- Должно быть, вы доверчивы по природе.
- Я привык иметь дело с индейцами.
- Э! И вы думаете, что слово индейца вернее слова королевского драгуна?
- Я не думал этого час тому назад.
- Гм!
Кондэ взял большую понюшку табаку, втянул, а затем смахнул кружевным платком пылинки, упавшие на его бархатный кафтан.
- Вы очень сильны, милостивый государь, - проговорил он, внимательно глядя на широкие плечи и высокую грудь молодого иностранца. - Вы, полагаю, из Канады?
- Я был там, но сам я из Нью-Йорка. Кондэ покачал головой.
- Это остров? - спросил он.
- Нет, мсье, город.
- В какой провинции?
- В Нью-Йоркской.
- Значит, главный город?
- Нет, главный город - Олбани.
- А почему вы говорите по-французски?
- Моя мать - француженка по происхождению.
- Давно ли вы в Париже?
- Сутки.
- Э! И уже начали вывешивать с балконов соотечественников вашей матери.
- Он приставал к одной девушке, мсье. Я попросил его прекратить это, тогда он обнажил шпагу и убил бы меня, не схватись я с ним. Тогда он крикнул на помощь своих людей. Чтобы держать их на почтительном расстоянии, я поклялся, что спущу его вниз головой, если солдаты сделают хоть шаг вперед. А когда я отпустил его, они опять набросились на меня, и не знаю, чем бы закончилось это дело, если б вот этот мсье не вступился за меня.
- Гм! Вы поступили превосходно. Вы молоды, но находчивы.
- Я вырос в лесу.
- Если там много таких, как вы, то моему приятелю де Фронтенаку будет немало хлопот, прежде чем ему удастся основать ту империю, о которой он мечтает. Но что все это значит, капитан Дальбер? Чем можете вы оправдаться?
- Королевским приказанием, ваша светлость.
- Э! Разве он дал вам право оскорбить девушку? Не слыхивал, чтоб Его Величество бывал слишком жесток с женщинами, - произнес Кондэ с сухим, отрывистым смехом, снова беря понюшку табаку.
- Ваша светлость, приказано применять все меры, чтобы заставить этих людей войти в лоно истинной церкви.
- Честное слово, вы страшно похожи на апостола и борца за святую веру, - воскликнул Кондэ, насмешливо смотря на грубое лицо драгуна своими блестящими черными глазами. - Уведите отсюда своих людей, капитан, и чтобы ноги вашей не было здесь.
- Но приказание короля, ваша светлость…
- Когда я увижу короля, то сообщу ему, что вместо солдат я нашел здесь разбойников. Ни слова, сударь. Вон! Позор ваш вы берете с собой, а честь останется здесь.
В одно мгновение из насмешливого, жеманного старого щеголя он превратился в сурового воина с неподвижным лицом и огненным взглядом. Дальбер отступил перед его мрачным взором и пробормотал команду. Солдаты, топая ногами и гремя саблями, вереницей начали спускаться по лестнице.
- Ваша светлость, - вымолвил старый гугенот, выступая вперед и распахивая одну из дверей, выходивших на площадку, - вы действительно явились спасителем Израиля и камнем преткновения для дерзновенных. Не удостоите ли чести отдохнуть под моей кровлей и отведать кубок вина, прежде чем идти дальше?
Кондэ поднял свои густые брови, слушая библейские выражения купца, но с вежливым поклоном принял приглашение. Войдя в комнату, он с удивлением и восхищением оглядел ее роскошное убранство. Действительно, комната с отделкой из темного блестящего дуба, полированным полом, величественным мраморным камином и прекрасною лепною работою на потолке могла бы служить украшением любого дворца.
- Моя карета ждет внизу, и мне нельзя дольше медлить, - сказал он. - Я нечасто покидаю мой замок в Шантиньи для Парижа, и только счастливая случайность дала мне сегодня возможность быть полезным почтенным людям. Когда у дома видишь вывеску в виде драгуна, висящего в воздухе вверх ногами, то трудно проехать мимо, не осведомившись о причине. Но боюсь, сударь, что пока вы останетесь гугенотом, вам не будет покоя во Франции.
- Действительно, закон слишком жесток к нам.
- И будет еще более жестоким, если правда то, что я слышал при дворе. Удивляюсь, почему вы не покинете Францию.
- Мои дела и мой долг удерживают меня здесь.
- Ну конечно, каждый знает, что для него лучше. А не целесообразнее ли склониться перед грозой?
Гугенот сделал жест ужаса.
- Ну, ну, я ведь не хотел предложить ничего обидного. А где же прекрасная мадемуазель, причина всей этой истории?
- Где Адель, Пьер? - спросил купец старого слугу, внесшего на серебряном подносе плоскую бутылку и цветные венецианские бокалы.
- Я запер ее в своей комнате, хозяин.
- Где она теперь?
- Я здесь, отец.
Молодая девушка вбежала в комнату и бросилась на шею отца.
- О, я надеюсь, что эти злые люди не обидели вас, милый папа.
- Нет, нет, дорогое дитя; мы все невредимы благодаря его светлости принцу Кондэ.
Адель подняла глаза и тотчас опустила их перед проницательным взглядом старого воина.
- Да наградит вас Бог, ваша светлость! - пробормотала она. Ее прелестное лицо зарделось от смущения. Нежный, изящный овал, большие серые глаза, волна блестящих волос, оттенявших своим темным цветом маленькие, похожие на раковины ушки, и алебастровая белизна шеи - все это привело в восторг Кондэ, в продолжение шестидесяти лет перевидавшего всех красавиц при дворах трех королей. Он с восхищением смотрел на маленькую гугенотку.
- Э, право, мадемуазель, вы заставляете меня желать скинуть с плеч этак лет сорок.
Он поклонился и вздохнул, как это было в моде во времена Бэкингема, явившегося покорить сердце Анны Австрийской, и династии кардиналов, достигшей тогда полного расцвета.
- Франции было бы тяжело потерять эти сорок лет, ваша светлость.
- Э, э! К тому же и острый язычок? Да, ваша дочь, мсье, выделилась бы своим умом и при дворе.
- Боже сохрани, ваша светлость. Она так невинна и скромна…
- Ну, это плохой комплимент двору. Наверно, мадемуазель, вам хотелось бы выезжать в большой свет, слушать приятную музыку, видеть все прекрасное и носить драгоценности, а не смотреть вечно на улицу Св. Мартина и сидеть в этом большом мрачном доме, пока не увянут розы на ваших щечках?
- Где папа, там хорошо и мне, - ответила молодая девушка, кладя обе руки на руку отца. - Я не желаю ничего более того, что имею.
- А я думаю, что тебе лучше всего уйти к себе в комнату, - строго заметил старый купец: он знал худую репутацию, установившуюся за принцем относительно женщин, несмотря на столь почтенный возраст. Кондэ приблизился к молодой девушке и даже положил свою желтую руку на ее руку. Адель поспешно отпрянула назад. Маленькие черные глаза принца вспыхнули нехорошим огоньком.
- Ну, ну! - проговорил он, когда Адель, исполняя приказание отца, поспешно направилась к двери. - Вам решительно нечего опасаться за свою голубку. По крайней мере, этот ястреб не может принести никакого вреда, как бы ни заманчива была добыча. Но я действительно вижу, что она так же хороша душой, как и наружностью, а больше этого нельзя даже сказать и про ангела. Карета ожидает меня, мсье. Доброго утра всем вам.
Он наклонил голову в громадном парике и засеменил к выходу своей изысканной, щеголеватой походкой. Из окна де Катина увидел, что он сел в раззолоченный экипаж, задерживавший их во время спешного возвращения из Версаля.
- По чести, - вымолвил он, обращаясь к молодому американцу, - конечно, мы многим обязаны принцу, но еще более вам, мсье. Вы рисковали жизнью ради моей кузины, и, если бы не ваша палка, Дальбер проткнул бы меня насквозь, воспользовавшись одержанным им успехом. Вашу руку, сударь. Подобного рода вещи не забываются.
- Да, его стоит поблагодарить, Амори! - присоединился старый гугенот, возвратившись после проводов до кареты знаменитого гостя. - Он был признан, как защитник угнетенных и помощник находящихся в нужде. Да будет над тобой благословение старца, Амос Грин. Родной сын не мог бы сделать для меня больше, чем сделал ты, чужой.
Молодой гость казался более смущенным такими выражениями благодарности, чем всеми предыдущими событиями. Кровь бросилась в его загорелое, тонко очерченное лицо, гладкое, как у ребенка, но с твердо обведенными губами и проницательным взглядом голубых глаз, говоривших о недюжинной силе воли.
- У меня за морем есть мать и две сестры, - застенчиво проговорил он.
- И ради них вы почитаете женщин?
- Мы все там уважаем их. Может быть, потому что женщин так мало. Здесь, в Старом Свете, вы не знаете, каково обходиться без них. Мне постоянно приходилось бродить вдоль озер за мехами, жить месяцами среди дикарей в вигвамах краснокожих, видеть их грязную жизнь, слушать их скверные речи, когда они на корточках, по-жабьи, сидят вокруг костров. Когда потом я возвращался в Альбани к родным и слушал, как сестры играют на клавикордах и поют, а мать рассказывает о Франции былых времен, о своем детстве и обо всем, выстраданном за правду, тогда я вполне осознал, что значит добрая женщина и как она, подобно солнцу, вызывает к жизни все лучшее и благородное в нашей душе.
- Право, дамы должны быть очень благодарны вам, мсье, вы так же красноречивы, как храбры, - проговорила Адель Катина, стоя на пороге отворенной двери и слушая его последние слова.
Он на минуту забылся, высказываясь решительно и без стеснения. При виде молодой девушки он снова покраснел и опустил глаза.
- Большую часть жизни я провел в лесах, - продолжал он, - а там приходится так мало говорить, что можно и совсем разучиться. Вот потому-то и появилось желание у отца предоставить мне возможность пожить какое-то время во Франции. Он хочет научить меня кое-чему другому, помимо охоты и торговли.
- А сколько времени вы намерены остаться в Париже? - спросил гвардеец.
- Пока за мной не приедет Эфраим Сэведж.
- А это кто?
- Капитан "Золотого Жезла".
- Это ваш корабль?
- Да, моего отца. Судно было в Бристоле, теперь находится в Руане, а затем снова поплывет в Бристоль. Когда оно вернется оттуда, Эфраим приедет за мной в Париж и увезет меня.
- А как вам нравится Париж? Молодой человек улыбнулся.
- Мне говорили еще раньше, что это очень оживленный город, и, судя по тому немногому, что мне пришлось видеть сегодня утром, я убедился целиком в справедливости мнения, что это самый оживленный город, какой мне приходилось когда-либо видеть.
- И действительно, - согласился де Катина, - вы чрезвычайно живо спустились с лестницы вчетвером; впереди вас, словно курьер, летели голландские часы, а сзади целая груда обломков. А города ведь вы все еще не видели?
- Только вчера, проездом, отыскивая этот дом. Поразительный город, но мне здесь не хватает воздуха. Вот Нью-Йорк - тоже большой город, но какая разница! Говорят, там целых три тысячи жителей и что будто бы они в состоянии выставить четыреста бойцов, только этому трудно поверить. Но там отовсюду можно видеть творение Божие - деревья, зеленую траву, блеск солнца на заливе и реках. А здесь только камень да дерево, дерево да камень. Право, вы должны быть очень крепкого сложения, если можете чувствовать себя здоровыми в таком месте.
- А нам кажется, что крепки-то должны быть вы, живущие в лесах и по рекам, - возразила молодая девушка. - Удивительно, как это вы можете находить дорогу в такой пустыне?
- Ну вот. А я удивляюсь, как вы не рискуете заблудиться среди тысяч домов. Я надеюсь, сегодня будет ясная ночь.
- Зачем это вам?
- Тогда можно увидеть звезды.
- Ведь вы не найдете в них никакой перемены.
- Этого только и нужно. Если я увижу звезды, то буду знать, по какому направлению можно попасть в этот дом. Днем-то я могу взять нож и делать мимоходом зарубки на дверях, а то трудно будет найти свой путь обратно: тут проходит столько народа.
Де Катина расхохотался.
- Ну, знаете, Париж покажется вам еще оживленнее, если вы будете отмечать свой путь зарубками на дверях, словно на деревьях в лесу. Но, может быть, на первых порах вам лучше иметь провожатого. Если у вас, дядя, в конюшне найдется пара свободных лошадей, то я смогу взять нашего друга в Версаль, где я принужден дежурить несколько дней. Там он может остаться со мной, если не побрезгует солдатским помещением, и увидит больше интересного, чем на улице Св. Мартина. Что вы на это скажете, мсье Грин?
- Буду очень рад ехать с вами, если здесь не грозит более никакая опасность.
- О, на этот счет не бойтесь, - сказал гугенот. - Распоряжение принца Кондэ будет щитом и покровом на многие дни. Я велю Пьеру оседлать вам лошадей.
- А я воспользуюсь коротким временем, оставшимся в моем распоряжении, - произнес гвардеец, подходя к окну, где ожидала его Адель.
VII
НОВЫЙ И СТАРЫЙ СВЕТ
Молодой американец был вскоре готов отправиться в путь, но де Катина медлил до последней минуты. Когда наконец он отошел от любимой девушки, то поправил свой галстук, смахнул пыль с блестящего мундира и окинул критическим взглядом темную одежду спутника.
- Где вы покупали это платье? - спросил он.
- В Нью-Йорке, перед отъездом.
- Гм! Сукно недурное, темный цвет в моде, но покрой необычен для наших глаз.
- Я знаю только, что мне было бы куда удобнее в моей охотничьей куртке и штиблетах.
- А шляпа… У нас здесь не носят таких плоских полей. Посмотрим, нельзя ли изменить фасон.
Он взял шляпу и, загнув один край, прикрепил его к тулье золотой булавкой, вынутой из собственной манишки.
- Ну, теперь она приняла совершенно военный вид и пригодилась бы любому из королевских мушкетеров, - смеясь, проговорил он. - Штаны из черного сукна и шелка ничего себе, но отчего у вас нет шпаги?
- Я беру с собой ружье, выезжая из дома.
- Mon Dieu, да вас схватят, как бандита.
- У меня имеется и нож.
- Еще того хуже. Видно, придется обойтись без шпаги и, пожалуй, без ружья. Позвольте мне перевязать вам галстук, вот так. Ну а теперь, если у вас есть намерение проскакать десять миль, то я к вашим услугам.
Действительно, молодые люди, проезжавшие вместе верхом по узким и многолюдным улицам Парижа, представляли собою странный контраст. Де Катина, старше на пять лет, с тонкими и мелкими чертами лица, остро закрученными усами, небольшой, но стройной и изящной фигурой в блестящей одежде, казался олицетворением нации, к которой принадлежал.
Его спутник, высокого роста, сильного сложения, поворачивавший свое смелое и в то же время задумчивое лицо то в одну, то в другую сторону, с живостью наблюдая окружавшую его странную, новую жизнь, олицетворял в свою очередь образчик типа, правда, еще незаконченного, но носившего все задатки стать избранным. Коротко остриженные желтые волосы, голубые глаза и грузное тело указывали на то, что в жилах его текло больше отцовской крови, чем материнской. Даже темная одежда с поясом, без шпаги, если и не ласкала глаз, то говорила о принадлежности ее владельца к той удивительной породе людей, упорнейшие битвы и блестящие победы которых подчиняли себе природу как на морях, так и на обширнейших пространствах суши.
- Что это за большое здание? - спросил он, когда всадники выехали на площадь.
- Это - Лувр, один из дворцов короля.
- И он там?
- Нет, король живет в Версале.
- Как? Подумать только, у одного человека два таких дома!
- Два? Гораздо больше - и в Сен-Жермен, и Марли, и Фонтенебло, и Колоньи.
- А зачем ему столько? Ведь человек может жить всякий раз только в одном доме.
- Да, но он зато в состоянии поехать в тот или другой, как ему вздумается.
- Это восхитительное здание. В Монреале я видел семинарию св. Сульпиция и считал, что лучше этого дома ничего и быть не может на свете. Но что тот в сравнении с этим!
- Как, вы бывали в Монреале? Значит, вы видели крепость?
- Да, и госпиталь, и ряд деревянных домов, и большую мельницу, окруженную стеной с востока. Но вы-то разве знаете Монреаль?
- Я служил в тамошнем полку; побывал и в Квебеке. Да, друг мой, в Париже и кроме вас найдутся люди, жившие в лесах. Даю вам слово, что в продолжение полугода я носил мокасины, кожаную куртку и меховую шапку с орлиным пером и ничего не имею против надеть их снова.
Глаза Амоса Грина засветились восторгом, когда он узнал, что между ним и его спутником оказалось столько общего. Он стал осыпать де Катина вопросами, пока новые друзья не переехали через реку и не достигли юго-западных ворот города. Вдоль рва и стены виднелись длинные ряды солдат, занятых ученьем.
- Кто эти люди? - спросил Грин, с любопытством смотря на них.
- Это солдаты короля.
- А зачем их так много? Разве ожидают неприятеля?
- Нет, мы со всеми в мире.
- В мире. Так к чему же собраны они?
- Чтобы быть готовыми к войне.
Молодой человек с изумлением покачал головой.
- Да ведь они могли бы приготовиться и дома. В нашей стране у каждого в углу, у камина, стоит наготове мушкет, благодаря чему не надо тратить время, когда на дворе мир.
- Наш король очень могуществен и имеет немало врагов.
- А кто же нажил их?
- Ну, разумеется, он же - монарх.
- Так не лучше бы вам было обойтись без него? Гвардеец с отчаянием пожал плечами.
- Так мы с вами как раз попадем в Бастилию или в Венсенскую тюрьму, - предостерег он. - Знайте, что король нажил этих врагов, расширяя свое государство. Всего пять лет тому назад он подписал мир в Нимведене, по которому отнял шестнадцать крепостей у испанских Нидерландов. Потом он наложил руку на Страсбург и Люксембург и наказал генуэзцев, так что нашлось бы много охотников напасть на Францию, окажись она чуточку послабее.
- А почему он сделал все это?
- Из-за своего величия и ради славы Франции.
Чужестранец некоторое время обдумывал эти слова, пока путешественники ехали меж высоких тонких тополей, бросавших тень на залитую солнцем дорогу.
- Жил некогда в Шенектэди один великий человек, - наконец проговорил он. - Люди там простые и доверчиво относятся друг к другу. Но после того, как между ними появился этот субъект, у них вдруг пропали некоторые из вещей: у одного бобровая шкура, у другого мешок жинсенга, у третьего кожаный пояс. Наконец, у старого Пета Хендрикса исчез трехгодовалый бурый жеребец. Тогда стали повсюду разыскивать пропажу и нашли все в хлеву нового переселенца. Вот мы - я и еще несколько других - взяли да и повесили его на дереве, не раздумывая о том, что он человек великий.
Де Катина бросил на своего спутника гневный взгляд.
- Ваша притча не очень-то вежлива, мой друг! - проговорил он. - Если желаете мирно путешествовать со мной, то попридержите несколько ваш язык.
- Я не хотел оскорбить вас, да, может быть, я и ошибаюсь, - ответил американец, - но я говорю то, что мне кажется правильным, а это право свободного человека.
Лицо де Катина прояснилось при виде серьезного взгляда устремленных на него голубых глаз.
- Боже мой, - произнес он, - во что превратился бы двор, если бы каждый говорил все, что он думал. Но, Господи помилуй, что такое случилось?
Его спутник спрыгнул с лошади и, наклонясь над землей, пристально разглядывал пыль, покрывавшую дорогу. Потом быстрыми неслышными шагами он зигзагами прошел по дороге, перебежал по заросшей травой насыпи и остановился у отверстия в изгороди. Ноздри у него раздувались, глаза горели, лицо пылало от волнения.