А что творилось в степи?! Тревожно кричали чайки, касаясь грудью серебряного плёса реки. На противоположном берегу промчалось стадо испуганных туров, и земля задрожала под их тяжёлыми ногами. В высоте заклекотали орлы. Из долины пахнуло ветром, как перед грозой, и погнало по молодому ковылю непривычные для глаза красноватые волны. Кони ржали, били копытами землю, а воины в смятении и отчаянии кричали, воздевали к небу руки, молились.
А солнце уменьшалось и уменьшалось. Оставалась совсем узенькая серповидная кромка.
Молодые князья, бояре и воеводы замерли подавленные, напуганные, растерянные.
- Видите? - спросил Игорь. - Что значит это знамение?
Все молчали. Разве не ясно? Знамение - к беде!
А Славута сказал:
- Княже, не на добро знамение сие! Не на добро!
Игорь опустил голову. Что сказать князьям? Повернуть полки назад? Не встретясь с половцами? Какой же срам падёт на него! Как же после этого смотреть боярам и дружине, простым людям в глаза?!
Он покачал головой, и это движение все расценили как знак, что в душе Игоря боролись чувства страха перед грозным знамением и стыда, который до самой смерти станет терзать его душу, если он, опозоренный, без боя возвратится из похода.
Славута приблизился вплотную, заговорил тихо, голос его дрожал:
- Княже, знамение зловещее, и я боюсь за тебя…
- Не следует поддаваться страху, учитель, - угрюмо ответил Игорь. - На войне все одинаково рискуют: и князь, и простой воин.
- Ты, видимо, не знаешь, Игорь, что это знамение касается прежде всего тебя…
- Меня? Почему?
- Понимаешь ли, я не говорил тебе раньше, а теперь скажу: над всем родом Ольговичей издавна тяготеет злой рок, связанный с этим знамением. Я проследил по летописям за сто лет твоё родословие - с тысяча семьдесят шестого по тысяча сто семьдесят шестой - и мне стало ведомо, что за это время произошло двенадцать подобных предзнаменований, и в те же годы, перед ним или сразу после него, погибло тринадцать Ольговичей… Неужели ты хочешь стать ещё одной жертвой?… Четырнадцатой?… Игорь, сын мой, вернись домой! Никакой это не срам! Тебя останавливает рука самой судьбы!.. Ромейские, гишпанские, франкские да чешские астрологи считают, что судьбами людскими, в том числе судьбами властителей, распоряжаются звезды. А судьбы Ольговичей, как видишь, вершит само солнце. Нет, пренебрегать этим предсказанием не следует, Игорь! Это - рука самого Даждьбога!
- Вернёмся, княже! - приблизился к ним и тысяцкий Рагуил. - Всё войско в тревоге. Посмотри в каком смятении и молодые воины, и старые мужи! В наши сердца закрался страх, и это Божье знамение не к добру! Вернёмся, княже!
Загудели глухо бояре и воеводы:
- Надо возвращаться, княже! Перст Божий предостерегает нас! Возвращаемся, чтоб не было нам лиха!
Игорь долго сидел на Воронце, молчаливый, углублённый в тяжёлые думы. И всем, кто сейчас видел князя вблизи, казалось, что он постарел на добрый десяток лет. Резкие тени - может и потому, что солнце угасало - пали на его лицо и сделали его каким-то чужим, суровым, потемневшим, будто это пятидесятилетний муж, а ведь князю только что исполнился тридцать четвёртый год…
В войске послышались поначалу несмелые, а потом всё более громкие голоса, в которых звучала несмелая радость.
Игорь поднял голову и встрепенулся, словно сбрасывая с себя невыносимую тяжесть. Солнце начало проясняться, сгонять со своего лика тёмное наваждение. Теперь только небольшой его край был закрыт круглым пятном, но и оно быстро уменьшалось.
Из груди Игоря вырвался радостный возглас. Он подождал ещё, пока солнце стало совсем чистым, а потом натянул поводья, поднялся на стременах и громко, на всё поле, чтобы слышало всё войско, произнёс:
- Братья и дружина! Таинств Божьих никто не ведает! Творец являет и знамения и волю свою всему миру! Мы же сможем только потом узнать, что хотел он и предназначил нам - добро или зло… Вот вы настаиваете, чтобы я повернул войско назад. А я уже не могу этого сделать и идти домой! Не могу! На Осколе ожидает меня брат мой Всеволод с дружиной. Что с ним станется, если мы не придём? Неужели оставим его на добычу ворогу? Нет, я так не поступлю, хотя бы все знамения пророчили мне беду!.. Хочу копье преломить на поле Половецком с вами, русичи, хочу голову свою сложить или испить шеломом воду из Дона…
Он говорил вдохновенно, громко, и его страстные слова разносились далеко вокруг, до самых последних копий, наполняли сердца мужеством, поднимали дух, вливали бодрость в сердца тех, чей дух ослабел, заставляли их подтянуться после сомнений и душевного разлада, поднять высоко головы и, потрясая оружием, прокричать славу своему отважному князю.
- Слава Игорю! Слава князю нашему!
Был он, Игорь, в эти минуты прекрасен! На виду у всех гарцевал на высоком пригорке на вороном коне, будто и не было только что лихого предзнаменования, и его лёгкий красный плащ развевался за плечами на ветру, как знамя. Золотой шлем блестел, подобно солнцу, глаза сияли мужеством и отвагой, а сильная рука вырвала из ножен меч и указала им на восток, за Малый Донец, туда, где в земле безвестной плыл великий синий Дон.
- Вперёд, братья! К великому Дону!
Войско пошло на переправу и не было среди воинов ни единого, кто бы роптал, уклонялся или незаметно юркнул в кусты, как трус.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
Игорь только внешне казался спокойным и уверенным в себе. В действительности же у него на сердце бушевало смятение, а голова раскалывалась от тревожных мыслей и предчувствий. Одно понимал и знал твёрдо, что без боя с половцами, хотя бы короткой встречи с какой-либо, пусть даже и небольшой ордой, без победы над ней возвращаться с полпути домой - смерти подобно. Вся Русь станет смеяться над ним. А больше всего на свете он боялся насмешек, унижения. Его самолюбивая душа не вынесла бы такого бесчестия! Душа гордого Ольговича! Нет, лучше смерть, чем унижение! Смерть на людях, в бою - прекрасна!
Вместе с тем его глубоко потрясли суровые предостережения судьбы: сначала конь под ним подбился, а потом грозное небесное знамение, что являлось, как объяснил Славута, пророческим и фатальным для князей его рода.
Выходит, его подстерегает неведомая опасность! Смерть? Полон?
Ну что ж, он воин и давно привык к мысли, что когда-то сабля или стрела, боевой топор или копье могут не миновать и его, ведь он не в силах изменить свою судьбу!
Тревожные мысли и сомнения теснились в голове Игоря и причиняли душевные страдания. Но внешне князь казался спокойным, уверенным в себе, иногда даже улыбался и всё время находился впереди войска, ведя его всё дальше и дальше на восток. За два дня похода полки одолели расстояние от Донца до Оскола и, выйдя на Изюмскую сакму, достигли условленного места встречи. Всеволода всё ещё не было.
- Подождём, пока подойдёт мой брат, - сказал Игорь и разрешил остановиться на отдых.
Всеволод прибыл через два дня, приведя с собой две тысячи кметов-трубчевцев и курян. Это были отборные рослые воины, под стать своему князю, хорошо вооружённые и снаряжённые всем необходимым для дальнего похода.
На следующее утро объединённое войско северских князей под главенством Игоря круто повернуло вдоль Оскола на юг, к половецким степям. Затея Игоря представлялась ему хитрой и обещала несомненный успех. Князь решил ударить на половцев не в лоб - через Сулу, Псёл и Ворсклу, откуда Кончак, Кза и другие ханы могли ждать нападения русичей, а обойти их с тыла и нанести короткий, но сильный удар по их стойбищам и кочевьям там, где они никак не ждут - из-за Донца.
Путь лежал прямой - по Изюмской сакме на Сальницу, небольшую, но хорошо известную войсковому люду, купцам и путешественникам речку, впадающую как раз напротив Изюмского кургана в Донец. Там издавна существовал броди перевоз; там в прежние времена Владимир Мономах наголову разгромил сильные половецкие полки.
От нижнего Оскола Игорь послал Яня с отрядом сторожевых гридней вперёд, чтобы разведать брод через Донец и прилегающую к нему степь на половецкой стороне.
Вечером восьмого мая русичи подошли к Сальнице и стали на ночлег за холмом, который скрывал их от половецких наблюдателей, если бы они затаились на Изюмском кургане. Костров не разводили, шума не поднимали.
Весь день девятого мая войско отдыхало. И дружинники, и воины помылись в тёплой воде Сальницы и её мелких заводях, оделись перед предстоящими боями в чистые рубахи, подстригли волосы и бороды, починили одежду, обувь, сбрую. Молодые воины пасли на лугах коней. А возле походного шатра Игоря, что стоял на зелёном пригорке под тенистыми вербами, собрались бояре, воеводы да лепшие мужи на военный совет. Размышляли, как лучше и в каком порядке переходить Донец, куда направить первый удар - по побережью Донца на нижнее течение Тора, где кочевища Кончака, или за Сюурлием на верховья Тора. А может повернуть на запад, в тыл орельским половцам, и уже Муравским или Залозным шляхом напрямик, чтобы скоротать путь, вернуться домой?
Все сидели кружком. Просто на траве. Перед каждым на расстеленных рушниках - сухари, солонина, лук, чеснок, деревянные чаши с ключевой водой. Кашу или кулеш не варили, чтобы не выявить себя дымами костров.
Разговор шёл неторопливо. Каждый говорил то, что думал, помня при этом, что последнее слово всё равно останется за князем.
Воевода Ольстин Олексич, круглоголовый, черноволосый, с быстрыми, немного раскосыми глазами, которые он унаследовал от матери, сильно картавил:
- Княже, бгатья! А повегнем-ка на Огель да удагим тамошних половцев! Они нас не ждут, и мы их легко поколошматим, а оттуда нам пгямой путь домой - чегез Вогсклу и Псёл…
Тысяцкий Рагуил мыслил иначе.
- Чтобы ударить на орельских половцев, незачем было идти аж до Оскола, а повернуть бы вдоль Ворсклы на юг и Муравским шляхом дойти до Орели. По-моему, нам следует от Изюмского кургана идти прямо на Сюурлий, где весною пастбищ для коней и скотины невпроворот и где сейчас, наверняка, табуны, отары - и этим же Изюмским шляхом назад!
Молодые князья Святослав и Владимир, двоюродные братья, пошептались между собой, и слово сказал Святослав:
- Князья и старшие соратники, знающие люди говорят, что до Тора отсюда пятьдесят вёрст, а на Торе, как ведомо всем, кочевья и стойбище самого Кончака. Так почему же, если мы уже здесь, не погромить его?
Бояре зашумели, взвешивая, куда лучше направить удар. О грозном знамении, явившемся им на Донце, все словно позабыли, а если кто и помнил, то не решался вслух о нём говорить.
Молчали только князь Всеволод и боярин Славута. Всеволод знал, что вот-вот возвратится из разведки Янь и тогда станет ясно, что делать, куда идти, а до этого лучше других послушать - ведь среди многих мнений всегда можно услышать самые разумные. И потому Всеволод расстегнул рубаху и прислушивался к разговору, подставив грудь приятной прохладе, которую приносил с речки лёгкий ветерок. Славута сидел в сторонке под вербой и не вмешивался в споры, чувствуя себя лишь гостем в Игоревом войске. Если Игорь пожелает услышать его мнение, а не пожелать этого он не мог, тогда только он и скажет.
Игорь не заставил себя долго ждать. Выслушав всех, он повернулся к Славуте.
- А что ты скажешь, учитель?
Шум сразу улёгся. Славуту знали не только как княжеского наставника, когда тот был отроком, как великого книжника, но и как опытного воина, мудрого советчика и ещё более как прославленного певца.
Славута встал, чтобы все его услышали, расправил седую бороду.
- Моя дума такая. Чтобы зарываться глубоко в Половецкую степь, сил у нас недостаточно. Поэтому только быстрота и неожиданность удара могут привести нас к успеху. Я знаю, что отсюда верстах в тридцати, между речками Сюурлием и Каялой, есть хорошие выпасы и места для кочевий. Не думаю, чтобы этой весной там никого не было. Наверняка там стоят вежи какой-либо большой орды. Если нам удастся незаметно подойти к ней, то мы возьмём немалый полон, захватим коней, скотину и быстро вернёмся назад.
- Как же это совершить?
- Туда нужно идти не днём, а ночью, чтобы мы свалились на половцев, как снег среди лета!
- Ночью? По чужой земле? - послышались тревожные голоса.
Славута развёл руками.
- Я ведь говорил, что знаю эти места, как свои пять пальцев. Я проведу вас туда даже с завязанными глазами. Мы пойдём вдоль речки Ташлык, то есть Каменки по-нашему, и у нас будет вдоволь воды. У нас есть время покормить коней теми запасами овса, что у нас остались, и утром, со свежими силами, нагрянем на кочевья по обеим берегам Сюурлия! Если нам посчастливится днём разбить половцев, то мы ночью вернёмся снова сюда, за Донец, и нам отсюда откроется безопасная дорога на Русь!..
Вдоль Сальницы в сопровождении нескольких всадников мчался Янь Рагуилович. Ветер трепал его золотисто-пшеничные кудри.
Оставив своих спутников на берегу реки, он быстро поднялся по склону к княжескому шатру. Бояре и воеводы расступились, пропуская его в центр круга.
Игорь шагнул навстречу.
- Ну, что? С чем приехал? - спросил нетерпеливо.
Янь был усталым и неожиданно для всех серьёзным.
- Княже, мы далече проехали по степи. Сначала никого не встретили и уже думали возвращаться назад, как вдруг, выглянув из-за холма, я увидел половецких ратников с оружием - они объезжали, как сторожа, всю округу…
- Заметили вас?
- Нет! Но мне показалось, что они чем-то встревожены и ведут неослабную охрану шляхов…
- Неужели пронюхали что-то про нас?
Янь пожал плечами.
- Княже, или нужно быстро ехать туда и напасть на них, либо поворачивать к дому. По всему видать, пожалуй, не наше ещё время!
Игорь выпрямился, обвёл быстрым взглядом князей и гордо заявил:
- Если мы вернёмся домой не сражаясь, то срам нам будет паче смерти! А сейчас, как Бог даст! Поднимайте людей и переводите на ту сторону! Чтобы дотемна быть нам всем по ту сторону высокой гряды.
2
Войско Игоря переправилось через Донец на половецкий берег и по крутой тропе поднялось на высокую Изюмскую гору, в зарослях её пологого спуска дождалось вечера, после чего двинулось в степь. Впереди - сторожевые, за ними - передовой полк князя Святослава, потом - головной полк Игоря, куда входили его дружина и дружина Всеволода, а ещё дальше растянулось прикрытие.
Продвигались по чужой земле осторожно, не торопясь. Боялись гулким топотом копыт преждевременно себя обнаружить.
Степь жила своей обычной извечной жизнью. Густо пахло полынью и чабрецом, на все лады стрекотали, заливались сверчки. Издалека доносился протяжный волчий вой, прерывисто лаяли вышедшие на ночную охоту дикие собаки и лисы. Из-под конских копыт то и дело вспархивали испуганные птицы. А с высокого тёмного неба тихо улыбались звезды, своими мерцающими лучами скупо освещая воинам путь в чужую неведомую страну.
Когда войско миновало широкую долину и за холмом начало поворачивать на юго-восток, Игорь остановился и оглянулся.
Позади, закрывая полнеба, темнела мрачная Изюмская гора.
У Игоря перехватило дыхание. От неясного тревожного предчувствия сжалось сердце. Там, за горой осталась родная сторона, милая сердцу зелёная Северщина. Осталось все, что он любил - раздольные поля и дремучие леса, шумливые города и тихие села, полноводные реки и озера, знакомые стежки-дорожки, по которым ходил тридцать и четыре года, нежно-тихая синеокая жена Ярославна, маленькие сыновья и крохотная дочурка… Вернётся ли он к ним? Или сложит голову в этой недоброй полынной степи?
Из его груди вырвался невольный, подобный стону вздох, а с губ:
- О Русская земля! Ты уже за грядой еси!
Всем, кто окружал князя и кто услышал как эти слова произнесены, стало не по себе, даже жутко. Кто-то, как и князь, тяжело вздохнул, кто-то перекрестился, у кого-то невольно в глазах блеснули в лучах звёзд слезы. А над войском, перелетая от уст к устам, пронёсся шелест тысячекратным эхом:
- О Русская земля, уже ты за горою! Уже ты за горою!..
Тяжело, как тяжело расставаться с родною землёй, когда надолго отправляешься в чужие края! А ещё тяжелее, когда идёшь на войну и неизвестно, вернёшься ли!..
Вскоре показалась небольшая степная речка Ташлык. По её долине войско пошло вперёд - навстречу течению. В полночь сделали привал - напоили коней, немного отдохнули, а потом, по знаку Игоря, двинулись дальше. В глубину Половецкой степи.
Перед утром остановились ещё на один привал. На этот раз длительный. Воины покормили коней овсом, что оставался в дорожных саквах и который берегли на такой случай, попасли их, напоили вволю, сами подкрепились и улеглись хотя бы немного поспать. Но мало кто уснул. С восходом солнца все были на ногах. Игорь приказал раздать тяжёлое военное снаряжение, которое везли на запасных да сумных конях - латы, кольчуги, шлемы, щиты, луки, колчаны со стрелами, поручи и поножи, так как предполагал скорую встречу с половцами.
Теперь дружины выстроились так, чтобы сразу можно было перестроиться в боевой порядок. Продвигались от Каменки до Сюурлия - десять вёрст - не спеша, выслав вперёд и на оба крыла усиленную сторожу.
Прекрасное зрелище представляло собою в эти утренние часы 10 мая 1185 года, в пятницу, войско Игоря! Шло оно сомкнутым строем, плотно, по восемь всадников в ряду. Растянулось на такое расстояние, сколько глаз мог охватить. На левой руке каждого всадника - русский червлёный щит, и издали казалось, что из края в край широкое Половецкое поле перегорожено этими червлёными щитами, которые в лучах утреннего низкого солнца представлялись единым багряным стягом. На серебристых шестах реяли над войском яркие Игоревы хоругви, развевались знамёна других князей, трепетали на ветру треугольнички флажков на копьях старших дружинников. Поблёскивала конская сбруя, сверкали стальные латы, ослепительно горели на солнце золотые княжеские шлемы. Ласкали и радовали взгляд кони, подобранные по масти - вороные, серые, гнедые, белые, карие, соловые… Но всё же основным, главным цветом, бросающимся в глаза, был багряный цвет русских щитов - они, как мечом, разделили, перегородили пополам зелёную весеннюю степь.
Глаза Игоря блестели восторгом. Он оглянулся и воскликнул:
- Славута, погляди! Какое войско идёт! Какие соколы!
Войско шло бодро, с гордостью - и вправду было чем любоваться.
В пору ранней обедни прискакали сторожевые.
- Княже! За речкой - половцы! Выстраиваются поспешно! А вдали, за ними, вежи с жёнами и детьми! А ещё дальше - стада, отары!
Игорь собрал князей и воевод.
- Братья, вот и встретились мы с кочевниками. Видимо, для них это неожиданность. Выстраивайте полки к бою! Я со своим полком стану посереди, по правую руку от меня - брат мой Всеволод, по левую - Святослав. Перед Святославом станет Владимир, а перед Всеволодом займут место ковуи. Вперёд выведем от всех князей лучших стрельцов, чтобы завязали бой.