Полгода назад жизнь их изменилась: в квартире на Большой Морской обитало теперь еще одно существо, такое маленькое, что хрупкость его внушала трепет. Луи. "Большеглазик", как называла его Элиза за очень большие, круглые и черные глаза. "Одуванчик", как ласково именовал его Алексей, потому что у него были уже очень густые и пушистые, светлые-светлые кудряшки.
Элиза долго не говорила мужу, что ждет ребенка, сказала, когда уже нельзя было больше скрывать. Огюст, услышав это, испытал порыв такого же сумасшедшего счастья, как в тот день, когда узнал об окончательном утверждении его проекта.
Потом он испугался за здоровье жены: кто-то ему говорил, что первые роды в тридцать один год могут быть тяжелыми.
По совету князя Лобанова-Ростовского Огюст свел знакомство с дорогим, но очень знающим врачом - Мишелем Деламье. Тот нашел здоровье Элизы отменным, предсказал ей прекрасные быстрые роды; и предсказание его, по счастью, сбылось…
Элиза и Луи оставались там, дома, за надежными стенами, за двойными рамами, но среди шума мятежной Сенатской площади, среди свалки и выстрелов Монферран почувствовал безумную тревогу за них, желание быть с ними рядом…
После исчезновения полицейского окончательно затихли, заснули тяжким сном рабочие в бараках, заняли свои места у ворот и калиток солдаты инвалидной команды. Можно было идти домой, но у Огюста вдруг явилось желание дойти до Невы и посмотреть, что там творится. Со стороны реки до темноты еще доносились выстрелы, но теперь все стихло.
Архитектор миновал освещенную несколькими масляными фонарями Сенатскую площадь, вышел на темную набережную и подошел к парапету.
Громадная река, покрытая льдом, развернулась перед ним, как немыслимый саван. Посреди реки лед был во многих местах сломан. Проломы чернели там, где недавно выстроились и пытались обороняться отступающие отряды восставших. Лед на реке не выдержал их тяжести, многие из них здесь провалились в полыньи и утонули.
Острым своим зрением Огюст различил на светлой поверхности льда упавшие кивера и сабли, офицерскую треуголку со сломанным султаном, чуть дальше - походный барабан, вросший наполовину в застывающую уже полынью. У самого берега Огюст увидел (или ему только показалось) полузаметенные поземкой черные пятна крови.
Ему стало тяжело и тревожно, и тьма вокруг показалась опасной. Он резко повернулся и столкнулся нос к носу с городовым, тихо подошедшим сзади. Должно быть, заметив одинокую фигуру возле парапета, городовой вылез из своей будки (она была в нескольких шагах) и стоял вблизи, наблюдая за незнакомцем.
- Ищете кого? - подозрительно спросил он.
- Мне здесь искать некого, - ответил Монферран. - А вам что от меня надо?
- Да ничего-с… Время позднее…
И городовой, не найдя, к чему придраться, отступил, но всем своим видом показывал, что незнакомцу лучше убраться восвояси.
Монферран рассмеялся ему в лицо и пошел прочь. Ему и хотелось и не хотелось идти домой. Состояния своего он сам не мог объяснить, однако чувствовал, что его как будто угнетает сознание какой-то вины, будто он сделал что-то плохое и в этом плохом должен был сознаться. Между тем он ничего дурного в этот день не делал, а все, что произошло здесь, произошло без его участия, и он не мог быть в этом замешан никак…
Дойдя до дверей своей квартиры, он вдруг обнаружил, что выронил ключ. Такое с ним случилось впервые, и он вскипел от ярости: "Надо же было до такой степени потерять голову в этой каше! И где же ключ мог выпасть? Ну, наверное, у ворот, когда я поднимал упавшего Алексея. Больше и негде…". Морщась от досады, Огюст рванул звонок. За дверью произошло движение, послышалась какая-то беготня, и затем голос Элизы воскликнул как-то необычайно ясно и громко:
- Кто там? Я вам не открою, мужа нет дома.
- Если не откроешь, Лиз, то и не будет, - ответил Огюст. - Я потерял ключ. Черт знает что такое!
Дверь распахнулась, и Элиза кинулась ему на шею, задыхаясь от волнения:
- О, Анри! Анри, отчего ты так поздно?! Я не знала, что думать… Я…
Она втащила его в переднюю, поспешно, с каким-то испугом захлопнула входную дверь. Огюст испытал запоздалое раскаяние и, стаскивая пальто, принялся бормотать несвязные оправдания.
- Ну что со мной могло произойти, Лиз, а? - беспомощно улыбаясь, твердил он. - Ну что? Не подумала же ты, что я замешан в бунте? И разве Алеша тебя не успокоил?
- Он очень успокоил меня, явившись с разбитым носом и со ссадиной на лбу, - голос Элизы уже не дрожал, но выдавал ужасную усталость. - Да и у тебя, Анри, вид сейчас не лучший. Иди-ка выпей чаю и ложись поскорее. Луи давно спит.
- Нет, мне надо еще в библиотеке поработать, - покачал головой Огюст. - Что бы там ни было, а работа есть работа.
- Какая вам библиотека сегодня? - почти сердито воскликнул Алексей, появляясь на пороге привратницкой с белым пластырем на лбу и с тарелкой гречневой каши в руках. - Что вы, в самом деле, Август Августович? На вас лица нет от усталости. Не пущу я вас в вашу библиотеку, и все тут. После начитаетесь. Сейчас скажу Аннушке, чтоб готовила ванну, да и отправлю вас спать!
- Раскомандовался! - фыркнул Огюст, чувствуя однако, что слуга прав и лучше не спорить: его только что не шатало от усталости.
В гостиной, уже усаживаясь к камину, он вдруг заметил на самом краю светлого ковра, озаренного мерцающими бликами, странные темные пятнышки, будто брызги чернил. Однако он не принял их за чернила: цвет был слишком знаком.
- Элиза, - воскликнул архитектор, поднимая на жену удивленные глаза, - откуда кровь? Что у вас случилось?
- Это кровь из Алешиного носа, - ответила, не раздумывая, Элиза. - У него, когда он пришел, опять началось кровотечение. Я едва остановила. Аня перепугалась до смерти… Знаешь, Анри, мне кажется, он ей очень нравится…
- Алексей Анне? - Огюст пожал плечами. - Я давно заметил. Ну так что же? Смешно было бы, если бы он да не нравился… Послушай, Лиз, ты знаешь, что такое там было? Что было сегодня, а?
- Знаю, - Элиза сидела в кресле напротив мужа и при этих словах вся подалась вперед. - Было восстание. Восстали полки, но их разогнали и расстреляли на Неве.
Монферран посмотрел на нее недоуменно и даже немного испуганно:
- Откуда тебе известно это? Кто-то здесь был? Кто-то тебе рассказывал?
- Никого здесь не было, - почему-то поспешно ответила молодая женщина, - но я сама ходила на площадь. И к Неве.
Огюст вскочил с кресла. Ему показалось, что огонь камина выплеснулся на ковер, ему под ноги.
- Ты… Днем?! Но ведь там стреляли!
Элиза засмеялась:
- Ах, как испугался! Но вот же я, цела… Я не могла не пойти туда, Анри, ну ты же понимаешь… Я знала, что и ты ведь тоже там. Правда, тебя я не видела. Но зато увидела, что творится на изгороди твоего строительства, и поняла, что ты уже там. И тогда ушла.
- Дрянная, сумасшедшая девчонка!
И он с возмущенным видом отвернулся к камину.
Элиза тоже встала, знакомым движением сзади обняла плечи мужа и стала ластиться, ероша левой рукой волосы на его висках, слегка касаясь губами его щеки, грея ее дыханием.
- Извини, Анри, не сердись на меня, пожалуйста… Я же циркачка… Натура такая. Зачем ты женился на циркачке?
- Лучше никого не нашел! - по-прежнему сердито ответил Огюст, но тут же обернулся. - Элиза, Элиза! Кто бы мог подумать, что здесь это произойдет… Ах, как странно, как дико! Как страшно…
- Ты осуждаешь их? - тихо спросила она. - Тех, кто восстал?
Огюст вспыхнул:
- Конечно, да! Для чего они пролили кровь? Для чего подставили мирных людей под картечь? Или им неизвестно, что революции - это кровь?
- Но они хотели отмены рабства, Анри!
- Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? - спросил Огюст.
На миг Элиза смешалась, потом решительно ответила:
- Об этом говорили там, на площади.
- Ты не так хорошо понимаешь по-русски, чтобы разбирать быструю речь, Лиз. Кто сказал тебе? - вновь настойчиво спросил Монферран.
Но она упрямо мотнула головой:
- Слово "рабство" я хорошо понимаю. Вспомни, как Сухоруков кричал: "Это мой раб!" - когда бил Алешу головой о карету… Анри, ты же сам считаешь, что рабства в цивилизованной стране быть не должно!
- Тише! - он схватил ее за руки и притянул к себе, будто испугался за нее. - Тише, Лиз, тише… Да, да, я считаю так, но я считаю, что этот вопрос можно решить и без революций. Они слишком дорого обходятся! Послушай, Лиз, давай, ради бога, не будем об этом говорить… Прошу тебя. Если Луи спит уже крепко, то я пойду на него взглянуть, и давай ляжем. Да?
- Да… Да, конечно, - прошептала Элиза и опустила погасшие в одно мгновение глаза. - Да, пойдем к Луи.
Детской в квартире на Большой Морской прежде не было. Огюст сам ее сделал, пригласив для этой цели двоих рабочих, которые попросту отгородили стеной дальнюю часть коридора с небольшим окном, а дверь библиотеки, оказавшуюся за новой стенкой, перенесли правее, прорубив новый дверной проем. Маленькая квадратная комнатка была обита золотистым штофом и украшена изящнейшими барочными орнаментами. Пол ее целиком покрывал ковер со светлыми, акварельными узорами, и посреди этого ковра, в сплетении вытканных на нем розовых кустов, стояла, окутанная дымом кисеи, белая, невесомая колыбелька.
Войдя в детскую, Элиза тихо откинула край полога.
Кудрявая головка ребенка была немного повернута к двери, и вошедшие увидели серьезное личико с приподнятыми, будто в минуту сомнения, бровками, казалось прорисованными коричневой тушью. "Самый курносый из всех носов" (так прозвал Огюст нос своего сына) безмятежно сопел, ибо Луи не знал и не ведал о потрясениях, свершившихся в этот день. Ему просто не было до них дела.
Несколько минут муж и жена стояли над колыбелькой, держась за руки, ничего друг другу не говоря. Потом Элиза опустила полог и потянула Огюста за руку, шепнув чуть слышно:
- Идем… Не то проснется. Он стал просыпаться от взгляда.
Они уже выходили из комнатки, когда над входной дверью залился звонок. Элиза вздрогнула и вся напряглась, и Монферран почувствовал, как задрожала ее рука в его руке.
Из комнатки в другом конце коридора выскочила Анна, подбежала к двери, спросила: "Кто?". Ей что-то ответили, но что именно, слышно не было. Девушка отшатнулась от двери, кинулась к хозяевам и, дрожа с ног до головы, пролепетала:
- Это… полиция!
- Ну и что? - зло проговорил Монферран. - Подумаешь, событие! Теперь, наверно, по всем домам, что поближе к площади, будут ходить. Однако мы не так уж и близко… Черт бы их побрал! Открой!
- Нельзя, барин! - воскликнула Анна и вдруг расплакалась.
В коридор вышел Алексей и, глянув на дверь, над которой опять забрякал колокольчик, перевел взгляд на Элизу.
- Что делать, Элиза Эмильевна? - спросил он спокойно.
Услышав Аннино "нельзя, барин", Огюст догадался о том, что случилось, но все же он отшатнулся, когда Элиза, повернувшись к нему, тихо и твердо произнесла:
- Анри, в твоей библиотеке… там - раненый офицер. Я подобрала его на лестнице за три часа до твоего прихода, когда в очередной раз выходила тебя встречать.
У Монферрана на мгновение явилось желание непристойно выругаться, однако оно мелькнуло и исчезло, а в сознании вдруг возникла странная мысль: "Когда-то такое уже было. Когда же? Ага, помню! Это когда за Тони гнались жандармы. Ну да! В самом деле похоже!"
Колокольчик опять стал надсаживаться. Огюст подошел к двери и спросил, наклонившись вперед, не повышая голоса:
- Что надо? Кто такие?
- Прошу прощения! - отозвался из-за двери хрипловатый голос. - Полиция, сударь. Приказано квартиры все осмотреть. Днем дворник видел у вашего крыльца подозрительное лицо. И кровь у вас на лестнице. Откройте. Мы бунтовщиков ищем. Цареубийц.
- У нас таких нет, - спокойно сказал Монферран.
- Август Августович, - зашипел ему в ухо Алексей. - Я скажу, что это я впустил его, а вы не знали…
- Молчи! - Огюст резко обернулся, взгляд его стремительно пронесся по коридору. - Молчи уже…
- Откройте, сударь, - снова настойчиво проскрипел голос за дверью. - Мы посмотрим и уйдем.
- Да не может у их быть, - донесся еще один голос, и Монферран узнал здешнего дворника Игнатия. - У кого угодно, да не у них… Это ж человек известный, строитель. Чего ему бунтовщиков прятать?
- Мне велено все осмотреть! - отрезал хриплый.
И тут Огюст толкнул Алексея в плечо и шепнул ему:
- Быстро, Алеша, быстро! Часы к двери!
Алексей понял приказ и живо метнулся к высоченным старинным часам, что стояли у стены посреди коридора. Эти музыкальные часы-шкаф Монферран, не удержавшись, купил год назад на какой-то распродаже и установил в коридоре, ибо для любой из комнат они были велики. Часы были настоящим произведением искусства, их оформление приводило в восторг всех, кто приходил в гости к Монферрану, однако били они так громко, что будили всех в квартире, и Огюст вскоре, поковырявшись в механизме, лишил их боя.
Зная, как тяжел громоздкий шкаф, архитектор подскочил к слуге и помог ему сдвинуть часы с места. В несколько секунд они передвинули их на две сажени вправо, шкаф заслонил и совершенно скрыл дверь библиотеки, притиснувшись к стене детской.
После этого Огюст вернулся назад и спокойно отворил входную дверь.
Вошли трое полицейских, один из которых, судя по всему офицер, держал в руке обнаженную саблю, и с ними дворник Игнатий.
- Извиняемся, ваша честь! - пробормотал он в сильном смущении, прошмыгивая мимо Монферрана.
- Кто предписал вам, сударь, учинять обыск в моей квартире? - резко спросил Огюст офицера. - Вы знаете, кто я такой?
- Знаю, ваша милость, - ответил полицейский. - Знаем-с, что при дворе служите… Но закон-с! Бунт был сегодня. А тут видели бунтовщика. Позвольте-с только в комнаты заглянуть. И мы тотчас уйдем. Приказ генерал-губернатора - искать везде и всюду.
- Не городите вздора! - прорычал Монферран. - Генерал-губернатор убит. Я это видел своими глазами.
- Стало быть, помощника, сударь… Либо нового уже назначили. Я не знаю, но мне так велено. Не извольте гневаться.
- Ну хорошо же! - глаза архитектора метали молнии. - Как вам угодно, но имейте в виду, так просто вам это не обойдется. Лезьте же, куда хотите: в шкафы, под кровати. Извольте! Однако со мной шутки плохи, запомните!
Офицер, пожилой и опытный служака, слышал не раз такого рода угрозы и знал, что они не всегда пусты, но долг пересилил в нем опасения, к тому же он был только исполнителем чужой воли. Втроем стражи порядка заглянули в каждую из комнат. Сначала - в привратницкую и комнатку горничной, причем там и там не постеснялись действительно нагнуться, чтобы заглянуть под кровати, и приоткрыть дверцы платяных шкафов. То же произошло и в хозяйских спальнях, а в кабинете офицер полез было под письменный стол, но у него заломило поясницу, и он разогнулся с кряхтением, понимая, как нелепо искать бунтовщика под столом. В гостиной прятаться было негде - туда полицейские не стали и заходить, только посмотрели через порог. Однако Огюст указал офицеру на пылающий камин и настойчиво посоветовал:
- Туда посмотрите, туда! Может, он из породы саламандр!
- Чертей не ловим-с! - отрезал офицер и, дойдя до конца коридора, остановился перед дверью детской. - А что здесь имеется?
- А вы зайдите и посмотрите! - понижая голос, но так же яростно ответил хозяин и, так как офицер заколебался, схватил его за рукав и, распахнув двери, втянул в комнатку.
Луи спал крепко. Шум в коридоре не разбудил его. Под опущенной кисеей просвечивало его хрупкое личико.
Огюст близко поднес свечу в подсвечнике к изголовью колыбели, отдернул полог, осветив спящего ребенка, и глухо прошипел в лицо опешившему офицеру:
- Ну? Похож он на вашего цареубийцу?! Заберете или нам оставите?
- Простите, ваша честь, - с видом ужасного смущения пробормотал страж порядка. - Не извольте сердиться… Прощайте-с!
- А я вам говорил! - прогудел из угла коридора дворник!
- Молчать, болван! - отрубил в ответ ему полицейский, и через минуту всей компании не осталось и следа.
Огюст тщательно запер за ними двери и, упав на табурет, тихо расхохотался. Элиза встала возле него на колени и молча его обняла.
Алексей вытер концом указательного пальца капельки пота, выступившие у него на переносице, и улыбнулся Анне, которая на протяжении всей сцены стояла возле стены, будто приклеившись к ней, с расширенными застывшими глазами, а теперь, оживая, начала тихонько всхлипывать.
- Надо же! - произнес наконец Алеша. - И как они, Август Августович, не догадались-то, что тут еще комната есть?
- Ты бы тоже не догадался, - усмехнувшись, проговорил архитектор. - Тут голову иметь мало, надо уметь в голове план рисовать, а этому учиться надо. Гостиная длинная, окна вдоль стены, так что кажется еще длиннее. Ширина библиотеки невелика. Высчитать ее в уме не так легко, а этим-то болванам и подавно такая задача не по плечу. А я еще жалел, что для книг у меня так мало места… Уф! Пусти меня, Лиз, я встану. И давайте-ка отодвинем часы и посмотрим на вашего гостя.
- Анри, но ты… ты помнишь… он ранен! - чуть дрогнувшим голосом произнесла Элиза.
- Еще бы не помнить! Без этого на лестнице бы не было крови, - налегая плечом на шкаф, архитектор в душе удивился, как они с Алексеем смогли так быстро его сдвинуть. - А вы, господа, не могли додуматься смыть кровавые пятна, а?
- Я смывала, - чуть слышно отозвалась Анна. - Мне Элиза Эмильевна велела, и я смыла. Но, значит, не везде.
- Значит, делать это надо было тебе, Алеша, а ребенку этого не поручать! - заметил Огюст. - Уф! Ну, кажется, ползет… Экая тяжесть!
Дверь библиотеки была заперта, и Элиза, поспешно достав из-за корсажа ключ, открыла ее.
Между тесными рядами книжных шкафов, прямо на полу лежал матрас, застеленный чистой простыней. Поверх одеяла на этой импровизированной постели полулежал, опираясь на локоть, человек, одетый в гренадерский мундир. При появлении хозяина он, видимо сделав над собой неимоверное усилие, поднялся, держась рукой за шкаф, и шагнул навстречу Огюсту. Свеча озарила ладную фигуру, растрепанную белокурую голову, совсем молодое лицо с голубыми чистыми глазами. Раненому было, наверное, около двадцати пяти лет.
- Сударь, - тихо проговорил он, выпрямляясь явно из последних сил, - я прошу меня извинить… Мне…
И тут вдруг его глаза расширились от изумления, он отпрянул, едва не потеряв равновесия, и тихо вскрикнул:
- Мсье Монферран!
Ошеломленный архитектор в свою очередь отшатнулся.
- Только этого и не хватало! - воскликнул он. - Мы еще и знакомы с вами, корнет? Учтите, в любом случае, я вас не знаю и знать не хочу!
Молодой человек улыбнулся, и улыбка сделала его лицо совсем мальчишеским.
- Разумеется, - сказал он, - вы не знаете меня, но я не виноват, что за одиннадцать лет вы совершенно не изменились. Позвольте представиться: граф Георгий Артаманцев.