стаканчик коньяку, - сказал он - И если есть у вас болгарские сигареты, то дайте одну пачку.
Фрау Зильберт нацедила ему тоненькую рюмку.
- Вы разве уезжаете? - спросила толстуха.
- Нет, что вы! Я остаюсь здесь.
Он выпил целых три стаканчика и пошел спать. Сон его был крепок…
Директор консервной фабрики, пожилой норвежец с крестом святого Олафа на груди, встретил Отто Рихтера возгласом:
- Хайль Квислинг!
- Хайль, - отозвался "дарревский молодчик" и сразу же прошел в контору.
Он долго и внимательно листал цеховые отчеты, придирчиво сверял расход и приход консервной жести.
- Сейчас мы, по примеру русской промышленности, - докладывал ему квислинговец, - разрабатываем "штор-сильд" - селедку-трехлетку. Солено-сушеный "клип-фишк" до сих пор отправлялся нами в экспедиционный корпус "Африка", и наша фабрика получила благодарность походной канцелярии генерала Роммеля…
- Не нужно, - сказал Отто Рихтер.
- Как вы сказали?
- Я говорю - не нужно. Сейчас перед рыбной промышленностью должны стоять несколько иные задачи. Вы знакомы с предписанием № 0137 нашего министра продовольствия? Там ведь ясно сказано, что следует как можно более сократить время на переработку пищевого сырья, чтобы приблизить его к насущным потребностям фронта, тыла и армии. Вы должны сейчас дать товар пресно-сушеный и замороженный. Обесшкуривание филе, как остаток предвоенной роскоши, можно вовсе изъять из производственного цикла. Целлофан попробуйте заменить вощенкой. Соль и холод - вот основное, на что вы должны сейчас рассчитывать!
- У нас, - добавил директор, - есть креветочный цех, который работает исключительно на Испанию.
- Закрыть, - приказал Отто Рихтер.
- Но фельдмаршал Геринг…
- Да, фельдмаршал Геринг обожает гарнели. Однако мой министр не согласен распутничать по его уставу. Переработайте запас креветок и можете ставить цех на консервирование тресковой печени для госпитального управления.
Они прошли в цех, наполненный густой вонью автоклава, из щелей которого бил противный горячий пар. Под ногами чавкала сырая грязища, тусклые лампы дневного света освещали длинные столы конвейеров, за которыми сидели ряды норвежек, украинок, датчанок, русских, евреек, француженок и даже одна негритянка. Все они были одеты в одинаковые черные блузы и юбки трудовых лагерей, все они были бледны и усталы, их тонкие высохшие руки, вооруженные ножами, разделывали рыбу.
Отто Рихтер остановился за спиной одной русской девушки, следя за ее работой.
- Спросите ее, - сказал он старосте цеха, - сколько она разделывает тушек за смену.
Девушка, повернув к гитлеровскому офицеру свое скуластое лицо, что-то долго говорила в ответ.
- Что она сказала? - спросил "дарревский молодчик".
- Она говорит, что норму ей выполнить не удается. Она жалуется, что ей дают такие большие нормы.
- Может жаловаться, - ответил Отто Рихтер и, зажимая нос платком от вони, направился к выходу. Возле дверей, где висел график выполнения плана, он остановился и спросил старосту: - Почему снизилась выработка?
- Герр обер-лейтенант, с тех пор как нам прислали русских девок из Севастополя, цех едва-едва вытягивает график.
- Сволочь! - И "дарревский молодчик" вкатил старосте здоровенную оплеуху…