- Знаешь, Мама, я забочусь не о том, чтобы найти Халназару невестку. Он найдет ее в любом месте, может выбирать сыну невесту из лучших семей. Я хочу сделать тебе добро, потому что люблю тебя. С тем и пришла сюда. Ведь ты подумай только: если Айна попадет в семью Халназара, она потонет в шелках, не сможет подняться под тяжестью золотых и серебряных украшений, пищей ей будет масло и мед. Она станет хозяйкой новой кибитки в шесть крыльев, будет любимой невесткой богача, все ее желания будут исполняться!
Слова Умсагюль окончательно поколебали Маму. Она сказала, глубоко вздохнув:
- Да уж о таком счастье мне и думать не приходится!
- Счастье само идет к тебе, - продолжала между тем Умсагюль, - ты только закрой глаза и открой рот. Бери от богатства Халназара сколько надо. Рука твоя достанет все, чего тебе захочется. И все, что надо, тебе принесут, а почету тебе прибавится и слава твоя возрастет. Ну что мне даром тратить слова! До самой смерти ты и к краю нужды не подойдешь, плохого и тени не увидишь, будешь лежать и спать вволю!
При этих словах Мама открыла рот и сладко зевнула. Затем она равнодушно произнесла:
- А ведь у него ребенок!
Умсагюль поняла, что Мама почти согласна с ней, и заговорила она решительней:
- Хм! Что она говорит! Да разве ребенок хоть настолечко повредит? Спит он у бабушки... Погоди, а когда ты пришла сюда, что ж, у Мереда не было ребенка? Айна кем же была? А это тебе повредило? Наоборот, за то, что ты ее вырастила хорошей девушкой, тебе уважение и почет. Теперь всякий рад с тобой знаться, всякая мать захочет быть на тебя похожей. Будет на то воля божья, и Айна будет такой. Хорошая дочь следует примеру добродетельной матери.
Теперь Мама не только была покорена Умсагюль, но и хотела, чтобы та посоветовала ей, как уговорить упрямого Мереда.
- Тетушка Умсагюль, - немного помолчав, заговорила она, - я тебе верю: ты желаешь добра и мне и Айне. Вот только отец очень упрям, трудно будет добиться согласия...
- Знаешь, Мама, - уже назидательным тоном сказала Умсагюль, - судьбу девушки решает мать. Ты сама сумеешь поговорить с мужем. Ведь я знаю, бедняга Меред и словом тебе не перечит.
- Когда доходит до серьезного, решает мое слово!- заявила Мама, сразу забыв о своих опасениях.
- Да разве может быть в этом сомнение?
- Не может быть.
- Вот и хорошо.
Глава шестнадцатая
Близилась полночь. Луна еще не взошла. Крупные звезды сияли мягким переливчатым светом, как серебряные украшения на груди женщины. Было тихо и немного душно. Аул спал. Только песня ночного путника доносилась издалека, да изредка откликались на нее лаем собаки.
Айна лежала с раскрытыми глазами и смотрела в небо. Рядом с ней, свернувшись как ягненок, тихо посапывала маленькая сестренка. За ней, запрокинув голову и раскрыв рот, спала мачеха. Мереда не было дома.
Вдруг Айна приподнялась, поправила под шапочкой волосы и прислушалась: чуткое ухо уловило шаги. Со стороны Полярной звезды приблизилась тень и остановилась у кибитки. Айна осторожно, стараясь не звякнуть подвесками, встала и осмотрелась вокруг. Было все так же тихо. В чистом небе спокойно мерцали звезды. Великая небесная дорога поблескивала сверкающей пылью. Айна, тихо ступая, пошла за кибитку. Пройдя несколько шагов, остановилась, прислушалась, как дикий фазан на току. Сделала еще шаг вперед и очутилась в объятиях Артыка.
К нежным губам девушки приникли пылающие уста. По телу Айны пробежала трепетная дрожь. Она отшатнулась, прерывисто задышала. Обнимавшие ее руки Артыка тоже дрожали...
Уже много дней Артык не виделся с Айной. Сегодня, идя мимо кибитки, когда мачеха спала, он сумел перекинуться с девушкой несколькими словами. Айна согласилась встретиться ночью. День показался Артыку бесконечным. Даже после предзакатной молитвы солнце, как сито, повешенное в углу, еще долго стояло над горизонтом. Село солнце - не наступали сумерки, стемнело - долго не засыпали люди... Это было их первое свидание, первое объятие, первый поцелуй.
Молча они смотрели друг на друга. В их расширенных зрачках отражались звезды. Не зная, какими словами высказать свои чувства, они снова соединили горячие уста.
О такой близости Айна не думала. Решительность Артыка была такой неожиданной, - она вся дрожала и не могла прийти в себя. Все же она не жалела о случившемся, наоборот, где-то в глубине сердца поднималась и росла волна захватывающей радости.
Опомнившись, они стали прислушиваться. Ночную тишину нарушал только мерный храп мачехи. Тогда Артык, играя точеными пальцами девушки, с волнением произнес: "Айна..." Голос его был почти беззвучен, но Айне он показался слишком громким, и она замерла, охваченная волнением и страхом. Сколько раз слышала она свое имя в устах разных людей и ничего особенного не испытывала, а теперь этот тихий голос отнял у нее всю волю. Она не нашла в себе силы ответить и только посмотрела Артыку в лицо. При свете звезд она увидела перед собой радостные глаза, раздвинутые улыбкой губы, усы, темневшие над верхней губой, - таким он запечатлелся в ее памяти в эту ночь.
В сердце Артыка не осталось больше печали. Он видел, что пришло время расцвести дереву его жизни, и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
- Айна моя... - заговорил он, - неужели ты в самом деле со мной? Мне кажется, все это - сон.
И Айне казалось, что все это она видит во сне.
Мысли Артыка путались, он не в состоянии был собрать их. Однако радость встречи с любимой не могла заглушить в нем тревоги, охватившей его в эти дни. Хотелось высказать все, что наболело.
- Айна, - начал он, - мы любим друг друга, но...- И, не договорив, поник головой.
- Артык, у тебя что-то случилось? - с тревогой спросила Айна.
Голос ее был так проникновенно нежен, что Артык отказался от своего намерения. Он взял ее руку и слегка пожал.
- Что же может случиться, когда ты со мной?
Айна хотела спросить: "Так почему же тебе взгрустнулось?" - но вспомнила про свою печаль и прижалась щекой к плечу Артыка.
- Если б ты знал мое горе!
Артык погладил ее лоб, которого еще не касалась ничья рука, и, желая успокоить ее, сказал:
- Айна моя, без печали не бывает радости... - И он опять не договорил.
- Ах, ты о чем-то все думаешь, а сказать не хочешь!
- Ты знаешь, Айна...
- Нет.
- Сейчас полночь.
- И что же?
- Знает ли кто-нибудь о нашей встрече?
- Нет, никто.
- А если узнают?
Эти слова обеспокоили Айну, но она ничего не ответила. Артык продолжал:
- Что скажет Мама, если узнает? Ответа не последовало.
- Что сделает отец, если заподозрит? Айна только тяжело вздохнула.
- Мы совершаем сейчас воровство, - сказал Артык.
Айна сознавала, какую опасность представляла для нее эта ночная встреча, но отступать было поздно, и она ответила поговоркой:
- Вор может украсть даже у шаха.
Артык облегченно вздохнул: смелая любовь Айны радовала его. Но он решил до конца испытать сердце девушки.
- Айна, - продолжал он, - мы с тобой не равны.
- Ах, оставь!..
- У твоего отца есть достаток, а я...
Айна поняла, что хотел сказать Артык, и задумалась. В самом деле, отец будет стараться выдать ее за человека с достатком, Мама... - Айна уже чувстовала, с чем приходила Умсагюль. Если придет Нурджахан, Мама прогонит ее.
Артык досказал, наконец, свою мысль:
- ...я беден, я не могу прямо прийти и посвататься. Имущий не пожелает сесть рядом с бедным.
- Артык! - с упреком сказала Айна и прижалась к нему.
Гладя ее руку, Артык зашептал страстно:
- Айна моя, я люблю тебя всей душой. Когда не вижу тебя, сердце разрывается на части. Твои сияющие глаза - свет моего сердца; твое радостное лицо - гордость моей души; мед твоих уст - источник жизни. Я - твой...
- Я - твоя!- не в силах больше сдерживаться, призналась Айна.
Артык взглянул ей в лицо и нерешительно предложил:
- Тогда, Айна, милая, у нас только один путь - бежать.
Но, сказав это, Артык тотчас же вспомнил, что у него нет гнедого, и опустил голову.
- Ах, милый, что же это опять с тобой? - спросила Айна.
- Разве может улететь птица, если у нее подрезаны крылья? - печально ответил Артык.
- Будешь здоров - будешь счастлив. У здорового вырастут крылья...
Но тут заурчал верблюжонок. Айна, боясь, как бы не проснулась мачеха, отвязала его и пустила к верблюдице. Он быстро сунул голову к вымени и, помахивая хвостиком, стал попеременно сосать из всех сосков.
Вдруг на дороге послышался топот копыт, и по всему ряду кибиток громко залаяли собаки. Быть может, это возвращается Меред.
Артык и Айна поспешили досказать друг другу самое важное. Они решили ждать, когда будет снят урожай, а пока почаще встречаться.
Оборвав поцелуй, Артык торопливо спросил:
- Айна моя, сдержишь ли обещание?
Айна ответила:
- Умру - земле достанусь, не умру - буду твоя!- И, бесшумно скользнув за кибитку, она осторожно легла на кошму рядом с сестренкой.
Подъезжавший к кибитке всадник, вероятно, заметил человека, который в этот момент, крадучись, уходил мимо верблюдов в сторону Полярной звезды.
На следующий день Меред выехал из дома, как всегда, с первыми лучами солнца, но вернулся рано. Сняв уздечку и привязав лошадь, он прошел под навес, намереваясь прилечь отдохнуть. Мама, развалив-лишь на толстой набитой шерстью подушке, занимала всю тень. Меред, потоптавшись около нее, несколько раз повторил:
- Эх-я-яй! Ну, вставай же! Вставай!
Мама продолжала спать, но ее десятилетняя дочь Сона тотчас раскрыла глаза. Меред спросил ее:
- Козочка, мама давно спит?
Сона сперва не поняла отца и потянулась. Когда
Меред повторил вопрос, она, протирая кулачками глазенки, ответила:
- Давно уж, давно!
Меред толкнул ногой толстую ляжку Мамы:
- Эх-я-яй! Вставай!
Мама хотела повернуться на другой бок, но Меред продолжал ее толкать. Наконец, Мама открыла глаза и увидала желтоватое лицо мужа, редкую русую бороду. Она с трудом поднялась:
- Я только что прилегла...
Сона всплеснула маленькими ручками:
- Вай, что она говорит! Когда мама заснула, я поиграла с Шекер, сходила на грядки, принесла дыньку и поспала еще!
Мама сонными глазами посмотрела на девочку:
- А ну, сгинь, чтоб земля тебя проглотила!
Но Сона продолжала, обращаясь к отцу:
- Если не веришь, спроси Айну. А вчера спала сначала в кибитке, а потом здесь - до самого вечера!
Мама совсем рассердилась:
- Сгинь, чтоб тебе отрезали голову!.. Когда это я сплю днем в кибитке? Вчера только что задремала - пришла Умсагюль... Да если и спала, тебе что за дело?
Меред сел на попону и снял папаху. Вырвавшиеся у жены слова о приходе Умсагюль заставили его призадуматься. Зачем приходила эта сваха? Видя его недоумение, Мама пояснила:
- Она приходила искать родства.
- Какого родства?
- Ну, насчет сватовства.
- Сватовства?
- Не для себя, конечно. Ее прислал Халназар-бай.
- Разве мы не дали ему отвела?
- Знаешь, отец, не надо большого ума, чтобы поворачивать назад каждого приходящего. Девушка подросла, придется же ее куда-нибудь пристраивать.
Меред чесал пальцем подбородок, хмурил брови и ничего не говорил, а Мама, не давая ему опомниться, продолжала выкладывать свои доводы:
- Ну и что хорошего в том, что мы сразу отказали Халназару? Сам Мамедвели-ходжа обругал нас за это.
Когда Мереду что-либо не нравилось, он молчал, и вытянуть из него слово было не легче, чем добыть молоко от кулана. Мама хорошо знала характер мужа и потому сразу высказала свое решение:
- Поговорив с Умсагюль-эдже, я передумала. Девушку лучше отдать за степенного человека в богатую семью, чем за какого-нибудь обездоленного.
Меред долго шевелил губами и, наконец, сказал:
- Неужели наше счастье не идет дальше неимущего или вдовца?
- Вдовец, вдовец... Ну, съехала у него шапка, так разве он старик? Что ж, ты сам не был вдовцом?
- Но у него ребенок.
- А у тебя его не было?
- Ну, я вижу, Умсагюль уже успела заморочить тебе голову.
- Она заботится не о том, чтобы найти Халназару невестку. Она ко мне хорошо относится и пришла сказать, что дом Халназара - подходящее место.
Меред понурил голову. Жена снова заговорила:
- Дочь твоя будет жить в довольстве, утопать в шелках, носить серебро. Пищей ей будет масло и мед...
- Выдать Айну за вдовца?.. Нет, - покачал головой Меред, - мы не из тех, кто ищет кусок хлеба.
Мама, отдаваясь мечтам о богатстве, видимо, совсем забыла, кто ее собеседник. Поставив на голове торчком свой борык, она заговорила вкрадчиво, подобно Умсагюль:
- Девонька ты моя... - И тут же оборвала себя: - Вах, отец!..
Этого было достаточно, чтобы Сона вскочила на ноги и захлопала в ладоши.
- Ай, мама назвала отца девушкой!.. - взвизгнув от восторга, проговорила она и побежала в кибитку, крича: - Айна, ай, Айна, мама назвала отца девушкой!
- Ах, чтоб тебя!.. - выругалась Мама. - Теперь разнесет по всему аулу.
Меред по-прежнему сидел молча, а Мама стала говорить запальчиво:
- Мне никто не помогал растить детей! Никто каплей воды не помог! Пусть говорят люди, что хотят! А я буду довольна, что дочь пристроена в хорошую семью.
Меред подумал: "Пожалуй, если б дело коснулось твоей дочери, ты бы так не говорила". Пошевелив губами, он хотел что-то сказать, но, встретив решительный взгляд жены, понял, что ее ничем не образумишь.
Мама, вставая, сказала свое последнее слово:
- Судьбой дочери распоряжается мать. Я знаю, что делаю!
Под стук гребня Айна вспоминала ночную встречу с Артыком и тихо напевала:
В белой кибитке мой постелив ковер,
Я нагляжусь ли вдоволь на тебя, Артык-джан?
Средь поцелуев, милый встречая взор,
Буду ль лоб твой нежить рукой, Артык-джан?
Она не слышала, о чем разговаривала Мама с отцом, но догадывалась. Не без дела приходила эта Умсагюль, неспроста назвала она имя Халназар-бая. Не будь встречи с Артыком, вероятно Айна плакала бы. Теперь ее не особенно тревожили разговоры под навесом. Айна слышала об ответе отца Халназарам, она знала теперь намерения Артыка и верила в то, что ему удастся ее увезти, поэтому она продолжала напевать, сидя у своего ковра, когда вбежала Сона и взобралась ей на спину. Обняв сестру, Сона стала болтать ногами.
- Айна, ай, Айна, слышишь. Мать назвала отца девушкой! - повторила она и звонко засмеялась.
У Айны чуть не сорвалось с языка: "Наш отец, козочка, вроде девушки", - но ей не хотелось смущать чистый разум ребенка, и она сказала:
- Если мама назвала отца девушкой, то тебя может назвать мальчиком. Ведь она часто ошибается.
- О. еще как ошибается! - подхватила Сона. - Знаешь, отец спросил ее: "Давно заснула?" А она: "Только прилегла". А разве она не с утра спит?
Айна погладила девочку по головке:
- Твоя мама, душенька, пленница сна... А о чем они там говорили?
- Говорили - приходила сваха.
- Откуда?
- Халназар, говорили, бай...
- Ну?
- Говорили богатый.
- Ну, а потом?
- Потом... потом... Постой-ка. Говорили, у него шапка... ай, я не поняла!
Айна прижала девочку к себе и зашептала быстро:
- Ну, говори скорей! О чем они еще говорили?
- Ай, да я и не слушала.
- Ну, хоть что-нибудь слышала?
- Потом?
- Да.
- Потом мама назвала отца девушкой.
- Ты об этом уже сказала. А что говорил отец?
- Ничего не говорил, молчал.
- А мама?
- Мама... мама сказала - ходжа поругал.
- Кого? Меня?
- Да нет, отца.
- Ну, а дальше, дальше что было?
- Потом, да?
Сона пристально посмотрела в лицо сестры:
- А ты разве не слышала, как крикнула мама?
- Ну что, что же она крикнула?
- Она сказала: "Свадьба... Свадьбу дочери делает мать".
Айна вздрогнула и оттолкнула от себя Сону. Вскочив на ноги, она с ковровым ножом в руке обернулась к двери и, сверкнув черными глазами, громко сказала:
- Не дам себя продать!
Глава семнадцатая
Была середина июня. Солнце пылало над самой головой. Раскаленный воздух обжигал. Земля дышала жаром, как зола в костре.
Вода в русле Джангутарана, протекавшего возле уездного управления, чуть струилась на дне. Водокачки хлопковых плантаций русских и армянских богачей громко стучали моторами, словно спорили и, казалось, бесконечно повторяли: "Мы не сыты! Мы не сыты!" Глядя на трубы, жадно сосавшие остатки воды вместе с илом, можно было понять, что они и в самом деле не сыты.
В этот день к начальнику уездного управления съехалось много народу. Это были старшины и волостные. Они сидели в прибрежных кустарниках и на скамейках у канцелярии. Некоторые из них думали: "В низовьях люди не находят воды для питья, скот бьется у колодцев, а хозяева плантаций все еще поливают свой хлопок". Но те, которые охраняли спокойствие ненасытных, не задумывались над этим.
Никто из прибывших не знал, зачем их срочно вызвали в уездное управление. Волостные хоть и слышали кое-что от толмачей, но делали вид, что им ничего неизвестно. Люди в шелковых халатах с кушаками, в высоких папахах тонкого вьющегося руна сидели по трое, по четверо и с серьезным видом гадали, чего на это раз потребует от них начальник уезда. Пот струился по их лицам, и они то и дело вытирали его - кто папахой, кто платком, а некоторые - просто полой халата. Лучи солнца, пробираясь сквозь листву кустарника, играли на бритых головах, на жирных шеях, на раскрасневшихся лицах.
Широкая открытая веранда канцелярии возвышалась над землей на пять-шесть ступенек. На ней, толпясь вокруг стола, оживленно разговаривали старший писарь, главный толмач и еще кто-то.
Грузный волостной Хуммет, мягко ступая, поднялся по ступенькам, отдал честь старшему писарю и, пошептавшись о чем-то с главным толмачем, вернулся назад. Волостной Ходжамурад и еще некоторые подошли к нему и заговорили шепотом. Видимо, то, что он сообщил, подтвердило их ожидания - его слушали, утвердительно качая головами. Старшина Бабахан хотел подойти к ним, но в это время из внутренних комнат торопливо вышел главный толмач и, вытянувшись по-военному на верхней ступеньке веранды, громко крикнул:
- Люди! Сейчас к нам выйдет господин полковник!
Сидевшие в кустарнике и на скамейках повскакали с мест, заметались, как стадо баранов, в которое ворвалась чужая собака. Кто был без шапки - надел ее, кто без кушака - подпоясался, все стали торопливо приводить себя в порядок. Бабахай покрепче затянул платок на животе. Он слышал, что в Мары баяр Палычев штрафует тех, кто приходит к нему без пояса, а тех, кто ездит вдвоем на коне, сажает под арест. Перед своим начальством Бабахан хотел быть подтянутым. Он разгладил халат под опояской, отведя складки назад, подкрутил усы, папаху поставил торчком и встал вперед в одном ряду с волостными.