- Да, неподражаемый! В крепость Май[21], откуда я сейчас приехал, вернулся один из слуг Го Ги. Он привез письмо сына ехидны и дикой свиньи. Слуга рассказал мне, что твоего посла заставили войти в шатер хана без бунчука и с раскрашенным лицом.
При этих словах лицо императора покрылось пятнами, но он сдержал себя:
- Прочти письмо.
Ли Гуан-ли протянул императору неровно обрезанный кусок замши:
- Прости, божественный, но я не могу повторить вслух то, что здесь написано. Скорее я проглочу язык.
- Читай, мы повелеваем!
Князь опустил глаза й, запинаясь, начал читать:
- "На Юге правит великий Хань, на Севере царствует сильный шаньюй. Шаньюй есть гордый Сын Солнца и Луны, который не обращает внимания на мелкие придворные обряды.
Я ныне желаю растворить пограничные проходы в царство Хань и взять дочь из твоего Дома в супруги себе с тем, чтобы Дом Хань - на основании прежнего договора - ежегодно доставлял мне десять даней лучшего вина, пятьсот караванов рису и десять тысяч кусков разных шелковых тканей. После сего не будет грабительств на границе".
Князь умолк, выжидательно глядя на императора.
- Дай мне вина, - хрипло сказал Сын Неба.
Полководец взял узкогорлый кувшин и налил вина в тонкую
фарфоровую чашу. Передавая ее, увидел, что рука императора заметно дрожит.
"Может быть, он не снесет таких оскорблений, и мы наконец-то начнем действовать", - удовлетворенно подумал князь и уже открыл было рот, чтобы заговорить, но император опередил его:
- Что ты думаешь о войске хунну? Ведь ты часто сталкивался с ними в пограничных боях.
Ли Гуан-ли замялся, раздумывая, стоит ли говорить императору все откровенно. Однако тот заметил его колебания и нетерпеливо сказал:
- Говори только правду, какой бы горькой она ни была.
- Да не покажутся тебе обидой мои слова, о величайший из живущих под Солнцем, - медленно начал полководец, - но мы всегда недооценивали силу хуннуского войска. Лазутчики доносят, что у шаньюя сейчас на коне до ста тысяч воинов и он деятельно готовится к набегу.
- Мы спрашиваем тебя не о численности шаньюева войска. У меня солдат втрое больше. Не в этом дело. Мы спрашиваем тебя: что ты думаешь о боевых качествах хунну? Отвечай!
- Мой опыт говорит мне: отогнать хунну от границ легко, разбить трудно, уничтожить невозможно. При стойком отпоре они рассыпаются по степи подобно %тае волков, чтобы снова собраться и вступить в бой.
Император перевел взгляд на Сыма Цяня, как бы ожидая от него возражения словам князя. Но историк сказал, склонившись в почтительном поклоне:
- Князь молвил истину, ослепительный. Хунну не признают никаких канонов правильной войны. При неудаче они отступают и бегство не поставляют в стыд себе. Где видят корысть, там не знают ни справедливости, ни страха. Победить их можно только хитростью.
- Позволь мне дополнить речь ученого мужа, о Луч надежды, - заговорил Ли Гуан-ли, когда историк умолк. - Ты обязал меня говорить только правду, и я выскажу ее до конца, если это будет позволено.
- Мы слушаем.
- Латная конница хунну, великий и непогрешимый, лучше нашей.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что китайские оружейники делают кольчуги и шлемы хуже динлинов? - спросил император и презрительно выпятил нижнюю губу.
- Нет, Я хочу сказать, что у нас хуже кони. Они с трудом проносят тяжеловооруженного всадника около ста ли[22] и в бою очень неповоротливы. Хуннуские же лошади совершают суточные переходы в двести пятьдесят ли и остаются боеспособными,
- Что же это за чудесные кони и где их достают хунну? - недоверчиво спросил император.
- Они получают их в виде дани из страны Давань. В даваньском владении находятся дикие неприступные горы. На этих горах водятся лошади, которых невозможно поймать. Поэтому тамошние жители выбирают пятишерстных[23] кобылиц и пускают их в горы. От сих кобылиц и горных скакунов родятся жеребята с кровавым потом. Кобылицы приводят их в долину, и там жеребят ловят. Хунну называют их небесными конями.
Император сосредоточенно вертел в руках фарфоровую чашу. Полководец молча ждал его ответа.
- Если все сказанное тобой правда, - заговорил наконец Сын Неба, - то я удивляюсь: почему ты молчал до сих пор?
- Я узнал эту тайну совсем недавно, несравненный. Мне поведал ее некий Нйе И, юйши[24] родом из крепости Май. Он часто сопровождал наши торговые караваны в страну Давань и видел, как хунну перегоняли в свои степи табуны небесных коней. Кстати, этот юйши знает язык грязных кочевников.
- Ну и что?
- Он может оказать вам неоценимую услугу. Почтенный Сыма Цянь сказал золотые слова: победить хунну можно только хитростью. Если мне будет позволено, я дам Сыну Неба один совет…
- Говори, - приказал император, и Ли Гуан-ли стал излагать свой замысел.
Беседа их длилась еще полчаса.
Глава 4
Зыбкое вечернее марево плыло над степью. В быстро темнеющем небе зажигались первые звезды, но свет их был тускл и неясен.
С юга дул порывами ветер, еще напоенный дневным зноем. Он налетал на бесчисленные костры, трепал их рыжие гривы и мчался дальше, в каменистые Гоби, унося с собой вороха тающих искр.
Звон медной посуды, бряцание оружия мешались с говором и песнями огромного скопища людей; пахло жареным мясом, кислым молоком, овчинами и лошадиным потом.
Меж костров ловко пробирался мальчик лет четырнадцати, одетый в короткий синий кафтан с меховой оторочкой. На голове у него была рысья шапка (такие шапки носили только слуги шаньюя), на ногах - мягкие сапоги без каблуков и с загнутыми носами.
Мальчик остановился возле большого костра, вокруг которого сидели воины из латной конницы шаньюя. В медном котле, висевшем над костром, варилась целая баранья туша, и светловолосый воин огромного роста помешивал варево древком копья. Он был без лат, в одной рубахе с засученными рукавами.
- Да сопутствует тебе удача в бою, славный Артай! - негромко сказал мальчик.
Великан обернулся, и лицо его осветилось белозубой улыбкой:
- А-а, это ты, мой негаданный спаситель! Садись к костру и скажи, как твое имя.
- Меня зовут Ант, из рода Оленя.
- Я знал старейшину вашего рода Бельгутая, - на языке динлинов сказал Артай, неподвижно глядя в костер. - Два года назад наши отряды загородили хунну дорогу в глубь страны. Мы сражались тогда в Красном ущелье. Но в самый разгар битвы нас предали азы[25]. Они перешли на сторону хунну; и нас стало впятеро меньше, чем врагов. Азы ударили нам в спину, будь они прокляты, подлые трусы! И тогда мы поняли, что сражение проиграно, и повернули своих коней на войско предателей, чтобы пробиться домой. Но тут меня настиг аркан…
- А Бельгутай?
- Он со своими воинами рубился до последнего вздоха и трупами врагов усеял все ущелье. Там негде было ступить коню, а рукав Бельгутаева кафтана намок от крови азов и хунну. Потом… потом он заколол себя, чтобы не даться живым. А я попал в плен, - горько добавил Артай и поднял взгляд на мальчика.
По лицу Анта текли слезы.
- Ты оплакиваешь Бельгутая? - спросил Артай. - Он был великий воин и с честью ушел в страну предков.
- Он был моим отцом, - сказал мальчик и отвернулся.
Потрясенный Артай долго молчал, мучительно подыскивая
слова, которые могли бы хоть немного утешить мальчика. Но слов так и не нашлось. Тогда Артай молча поднялся и принес свой лук.
- Ант, - сказал он. - Ты назвал меня перед шаньюем своим братом, чтобы спасти. Теперь я хочу по правде стать твоим братом. - Артай торжественно поднял над головой лук: - Как тетива и дуга этого лука связаны между собой, так будем связаны мы, пока не уйдем на небо. Тень храброго Бельгутая! Я клянусь, что буду верным братом твоему сыну!
Артай пролез через лук и протянул его мальчику[26].
- Отец! - звенящим от слез голосом крикнул Ант. - Мы с братом клянемся отомстить за тебя!
Проскользнув через лук, он подал Артаю руку, и они смешали свою кровь2,
- Мы еще вернемся на родину, Ант, - уверенно сказал великан, вкладывая в ножны свой меч. - А пока наберись терпения и старайся не раздражать шаньюя. Сын Бельгутая скоро нужен будет своему народу.
- Хорошо, Артай. Я буду послушен, как вьючный як, и осторожен, как соболь… а сейчас мне пора идти. Сегодня у шаньюя много знатных гостей, и мне придётся подавать им вино. Прощай!
И Ант исчез в темноте, которая уже со всех сторон обступила степные костры.
* * *
В приемной комнате шаньюя собрались на военный совет каганы[27]1 всех двадцати четырех улусов. Они полукругом расположились на мягких ковровых подушках и ждали, когда заговорит Гроза Вселенной.
По правую руку от шаньюя сидел его сын, Восточный джуки-князь[28], красивый юноша, очень похожий на отца, но с лицом еще ясным и простоватым. Наследник был одет в шелковый китайский халат, под которым, однако, угадывалась кольчуга. Юноша с любопытством разглядывал каганов, многих из которых он видел впервые. А племенные вожди, в свою очередь, украдкой посматривали на того, кто со временем должен будет принять тугую узду шаньюевой власти.
Слева, на подушках пониже, сидели члены царского рода Сюй-бу: лули-князья, великие дуюи и данху[29]. Одно место, ближайшее к шаньюю, пустовало.
Сам шаньюй восседал на причудливом троне китайской тонкой работы. Его коротко остриженные волосы с редкими иголками седины были перехвачены золотым обручем, парчовый кафтан ловко облегал широкие плечи и грудь, а ноги были обуты в сапоги из простой козловой кожи, мягкие и удобные. Каганы сразу обратили на это внимание: такую обувь шаньюй носил только в походах. Поэтому все собравшиеся с нетерпением ждали, когда шаньюй откроет совет.
- Я не вижу рядом с собой Западного джуки-князя, славного Баламбера, - заговорил наконец шаньюй, обводя каганов острым взглядом. - Может быть, он не считает нужным являться на военный совет? Или он слишком занят?
Один из каганов, коренастый и кривоногий, поднялся, приложив руки к груди:
- Не гневайся, шаньюй, что я привез тебе черную весть. Твой верный слуга Баламбер ушел в страну теней.
- Умер? - спокойно спросил шаньюй.
Эта весть вовсе не была для него черной. В последнее время Западный джуки-князь стал чересчур самовольничать, и его двадцатитысячное войско в любую минуту могло стать угрозой шаньюеву трону.
- Нет, шаньгой, Баламбер не умер. Его убили взбунтовавшиеся кипчаки. Они отказались платить дань.
Лицо владыки посерело от гнева.
- А ты, Забар-хан? Ты разве не помог князю усмирить непокорных?
- Я был тогда в походе против уйгуров. А когда вернулся, воины нуждались в отдыхе. Кроме того, я потерял много людей. Кипчакский хан узнал об этом и прислал мне наглое письмо.
Забар-хан стиснул кулаки и засопел.
- Что было в письме?
- Этот сын змеи потребовал у меня любимого аргамака и лучшую из моих жен.
"Когда-то я пожертвовал ради дела и тем и другим", - с кривой усмешкой подумал шаньюй и вслух спросил:
- Что еще требует кипчак?
- Он хочет, чтобы я уступил ему пастбища по левому берегу Иртыша.
- А что думаешь ты?
Забар-хан вскипел:
- Я?! Я пойду на землю кипчаков и не оставлю там камня на камне! А самого хана я возьму живым и заставлю жрать траву на моих пастбищах и пить мочу моего коня!
Шаньюй остановил его движением руки и вкрадчиво заговорил:
- А знаешь ли ты, горячий Забар-хан, что я собираюсь в поход на Китай и что твои десять тысяч воинов[30] будут нужны здесь, а не в кипчакских степях?
На лице Забар-хана некоторое время боролись возмущение и замешательство. Наконец он сказал, сгибаясь почти до пола:
- Я сделаю так, как ты велишь, шаньюй.
- Один я ничего не решаю, - мягко возразил шаньюй. - Послушаем, что скажут великие каганы, и последуем их совету
Старейшины стали высказываться. Большинство из них сходились на том, что Забар-хан в интересах общего дела должен уступить кипчаку жену и аргамака (не свое - не жалко!), но некоторые каганы возражали:
- Проклятый кипчак, не встретив отпора, решит, что Забар-хан бессилен, и двинет на его улус свои отряды. Нельзя идти на такую уступку. Нужно сначала растоптать наглеца, а затем уж идти к границам Срединного царства, не опасаясь удара в спину.
- Мои мудрые друзья, - выслушав каганов, заговорил шаньюй - Все вы толкуете о женщине, о лошади, но почему-то упорно молчите о последнем требовании кипчакского хана. Отдадим ли мы ему прииртышские пастбища? Я жду вашего ответа.
Взгляд шаньюя по очереди сверлил каждого из каганов.
Ежась под этим взглядом, они один за другим опускали головы, боясь попасть впросак.
- Я вижу, каждый из вас боится первым подать дурной совет[31],- шаньюй усмехнулся. - Тогда начнем с главного из вас. Говори ты, мой сын Тилан! Отдадим пастбища?
Юноша вздрогнул от неожиданности, и на его скулах выступил смуглый румянец.
- Нет, - твердо сказал он. - Нет, отец!
Каганы не сводили глаз с шаньюя. Но его медное лицо было непроницаемо, и никто не смог понять, доволен ли он таким ответом.
- Следующий, - сквозь зубы процедил шаньюй. - Говори!
- Нет.
- Ты?
- Нет.
- Ты?
- Если мы затеваем войну с Китаем, то нельзя враждовать с кипчаками. Нужно отдать и пастбища, их у нас много.
Это сказал каган племени тоба[32], жилистый узкоглазый старик, одетый в кафтан из шкуры северного оленя. Его поддержали еще двое. Остальные взяли сторону наследника или отвечали уклончиво.
Когда заговорил шаньюй, лицо его по-прежнему ничего не выражало, только круто изломилась бровь:
- Мой верный Забар-хан! Я был обрадован твоими словами. Ты зажал свое сердце в кулак и сказал, как мужчина. Но слышал я и другие речи. Я слышал, как трое глупцов советовали отдать кипчакам пастбища. Что есть земля? - Голос шаньюя загремел: - Это не конь и не баба! Земля есть основание государства! И посоветовать отдать ее равносильно предательству. Вы, трое, ступайте вон и никогда не попадайтесь мне на глаза!
Трое каганов, испуганно пятясь, исчезли за пологом. Остальные смотрели на шаньюя, пораженные его великодушием. Один только гудухэу Ильменгир знал, что эти трое далеко не уедут. Завтра они будут лежать в степи с переломанными хребтами, и в их обезумевших от боли глазах застынет синее степное небо. Шаньюй умел наживать врагов, но, мертвые, они были не опасны.
* * *
Пир затянулся до полуночи. Разомлевшие гости уже едва сидели на коврах, а слуги все приносили и приносили новые Яства, одно другого диковинней. На овальных золотых блюдах подавались жареные языки куланов[33], воловьи глаза в сливках, налимья печенка с подливой из винных ягод, дикие утки, нашпигованные моченой брусникой, матовые круги свежего овечьего сыра, из срезов которого выглядывали красные глазки перца, жаркого, как огонь; грудами лежали исполинские таймени и осетры, запеченные в тесте; в огромных фарфоровых вазах тускло сияли оранжевые шары апельсинов, золотились финики и орехи, залитые медом, и неземные запахи источали всевозможные печенья, тающие во рту. Даже сладкий лед[34], привезенный из сказочной Индии, можно было есть сколько захочешь!
Все это небывалое обилие еды запивалось не меньшим количеством вина. То и дело раздавались крики:
- Мальчик, пошевеливайся, а то я пощекочу твою лень острием меча!
- Эй, виночерпий! Моя чаша пуста, как высохший колодец! '
И Ант бежал на зов, на ходу открывая серебряные кувшины, запечатанные смолой. Кувшины эти, как и редкостные яства, прибыли с расторопными гонцами из всех углов земли: из Китая, Хорезма, Туркестана и Индии.
Гости шумели и громко похвалялись друг перед другом своими военными набегами и богатством, награбленным в чужих краях. Шаньюй молча наблюдал за ними. Он много пил, но взгляд его оставался по-прежнему зорким и ясным;
Пальцем шаньюй подозвал к себе Забар-хана и сказал ласково:
- Ты ничего не ешь и не пьешь, мой верный воин, и лицо у тебя словно зимнее небо.
- Да, шаньюй. Гнев грызет мою печень, когда я думаю, как будет насмехаться надо мною кипчак.
- Я обещаю тебе, Забар-хан: ты вернешь своего коня и жену через три луны. А сейчас отдай их и скажи кипчаку, что о пастбищах ты подумаешь. Когда мы вернемся из похода, я дам тебе пять тысяч отборных латников, и ты обратишь землю кипчака в пустыню. Все их женщины станут твоими рабынями, а шкурой подлого мятежника ты покроешь своего аргамака! Чтобы получить все, нужно жертвовать малым. Стерпи.
Шаньюй за руку притянул к себе Забар-хана и потерся щекой о его щеку[35]. Забар-хан вспыхнул и тихо сказал:
- Не только жену и коня, я отдам за тебя свою жизнь, величайший!
Сзади к шаньюю неслышно подошел Ильменгир и что-то стал нашептывать на ухо. Лицо шаньюя выразило сначала недоверие, потом любопытство. Он сказал:
- Хорошо. Приведи его сюда.
Ильменгир ненадолго вышел и вернулся с пожилым плешивым китайцем, одетым в голубой кафтан. Китаец подполз на коленях к шаньюю и упал ниц, поцеловав ковер,
- Кто ты и откуда? - спросил шаньюй, и шум вокруг мгновенно утих. Каганы, оставив вино, с интересом разглядывали перебежчика.
- Я Нйе И, младший командир из города Май, о могучий и справедливейший! - заговорил китаец, прикрывая рукой глаза словно от нестерпимого света.
- Убери руку. Зачем ты пришел в наши степи?
- Чтобы служить тебе, храбрейшему из всех живущих полководцев!
- А что заставило тебя перебежать к нам? - Шаньюй подался вперед, врезаясь взглядом в глаза китайца, но тот выдержал взгляд.
- Обида и жажда мести, великий государь, - вот причины. Я служил императору много лет, и ни один из врагов не видел моей спины. А пять дней назад мой начальник приказал дать мне тридцать ударов палкой по пяткам.
- За что?
- Только за то, светлейший, что я непочтительно отозвался о его племяннике, пьянице и распутнике.
Китаец умолк, ожидая дальнейших расспросов. Но шаньюй молчал. Тогда заговорил Ильменгир:
- Как же ты думаешь отомстить своему начальнику?