- Да знаю я, мой мальчик, что вы никакого отношения ни к Талейрану, ни к Витролю, ни к Вандее и ее мятежникам не имеете! - вскричал Шарло. - Но доказать-то это возможно или нет?
- О, в этом-то все и дело! - Огюст развел руками. - Моя встреча с русским царем произошла, я преподнес ему подарок, а какой, это уже неважно. Важно то, что он меня милостиво принял и выслушал. Ручаюсь, что займись этим какой-нибудь умный человек, ему бы просто смешно стало ото всей подобной чепухи, но тюремный следователь, с которым я беседовал, и который, уверяю вас, недавно яростно разоблачал и карал бонапартистов, готов отдать меня под суд. А суд, если только признает причастность мою к роялистам до отречения императора, может вынести мне смертный приговор, ибо это будет уже обвинение в измене присяге… Понимаете?
- Вы преувеличиваете, Огюст, ей-богу! - воскликнул мсье Пьер. - Не те сейчас времена, и его величество император скорее расположен миловать, чем карать. Суд не будет так жесток, да я полагаю, и до суда дело не дойдет. А я приложу все мои скромные силы, дабы помочь вам, и ручаюсь, что помогу, если, конечно, найду нужные пути и средства.
- Ради бога, найдите их! - молодой человек посмотрел на своего будущего родственника таким взглядом, что тот потупился. - Что бы мне ни угрожало, я из-за всего этого прежде всего место потеряю. Молино, узнав, что меня отдают под суд, тут же позаботится об этом: у него и так много лишних архитекторов… Куда же мне, а? В Сену?
- Ну, милый мой, откуда такие мысли? - возопил мсье Пьер. - На вас это не похоже!
Легкая краска проступила на лице Огюста, он устыдился своего порыва малодушия. Но тут же его губы скривила ироническая ухмылка, он махнул рукою и проговорил незнакомым глухим голосом, глядя не на Шарло, а в кирпичную темную стену своей камеры:
- Я устал, мсье! До мерзости… Я сознаю, что меня, как шахматную фигуру, двигают взад и вперед какие-то тупые, безмозглые силы! Меня! Человека, творца, черт возьми, если талант в этом мире что-то значит и дает право так называться… Я ненавижу войну, а мало ли мне пришлось воевать? Мне противно унижение и раболепство, а приходится унижаться и раболепствовать… Вот сделал один раз шаг смелый и отчаянный: преподнес Александру этот самый альбом, и меня винят во всех смертных грехах. Среди бела дня, на глазах у соседей, хватают возле своего дома и тащат в тюрьму, и какой-то идиот, какой-то скот, который не имеет ни убеждений, ни совести, называет меня изменником и государственным преступником, допрашивает и с грамматическими ошибками вписывает в протокол какие-то, с его точки зрения, умные фразы! Боже мой, как это перенести?!
- Успокойтесь, Огюст, успокойтесь, не впадайте в истерику! - мсье Пьер взял молодого архитектора за руку и наклонился к нему, стараясь придать своему лицу как можно более сострадательное выражение. - Даю вам слово, я буду стараться вам помочь. Но только мне надобно уверить моих высоких покровителей, а таковые у меня, вы знаете, имеются, так вот, их надо уверить в том, что вы - близкий мне человек.
Огюст удивленно посмотрел на него:
- Куда уж ближе? Я ведь почти жених вашей дочери. Или вы мне решили отказать, коль скоро я оказался в Ла-Форсе?
- Что вы, что вы? Наоборот, мой дорогой! - глаза мсье Пьера так и засверкали, и в выражении лица против его воли появилось что-то хищное, словно он кинулся из засады на жертву, которую давно поджидал. - Я как раз и хочу это подчеркнуть! Но о вашем сватовстве надобно сообщить моим высоким покровителям, а вы ведь еще и не посватались, вы все тянули… Кто же знает вас как жениха Люси? Однако же, если я покажу им подписанный вами и заверенный у нотариуса контракт… Я хочу сказать, письменное ваше обязательство в такой-то срок заключить брак…
При этих словах Монферран, уже окончательно овладевший собою, вдруг сразу многое понял. Вернее говоря, он понял почти все, но не решился сразу сделать самый важный и самый ужасный вывод. Однако внутри у него все задрожало, он напрягся и сумел подавить готовый вылететь возглас бешенства.
- Вы находите, что это поможет? - спросил он совершенно спокойно.
- Нисколько в этом не сомневаюсь, - уверенно ответил мсье Шарло. Я захватил обязательство с собою. Вот оно. А мой нотариус согласен его заверить в ваше отсутствие при условии подлинной подписи. Пузырек с чернилами у меня тоже при себе, и перо имеется. Извольте же.
Это было уже слишком! Огюст понял, что мсье Пьер ко всему прочему недооценивает его ум, и ему захотелось запустить пузырьком в эту добродушнейшую физиономию. Но вместе с тем расчет противника был слишком верен - у жертвы не было выбора!
- На какой срок рассчитано обязательство? - спросил молодой человек, разворачивая лист бумаги и стараясь не показать дрожи в кончиках пальцев. - Когда я обязан заключить брак?
- Через полгода, - ответил мсье Пьер, тоже делая над собою усилие, чтобы не показать торжества.
Огюст с досады решил хотя бы поторговаться, к тому же теперь ему как никогда хотелось получить отсрочку, и он сказал, пожимая плечами:
- Нет, это невозможно, мсье. Вы же знаете мои обстоятельства. Через полгода я еще не смогу жениться: у меня не будет не то что денег, а и почвы под ногами. Кто знает, когда мои дела устроятся? Напишите год, и это будет то, что нужно.
- Год? И вам не стыдно? - упрямый торгаш уже не желал уступать. - Сколько же моя бедная девочка будет ждать, а соседи судачить о ней по воскресеньям в церкви? Вы же бывали у нас в доме! Люси в вас влюблена и ни о ком другом не хочет слышать. И что за глупые мысли о деньгах? Вы же знаете, и я вам говорил: уж на свадьбу-то я деньги найду.
- А мне, по-вашему, это не будет обидно? - уже резко, едва подавляя гнев, воскликнул Монферран. - Жениться и устраивать семью на деньги тестя! И это без малого в тридцать лет! Нет, я так не могу!
- А где уверенность, мой мальчик, что через год у вас будут средства? - с некоторым ехидством воскликнул Шарло. - Вы избрали себе не самое прибыльное занятие, как я посмотрю…
- На другое я не способен! - голос Огюста зазвенел, в глазах появилось упрямое и недоброе выражение. - Я все равно добьюсь своего, если вылезу отсюда, черт возьми! Но через полгода едва ли у меня что-то будет. Дайте мне год, мсье Пьер. Прошу вас об этом! Не срамите меня перед людьми. Я же все-таки дворянин.
Осторожность, свойственная Пьеру Шарло, иногда изменяла ему, когда он приходил в раздражение. И сейчас он не справился с собою, видя, что жертва, так крепко пойманная в капкан, вдруг показала зубы.
- Полно вам! - вскричал он сердито. - Нашли чем хвалиться… Мне хорошо известно, дорогой мой, что ваше, с позволения сказать, наследственное дворянство заработано на конюшне.
- А?!
Рывок, и заключенный вскочил со своей лежанки так быстро, что будь табурет мсье Шарло поставлен чуть ближе, он непременно упал бы от резкого толчка, и достойный господин опрокинулся бы на спину. Но он тоже умел прыгать и вовремя отскочил назад, успев за полсекунды взлететь с табурета, который Огюст тут же и поддал ногою, направив вслед мсье Пьеру, но табурет был тяжел и не долетел до него.
- Вы что, вы с ума… - начал было Шарло, но тут же понял, что промолчать будет лучше.
- Вон отсюда! - закричал Огюст, указывая на дверь камеры, как если бы то была дверь его гостиной. - Вон, проходимец, купчик, вымогатель! Ради выгодной сделки с женихом младшей дочери вы отобрали у старшей приданое, а теперь хотите ее сбыть хоть нищему, не то младшую выдавать прежде старшей неудобно! А мне хотите для верности накинуть аркан на шею?! Не выйдет!
- Ах вот как! - у мсье Пьера лицо пошло пятнами, не красными, а почему-то рыжеватыми, и стало похоже на продолговатую тыкву. - Вам же хуже, мсье строитель! Я свою дочь оскорблять не позволю: она не цирковая шлюха! Теперь-то я знаю, каковы ваши чувства!
- Он знает! Святая простота! - фыркнул Огюст. - А я вот знаю, кто написал на меня анонимный донос! Ну?! Молчите, а?!
- Вы… Это… Вы - сумасшедший! - прохрипел отчего-то сразу севшим голосом мсье Шарло.
- Вон! И чтоб я вас больше не видел! - прогремел Монферран, хватаясь за табурет.
- И не увидите! - пообещал мсье Пьер и исчез за распахнувшейся перед ним дверью, которую давно уже отпер привлеченный криками караульный.
Прошло около получаса, прежде чем Огюст осознал до конца, что он наделал. И тогда его раздавило отчаяние, и он, закрыв лицо руками, упал на лежанку и не вставал с нее до самой ночи.
XIII
Однако поразмыслив на трезвую голову, Монферран сообразил, что мсье Пьер вернется, потому что ему как-никак тоже некуда деваться.
Но шли дни, а Пьера Шарло все не было и не было. Между тем на втором допросе заключенному дали понять, что следователь уверен в его вине и обязательно передаст дело в суд.
Тюрьма и камера, в которой узник находился один, целыми днями слушая нудные шаги часового, начали подавлять его душу. И к концу недели, прошедшей со дня посещения мсье Пьера, он уже не помнил себя от мучительного отчаяния.
Поэтому, когда на восьмой день мсье Пьер все-таки появился на пороге камеры, Огюст едва не кинулся ему навстречу и с трудом заставил себя принять равнодушный вид.
Мсье Пьер оглядел его с порога, увидел его побледневшее, осунувшееся лицо, растрепанные кудри, за которыми Монферран перестал следить, искусанные губы, и ему стало ясно, что на этот раз петля затянется прочно. Но он помнил об упрямстве и гордости Огюста и решил действовать без риска. Кроме того, мсье Пьер не был от природы жестоким человеком - ему в эту минуту стало искренно жаль свою жертву, и он решил не мучить ее понапрасну.
- Доброе утро, мой любезный мсье Огюст! - смиренно воскликнул он. - Я должен извиниться за нелепую сцену, что между нами произошла. Мы оба повели себя неразумно, но я, как старший должен был больше следить за собою. Простите меня!
- И вы меня! - сквозь зубы, с трудом ответил Монферран. Я говорил какую-то чушь, о которой теперь жалею.
- Ну и прекрасно! - мсье Пьер уже снова воссел на табурет, ставший, правда, нетвердым в ногах после недавней схватки, но вполне сохранивший увесистый вид. - Вот и отлично, право же! Я уже говорил со своими знакомыми, мне готовы помочь в вашем деле, но контракт необходим. Вы же понимаете… И что я спорил? Год так год, для моих достойных покровителей это неважно, а если вам улыбнется удача, можно и ускорить свадьбу. Ведь так, Огюст?
- О, конечно! - воскликнул молодой человек, чуть не плача от стыда.
Пять минут спустя Шарло исчез, дав узаконенному зятю слово, что через два-три дня его заключение благополучно закончится.
Около десяти минут Огюст ходил взад-вперед по камере, иногда останавливаясь и прижимаясь лбом к прохладной стене, чтобы охладить свой пыл.
За дверью камеры, прерывая монотонный шаг часового, раздались чьи-то клацающие шаги. Звон шпор и бряцание сабли умолкли перед самой дверью, и заключенный ясно услышал повелительный голос подошедшего:
- Именем императора!
Дверь распахнулась.
Господин в форме полковника национальной гвардии, шагнув вперед, но не переступив порог, воскликнул тем же тоном, каким только что объявил, от чьего имени он здесь:
- Мсье Огюст Рикар де Монферран?
- Да, - молодой человек невольно встал навытяжку, стараясь не выдать ни своего изумления, ни волнения.
- Приказом его императорского величества вы свободны!
- То есть… Как?! - задал Огюст глупый вопрос, думая, что либо ослышался, либо ему просто привиделась эта блестящая фигура при шпорах и сабле.
- Вы свободны, мсье. Мне приказано объявить вам об этом, - повторил полковник, кажется не сдержав улыбки. - Выходите отсюда, что же вы стоите?
В следующий миг Огюст не вышел, а прямо-таки выпорхнул из камеры, и когда офицер шагнул за ним в коридор, вдруг бесцеремонно схватил его за рукав мундира, снизу вверх заглянул ему в лицо, ибо полковник был много выше его, и воскликнул в сердцах:
- Ах, какая жалость! Ну отчего вы не пришли на четверть часа раньше? У вас что, лошадь плохая?
Полковник вытаращил было глаза, но тут же фыркнул себе в усы, пожал плечами и спросил:
- А что случилось бы, если бы я на четверть часа не опоздал?
- Вернее сказать, не случилось бы! - поправил его архитектор. - Но тем не менее я вам от всего сердца благодарен. Тюрьма Ла-Форс мне осточертела, как вы легко можете догадаться. Спасибо, мсье, и прощайте!
- Погодите прощаться со мной, - на галерее, куда вела дверь из коридора, полковник догнал освобожденного узника и неторопливо пошел с ним рядом. - Вас недалеко отсюда ждет карета, мсье де Монферран.
Огюст вздрогнул:
- Вы только что сказали мне, что я свободен? Я ослышался?
- Нет. Вы свободны. Но вас хочет видеть лицо, которому ни один свободный человек не может отказать, во всяком случае, я бы на вашем месте не посмел отказаться от такого приглашения.
Вот теперь Монферрану показалось, что он сходит с ума.
- Как вы сказали?! - пролепетал он, замирая на месте. - Кто меня зовет? И куда?
- Вас желает видеть его величество император, по чьему приказу вы были мною освобождены, - пояснил невозмутимо офицер. - Я уполномочен доставить вас в Тюильри.
- Ну что же! - и неожиданно для себя Огюст рассмеялся. - Раз так, едем! Только, даю слово чести, я незнаком с императором!
От Маре, где находилась тюрьма Ла-Форс, до дворца Тюильри было изрядное расстояние, и дорогой у Огюста не раз являлось желание хоть что-нибудь разузнать у полковника, тем более что и тот разглядывал своего попутчика с почти неприкрытым любопытством. Однако оба предпочли сохранять молчание.
Около пяти часов вечера они вошли в так называемый "малый покой" дворца и за дежурным офицером императорской охраны проследовали к дверям одного из кабинетов, где еще три недели назад любил отдыхать в уединении Людовик XVIII, а теперь строил новые дерзкие и заранее обреченные планы Бонапарт.
- Желаю удачи, мсье архитектор! - напутствовал Огюста полковник и решительным движением распахнул дверь кабинета, не постучав в нее, ибо время их прихода, очевидно, было заранее условлено.
И вот Монферран испытал, пожалуй неожиданно для себя, настоящий трепет. Он никогда не видел Наполеона вблизи, но волновала его даже не самая встреча, а то, что могло последовать за нею. Ему вдруг представилось, что в этом внезапном приглашении, в этом необъяснимом участии, которое проявил к нему человек, никогда не интересовавшийся судьбою отдельных людей, заключено нечто грозное и что ему предстоит еще отстаивать только что полученную свободу.
Маленький, коренастый человек в скромном военном мундире стоял возле окна кабинета. Недалеко от него с объемистой папкой бумаг в руках застыл вполоборота к двери немолодой мужчина в штатском платье, с очень подвижным лицом и упрямым взором. Огюст тут же вспомнил, что видел его лет двенадцать назад, случайно оказавшись на площади Каррузель во время стихийно возникшего там народного собрания, где шум поднимали и задавали тон оппозиционеры Трибуната, негодующие по поводу провозглашения первого консула французским императором. Память подсказала архитектору имя этого человека. То был отважный якобинец Бенжамен Констан, враг Наполеона, призванный им ныне для составления либеральной конституции новой империи, при помощи которой возвратившийся властелин надеялся усмирить волнения в стране.
- Ваше величество, приказ исполнен! - отрапортовал, входя в кабинет, гвардейский полковник. - Этот человек перед вами.
Наполеон обернулся. Взгляд его твердых и холодных глаз уперся в Монферрана, оказавшегося в тот момент как раз напротив окна, так что свет упал на его лицо, а солнечный луч очертил в столбе пляшущих пылинок его фигуру.
- Так это он? - произнес император с нескрываемым удивлением, обращаясь то ли к полковнику, то ли к Констану, то ли к ним обоим. - Хм! Ну и что в нем особенного, позвольте спросить?
Не получив, разумеется, на свой вопрос никакого ответа, ибо ни один из присутствующих не был уверен, что именно ему следует отвечать, Бонапарт резким шагом приблизился к Огюсту, вместо того чтобы, как велел этикет, подозвать его к себе.
- Вы знаете, отчего я позвал вас, мсье Монферран? - обратился Наполеон к Огюсту, который, выпрямившись после поклона, неподвижно замер перед ним.
- Я не могу предполагать, ваше величество, - ответил Огюст достаточно твердо.
- Конечно же не можете. Я хотел посмотреть на вас, - голос Наполеона был ровен и холоден так же, как и его глаза. - Слишком странна мне ваша особа. И я ожидал увидеть вас другим. Хотя бы красивым, как Аполлон.
- Что навело вас на такую мысль, ваше величество? - не удержался Огюст.
- Что? Какая разница? - и тут Наполеон слегка усмехнулся. - Не могу сказать, чтобы вы выглядели глупым, но мне заявили, что вы гений…
- Так ли это, знает пока один Господь Бог, ваше величество, - проговорил еще более изумленный Монферран. - Я пока ничем не доказал этого и ничем не опроверг.
- Ага! - император отошел в сторону, усмехаясь, поглядел на Констана, с любопытством слушавшего весь разговор, а затем резко произнес:
- А русский император разве не нашел вас талантливым? Ваш подарок, если не ошибаюсь, ему понравился.
- Да, ваше величество, - скромно ответил Огюст, сумев даже не побледнеть при этих словах, ибо этого вопроса он ожидал, - русскому императору понравились мои проекты. Но кроме них я ничего ему не дарил и до этой с ним встречи не имел к русским никакого отношения. Я не изменник.
- Да? - в голосе императора появились те рокочущие ноты ярости, которые заставляли трепетать самых смелых. - Вы не изменник? Как же так? А само ваше подношение царю завоевателей не именуется изменой, мсье?
- Помилуйте, ваше величество! - воскликнул Огюст. - Это действительно был только альбом архитектурных проектов и ничего более.
- И среди них проект памятника генералу Моро? Или он тоже, по-вашему, не изменник?