Он с презрением грубо фыркнул.
- Вовсе не каждый вечер, человек он был трудолюбивый, - возразил Марк, пытаясь защитить небритого и довольно жалкого старика, которого вспоминал с симпатией.
- Пф! - воскликнул Галарий. Затем его манера резко переменилась, он присел на край ложа. - Дело в том, что он не довел свою работу до конца.
Марк облизнул кончиком языка вдруг пересохшие губы:
- Значит… все надо переделывать?
Врач кивнул:
- Покоя тебе не будет, пока рану не обработать заново.
- И когда?.. - начал было Марк и замолчал, пытаясь изо всех сил унять постыдную дрожь в губах.
- Завтра утром. Раз уж этого не избежать, то чем скорее, тем лучше.
Он положил руку на плечо Марку и задержал ее там.
Марк с минуту лежал, весь напрягшись, ощущая на плече эту грубую, но добрую руку, потом испустил долгий, неровный вздох и расслабился. Он даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой:
- Прошу простить меня. Я, кажется, очень устал.
- Охотно верю, - согласился хирург. - Тебе здорово досталось. Да, да, мне объяснять не надо. Но скоро все будет позади, и жизнь пойдет веселее. Обещаю тебе.
Он посидел еще немного, разговаривая о предметах, далеких от того, что предстояло Марку утром, - вплоть до запаха местных устриц и беззакония провинциальных сборщиков налогов; поболтал он и о прежних днях на силурийской границе и о давнишней охоте на кабана вместе с дядей Аквилой.
- Мы с твоим дядюшкой были недурными охотниками, а теперь мы с ним закостенели в суставах и в привычках. Иногда, думаю, уложу-ка я вещи да отправлюсь попутешествовать, пока не приржавел к месту окончательно. Но для путешествий у меня не та профессия. Имея ремесло хирурга, так просто не побродишь по свету. Вот глазной врач - дело другое, это подходящее ремесло для последователя Эскулапа, который любит бродяжничать. Тут, на севере, многие страдают болотной слепотой, и звание глазного врача проведет человека там, где не пройти легиону.
И Галарий пустился в описание похождений одного своего знакомого, который несколько лет назад переплыл Западный океан и занимался своим ремеслом в дебрях Гибернии. Марк не слишком внимательно вслушивался, не подозревая, что придет время и эта история сыграет еще очень важную роль.
Наконец Галарий встал и потянулся так, что с хрустом расправились мышцы могучей спины.
- Теперь я иду к Аквиле поболтать перед сном про охоту. А ты лежи спокойно, постарайся как следует выспаться, я появлюсь рано утром.
И, коротко кивнув, он вышел на галерею. С ним вместе, казалось, испарилось и все старательно удерживаемое мужество Марка, он с ужасом осознавал, что весь дрожит - дрожит от запаха боли, как лошадь - от запаха пожара. Он лежал, заслонив глаза рукой, и бичевал себя презрением, но это не помогало. В животе у него словно лежал кусок льда, и он чувствовал себя очень одиноко.
Внезапно по полу кто-то пробежал, и в плечо ему ткнулся влажный нос. Марк открыл глаза и увидел перед собой улыбающуюся морду Волчка.
- Спасибо тебе, - сказал он, и, отодвинувшись немного в сторону, обхватил огромную голову, а Волчок поставил передние лапы на постель и любовно задышал ему в лицо. Близился закат, свет заходящего солнца хлынул в спальню, и на стенах и на потолке словно заплескалась дрожащая золотая вода. Марк не заметил, как подкралось солнце: неожиданный свет ослепил его с той же силой, как оглушает грянувший рев трубы. Свет Митры возник внезапно из тьмы.
Эска, появившийся сразу вслед за Волчком, отбросил на залитую солнцем стену большую тень. Он шагнул к краю ложа.
- Я говорил с Руфрием Галарием, - сказал он.
Марк кивнул:
- Утром ему понадобится твоя помощь. Ты согласен помочь ему ради меня?
- Я - личный раб центуриона. Кому, как не мне, помогать? - Эска нагнулся и поправил покрывало.
В это время со двора послышалась какая-то возня. Блеющий голос старого Стефаноса громко протестовал, затем раздался высокий, звонкий, настойчивый девичий голос:
- Пропусти меня! Не пропустишь - я тебя укушу!
Возня и шум возобновились, и раздавшийся через мгновение вопль боли ясно показал, что угроза приведена в исполнение. Марк с Эской обменялись недоумевающими взглядами. Под колоннадой послышался топот легких ног, и в комнату влетела Коттия - пылающая, воинственная фигурка в ореоле закатного света.
Марк приподнялся на локте:
- Ах ты, маленькая фурия, что ты сделала со Стефаносом?
- Укусила его за руку, - тем же звонким, твердым голосом отчеканила Коттия. - Он меня не пускал.
За дверью раздалось поспешное шаркание сандалий, и Марк быстро сказал:
- Эска, во имя Света, не пускай его сюда! - Он вдруг почувствовал, что у него сейчас нет сил иметь дело со справедливо негодующим Стефаносом. Когда Эска пошел выполнять его просьбу, Марк повернулся к Коттии.
- И зачем ты сюда пожаловала, госпожа?
Девочка подошла ближе, встала рядом с Волчком и устремила полный упрека взгляд на Марка:
- Почему ты мне ничего не сказал?
- О чем? - Он прекрасно знал, что она имеет в виду.
- О целителе с ножом. Я видела через окно кладовой, как он подъезжал на упряжке мулов, и Нисса мне сказала, зачем он приехал.
- У Ниссы слишком длинный язык, - заметил Марк. - Я хотел, чтобы ты узнала, когда все будет позади.
- Ты не должен был скрывать от меня! - возмутилась она. - Я имею право знать! - И так же бурно спросила с тревогой: - Что он будет с тобой делать?
Марк заколебался, но решил, что не он - так противная Нисса все равно расскажет.
- Будет чистить рану. Вот и все.
Личико ее прямо на глазах заострилось еще больше.
- Когда?
- Утром, очень рано.
- Пошли Эску сказать, когда он кончит.
- Нет, будет очень рано, - твердо повторил Марк. - Ты еще не проснешься.
- Проснусь. Я буду ждать в конце сада. Буду ждать, пока Эска не придет. Пускай попробуют увести меня оттуда, я все равно буду ждать. Я и еще кого-нибудь могу укусить. Если меня станут уводить, я так и сделаю, и тогда меня побьют. Приятно тебе будет знать, что меня побили из-за того, что ты не послал Эску?
Марк вынужден был сдаться.
Последовало долгое молчание. Коттия стояла неподвижно и смотрела на лежащего Марка. Наконец она произнесла:
- Лучше бы мне быть на твоем месте.
Это была из тех фраз, какие говорятся не всерьез, но Марк знал, что она говорит серьезно.
- Благодарю тебя, Коттия. Я этого не забуду. А теперь ступай домой.
В дверях показался Эска, и она послушно отошла в сторону.
- Я ухожу. Когда мне можно прийти опять?
- Не знаю, - ответил Марк. - Это тоже скажет тебе Эска.
Без единого слова она повернулась и вышла на яркий свет. По знаку Марка Эска вышел вслед за ней, и шаги их, затихая, зазвучали на галерее.
Марк прислушивался, пока не наступила тишина. Он лежал, ощущая под рукой привычное тепло мохнатой головы. В животе у него все еще лежал кусок льда, но одиноким он больше себя не чувствовал. Каким-то образом, непонятно каким, волчонок, Эска и Коттия поддержали его, помогли подготовиться к тому, что ожидало его утром.
Золотой свет угасал; тишину вдруг прорезало тонкое, как ниточка, птичье пенье - тоскливая осенняя песенка королька, сидящего в ветвях дикой груши. И Марк вдруг сделал неожиданное открытие: а ведь лето получилось хорошее. Конечно, он тосковал по родным местам, каждую ночь ему снились этрусские холмы и он просыпался удрученный. И все равно лето было хорошим… В один прекрасный день залаял Волчок. Марк удивился, наверное, не меньше самого Волчка. "Волки же не умеют лаять", - сказал он Эске. А тот ответил: "Если растить волка в собачьей своре, то он будет делать все, как они". Волчок, гордый своим достижением, целыми днями оглашал сад визгливым щенячьим лаем. Всплыли в памяти и другие мелкие, но хорошо запомнившиеся события: Сасстикка приносит горячие витые булочки, и они пируют вчетвером; он и Эска сами мастерят охотничий лук; Коттия держит в сложенных ладонях его деревянную птичку… Славное лето. Марк вдруг исполнился благодарности к нему.
Он спал этой ночью спокойным, но чутким сном, как спят охотники, и проснулся от далекого звука горна, играющего побудку в походном лагере.
Руфрий Галарий появился так рано, что осенняя паутина еще лежала густым покрывалом на траве, вся мокрая от росы, а рассветный воздух пахнул остро и свежо. Но Марк давно ждал его. Он ответил на приветствие хирурга и объяснил:
- Мой раб пошел запереть волчонка. Сейчас он вернется.
Галарий кивнул:
- Я его встретил. Он принесет разные вещи, которые нам понадобятся.
Он открыл привезенный с собой бронзовый ящик и принялся выкладывать на сундук орудия своего ремесла.
Прежде чем он кончил, вернулся Эска и принес горячей воды, чистое полотенце и бутыль местной ячменной водки, которая, как считал Галарий, лучше очищает раны, чем вино, хотя и жжет больше.
- Я принесу горячей воды еще, когда будет нужно, - добавил Эска и, поставив все принесенное на сундук, подошел к постели и низко наклонился над ней, как сделал бы Волчок.
Галарий закончил приготовления и обернулся к Марку:
- Итак, готов ли ты?
- Да, - Марк отбросил покрывало и стиснул зубы.
Долгое время спустя он очнулся, вынырнув из черноты, которая обрушилась на него задолго до того, как работа была закончена; он лежал под теплым покрывалом, а рядом стоял Руфрий Галарий, положив свою тяжелую руку ему на сердце, как год назад старый Авл. В затуманенном сознании Марка даже мелькнуло, что это тот самый прошлогодний случай и ему просто снился сон. Но тут же его зрение и слух прояснились, он увидел Эску за спиной хирурга и огромную фигуру в дверях и догадался, что это дядя Аквила. Он услышал отчаянный вой Волчка, запертого в кладовой, и вернулся к действительности, как пловец вырывается из глубины на поверхность.
Тупая боль старой раны сменилась резкой пульсирующей болью, которая отдавалась во всем теле, вызывая дурноту. Марк невольно застонал.
Хирург кивнул:
- Да, разит больно, но скоро поутихнет.
Марк, как сквозь туман, увидел синеватые щеки испанца.
- Ты… кончил? - с трудом пробормотал он.
- Кончил. - Галарий натянул покрывало, рука его была в крови. - Через несколько месяцев ты будешь здоров, как раньше. Лежи спокойно и отдыхай, вечером я зайду. - Он слегка хлопнул Марка по плечу и отвернулся собрать инструменты. - Передаю его в твои руки, сейчас можешь дать ему питье, - сказал он Эске, выходя. Потом Марк услышал, как он сказал кому-то на галерее: - Осколков хватило бы на целого дикобраза, но мышцы повреждены меньше. Мальчик теперь пойдет на поправку.
Затем около него очутился Эска с чашей в руках.
- Коттия… Волчок… - прошептал Марк.
- Сейчас я ими займусь, но сперва выпей.
Эска встал на одно колено около ложа, и голова Марка оказалась на его плече, а прохладный край чаши - у самых губ. Эту знакомую горечь он помнил с прошлого года. Допив чашу до дна, он с удовлетворенным вздохом повернул голову и взглянул Эске в лицо. Лицо у Эски посерело и заострилось, а губы искривились, как у человека, которого вот-вот стошнит.
- Что, так было страшно? - спросил Марк, сделав слабую попытку улыбнуться.
Эска ухмыльнулся:
- Засыпай скорее.
ГЛАВА 9
ТРИБУН ПЛАЦИД.
В одной-двух милях к югу от Каллевы, где лес внезапно обрывался крутым склоном, поросшим папоротником, стояли двое - римлянин и бритт, а между ними, задрав кверху морду и принюхиваясь к ветру, молодой пятнистый волк.
Римлянин нагнулся и расстегнул тяжелый, с бронзой, ошейник на шее волка. Волчок стал теперь взрослым волком, хотя и не достиг полной мощи. Сейчас настало время предоставить ему выбор - возможность вернуться в лес к своим диким сородичам. Дикого зверя можно приручить, но нельзя считать его по-настоящему своим, пока, получив свободу, он не вернется к тебе добровольно. Марк знал это, и они с Эской тщательно готовили теперешнее событие. Они не раз приводили волка на это место, чтобы он изучил дорогу домой, если ему захочется вернуться. Если… Держа пальцы на пряжке, Марк раздумывал над тем, ощутит ли он когда-нибудь опять живое тепло мохнатой шеи Волчка.
Сняв наконец ошейник, Марк сунул его себе за пазуху. Оттягивая минуту расставанья, он гладил настороженные уши. Затем он выпрямился:
- Ты свободен, братец. Доброй тебе охоты.
Волк с недоумением посмотрел ему в лицо, затем новый порыв ветра принес лесные запахи, коснулся его подергивающегося носа, и зверь затрусил вниз по склону.
Двое молча проводили его взглядом, в кустарнике скрылась пятнистая тень. Марк повернулся и направился к стволу березы, лежащему ниже по склону, шагая по неровной почве быстро, но неуклюже, и при каждом шаге наклоняясь на одну сторону. Руфрий Галарий прекрасно справился со своей работой, и теперь, восемь месяцев спустя, Марк фактически был здоров, как и обещал хирург. Конечно, шрамы останутся до конца жизни, а хромая нога исключает службу в легионе. С помощью Эски он всю зиму проделывал упражнения, какие полагается делать для выступлений на арене, и был мускулист, как гладиатор. Марк сел на ствол березы, а Эска уселся рядом на корточки.
Это был их излюбленный наблюдательный пост. На стволе было удобно сидеть, и, благодаря крутизне склона, отсюда открывался вид на лесистые холмы и за ними - на синеющее вдали нагорье. Марк видел эти лесистые перекаты и по-зимнему обнаженными, и пестрыми, точно грудь куропатки. Видел он их и в терновом пуху, просыпающимися ранней весной, и вот сейчас лес точно охватило зеленым пламенем, и дикие вишни стояли вдоль лесных троп, как зажженные свечи.
Двое наблюдателей лениво перекидывались фразами и подолгу молчали. Таким образом они перебрали множество тем, в частности обсудили гостя, которого дядя Аквила ожидал вечером, - ни больше ни меньше как самого легата Шестого легиона, едущего из Эборака в Регн, а оттуда в Рим.
- Он старый друг твоего дяди? - между прочим поинтересовался Эска.
- Да, кажется, они вместе служили в Иудее, дядя командовал Первой когортой Десятого легиона, а легат служил трибуном при штабе. Должно быть, он много моложе дяди Аквилы.
- Он едет к себе домой?
- Да, но дядя Аквила говорил, у него какое-то дело в Сенате. А потом он опять вернется в легион.
Вскоре они и вовсе замолчали, каждый погрузился в свои мысли. Мысли Марка преимущественно касались проблемы, волновавшей его все последнее время: что делать с собой, со своей жизнью теперь, когда он здоров. Военная карьера для него закрыта, ему остается одна дорога, и он выбрал ее сейчас также безошибочно, как птица безошибочно выбирает путь к дому - фермерство; оно было у него в крови, все в его роду - от сенатора, с его поместьями в Альбанских горах, до того легионера в отставке, выращивающего на своем участке тыквы, - возделывали землю. Для Марка с самого рождения земледелие и военная служба были двумя естественными и привычными способами жить. Но для начала нужны были деньги. Хорошо быть легионером в отставке, получившим участок в дар от правительства. Хорошо было бы и Марку, прослужи он в легионе свои двадцать лет, даже если бы он и не дослужился до префекта Египетского легиона. Да если бы еще добавить сбережения со своего жалованья и наградные, причитающиеся центуриону… Ну а так у него нет ничего. Можно, конечно, обратиться за помощью к дяде Аквиле, он не откажет, только Марк не станет обращаться. Дядя человек небедный, но и не богач, он и так уже много сделал для Марка. Наверное, давно следовало бы поискать способы зарабатывать на хлеб, но у свободного человека так мало этих способов. Чем дальше, тем больше у него зрело опасение, что ему не избежать участи стать чьим-нибудь секретарем. Некоторые предпочитали иметь секретарем свободного, а не раба, - и здесь, и дома, в Этрурии. Но едва мысль о возвращении на родину пришла ему в голову, он тут же отбросил ее, он знал: вернуться домой, не имея там корней, не имея никакой собственности, и даже ни малейшей надежды на оную, - такое возвращение было бы лишь миражем. Свое изгнанничество он бы принес с собой в родные холмы, и привкус изгнания все испортил бы. Нет, если и стать секретарем, то здесь, в Британии.
Как раз сегодня утром он решился изложить дяде Аквиле свою идею секретарства, но тут прибыло известие от легата, и разговор, разумеется, придется отложить до отъезда нежданного гостя. Хотя отчасти - и Марк презирал себя за это, - отчасти он, можно сказать, ухватился за эту отсрочку - еще день передышки, а там могло произойти что угодно. Чего именно он ждал, он, правда, затруднился бы ответить.
Пока они с Эской молчали, сидя на своем наблюдательном холме, природа словно подступила к ним ближе. Мелькнувший в папоротниках красноватый блеск и пригнувшиеся цветы наперстянки на другом конце прогалины сказали им, что пробежала лисица. А вот и она сама - остановилась на открытом месте, подняв острую мордочку, шкурка поблескивает на солнце почти металлическим блеском. Вот она повернулась и исчезла в гуще деревьев. И, провожая взглядом мелькнувший напоследок и скрывшийся в чаще красноватый блеск, Марк поймал себя на том, что думает о Коттии.
Более тесные дружеские отношения между их домами продолжались. Марк теперь довольно хорошо знал Кезона и даже поближе познакомился с Валарией. Полненькая, хорошенькая, глупенькая Валария, позвякивая браслетами, словно плыла в своих полотняных одеждах нежных красок, волосы у нее были завиты, как у барашка. Она постоянно попадалась ему навстречу на носилках, когда он гулял по Каллеве, или шел в бани, или в гимнастический зал, или в "Золотую Лозу", из конюшен которой они с Эской последнее время раза два брали напрокат лошадей для дальних поездок по необжитым местам. И всегда Марку приходилось останавливаться и разговаривать с Валарией. Но саму Коттию, как он внезапно сообразил, он видел от месяца к месяцу все реже и реже. Мир его опять расширился, и он уже не так нуждался в ее обществе; она и сама понемногу отдалилась от него без тени укора. Вины за собой он не чувствовал, но понял вдруг, как легко было бы Коттии заставить его почувствовать себя виноватым, только захоти она этого, и он испытал к ней прилив благодарности. Странно, если хорошенько подумать, так она ему очень нужна… не меньше, чем раньше. О ней забывала какая-то поверхностная часть его души, а в глубине он сознавал, что почувствовал бы себя очень несчастным, если бы он навсегда лишился возможности видеть ее. Пожалуй, таким же несчастным, как если бы не вернулся Волчок…
Вернется ли Волчок? Что перетянет - зов крови или верность хозяину? В любом случае, как надеялся Марк, выбор волка будет решительным и быстрым - без мучительных колебаний.
Марк шевельнулся и взглянул вниз на Эску.
- Что-то мы засиделись.
Тот откинул назад голову, глаза их встретились. Эска встал и протянул руку, помогая Марку подняться.
- Пусть центурион свистнет разок, вдруг Волчок поблизости, а тогда уж пойдем домой.