- Ты мне сегодня нужен не будешь, - пояснил он. - Анне одной сейчас нелегко. Варя ей плохая помощница, сама почти девочка. А у меня, в конце концов, помощников достаточно. Посиди-ка дома.
Элизе он пообещал, что вернется не позже семи, и ушел.
На строительстве все было готово для подъема на верхнюю площадку очередной малой колонны. Ожидали только появления главного архитектора, помня его категорический приказ: "Без меня не поднимать!"
К Монферрану подошел один из его помощников, Андре Пуатье, и доложил:
- Наверху все в порядке. Проверено.
Пуатье работал на строительстве второй год. Его пристроил сюда Росси, вечный заступник всех бедствующих, после того как юноша из-за какой-то ссоры потерял работу в Петергофе. Монферран не мог отказать Росси в его просьбе.
Подъемные настилы были двухъярусные, первый ярус был пройден накануне, и архитектор с помощниками поднялись на второй, на широкий деревянный настил между верхушками пилонов.
Осмотрев колонну и узлы канатов, Огюст занял свое место у сигнального колокола.
- Август Августович, можно начинать? - донесся сверху голос.
По голосу Огюст узнал смотрителя работ Максима Тихоновича Салина.
Этому смотрителю он доверял. Одиннадцать лет назад его прислал на строительство Оленин, дав ему великолепную рекомендацию. Салин был из крепостных и вольную получил по приказу самого Александра I, до которого дошла одна из сказочных работ умельца-невольника - деревянный резной макет тринадцатикупольной церкви. Три года Салин проучился в Академии, но не смог осилить ее наук: до того ему не пришлось даже закончить приходской школы. Его направили на работу к Монферрану. Работал Салин прекрасно, был умен, ровен и не груб, а когда бывал свободен, возвращался к любимым своим резцам и деревяшкам. По просьбе архитектора он сделал модель будущего собора, великолепно разобравшись в чертежах и рисунках, и эта модель уже была подарена императором Николаем самому прусскому королю (царь не смог удержаться и похвалился как собором, так и мастером). Ныне Максим Тихонович стал делать вторую модель, побольше размером.
- Начинаем! - отозвался Монферран на вопрос Салина.
Ударил колокол. Канаты натянулись, ствол колонны дрогнул и, перекатываясь по каткам, пополз по наклонному настилу вверх.
Когда колонна достигла середины подъема, Огюст подал двойной сигнал - приказ замедлить движение: он знал, что сейчас особенно усиливается натяжение корабельных канатов, наматывающихся на вороты.
И вот тут-то послышался сверху короткий испуганный возглас:
- Ой, батюшки, рвется!
Тотчас красная громадина наверху развернулась и с чудовищной стремительностью ринулась вниз.
- Берегитесь! - заорал наверху смотритель работ.
В одно мгновение Монферран понял, что произошло. Там, наверху, кто-то не проверил крепления канатов на воротах. Один из канатов оказался перетертым и лопнул. От рывка затем лопнули еще четыре каната, и колонна, свесившись вдоль настила, одним концом заскользила вниз. Если остальные канаты не удержат ее, она, рухнув, всей тяжестью ударит по одному из пилонов… В этот момент Огюст почти не сознавал, что как раз возле этого пилона стоит он сам.
- Левый ворот! - успел он закричать, уже видя надвигающийся на него с кошмарной быстротой гранитный срез.
Но падение колонны вдруг остановилось. Рискуя упасть в пролет, несколько человек рабочих на верхней площадке кинулись с разных концов к левому вороту и разом налегли на него. Три средних каната натянулись и, уравновесив среднюю часть колонны, удержали ее.
Монферран так и застыл, сжимая веревку колокола, стиснув зубы, молча вперив взгляд в замерший на настиле гранитный ствол.
"Разнесла бы полпилона, - подумал он, приходя в себя, - а меня бы, как таракана…"
Он поднял голову, чтобы поблагодарить рабочих наверху за находчивость и смелость, и тогда-то увидел, что опасность не миновала, что именно сейчас она стала смертельной: оборвавшийся канат с силой лошадиного копыта ударил по штабелю недавно поднятых наверх досок, он от удара распался и сейчас нависал над краем площадки, постепенно все быстрее сползая с него.
Потом Комиссия долго разбиралась, кто и почему оставил доски, предназначенные для обновления подъемных лесов, на самом краю настила, и как случилось, что никто наверху не заметил их опасного расположения.
Доски, сорвавшись, кучей полетели вниз.
- Все назад! - отчаянно крикнул Монферран и сам инстинктивно отступил, но тут же понял, что все еще стоит возле самого пилона, и успел только беспомощно прикрыть обеими руками голову.
Раздался дикий грохот. Снизу вверх поднялась и облаком обволокла все серая масса пыли. Когда облако рассеялось, люди, испуганно прижавшиеся к пилонам, к краям настила, увидели, что на том месте, где стоял главный архитектор, высится груда досок, и некоторые доски еще сползают на настил, скрипя и изгибаясь, будто живые.
Первым осознал происшедшее Джованни Карлони, который стоял ближе всех к Огюсту и при его возгласе "Все назад!" наоборот ринулся к нему, чтобы оттолкнуть его от пилона. Каким-то чудом доски не задели помощника архитектора…
- Август Августович! - диким голосом завопил Карлони, кидаясь к доскам и хватаясь за одну, потом за другую. - Август Августович!
- Убило ведь! - возопил кто-то из рабочих. - Батюшки, Христос-спаситель, убило! Ребятушки, да не стой же. Разбирай завал!
- Осторожнее! - закричал, подбегая к груде досок, смотритель Салин, успевший каким-то образом в минуту спуститься с верхней площадки. - Не дергайте вы доски, черти, снимайте по одной!
Рабочие сбегались к завалу отовсюду, лезли снизу, сверху, по всему строительству работа остановилась, и вот уже десятки рук, передавая друг другу доски, лихорадочно разбирали завал.
Когда открылся ствол пилона, все увидели, что главный архитектор лежит возле него скорчившись, скрестив руки над головой… Над ним топорщился опрокинутый треножник с колоколом.
Карлони упал на колени, разомкнув сведенные судорогой руки Огюста, и, отшатнувшись, не крикнул, а взвизгнул:
- Нет!!!
Лоб главного был пересечен широкой полосой крови, кровь испачкала его светлые волосы, залила рукава пальто.
- Не может быть! - рыдая, простонал Джованни.
- Август Августович, голубчик, отец родной! Да что ж это такое?! - возопил Максим Салин, но тут же опомнился и взревел, поворачиваясь к рабочим - Что же вы встали!? Доктора! И на воздух, на воздух несите его!
Кто-то кинул на настил брезент, на него осторожно переложили раненого, и человек десять, подхватив брезент с разных сторон, понесли его со второго яруса вниз и затем к пролету дверей. На улице уже собралась целая толпа рабочих, и Джованни принялся их расталкивать, крича:
- Место дайте! Место! Вот сюда кладите! И позовите доктора!
- Не доктор тут нужен, а поп! - склоняясь над раненым, проговорил какой-то старый рабочий. - Попа, ребята, зовите!
- Какой тебе, к лешему, поп? - возразил кто-то. - Он же не православный. Ихнего надо попа… А где ж у них церква-то?
- Жену надо позвать, - проговорил Максим Тихонович. - Может, еще застанет живого…
- А он жив?! - с надеждой воскликнул Джованни.
- Дышит еще… Дайте платок кто-нибудь, кровь-то смыть… Вся голова, кажись, разбита… О, господи, воля твоя! Да за что же? Позовите жену, жену его! И Алексея Васильевича!
Молодой каменщик Андрей Песков, которому случалось приходить с поручениями в дом главного архитектора, кинулся выполнять распоряжение мастера. Добежав до особняка Монферрана, он безошибочно отыскал парадный вход и помчался по лестнице, едва не сшибив по дороге выскочившую ему навстречу горничную. Варя ахнула и отшатнулась. Внизу на чем свет стоит ругался дворник.
- Кого тебе, черт лохматый?! - завизжала Варя. - Нету хозяина! Нету!
- Хозяйку позови! - задыхаясь, потребовал Андрей.
- И ее нет. Оне с Алексеем Васильевичем и с Леночкой в Летний сад пешком ушли. А что случилось-то?
Песков только махнул рукой и побежал вниз. Путь до Летнего сада был неблизок, но, добежав до набережной, рабочий увидел кативший вдоль Невы возок и прицепился к нему сзади. Когда возок поравнялся с решеткой Летнего сада, парень спрыгнул на мостовую и вбежал в ворота. Какие-то дамы, как раз выходившие на набережную, с возгласом шарахнулись прочь от несущейся на них чумазой фигуры.
- Боже, до чего обнаглело мужичье! - вскричала одна из дам. - И, как водится, городового не видно…
Андрей между тем заметался по аллеям сада, ища не госпожу де Монферран - ее он видел всего один раз и мог не узнать, - а Алексея Васильевича.
Он увидел его, пробежав сад почти до конца. Алексей весело бегал вокруг пруда, за ним с хохотом гонялась шестилетняя девочка, одетая как кукла, в беленькой шубке, в белых башмачках; и как кукла хорошенькая, черноглазая, с массой черных завитушек, с абрикосовым румянцем на пухлых щеках. На берегу пруда стояла стройная молодая дама (она действительно показалась Андрею совсем молодой). Голубое шелковое платье с кринолином-колоколом и короткая меховая накидка подчеркивали ее тонкую талию, изящную осанку.
"Она!" - подумал Песков, и ему стало страшно, что ей надо сказать это…
Дама стояла к нему спиной, и, подбегая, он услышал, как она окликнула Алексея и тот ей что-то ответил по-французски.
Обернувшись, Алексей Васильевич увидел рабочего.
- Черт! - вырвалось у него. - Ты, малый, ведь со строительства… я тебя знаю. Что там такое, говори!
Элиза тоже обернулась. Ее лицо побелело.
- Что? - глухо спросила она.
- Сударыня! - заикаясь, выдохнул Андрей. - Я… Вам туда, к собору, надо идти… Поживее бы… Господина главного архитектора досками завалило сейчас. Еле живого вытащили…
- Ты с ума сошел! - не своим голосом закричал Алексей.
Элиза вздрогнула, вся прогнулась, точно ее ударили ножом в спину, и коротко, почти спокойно произнесла:
- Нет!
Вслед за тем она круто повернулась, кинулась к воротам сада и выбежала на набережную канала.
- Элиза Эмильевна, стойте! Не пешком же! Я карету найду сейчас! - бросаясь за нею, закричал Алексей.
Но его задержала дочь, которую он несколько мгновений не мог подхватить на руки: девочка дергала его за пальто и пыталась что-то у него спросить.
А в эти самые мгновения Элиза уже оказалась возле ограды набережной, где полминуты назад юный драгунский офицер осадил своего коня и сошел с седла, чтобы поговорить с остановившим его полным господином. Растолкав их обоих в разные стороны, мадам де Монферран вырвала из рук ошеломленного юноши поводья, поставила левую ногу в стремя и легко, одним движением вскочила в седло. Она села в него по-мужски, верхом, как садилась в цирке. Ее кринолин встал дыбом на крупе коня. Прежде чем кто-нибудь успел что-то понять, раздался крик: "Пошел!" - драгунский конь с места рванулся в галоп и понесся к Марсову полю и через поле наискосок в направлении Невского проспекта.
- Что это значит?! - завопил офицерик, когда пыль, взвившаяся возле него, стала уже оседать. - Кто это такая?! Мой конь! Она сошла с ума!
- Бес-баба! - восхищенно ахнул молодой кучер, с трудом успевший осадить свою лошадь перед промчавшейся мимо всадницей. - Ух, бес-баба!
- Милый! - тотчас подскочил к нему Алексей, прижимая к себе хнычущую дочку. - На Исаакиевскую площадь свези нас поскорее! Весь кошелек отдам!
Тем временем Элиза уже неслась на всем скаку по Невскому проспекту, уже доскакала до Малой Морской, повернула, обогнула лобановский дворец, и перед нею, одетый в леса, огромный и грозный, вырос собор. До сих пор в ее сознании не было ни одной отчетливой мысли, но при виде собора она вдруг подумала, вернее, с невероятной ясностью вспомнила, что в одной из галерей его гигантского фундамента есть склеп, который Анри тщеславно и просто приготовил для себя. Два года назад он составил завещание и в нем, подобно многим европейским архитекторам, просил, чтобы после смерти его не разлучали с собором…
Конь подлетел уже к западным воротам изгороди, и тогда Элиза увидела, что ворота закрыты, и сообразила, что их закрыли за ненадобностью уже месяц назад, чтобы меньше было соблазна посторонним проникать на строительство. Надо было развернуться и обогнуть собор с юга, но она не могла потерять еще одну лишнюю минуту. "Вперед!" - прозвенел ее крик, и конь, послушный ее посылу, взлетел в воздух и перемахнул через саженную изгородь.
- Батюшки светы! - возопил кто-то, шарахаясь от всадницы.
Оглянувшись, разом охватив взглядом всю западную часть площадки, Элиза сразу увидела сгрудившуюся на стилобате и на ступенях толпу рабочих. Она поскакала туда и взлетела по ступеням, уже осмысляя случившееся, уже видя растерянность и ужас рабочих, а затем, с высоты седла - свободное пространство среди них, разостланный брезент и на нем - тело своего мужа, раскинутые руки, окровавленную голову.
- Анри!!! - звонко, по-девичьи закричала Элиза.
За несколько минут до этого раненый очнулся, но, открыв глаза, мутным взглядом обводил лица рабочих, ничего еще не понимая.
Он увидел Элизу в то мгновение, когда она, осадив коня возле самой толпы, сразу перед ней расступившейся, спрыгнула с седла.
Ворох юбок взлетел вверх, ноги открылись почти до колен, с головы упала голубая с белой вуалью шляпа, и черные волосы лохматым узлом свалились на ее плечи. На миг сквозь боль и жгучий туман Огюст увидел девочку из захолустного итальянского городка, маленькую француженку Лизетту Боннер, которая прискакала верхом, чтобы найти и спасти своего Анри. В последующий миг он вспомнил все, что произошло.
- Жив, жив, я это знала! - закричала Элиза точно те же слова, что тогда, тридцать один год назад, и точно, как тогда, заплакала, опускаясь на колени возле мужа.
- Слава те господи! - завопили с разных сторон рабочие, видя, что главный архитектор оживает на глазах.
- Лиз, не плачь, все хорошо! - уговаривал Огюст жену, привставая на локте и пытаясь обнять ее и привлечь к себе. - Ну, ничего же не случилось… Ну, доски упали. У нас это бывает - я же тебе говорил… Ну полно, не надо… ну так нельзя…
- Милый, милый, милый! - твердила Элиза и, никого вокруг не видя, целовала его глаза, щеки, окровавленный лоб.
- Больно, да, больно? - всхлипывая, спрашивала она.
- Нет, уже нет.
И он, внезапно вспомнив пережитый ужас и испытав невероятное облегчение, прижался головой к ее плечу.
Спешно вызванный лекарь уже заканчивал перевязку раненого, когда прибежали Алексей с Еленой.
- Коляска у ворот, - сказал Алексей. - Кучер обещал, что подождет. Надо домой ехать.
- Да, да, да, - прошептала Элиза, все еще стоя на коленях, не замечая своего измятого кринолина, который парусом стоял за ее спиной. - Да, мы поедем.
- Мы сейчас все сделаем! - воскликнул один из рабочих. - Вы лежите спокойно, Август Августович, мы вас так на брезенте и снесем в коляску.
- Нет, - твердо проговорил Монферран и взглядом обежал смятенные лица обступивших его людей. - Вы что же тут, господа, топчетесь, будто бог знает что случилось? Каждый день это бывает, увы… Алеша, Джованни, дайте-ка мне руки.
- Но вам вставать нельзя, ни в коем случае! - возмутился лекарь.
- Я сам знаю, что мне можно, чего нельзя!
Повинуясь его не знающему возражений взгляду, Карлони и Алексей подхватили его под руки и помогли подняться. Поднявшись, он побледнел, но, морщась, подавил приступ дурноты.
- Кто был наверху, когда оборвались канаты? - спросил он.
По толпе пробежал испуганный шепоток, рабочие затоптались и заежились. Надвигалась буря.
- Я вас спрашиваю, кажется, - спокойно повторил главный.
От толпы отделились человек двадцать рабочих и неуверенно шагнули вперед.
- И я еще, - сказал стоявший рядом с Монферраном Салин.
- Господа, благодарю вас. Вы спасли мне жизнь, - сказал Огюст твердо. - Я видел ваши действия, вы очень рисковали и все сделали очень верно. Спасибо вам всем. Я поговорю с Комиссией о вознаграждении вам за вашу смелость.
- Какое там! - наперебой загалдели рабочие. - Обошлось, и ладно! Не в деньгах счастье!
- Анри, родной мой, едем домой, - уговаривала мужа Элиза.
- Подожди еще немного, - ласково возразил он и опять возвысил голос: - А теперь, где Пуатье?
- Я здесь, мсье! - молодой человек вынырнул из толпы. - Я…
Огюст повернулся к нему, и он сразу умолк.
- Я вас просил вчера проверить верхние кабестаны? - тихо спросил главный.
- Да. И я проверил, - дрогнувшим голосом ответил Пуатье.
- И не заметили перетертого каната?
- Но я же архитектор, а не смотритель работ! - заливаясь краской, выдавил молодой человек. - Спрашивайте с господина Салина! Щупать канаты не мое дело!
- Что?! Не ваше дело?! - вскрикнул Огюст. - Не ваше дело выполнять мои распоряжения?! Хотите свалить на того, кто не виноват? Не получится! Я не балетным танцором вас брал сюда, а вы пока только пляшете из одного конца строительства в другой, а делаете, сколько кот проплакал!
Монферран намеренно говорил по-русски, чтобы слова его понимали все окружающие. Он в упор смотрел на Пуатье, и тот начал все больше съеживаться под взглядом главного архитектора, уменьшаться, хотя и был на голову выше его.
- Неделю назад из-за вашей небрежности уже был несчастный случай! - прогремел главный. - С меня довольно! Сегодня вы чуть было не угробили колонну, пилон и мою собственную персону! Я и так, что ни день, пишу отчеты о смертях! И если это неизбежно, то пусть, по крайней мере, это будет не из-за того, что я держу на строительстве болтуна с дипломом Академии!
- Помилуйте, мсье! - по-французски вскрикнул Пуатье. - Я проверял кабестаны… я только не догадался посмотреть весь канат, размотать его… Ради бога!. Если меня рассчитают, я пропал!
- Я не знаю, что он вам говорит, - вмешался в разговор Максим Салин, - но только вчера канат был в порядке, я-то проверял. Верно, затерся по краю настила. Да мы проверим все теперь, Август Августович. Поезжайте вы домой от греха…
- От греха? - грозно усмехнулся главный. - Еще один защитник нашелся! Ладно…
Тут он чуть слышно охнул и вцепился одной рукой в плечо Алексея.
- Анри! - вскрикнула Элиза. - Я тебя прошу…
- Хорошо! - он заговорил теперь тише, с частыми паузами. - Прошу без меня тут ничего не испортить. Оставьте все, как есть, только колонну спустите с настила. И не поднимать, пока я не приду. Не будет меня завтра, так послезавтра…. Доски водворите на место, но их надо закрепить веревками. И все. Приступайте к работе. Вам все ясно, Пуатье? Я вас спрашиваю?
- Да, мсье, - чуть слышно ответил помощник архитектора.
- Слава богу! И молитесь за мсье Росси. Не он бы вас прислал ко мне, так я бы выгнал вас ко всем чертям!
С этими словами он отвернулся и, поддерживаемый Алексеем и Элизой, стал медленно спускаться по высоким ступеням стилобата.