* * *
Затеять маневр, подготавливая устранение Жукова, было игрой с огнем - за Жуковым стояла вся армия. Хрущев сговорился и с маршалом Малиновским:
- Родион Яковлевич, мы с тобой старые друзья, с фронтовых времен. Скажу тебе по-дружески: Жуков-то вдет против партии, он стал зазнаваться и представляет угрозу партии. Это можно характеризовать как заговор.
Идти против партии, затевать заговор? За такое обвинение поплатились жизнью многие тысячи высокопоставленных работников при Сталине, в том числе маршалы и высшие генералы. Малиновский насторожился.
- Мы хотим назначить тебя военным министром, - сказал Хрущев.
- Меня?.. Никита Сергеевич, а как же Жуков?
- А вот как… - И Хрущев открыл ему свой план: - Я послал Жукова в Югославию и Албанию. Пока он вернется, тебе поручается привлечь на свою сторону Генеральный штаб и командующих военными округами. Играй на том, что командному составу дают мало квартир, недостаточно платят и виноват в этом Жуков.
Так завязался новый, четвертый по счету заговор Хрущева. Но начальник Главного разведывательного управления генерал Штеменко позвонил Жукову и предупредил о каких-то маневрах в Президиуме ЦК. На же другой день после приема в Тиране, 26 октября 1957 года, Жуков срочно прервал свой визит и вылетел в Москву.
* * *
Прилетев, он не увидел в аэропорту встречающих членов правительства, хотя по традиции все собирались на встречи и проводы друг друга. Когда Жуков сошел с трапа самолета, его окружили незнакомые офицеры органов безопасности:
- Товарищ маршал, пожалуйста, садитесь в машину.
- По чьему приказу вы действуете?
- По приказу маршала Малиновского.
Машина была не его, и шофер оказался другой. Сначала Жукова привезли в Кремль на заседание узкого состава Президиума. К его удивлению, первым выступил Суслов:
- Состоялись армейские и флотские партактивы, которые считают, что маршал Жуков проводит неправильную политическую линию, игнорируя политических работников от партии и Главное политическое управление. Он идет против партии.
Жуков поразился, сердито заявил:
- Не считаю правильным, что без меня собрали такие совещания. Вывод о том, что я стремился отгородить вооруженные силы от партии, считаю диким. Слава мне не нужна. Прошу назначить комиссию для расследования.
Его отвезли на загородную дачу, охраняемую не армейскими, а офицерами госбезопасности. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из верных генералов сможет выручить его. Но прилетевшие с ним генералов тоже были изолированы.
Хрущев созвал пленум Президиума ЦК, посвященный улучшению партийно-политической работы в армии и на флоте, он состоялся 29 октября 1957 года. В зале специально повесили большой портрет Жукова кисти художника Яковлева, маршал был изображен верхом на белом коне на фоне берлинских Бранденбургских ворот и горящего рейхстага - символическое изображение победителя гитлеровской Германии. Этот портрет Жуков велел повесить в музее Советской Армии, к пленуму его срочно сняли оттуда и вывесили в Кремле, как на позор. Хрущев указывал на него пальцем:
- Вот он, рассматривает армию как свою вотчину.
С подготовленным выступлением поднялся Суслов:
- Партийные ленинские принципы грубо нарушались министром обороны товарищем Жуковым, который вел линию на отрыв вооруженных сил от партии, на ослабление партийных организаций и фактически на ликвидацию парторганов в Советской Армии, на уход из-под контроля ЦК. Мы имеем дело с тенденцией рассматривать советские Вооруженные силы как свою вотчину. Нам не нужны такие военачальники.
Хрущев стукнул кулаком по столу:
- Правильно, Жуков пошел против партии!
Суслова поддержал Брежнев, который всего три месяца назад сам просил Жукова спасти Хрущева. За ним выступил вечный соглашатель Микоян, сказал округлую фразу: "Отношения армии и партии вызывают тревогу" - вроде бы согласился с Сусловым и Брежневым, но не осудил и Жукова.
Зато бывший друг Жукова министр госбезопасности Игнатов заявил:
- Говорят в низах: "Пришел Жуков - аракчеевский режим стал".
Хрущев подытожил:
- Предлагается освободить Жукова от обязанностей министра обороны.
Пленум постановил: "Маршал Жуков нарушал ленинские партийные принципы руководства Вооруженными Силами, проводил линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над армией и Военно-морским флотом со стороны партии, ее ЦК и правительства…" Жукова исключили из состава Президиума ЦК и ЦК КПСС и уволили с поста министра обороны. В газете "Правда" в небольшом сообщении в разделе "Хроника" сообщалось об отставке Жукова и назначении на должность министра обороны маршала Малиновского.
Люди читали, и большинство поражались: как могло оказаться, что самый знаменитый полководец, гордость армии, только три месяца назад назначенный министром, оказался неподходящим для этой должности?
* * *
Павел Берг сказал Марии:
- Что ж, история повторяется. Помнишь? Сталин сделал то же самое с моим другом маршалом Тухачевским в тридцать седьмом, послал его с государственным визитом в Англию, а вскоре после этого расстрелял как изменника. Это постановление Пленума и статья в "Правде" - пример того, как партийный аппарат манипулирует словами в угоду Хрущеву. Эффект диктаторской власти остался тем же самым. А нам с тобой придется насторожиться, не помешает ли вся эта история каким-нибудь образом Албании, стране, где теперь наша дочь.
Мария испугано глянула на него и вздохнула. Страх за Лилю жил постоянно.
Расстроенный Саша Фисатов примчался домой к Бергам, прямо с порога возбужденно заговорил:
- Дядя Павел, дядя Павел, что случилось с маршалом Жуковым?
- Саша, его сняли со всех постов.
- Да, я знаю, что его сняли. Но почему?!
- Хрущев заявил, что он пошел против партии.
- Что значит "пошел против партии"? Ведь маршал Жуков сам всю жизнь в партии. Я этого не понимаю.
- Никто не понимает. Хрущев сказал - и все повторяют. На самом деле это значит, что он пошел против Хрущева. А Хрущев как любой диктатор считает себя и партией, и даже государством. Французский король Людовик XIV говорил: "Государство - это я". И Хрущев так считает.
- Но как можно было сделать это с таким человеком? Ведь он самый заслуженный военный.
- Саша, история советского государства полна преследованиями заслуженных людей, в том числе и военных. В тридцать седьмом году арестовали маршала Тухачевского, самого выдающегося нашего полководца. В газетах написали, что раскрыт заговор, которым руководили он и еще семь высших командиров Красной армии. Их обвиняли в том, что они шпионы иностранных держав, что вели подрывную работу с целью ослабить армию и даже желали поражения Красной Армии, для того чтобы вернуть масть помещиков и капиталистов. Их всех расстреляли. И в течение девяти дней после расстрела Тухачевского были арестованы еще семьдесят семь - из восьмидесяти восьми - высших командиров, многие казнены.
Кроме них арестовали девятьсот восемьдесят генерал-майоров, тридцать семь генерал-лейтенантов, двадцать одного генерал-полковника, шестнадцать полковых и семнадцать бригадных комиссаров. Всего же были арестованы около тридцати пяти тысяч командиров. Армия была обезглавлена и деморализована. Все это было сделано по указанию Сталина, который хотел быть единственным военачальником. А в результате Россия чуть не проиграла войну гитлеровской Германии, только выносливость и сила народа спасли ее. Но об этом ты знаешь сам, как участник войны.
- Так вот как оно было… Я никогда не слышал об этом. Значит, мы чуть ли не проиграли войну по вине Сталина. Когда меня взяли в плен, я никак не мог понять, почему мы проигрываем, - растеряно пробормотал Саша.
* * *
Полгода маршала Жукова держали под домашним арестом, Его портреты было приказано снять в военных кабинетах и с полковых линеек славы. Хрущев в выступлениях называл его "зазнавшимся Бонапартом" и говорил, что он заслужил "щелчок по носу". Через полгода, 15 марта 1958 года, Жукова отправили в отставку без какого-либо признания его громадных заслуг перед страной.
Люди недоумевали, они именно считали Жукова настоящим победителем в войне с гитлеровской Германией. Особенно возмущались ветераны войны. Они собирались на своих кухнях, пили водку, критиковали Хрущева. Но открытых протестов не было, народ привык бояться и не протестовал.
Хотя Павел в войне не участвовал, но как военный историк понимал значение Жукова и сказал Алеше:
- В Двадцать пятом сонете Шекспир писал:
Военачальник, баловень побед,
В бою последнем терпит пораженье,
И всех его заслуг потерян след.
Его удел - опала и забвенье.
А у Жукова даже последнего боя не было. Он проиграл не другому полководцу, а интригану. Очень горестный конец.
Алеша, как всегда, внимательно вслушался в слова Павла и вскоре написал:
Несправедливость
В Вас выражалась много лет
Победоносная стихия.
Вы были баловнем побед,
И вам обязана Россия
Своим спасеньем на войне,
Когда фашистов вы громили.
В жестокой битве и огне
Вы вашу славу заслужили.Несли вы гордо честь свою,
Под стать любому великану,
Но без сражения в бою
Вы проиграли интригану.
Вы испытали на себе
Сполна хрущевскую ретивость -
За славой выпало судьбе
Познать его несправедливость.
Когда Саша прочитал стихи Алеши, он горячо воскликнул:
- Алеша, какой ты молодец, ты так хорошо написал! Надо, чтобы маршал Жуков прочитал эти стихи.
- Но как это сделать? - отозвался Алеша.
- Я найду его и передам ему в руки. Подпиши стихи.
- Где же ты его найдешь?
Павел сказал уверенно:
- Если Саша захочет, он найдет.
Действительно, это было непросто. Саша узнал, что Жуков отдыхает в Кисловодске, в санатории ЦК партии имени 10-летия Октября, и поехал туда. Его не хотели пускать в корпус для привилегированных отдыхающих, но начальник санатория увидел его Золотую звезду Героя, и сам проводил в корпус.
Жуков грустно сидел у телевизора, он был в гражданском костюме.
- Товарищ маршал, Георгий Константинович, я Саша Фисатов, сержант, радист из Дрездена. Помните?
- Да, да, конечно, помню вас.
- Я привез вам стихи поэта Алеши Гинзбурга, моего дальнего родственника.
Жуков прочитал стихи, вздохнул:
- Спасибо, хорошо написано, с уважением. Я уже начинаю отвыкать от уважения.
Когда Саша пошел с ним на прогулку, Жуков спросил:
- Когда вас после войны арестовал СМЕРШ, что вам помогло это пережить?
Саша смутился:
- Георгий Константинович, вы меня извините, пожалуйста, если я что-то не так скажу. Смершевцы били меня, но я отказывался подписать, что я американский шпион. Избив, они бросали меня в холодной камере на пол. Но меня уже много раз до этого били немцы, и тогда я понял, что перенесу все, если буду спать. Я спал мертвым сном, и ко мне возвращались силы для новых испытаний. И в тюрьме я засыпал после побоев, и сон помогал мне.
Жуков вздохнул и сказал:
- Да, сон помогает переживаниям. Есть в жизни вещи, которые невозможно забыть. Человек просто-напросто не в состоянии их забыть, но помнить их можно по-разному. Есть три разные памяти. Можно не забывать зло. Это одно. Можно не забывать опыта. Это другое. Можно не забывать прошлого, думая о будущем. Это третье. Когда меня вывели из состава Президиума ЦК и я вернулся после этого домой, то твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силу воли, как бы ни было тяжело. Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти. Все то, о чем бы я думал, с чем внутренне спорил бы, что переживал бы в бодрствующем состоянии, все это я пережил, видимо, во сне. Спорил, и доказывал, и огорчался - все во сне. А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт. Так я пережил этот тяжелый момент.
33. Павел Берг находит работу
Мария утром уходила на работу, а Павел шел бродить по улицам, чтобы не сидеть дома одному с мрачными мыслями. Во время прогулок он узнавал старые улицы и дома и даже улыбался им. Какое наслаждение просто ходить по улицам, это может понять только тот, кто был надолго лишен простой человеческой свободы. Но что бродить попусту! Он клал в карман сумку-"авоську" и заходил в продовольственные магазины: может где-то "выбросили" приличные продукты? В магазинах всегда толкались очереди: сумрачные домохозяйки, пронырливые пенсионеры и, конечно, возбужденные приезжие - визит в столицу на день, для закупок, поскольку снабжение на местах практически отсутствовало.
В забитых толпой магазинах все вытягивали шеи, стараясь увидеть через головы, что на прилавках. Люди были раздражены, толкались. Толкался и Павел, и ему это даже нравилось. Он хорошо изучил тактику покупок, становился в разные очереди, чтобы ему взвешивали товар, потом становился в очередь в кассу, потом с чеком в руках снова возвращаться в очередь к прилавку и терпеливо ждал, пока продавцы отпустят тех, кому еще только взвешивали. Вся эта толкотня занимала не меньше часа, а то и двух. Особо большие очереди, "восьмерками", бывали в Елисеевском магазине у Пушкинской площади и в гастрономе на Смоленской.
Изучив эту суетливую технологию, Павел довольно умело нырял туда, где "выбросили" товар. Эта занятость отвлекала его от дум. И он был доволен, что принесет в дом хоть что-то, помогая Марии с Нюшей.
Нюша говорила Марии с добродушной усмешкой:
- Наш-то Павлуша ходил по торговым точкам. Это, касаточка, как в сказке, "по кочкам, по кочкам". А он - по торговым точкам.
И они обе добродушно посмеивались, принимая от него принесенные продукты.
Во время одной из прогулок Павлу очень повезло - он купил два десятка яиц. Это был дефицитный товар, выдавали только по десятку на руки, но он схитрил, дважды встал в очередь. Яйца были маленькие и грязные, на них виднелись следы куриного помета и солома. Павел уложил их в серые картонки с ячейками, осторожно положил в плетеную авоську и шел домой из Трубниковского переулка мимо какого-то старинного особняка на улице Воровского (нынешней Поварской). У входа он заметил высокого мужчину лет пятидесяти, садившегося в правительственную "Победу", на место рядом с шофером. Они встретились глазами:
- Павел Берг, подполковник, историк? - воскликнул тот.
- Он самый, - улыбаясь, ответил Павел, - а вы генерал Ильин, Владимирская пересылочная, камера семьдесят четвертая.
- Верно, камера семьдесят четвертая. Только генерал я бывший, а теперь гражданская крыса, работаю вот в этом учреждении, - он указал на особняк.
- Что это за учреждение?
- Союз писателей. А вы не знали?
- Не знал, я ведь недавно вернулся.
В те годы нередко случались встречи бывших заключенных, их реабилитировали тысячами. У всех за плечами было много общего, горьких страданий и мук. Павел вспомнил, как в 1943 году, когда его уже пятый год перегоняли из одной тюрьмы в другую, в пересылочной Владимирской тюрьме он на короткое время оказался в одной камере с Виктором Ильиным. До войны они несколько раз встречались на собраниях. Павел тогда был подполковником и преподавал историю в Академии имени Фрунзе, а генерал-майор Ильин был комиссаром 3-го ранга, заведовал отделом науки и культуры в Комитете госбезопасности.
В камере они с трудом узнали друг друга, и Павел удивился: генерал госбезопасности в тюрьме? Кого только ему не приходилось встречать на этапе, был он в одной камере с бывшим министром авиационной промышленности Шахуриным, бывшим маршалом авиации Новиковым. Но с генералом КГБ! А Ильин скрывал свое прошлое, говорил, что работал на киностудии документальных фильмов. Но Павел его узнал, и тогда Ильин рассказал, что стал жертвой борьбы за власть, его посадил начальник СМЕРШа генерал Абакумов. Он придрался к тому, что в 1936 году Ильин встречался с маршалом Тухачевским, расстрелянным в 1937-м.
Павел тоже рассказал Ильину, что дружил с Тухачевским со времен Гражданской войны и тоже был арестован из-за связи с ним. За несколько дней в тюремной камере они лучше узнали друг друга. Ильину нравился глубокий аналитический ум Павла, а Павлу был симпатичен оптимизм и острый юмор Ильина. На короткое время между ними возникла "дружба каторжников". С тех пор они ничего не знали друг о друге.
Стоя у машины рядом с подъездом Союза писателей, Ильин спросил:
- У вас есть немного свободного времени?
- Для вас, конечно, есть.
- Тогда я отпущу машину, и мы с вами зайдем внутрь, поговорим.
И Ильин повел гостя в особняк. Павел чувствовал себя неуютно с авоськой, наполненной яйцами. Ильин заметил, все понял и подозвал швейцара у стойки:
- Андрей Иванович, припрячьте куда-нибудь эту сумку, только осторожно. Как ее называют-то?
Пожилой швейцар ухмыльнулся:
- Называют "авоська", мол, авось чего купишь. - И тихо добавил: - А в народе, извиняюсь, прозвали ее "нихуяшка", ни х..я, мол, не купишь.
Павел улыбнулся точности народного слова, а Ильин расхохотался, хлопая себя по ляжкам.
В старинном двухсветном зале особняка, отделанном панелями из дорогого темного дерева, располагался закрытый ресторан для писателей. За столиками сидело много людей, официантка, любезно улыбаясь, предложила Ильину:
- Виктор Николаевич, пожалуйте сюда. - Видно было, что Ильин здесь на хорошем счету.
- Нет, Тоня, накрой нам в углу, подальше.
Им сразу же усадили за столик под большой лестницей, в стороне.
- Сядем, выпьем, вспомним, побеседуем, - сказал Ильин и быстро заказал официантке ужин: - Как всегда. Понимаешь?
- Понимаю, Виктор Николаевич.
Павел с любопытством и осторожно оглядывался вокруг, а услышав заказ, смущенно сказал:
- У меня с деньгами плоховато.
- Бросьте, дорогой историк, я пригласил - я угощаю. А плоховато, черт подери, было и у меня, когда освободили и я попал в Рязань, рабочим. Потом уже устроился сюда. До чего же я чертовски рад, что довелось нам встретиться! - И Ильин опять хлопнул себя по ляжкам, такая уж у него была привычка выражать удовольствие. - Ну, выпьем.