- Все изложенное в записке, господа, было мне давно известно, но я оттого не менее внимательно выслушал сейчас господина президента. Прежде всего, принимая позицию защиты своего проекта, я хочу предложить уважаемому Комитету Академии для большего удобства рассмотреть три вопроса отдельно: во-первых, о фундаменте, который господин Модюи полагает ненадежным, а способ укрепления грунта под ним чрезмерно расточительным; во-вторых, о возможности соединения оставшихся частей старого здания с новым зданием; ну и в-третьих, о сооружении купола нового собора на двух старых и двух новых пилонах при невозможности увеличения расстояния между ними. Эти три вопроса представляются мне принципиальными, все же остальное, что там написано (на слове "там" он невольно презрительно покривил губы, однако тут же спрятал гримасу в улыбке), все же остальное, как мне кажется, к делу отношения не имеет. Согласны ли вы со мною, уважаемая Комиссия?
Комиссия согласилась. Архитектору предложили дать краткие пояснения по всем трем вопросам, прежде чем Комиссия приступит к их рассмотрению.
Сидевший в глубине зала Модюи, не стесняясь, во все глаза уставился на былого своего друга, желая ничего не пропустить из его слов и как будто заранее готовясь их опровергнуть.
Огюст сделал над собою новое усилие, чтобы не смотреть в сторону Тони, и вновь заговорил:
- Я буду пока давать общие объяснения, если же потом, по мере разбора моих ответов, возникнет необходимость, объясню все подробнее. Вначале о фундаменте. Он мною разрабатывался совместно с руководителем строительства генералом Бетанкуром и строится по известному принципу, в виде ростверка, то есть на грунте, укрепленном по периметру фундамента просмоленными сваями. Ростверк я делаю сплошным, под всем основанием будущего здания, учитывая его предполагаемый вес - около трехсот тысяч тонн - и ненадежность грунта. (Всем вам известно, что расположенные близко к поверхности глинистые пласты и обилие влаги в грунте таят большую опасность). При этом действительно имеется большой расход гранита, но без этого ни я, ни один грамотный строитель не сможет поручиться за то, что сооружение не даст неравномерной осадки. Далее, меня обвиняют в том, что длинные сваи под всеми портиками собора - лишний расход дерева и что сваи можно было сделать короткими. На это отвечаю (и думаю, со мной согласятся все присутствующие): лучше потратить лишние деньги на лишний фунт гвоздей и сколотить лестницу прочно, чем рисковать свернуть себе шею, ежели лестница развалится. Опять-таки неустойчивость грунта заставляет принимать такие меры предосторожности. Я делал то же самое, строя особняк князя Лобанова-Ростовского, который стоит, как вам известно, как раз вблизи будущей церкви. Что же касается утверждения о непрочности кладки, то, простите, утверждение сие нелепо. Хотите обвинять меня, так обвиняйте уж в том, что я делаю эту кладку слишком прочной, ибо фундамент, как я уже сказал, сплошной, ну а укладываются гранитные блоки обычным, общепринятым способом, и что дурного усмотрел в нем господин Модюи, я понять не в силах.
- На этот счет нужны дополнительные сведения! - раздался с места чей-то голос, и Монферран узнал в говорившем академика архитектора Бернаскони. - Нужно опросить каменных дел мастеров, которые работают на строительстве. Нужно выяснить, как ведется кладка, как именно.
- Это уже выяснялось! - послышался тут же другой голос. - Была ведь собрана комиссия, которая обследовала кладку. Впрочем, можно и мастеров опросить, но только это ничего не даст: кладка там, как кладка, и в прочности ее может возникнуть сомнение только у человека малограмотного или же заранее предубежденного.
Огюст стремительно обернулся, невольно выдав этим резким движением всю степень своего волнения. Он хотел видеть неожиданного своего защитника. И, увидев его, замер от изумления: решительные эти слова произнес Росси!
- Не мешайте, господа! - раздраженно воскликнул Оленин. - Вы же не даете говорить господину Монферрану. Умерьте свой пыл, Карл Иванович. А вы, сударь, продолжайте.
Монферран, придя в себя после столь неожиданного потрясения, вновь стал говорить, приводя факты также уверенно, но отчего-то с куда большим акцентом и с ошибками:
- Далее можно перейти ко второму вопросу, господа. В записке высказывается мнение, будто связать прочно старые и новые части здания невозможно, будто они дадут неравномерную осадку. Конечно, господин Модюи прав в том, что связь старых и новых частей - задача сложная, и сложность эту, смею вас уверить, я прекрасно себе представляю, однако же она возродилась от причин, которые не подлежат моему исследованию. Снести старые пилоны и разобрать их фундаменты, вероятно, было бы надежнее для успеха дела, однако же сделать это я не могу. Но сложность - это еще не невозможность. Вам должно быть известно, что знаменитый собор святого Петра великого Микеланджело частью своего фундамента имеет фундамент стоявшей ранее на его месте старинной церкви, а та, опять-таки, была построена на фундаменте цирка, сооруженного в Риме при императоре Нероне. Что же, разве собор святого Петра недостаточно прочен, разве за триста лет хотя бы один камень выпал из его кладки? В нашем же случае я полагаю для безопасности усилить оставляемые пилоны гранитными блоками, которые увеличат их толщину и обеспечат им большую несущую способность. Сплошной же фундамент сделает невозможной неравномерную осадку. Опять-таки в европейской практике уже имеется такой пример: точно так же поступил в не столь давние времена господин Ронделе, перестраивая в Париже церковь святой Женевьевы.
И последний существенный вопрос, господа, касается купола. Да, я понимаю, что традиционное представление о сооружении купольных зданий несовместимо с предложенным мною решением. Опора барабана на четыре больших арки, а не на четыре пилона при прежних методах расчета прочности сооружения невозможна. Но нельзя же все делать, как сто лет назад, господа! Впрочем, отчего сто лет? В том же соборе святого Петра применен такой же способ опоры. Только там расчет сделан был условно, с учетом сопротивления "камня", как прежде и делали. Мы же с господином Бетанкуром рассчитали толщину подкупольных арок согласно таблицам Фонтена, между тем как Ронделе и другие современные строители в своих таблицах дают даже меньшую толщину. В записке господина Модюи утверждается, что ни альбом, изданный мною три года назад, ни сделанная тогда же модель будущего собора ясного представления о принципе соединения барабана с арками не дают. Извольте, я готов на своих чертежах объяснить этот принцип.
Пока Монферран говорил, в зале было тихо, однако, когда он замолчал, опять послышались голоса со всех сторон, возник шум, и председателю опять стоило труда призвать всех к порядку.
Началось обсуждение. К удивлению Огюста, по первому из поставленных вопросов почти все участники Комитета оказались с ним согласны и обвинения записки признали неосновательными. Касательно же второго и третьего вопросов возникли споры, и здесь сторону архитектора приняли только два инженера - генерал Базен и полковник Дестрем, а вместе с ними все тот же Росси, начавший горячиться и злиться, приведший еще множество примеров из истории архитектуры и упрекнувший своих коллег-архитекторов в старомодности, чем, разумеется, их и разозлил. Оленин поставил перед Комитетом вопрос и об упомянутой в записке неподготовленности архитектора, об отсутствии у него настоящего образования, однако же собравшиеся нашли в этом заявлении одни только общие рассуждения, лишенные доказательств, и рассматривать этот вопрос не стали. Росси возмутился по поводу такого обвинения и назвал его прямым, незаслуженным оскорблением.
- Не потому ли вы, господин Росси, так горячитесь, что и сами не получили должного образования? - вдруг подал голос Модюи, до сих пор слушавший всех молча, но, вероятно, взбешенный словами Карла Ивановича.
Тут же он понял, что допустил непростительный промах. Росси побагровел, многие академики возмущенно зашумели, и Оленин, поднявшись с председательского места, крикнул, пожалуй, слишком громко:
- Не говорите лишнего, господин Модюи! Кто вам позволил оскорблять членов Комиссии?!
Модюи, явно досадуя на себя, извинился и после этого, к великой радости Монферрана, вскоре исчез из зала.
Обсуждение продолжалось долго. Страсти накалялись. Оленину становилось все труднее поддерживать порядок.
Постепенно начало складываться общее мнение, и Огюсту стало ясно, что оно будет для него благоприятно. Комитет утвердился в решении продолжить обследование фундаментов и запросить у Комиссии построения собора дополнительные чертежи купола и барабана. Оленин высказал предложение в докладе, который Комитет Академии обязан был представить императору, настоятельно потребовать прекращения работ на строительстве "до разрешения спорных вопросов и устранения недостатков проекта…"
После того как президент закончил свою речь, вновь очень пространную, опять поднялся неугомонный Росси и проговорил еще решительнее, чем раньше:
- Со своей стороны я вместе с господами Базеном и Дестремом не соглашаюсь с мнением Комитета, к докладу присоединяться не хочу и намереваюсь подать записку с особым мнением.
- В чем же оно заключается? - с места, не скрывая иронии, спросил академик Стасов.
- В том, сударь, что мы считаем строительство по проекту господина Монферрана возможным при условии прочности старых и новых пилонов и надежности фундамента. Лично у меня ни в том, ни в другом сомнений нет. Если в проекте и имеются недостатки, то укажите мне, господа, проекты, в которых бы таковых вообще не было. В процессе строительства они, как правило, устраняются, если же и нет, то здания от них не падают. Проект, о котором мы говорим, смел и грандиозен, в России подобных еще не бывало, и с нашей стороны было бы неразумно, а то и преступно не дать такому проекту осуществиться.
Зал снова зашумел. Огюст смотрел на Росси, окаменев от удивления, сгорая от стыда и боясь, что дрожание губ и краска на щеках выдадут его. И это говорит человек, на которого он так незаслуженно обиделся, когда тот давал ему разумные советы…
Монферран вышел наконец из зала заседаний. От перенесенного смятения и досады, от сознания унижения у него заболела голова. Ему хотелось поскорее выйти на ветреную набережную Невы.
Нева в этот день была неспокойна. По ней, как по морю, гуляли волны с густыми лохмами пены, она вздыбилась мощной серой, отливающей серебром спиною. Низко над нею ветер гнал толстые дождевые тучи.
Огюст остановился возле парапета, всматриваясь в противоположный берег, левее различая на нем знакомую фигуру всадника на взвившемся коне. Ему опять вспомнилось далекое видение, призрак собора, который он увидел десять лет назад в Италии, когда лежал раненный на берегу незнакомой речки и готовился умереть… Тот ли это был собор, что ему удалось создать в чертежах? Суждено ли ему построить великолепный памятник, возвести это чудо на суровом берегу Невы, позади памятника великому Петру? Стоит ли ради этого терпеть унижения, испытывать сомнения, надежды честолюбия? А не бросить ли все? Не уехать ли, как советовал ему мсье Ферронэ, назад, во Францию, к скромному, но спокойному существованию?.. Ибо здесь, в Петербурге, ему уже не будет покоя… А впрочем, его, верно, не будет уже нигде, раз он взялся за это - строить…
Он вновь посмотрел на Неву, невольно испытав дрожь от самой близости этой торжествующе могучей реки, от повелительной силы ее неукротимого течения. И вдруг он почти с испугом подумал:
"Нет, я не смогу! Я люблю эту реку… Я люблю этот город… Я не смогу бросить его и убежать, не подарив ему собора; ему, любимому городу, который подарил мне такую веру в себя."
- Господин Монферран! Август Августович! - послышалось за его спиной.
Запыхавшись, поправляя на буйных своих кудрях сбившийся набок цилиндр, к нему подбежал Росси.
- Август Августович, - проговорил он, не дав Огюсту и рта раскрыть и с бесцеремонной порывистой искренностью хватая его за локоть, - я прошу вас простить меня! Я был перед вами неправ, очень неправ.
- Вы? - только и сумел выговорить Монферран.
Росси увидел его смущение, наивно приписал его плохому знанию языка и заговорил дальше по-французски:
- Помните наш нелепый разговор в Комитете год тому назад? Да нет, теперь уже больше прошло… Я вас тогда очень глупо и незаслуженно обидел… Простите же меня, я вас очень прошу!
И он нерешительным движением протянул руку молодому человеку. Огюсту вместо рукопожатия захотелось кинуться ему на шею, но он устыдился своего порыва и лишь стиснул руку Карла Ивановича с такой силой, что тому, наверное, стало больно.
- Спасибо вам! - глухо, преодолевая спазм в горле, проговорил Монферран. - Это я виноват перед вами, и вы же вступились за меня перед всем собранием… Господи, ну зачем же они так-то?
Росси видел отчаяние и почти детскую обиду на выразительном лице молодого архитектора и подивился его восхитительной сдержанности во время заседания. Он ласково взял Огюста под руку, и они вместе пошли по набережной к понтонному мосту, который три года назад, в восемьсот восемнадцатом году, протянули от Университета и Двенадцати коллегий к Адмиралтейству, точнее, к Сенатской площади.
- Не обижайтесь на наших академиков, - виноватым тоном говорил Карл Иванович. - Они, право, не из жестокости… Но у нас, вы же это поняли, еще очень сильны старые традиции. А вы так сразу и так по-новому… Ваша смелость, ваша уверенность, неожиданное ваше возвышение при дворе, дерзость вашего проекта, его ошеломляющая новизна и сам ваш талант, такой сильный и яркий…
- Спасибо! - опять, на этот раз заливаясь краской, проговорил Огюст.
- Да я же не льщу вам, я же правду говорю! - вскричал Росси. - О, вам трудно будет, поверьте мне, очень, очень трудно… Мне бывало и не раз, да и теперь бывает…
Они уже шли по мосту. Мост пугливо и зябко вздрагивал под ногами, сотрясаемый осенним буйством Невы.
- Быть наводнению, - с тревогой глядя на высоко поднявшуюся воду, сказал Карл Иванович. - Вот ведь еще напасть!. И как с ней справиться? Этот Модюи все говорит о проектах каких-то дамб защитительных, да уж я-то вижу, что разговорами да чертежиками пустыми он и ограничится. А наше с вами дело - работать. Кому больше дано, с того больше и спросится.
- Но проект мой не так уж плох. Как по-вашему? - заглянув в лицо своему спутнику, спросил Монферран.
- Я уже говорил вам - проект поразительно талантлив, - голос Карла Ивановича не выдавал никакого сомнения. - И в любом случае, мсье, знайте: я в вас и в проект ваш верю. Слово Карло Росси. Надеюсь, в архитектуре оно чего-то стоит.
- Спасибо! - в третий раз горячо прошептал Огюст.
XI
На другой день Огюст шел на строительство в самом тяжелом настроении. Несмотря на поддержку Росси, он чувствовал себя беспомощным и одиноким перед стеной недоверия и предубеждения, которую вчера воочию увидел. Ему казалось, что и его руководитель, сам отважный Бетанкур, потерял уверенность в их совместном предприятии и решил бросить своего товарища на произвол судьбы, не то как можно было объяснить его вчерашнее отсутствие?..
Ночью прошел дождь, и архитектор, к своему негодованию, увидел, что кучи только что привезенного свежего песка, ссыпанного возле длинного полуоткрытого барака, в котором шло приготовление цемента, намокли и стали расползаться, и башмаки рабочих кое-где уже втоптали в жирную черную грязь сероватые пятна этого песка.
Монферран на ходу поймал за руку проходившего мимо и поспешно поклонившегося ему смотрителя работ Савина.
- Я кому велел накрыть песок брезентом? - зло спросил Огюст.
- Так нету брезента, ваша милость, - пожимая плечами, ответил Савин. - Лежал тут, в сарае, с уголочка, так вчера его унесли.
- Кто унес и для чего?
- Ч-черт его знает! - в глазах мастера вдруг загорелся какой-то колючий огонек, и он усмехнулся. - Итальянец приказал забрать. Какие-то там обломки у него получились, так чтоб их вывезти, ему их в брезент завернуть понадобилось. Я ему сказал: "Для чего гранит в брезент заворачивать? Чай не песок". А он мне: "Не твое, дурак, дело!" А я не дурак. Я понимаю: под брезентом-то что хошь вывезешь!
Огюст так и вспыхнул. Он понял намек мастера, и его окатило горячей волной бессильной ярости. Карлони! Вот оно что… Среди бела дня! И сразу после ревизии… А рабочие видят и еще злорадствуют, что архитектор ничего не может поделать…
Он отправился искать каменных дел мастера, но вначале встретил Алексея. Слуга, поджидая его, крутился возле шлифовален, где в этот день как раз началась обработка одной из привезенных буксиром гранитных колонн. Алеша сидел на штабеле свежих белых досок и с величайшим интересом смотрел, как десятки людей, вскарабкавшись на козлы и подставки, корпят над телом круглого недвижимого чудовища, похожего на спящего красного дракона из какой-нибудь китайской сказки.
- Ты чего здесь? - спросил его Огюст. - Тебя не берешь, так ты сам являешься. Чего надо?
- Элиза Эмильевна меня послала, - ответил Алексей. - Спрашивает, не поедете ли вы с ней сегодня в Петергоф? Вы вроде рано освободиться собирались.
- Какой еще Петергоф? - пожал плечами архитектор, - На ночь глядя? Хорошо, ты скажи, я еще не знаю… Может, и уйду раньше.
В это время из-за угла шлифовальни показался Джованни Карлони.
Едва взглянув на его физиономию, суховатую, с быстрыми и нахальными черными глазами, Монферран пришел в бешенство. Он широким шагом пошел навстречу итальянцу, и когда тот остановился и на скверном французском пробормотал: "Доброе утро, мсье!" - желая поскорее обойти начальника, Огюст преградил ему дорогу:
- Доброе утро, Карлони. Чем вы заняты, позвольте вас спросить?
- Ничем, мсье, - ответил каменных дел мастер.
- То есть как это, ничем? - голос архитектора дрогнул, выдавая ярость. - Вам что, делать нечего? Я вам два дня назад велел приготовить партию блоков для закладки в западный котлован. Ну и что там?
- Там место еще не выровняли, - пожал плечами Карлони. - Некуда класть блоки. А надо их положить к самому котловану, не то потом опускать трудно будет.
- А кто выравнивать место должен, а? - уже совсем резко спросил Монферран. - Дать распоряжение землекопам должны были вы. Или у вас там что-то не в порядке?
Карлони еле заметно переменился в лице, взгляд его забегал, он смущенно поглядел себе под ноги, но тут же оправился.
- Что может быть не в порядке, сударь? - спросил он по-русски, ибо русский язык знал отлично, куда лучше французского, и говорить предпочитал на нем. - Все там в порядке, но земляные работы не мое дело. Сами распоряжайтесь.
- Что?! - взвился Огюст, потеряв всякое равновесие. - Не ваше дело?! А воровать гранит со строительства - дело ваше, с-сударь мой?!
Позади них топтались привлеченные шумом люди. Подошли несколько рабочих, два-три мастера. Среди них был и Савин, которого, похоже, весьма радовала спровоцированная им стычка. Он одинаково терпеть не мог ни Карлони, ни Монферрана.