ГЛАВА 23
В непрестанных трудах и заботах находил все ж Всеслав время, чтоб поразмыслить о своей судьбе. Теперь-то не считал он себя неудачливым да несчастливым. Все удалось в жизни, пусть не так, как мечталось, да ведь эдак даже лучше! Считал он обретенное счастье единственным в мире, оттого и дивился порой себе – как такое заслужил? Не иначе, вступился все же батюшкин перстень обережный. Наказывал отец перед смертью по правде жить – мол, так всегда человеку удача придет. Так и вышло по словам его...
Да, видно, правильно говорили старые люди: золото огнем искушается, а человек напастями... По вечернему времени пошла Лада кормить курочек. Всеслав еще и с работ своих не вернулся – припозднился, торопился очень избу новую до осени закончить. Стала у хлева, стала горстями раскидывать зерно, крошки разные, приманивать кур. Смотрела, посмеивалась – огненный, наглый петух с гребнем, разорванным надвое в прежних сражениях, найдет зерно, а сам не ест. Склонит голову набок, заклохчет гордо: "Смотрите, дескать, подруженьки, что я нашел!". И хоть вокруг сколько угодно зерен было набросано – все куры кидаются к одному-единственному, на которое их господин указал. Вот дуры, хохлатки!
Забавлялась так Лада, а не приметила, как по крыше хлева метнулась темная тень. Да и мудрено было увидеть-услышать – хоть и велик был человек, а ступал мягко, как кошка. Только и почуяла Лада – застучало на крыше, заскрипело, но не успела не то что оглянуться, а и ахнуть, как на нее обрушилась доска. Тяжелая, дубовая...
Как подкошенная, упала молодая женщина навзничь, встревожено захлопали крыльями куры, да скоро успокоились. Доклевали, что им бросили, и побрели потихоньку на свои уютные насесты – стемнело уже, спать пора.
Всеслав веселым возвращался домой. Еще неделю-другую – и готов будет дом. Уж он и с мужиком договорился, который мастер был печки ставить. Лада-то как обрадуется! Изба добрая вышла, как яичко свеженькое. Не пожалел Всеслав и таланту своего живописного, тряхнул стариной. Подоконники и конек начал украшать затейливой резьбой, а на воротах придумал намалевать что-нибудь красивое, чтоб прохожим глаза веселило, чтоб всякий позавидовал – вон как хорошо да весело живут молодые! Только осталось придумать, что бы такое нарисовать. Цветов, что ли, или петухов красных? Да нет, петуха нехорошо. Лучше написать, как солнце поднимается из моря, простирает свои лучики во все стороны белого света...
Занятый такими приятными мыслями, Всеслав и не заметил, как подошел к воротам родного дома. Только что за притча? Нет в окнах огня, не видать. Может, Лада устала да прикорнула? Да ведь никогда она так не делала – всегда старалась мужа на ногах встретить, приластиться к нему, самой подать ему ужин, расспросить обо всем... А может, деда пошла проведать в его логово? Но так поздно она старается не ходить. Уж не случилось ли чего со старым жрецом?
Обуянный тревожными мыслями, Всеслав не вошел, а ворвался в дом, кликнул:
– Ладушка моя!
Тишина. Готовый ужин стоит на загнетке, на столе кувшин молока, теплого, парного. Это немного успокоило встревоженного хозяина – значит, ничего страшного не стряслось. Корову Лада подоила, теперь пошла хозяйство проверить, все запереть на ночь. Вышел во двор – и снова всполох тревоги пронзил сердце: завыл пес Догоняй. Сначала тихонько, будто пробуя голос, прискуливал, а потом во все горло, жутко, тоскливо... И сделав несколько шагов, Всеслав увидал: возле курятника, на земле, бездыханной лежит его молодая жена, придавлена доской...
Как в беспамятстве кинулся Всеслав к ней, одним махом скинул тяжкий груз с хрупкого тела. Руки ее целовал, целовал холодные губы, звал по имени и всякими ласковыми прозваньями, плакал... Только прижавшись губами к синей жилке на виске, почувствовал – бьется она. Значит, жива Ладушка! Легкое дыхание рвется с губ.
Попытался на руки поднять – и тут же опустил. Не приходя в чувство, Лада застонала так жалобно, что Всеслав не умом, а чутьем понял – не надо ее теперь трогать. Да что ж делать-то, Господи?!
И Господь наставил Всеслава на ум. Опрометью добежал он до соседнего дома, как безумный, ломился в ворота. Вышедшей на шум Раде, подруге Лады, рассказал взахлеб, что случилось. Мало что понять можно было из его несвязного рассказа, да Рада была бабенка сметливая, поняла – расспрашивать времени нет. Схватила только платок и в чем была выскочила за Всеславом, а следом и муж ее, Федор, побежал.
Их и оставил Всеслав рядом с Ладой, заказав ее трогать и поднимать, а сам бросился в сторону леса.
– Ты куда? Давай я схожу! – крикнул ему вслед Федор, но Всеслав отмахнулся.
– Сам я, сам! Я скорее!
– Да пусть бежит, – одернула Рада мужа. – Что ему подле жены сидеть? Здесь он ей ничем помочь не сможет, только душу себе изорвет...
Всеслав уже скрылся в чаще. Словно снова повторилась та, Купальская ночь, когда, обезумев от тоски, бежал он по непролазной чаще. Только та тоска теперь забавой казалась по сравненью с такой напастью, только теперь бежал Всеслав не куда глаза глядят – бежал за помощью к деду Костяшу. Помнил твердо – помог ему дед, когда хворал он тяжело, значит, и теперь поможет, не даст помереть своей любимой внучке. Лишь бы не ушел он в лес по своим жреческим делам, лишь бы в землянке оказался, Господи!
И услышаны были молитвы Всеслава – дед Костяш, заслышав чьи-то быстрые, торопливые шаги, вышел сам ему навстречу. Увидев лицо ночного гостя, перепугался не на шутку.
– С Ладой что? – спросил сразу, без приветствия.
– Да... – задохнувшись, ответил Всеслав. – Доской ее ушибло. Жива еще, да боимся трогать ее – не кость ли какая сломалась, не становой ли хребет подкосило?
Откуда только проворство в старике взялось, в его-то годы! Скоро покидал в холщовый мешок не видное Всеславу, но что-то нужное для врачеванья, и кинулся вслед за ним, не хуже молоденького. По дороге молчали, как два медведя ломились через бурелом и колючие кусты – только треск был слышен, да тяжелое дыхание, да порой из груди Всеславу против его воли вырывалось сдавленное короткое рыдание.
На минутку остановились передохнуть, и в полной лесной тьме Всеслав неожиданно для себя поднес к губам обережный свой перстень, поцеловал его горячо...
– Отведи беду, – прошептал тихо, про себя. – Все, что угодно потом – только теперь спаси ее и меня. Умрет она – и мне не жить!
Снова кинулись через лес. Вот и околица, вот и дом показался. Дед трусил мелко, отдувался. Во дворе горел огонь – видать, Рада с Федором принесли факел. Лада все так же лежала на земле, но глаза ее были открыты. Всеслав кинулся к ней, отстранив Федора.
– Силищи в тебе... – пробормотал тот, потирая ушибленное плечо. – Да жива она, жива! Ушиблась сильно, и оглушило...
И правда, Лада была жива. Замутившимися от боли глазами смотрела она на мужа.
– Не плачь... Мне не больно... – прошептала через силу, и от этого у Всеслава еще сильней защипало глаза.
– Не время теперь страдать да плакать, – подал голос дед Костяш, и Всеслав, как не был убит горем, с удивленьем обернулся на этот голос. Дед стоял над ним – маленький, сухой, он в эту минуту словно вырос. Его голова закрывала звезды, глаза светились, а голос стал властным и твердым.
– Ты, бабонька, – обратился он к Раде. – Ступай в избу, ложе там приготовь, да печку раздуй. А мы, ребятушки, теперь перенести попробуем Ладу...
Федор со Всеславом с великим бережением подняли женщину. По ее враз побледневшему лицу, по широко раскрывшимся глазам, Всеслав видел – ей больно, очень больно. Но она не застонала ни разу, не пожаловалась, только крепче стискивала зубы. Гордость за нее переполнила сердце Всеслава – вот ведь – женщина, а терпит не хуже воина...
– Моей бы Радке такое терпение, – пробормотал Федор. – А то давеча ногу занозила, так залезла на печь и полдня охала да стонала. Помираю, говорит!
И Всеслав увидел – Лада улыбнулась! Приметил это и Федор, радостно дернул бровями.
– Шутку понимает, значит, жить будет! – сказал весело.
Ладу внесли в горницу, положили на кровать. Дед уже хлопотал у печи, размешивал в горшке какое-то остро пахнущее варево.
– Ты, бабонька, останься, помоги мне, – приказал Раде. – А тебе, Федя, спасибо. Теперь посмотреть мне ее надо, не расшиблась ли где?
Федор понял и вышел за порог. Но не ушел, а продолжал стоять под крыльцом, покашливая.
Дед Костяш вместе с Радой раздели Ладу. Увидев ее округлившийся живот, старый жрец оборотился к Всеславу и покачал головой.
– Ну, что ж не говорили про такое дело?
– Плохо, дед? – простонала тихонько Лада.
–Поможем, внученька, поможем, голубушка моя, – забормотал дед, сразу растеряв всю свою властность. – Неужто твой старый дед когда тебе не помогал!
Он бережно стал ощупывать все кости внучки, а Всеслав, не выдержав, выбежал из избы. Знал он, что лучше бы остаться рядом с любушкой, знал, что и ей от того было бы легче, но не мог смотреть на такое любимое, сотни раз обласканное тело, которое было теперь таким слабым и немощным. Комок жалости подступил к горлу. Всеслав обессилено опустился на ступеньку крыльца. Федор стоял неподалеку, но подходить к нему и заводить разговора не стал. Знал своим мужицким умом – не время теперь.
Через малое время Рада позвала Всеслава в избу, но не успел он войти – на пороге столкнулся с дедом Костяшом.
– Выди-ка на разговор, – шепнул ему дед, и они вместе вышли на крыльцо.
– Что? – беспокойно спросил Всеслав.
– Худо, – со вздохом отвечал дед. – Да нет, кости все вроде целы, не этого боюсь. Как бы не потерять ей дитятко...
Всеслава самого будто доской ударило. Опустился на ступеньку, обхватил голову руками, закачался из стороны в сторону...
– Ну, ну, – утешал его дед. – Погоди горевать-то, пока еще ничего не подеялось. Да только видал я такие случаи... Одно тешит – Лада девка всегда крепкая была, сроду и не хворала ничем. Может, сдюжит?
Но Всеслав не слышал его, все также мерно качался из стороны в сторону.
– Ты что, парень? – всполохнулся дед. – Перун великий, хоть бы он ума от горя не лишился! Рада, дочка, принеси-ка водицы испить нашему богатырю!
Но Всеслав уже очнулся. Поднял голову, оглядел всех мутными глазами и твердо пошел в избу. Сел рядом с Ладой, взял ее руку в свою и замер. Дед Костяш поил внучку с ложки терпким питьем – Всеслав глядел и глядел на нее. Лада забылась сном – Всеслав все также сидел рядом. Только под утро стал клевать носом. Подошел дед, потряс его за плечо.
– Иди, молодец, прикорни до зари... Теперь ей твоя помощь не нужна, она долго будет спать. Такое я ей снадобье дал.
– Нет, дед, я посижу, – со вздохом отвечал Всеслав. – Когда я хворый был, она подле меня сколько ночей бессонных провела, так неужто я ради нее не потружусь!
– Не перечь... Вздремни немного, я сам рядом посижу. Ко мне, старику, сон не приходит, а тебе надобно в силах быть. Ступай!
Всеслав не надеялся сомкнуть глаз, но уснул, как мертвый. Проснулся поздним утром, а за стеной – слабый, прерывающийся голос Лады и довольное бормотание деда.
– Ладушка моя, очнулась! – вскрикнул Всеслав и с порога увидел ее бледную улыбку.
– Очнулась, да. А ты уж перетревожился?
– Наша порода крепкая, – прогудел дед Костяш. – Это я тебе сразу сказал. Цела наша голубушка, ушиблась только.
– А... дитя? – не слыша своего голоса, спросил Всеслав.
– Сберегла, сберегла! – замахал руками дед. – Миловали ее боги, сохранили ребеночка! Ну ладно, молодые, теперь и мне вздремнуть пора. Замаялся я с вами.
Дед ушел спать, а Лада и Всеслав остались вдвоем.
– Как же такое с тобой приключилось-то, милая? – спросил Всеслав, подсаживаясь на край ложа.
– Сама не знаю, – грустно вздохнула Лада. – Кормила кур, и вдруг... Верно, ветром ее снесло, или сама как-нибудь соскользнула...
– Ветром? – переспросил Всеслав. – Да что ты, Ладушка! Как могло тяжесть-то такую снести? Да и ветра почитай что не было. Разве что соскользнула?
И пред взором его предстал тот день, когда он сам, своими руками, пристраивал доску эту на крышу курятника. Теперь-то он позабыл про нее, а тогда мыслил в дело пустить – заменить одну из прогнивших, потолочных. И ведь нарочно старался – уложил так, чтоб она и с места не сдвинулась. Был, конечно, у крыши скос, так ведь не во двор, а в огород! Даже если б соскользнула она – никак не могла бы упасть на Ладу!
– А не помог ли ей кто упасть? – спросил себя громко и увидел в очах любимой не догадку, но тень догадки – словно промелькнула горькая дума и скрылась опять. Но Всеславу этого хватило.
– Ладушка! – позвал ласково, хотя ярилась и бушевала в нем душа. – Открой мне сердечко свое. На кого думаешь, скажи честно.
Лада заморгала глазами, и Всеслав увидел – слезы стоят в глубоких, как колодцы, глазах.
– Скажи! – умолял ее. Лада качала головой и молчала, но наконец не выдержала Всеславовой мольбы, уронила голову в подушку.
– Кузьма, он! – крикнула, и плечи ее дрогнули. – Он уж мне грозился.
– Как грозился?! – всполохнулся Всеслав. – Почто ж ты мне не говорила о том?
– Думала, пустые его слова... Встретил меня как-то и говорит: "Я тебе не прощу своего позора. Выставила меня перед всем народом, как дурня последнего. Прибью вот в укромном месте, и мужик твой ничего не узнает!".
– Дурно ты сделала, Лада, – нахмурился Всеслав. – Нехорошо тебя, хворую, бранить, да все равно скажу. Разве не знаешь – муж да жена одна душа? Надо было мне все сказывать, убереглись бы от напасти!
– Не попрекай меня, миленький! – Лада подняла от подушки свое бледное, заплаканное, но все равно прекрасное лицо. – Виновата я, сама чую!
– Ну да ладно, что было, того не воротишь! Только обещай мне с нынешних пор обо всем сказывать!
Лада быстро закивала головой и протянула к Всеславу руки.
Он бросился к ней, обнял, прижал к себе... В низкой горнице звонко бились их сердца.
ГЛАВА 24
Дом был отстроен целиком, и с первыми осенними холодами, как и задумывали, Всеслав с Ладой переселились туда. Тщетно звали с собой деда Костяша – уперся старик.
– В землянке-то мне теперь сподручней, – сказал грустно. – К земле привыкаю.
– Что ты такое говоришь, дедушка! – вскрикнула Лада, но дед шикнул на нее.
– Знаю, что говорю! – и уже ласково. – А вы живите, детки, живите! Буду к вам приходить, посматривать...
Лада от того погрустнела немного, но быстро забыла – несмотря на тяжесть свою, как птичка порхала по дому, работа горела у нее в руках. Всеслав улыбался ей, но душа у него была нерадостна.
С той поры, как ушибло Ладу доской, он искал Кузьму-злодея, да не нашел. В избе его жил племянник, он и сказал, мол, дядька ушел в леса на добычу, там и будет жить, в землянке. Вроде бы на всю зиму. Тогда уж у Всеслава и сомнений не осталось – не знал бы за собой Кузьма вины, не бежал бы из деревни. И начал разыскивать его, да как разыщешь? Племянник, может, и знал что, да не говорил – крепко ему Кузьма наказал. А больше нигде лиходей не показывался, боялся суда людского.
Только когда лег первый снег, удалось Всеславу выследить своего заклятого врага. Тот и правда жил в лесу, в местах самых глухих и нехоженых, промышлял, видать, охотой. А племянник и верно, знал, где он обретается. Всеслав из окна подметил, как раненько утром направился он в сторону леса, и котомочку на плечах нес.
Куда бы это ему идти? Мужичишка он мелкий, трусоватый, на охоту один не ходил никогда. А тут глянь-ка, как расхрабрился! Всеслав вскочил со скамьи и стал спешно собираться. Лада заволновалась, поглядывала на него удивленно.
– Ты куда? – спросила тихо.
Всеслав широко улыбнулся ей.
– Поохотиться, милушка. Добуду нам свежей дичинки и по зимнему лесочку пройдусь. Заморился я что-то в избе, так и совсем сиднем стану, жиру наращу...
У Лады отлегло от сердца, она опять принялась за пряжу, а Всеслав ушел.
Снег выпал ночью, и в эту раннюю пору не нашлось еще никого, кто бы потоптал его. Следы были четкими, заметными, по ним-то и пошел Всеслав, стараясь, быть незаметным. Да Степан, племянник Кузьмы, и не оглядывался – шагал, носом уткнувшись в землю.
Нечего было бояться Всеславу – он знал, что Степан слывет самым трусоватым мужиком во всей деревне. Да кабы приметил его – заплутал бы нарочно, прикинулся, что на охоту идет, и вряд ли бы вывел к логову татя...
Дивно хорош был зимний лес! Славно было бы идти по нему – да не за тем, за чем шел Всеслав! Тяжкая дума мучила его. Кузьму он убивать не хотел, хотя и стоило бы. Поучить его слегка – другое дело, так ведь он хуже затаит обиду и, чего доброго, отомстит опять. Что ж делать?
Наконец Всеслав решился не ломать себе голову и обойтись с Кузьмой, как подскажет сердце. А между тем путь, казалось, близился к концу – Степан остановился у развесистой березки, согнувшейся под грузом снега, и позвал:
– Дядька Кузьма!
Но никто не откликнулся, и он зашагал дальше. Постепенно между деревьями стал мелькать просвет, и Всеслав понял – там небольшая делянка, на которой, верно, и обосновался Кузьма, скрываясь от людей. Степан уж вышел из лесу, но Всеслав за ним не последовал. На открытом месте скорей его увидят и успеют изготовиться к отпору.
Всеслав остановился за толстым – в два обхвата – дубом и стал выглядывать оттуда. Что-то странное и недоброе показалось ему на поляне... Но еще ничего он не успел понять, когда услышал вопль Степана. Тот орал так – аж уши заложило.
Вслед за криком раздался топот и хруст сучьев. Степан пронесся мимо, чуть не задев Всеслава, но не заметив его.
– Что за оказия... – пробормотал Всеслав. Вроде, ни голоса человечьего, ни рыка звериного не слышно. Что ж могло так напугать этого недомерка?
Загадка решилась сейчас же: небольшая полянка была сплошь залита кровью. Видно было, что на ней боролись – весь снег был истоптан. А у самого входа в землянку лежал Кузьма. Всеслав даже близко подходить к нему не стал – и так было видно, что враг его мертв, и мертв уже давно. Одежда на нем была разорвана, пол-лица отъедено... Всеслав зажмурился и отвернулся. Давненько не бывал на войне, отвык от вида крови и смерти.
По следам понял, что случилось тут. Вышел из своей берлоги медведь-шатун – то ли самому не спалось, то ли подняли его незадачливые охотники. Убить не убили, разбудили только – и пошел озлобленный, голодный зверь по лесу искать себе пропитания. Вот и набрел на землянку Кузьмы... Зверь оказался сильнее бывалого охотника.
Всеслав быстро отвернулся и пошел в сторону дома. Хоть и ненавидел он Кузьму всей душой, а все ж не желал ему такой подлой смерти. Решил ничего не говорить Ладе, но, когда вернулся, понял – она уж все узнала без него.
– Кузьму-то медведь в лесу заломал! – сказала она, едва муж появился на пороге.
– Да ну? – подивился Всеслав, отряхиваясь от снега. – Насмерть?
Лада взглянула на него пристально – и опять подивился Всеслав, как хорошо жена читает у него в душе!
– А ты нешто сам туда ходил? – спросила она у него, прищурив милые глаза.
– Ходил, – нехотя отвечал Всеслав. – За племянником его пошел, хотел посмотреть, где он себе избушку поставил.
– Зачем?