Видя, какой яростью светятся черные глаза княжича, Кий понял, что пощады ему не ждать, а потому решил не скрывать того, что знал. Что будет, то будет! Главное - вывести братоубийцу на чистую воду, чтобы родовичи знали, кого им враги прочат в князья. Поэтому громко сказал:
- За князя никто из нас не может тебя признать, потому что мы же на вече выбирали воеводой Радогаста!
- Радогаст погиб! - воскликнул Черный Вепрь.
- Ты видел?
- Я только что видел его мертвого!
- А как он погиб? Ты знаешь?
- В бою, конечно. Как же иначе?
- Нет, Черный Вепрь, он погиб от руки твоей! Пусть все знают, что ты выстрелил в спину своему брату!
- Это ложь! - воскликнул Черный Вепрь. - Ты наговариваешь на меня, потому что не можешь простить мне того, что я твою девушку взял себе в жены!
- Нет, не ложь! Воевода Радогаст узнал стрелу, которая поразила его! Это была твоя стрела, Вепрь!.. А что ты украл, яко тать, мою жену и где-то здесь спрятал, это правда!
Пленники возмущенно загомонили, зашумели. Раздались возгласы:
- Ублюдок! Злой дух!
- Мы не признаем тебя за князя! - Кровавый оборотень!
- Братоубивец!
- Не годен еси княжить над нами!
Каган Ернак молчал, только переводил взгляд с пленника на пленника. А Черный Вепрь посерел на виду у всех, задергался, словно от падучей. Глаза блеснули неистовым огнем. Десница выхватила меч, а из судорожно раскрытого рта вырвался дикий крик:
- Я убью тебя!
Это произошло так неожиданно и быстро, что никто не успел и глазом моргнуть. Черный Вепрь занес над головой меч, ударил изо всех сил ногами коня - и ринулся вперед с такой яростью, словно хотел одним махом положить всех пленников.
А еще быстрее из уст кагана слетело какое-то слово - и наперерез полянскому княжичу метнулся Крэк, схватил за повод его коня.
- Назад, Черный Вепрь! - прогремел голос кагана. - Ты забыл о присутствии своего владыки!.. А стоит всегда помнить об этом!
Черный Вепрь сразу сник, рука с мечом опустилась. Он действительно в гневе забыл обо всем: и о своем княжеском достоинстве, и о сотнях глаз, которые следили за каждым его словом и жестом, даже о присутствии верховного правителя гуннов.
- Прости меня, дяденька, - прошептал он, кланяясь и уезжая назад. - Не сдержался я из-за того лживого раба! Он заслужил смерти!..
- Бесспорно, он заслужил смерти, - согласился Ернак и, подумав, добавил: - Как и все остальные, кто не хочет признать тебя князем… Но отрубить мечом голову - то слишком легкая смерть для врага!.. Мне кажется, наказать его следует другим способом. Чтобы и сам почувствовал, что умирает, и чтобы другие, невежды, глядя на его мучения и убеждения, стали умнее!
- Как же? - спросил Черный Вепрь, немного приходя в сознание.
- Как? - каган на мгновение задумался, а затем, остановив тяжелый взгляд на Кие, сказал: - Завтра ты будешь сжигать своего умершего отца, князя Божедара… Я позволяю вместе с ним похоронить и его сына Радогаста, погибшего в бою… Вот и принеси этого непокорного пленника богам в жертву! Спали его живьем!
Плечи Черного Вепря разпрямились.
- Спасибо, каган! Я так и сделаю!
- А тех, кто не признает тебя князем, я продам ромеям в рабство!.. Так надо учить непокорных! Огнем и мечом!
Ернак тронул коня, и большая группа гуннских вельмож и воинов, которые сопровождали его, последовали за ним.
* * *
Небо густо затянулось тучами, и на землю упал темный теплый вечер. Ни луны, ни звезд. Только от далеких гуннских очагов доносился красноватый отсвет, и в его лучах все казалось неясным, призрачным - и пленники, и часовые, и деревья, и кусты на опушке.
Кий стоял, опершись на жердь, и всматривался в темноту. Затекли туго скрученные сыромятным ремнем руки. В гуннском стане звучали песнопения и крики победителей. С луга доносилось ржание лошадей. Иногда слышался мучительный стон раненого полянского воина, который, всеми забытый, лежал где-то в поле, и тревожил сердце печальный крик ночной птицы.
Из головы не выходили слова кагана: "Сжечь заживо!" Кий ярко представлял, как это будет. Его свяжут и положат на кучу дров рядом с князем Божедаром и княжичем Радогастом. Потом разведут костер. Огонь будет подбираться медленно, кусать за бока, за ноги, за голову, чтобы затем своим неумолимым оранжевым пламенем обхватить все тело и сожрать до основания. Бр-р-р!..
А Черный Вепрь будет стоять поодаль и злорадствовать над его нечеловеческими муками.
Кию стало грустно. Неужели конец? Неужели оборвется и упадет в неизвестность заря его жизни? И не увидит он больше ни своего отца, ни братьев, ни Цветанки?…
При упоминании Цветанки у него защемило под сердцем. Бедная девушка! Теперь она останется беззащитной одна-одинешенька на всем белом свете! Ибо что может сделать отрок Боривой? Ничего… И будет она прозябать душой у немилого, противного мужа - Черного Вепря, пока боги не смилуются над ней и не заберут к себе.
Кончился долгий летний вечер. Наступила ночь. Стали угасать далекие гуннские очаги. А мысли в голове Кия скачут, как серые волки по полю, и не дают ему покоя, не позволяют сомкнуть глаз.
Завтра его не станет. Душа переселится в зверя или в какое-нибудь дерево в лесу, а тело сгорит - не останется и следа!.. Но племя останется. И пойдет Черный Вепрь вместе с Ернаком подчинять его своей власти. Хлынет с ордой на Поросье, на Росаву, на Роставицу, на Хоробру и Красную, мечом и огнем начнет покорять полянские рода. И никто из родовичей - ни воины, ни старейшины - не ведают страшной силы гуннского клина. А если и знают со старых времен - ну, хотя бы отец, - то сумеет ли противопоставить ему нечто такое, обо что тот клин разбился бы?
Он сам тоже не уверен, что сумел найти надежный способ избежать разгрома от гуннской конной атаки, но это неясно, туманно уже мерещится ему, бродит в его воображении. С того момента, когда он увидел орду, что стремительно, неудержимо, с неистовым криком и топотом копыт мчалась на полян, с того момента, как клин, без особых усилий и без значительных потерь вошел в полянские ряды, как нож в живое тело, и рассек их пополам, с того момента в его голову запала мысль - как же избежать разгрома, как спастись, как не допустить, чтобы враг рассек пополам полянское войско? Что могло бы сдержать стремительную атаку гуннской конницы?
Он еще и еще раз возвращался к той страшной минуте, когда услышал громовой удар и увидел, как гунны в одночасье потоптали пеших полянских воинов, разбили их щиты, поломали копья и, не дав опомниться, врезались глубоко в тыл и начали общее уничтожение.
Как остановить гуннов?
Выстроить своих воинов не в два, а в четыре, шесть или десять рядов? Дать переднему ряду, кроме щитов, длинные и крепкие жерди, о которые грудью ударятся и остановятся гуннские лошади?
Но поможет ли это?
Бесспорно, несколько десятков вражеских всадников упадут вниз и вместе с лошадьми будут растоптаны. Но от удара, от сильного нажима упадут и полянские воины вместе со своими жердями. И гуннский клин беспрепятственно перемахнет через них, врежется в задние, ничем не защищенные ряды и сомнет их тоже.
Дать жердями колоть рядам? А кто же тогда будет стрелять из луков? Кто колоть копьями? Кто, наконец, поражать врагов и их коней мечами?
Хорошо бы противопоставить гуннскому клину свой, полянский клин и свою конницу, как это сделал король Ардарик в бою на реке Недви. Но где ее взять? Поляне, как и все родственные им племена, издавна привыкли сражаться в пешем строю. У них, по сравнению с гуннами, даже лошадей мало, - они же не кочевники, у которых целые косяки лошадей и которые без лошадей вообще жить не могут. Лошади поставляют им свежее мясо, переносят из края в край безбрежной, как море, степи, дают кожу для обуви и других потребностей и, наконец, представляют собой мощную боевую силу.
Не раз и не два у Кия в воображении появлялось перегороженное полянскими щитами поле, и на них, на те округлые щиты, мчатся, потрясая воздух громовыми кликами, гуннские всадники. Построеные одни за другими рядами, в сто, а может, и тысячу рядов, они ужасали своим количеством, стремительностью атаки и напористостью.
Какая же стена, какая сила может остановить их?
В чистом поле, в степи такой силы не найти. Ни скал там каменных, ни круч неприступных, ни лесных оврагов и чащ…
Лес!
Вот верный и надежный союзник полян! Не поле, что кормит их хлебом, что одевает в полотно, которое дает вдоволь корма волам и коровам, для лошадей и овец, а лес, которого тоже вдоволь в полянской земле - и чем дальше на север от Роси, тем больше! Разве сможет гуннского конница проникнуть глубоко в лес, где полянские воины, прикрытые деревьями и кустарниками, будут иметь преимущество? А если выстроить войско в боевой отряд на опушке, перед самой стеной густого леса, где не только всаднику, но и пешему нелегко пробраться, и посмеют ли тогда гунны использовать свой боевой клин? И не разобьется ли он, не расплющится ли о стену леса, как костяной, бронзовый или даже железный наконечник стрелы от удара о гранитную скалу?…
Над землей стояла томная ночная духота. Как перед грозой. Где-то далеко, за Днепром, мелькали кровавые всполохи и глухо отзывался басовитым голосом бог грома и молнии Перун. И здесь, на кровавом поле битвы, до настоящей грозы не дошло. Медленно угасали костры в гуннском лагере и стихал человеческий гомон. Притаился в тревожном ожидании Родень. Перестали хрупать луговую траву лошади. Даже гуннские часовые, стоящие на страже пленников, перестали перекликаться и погрузились в свои сокровенные мысли или воспоминания, а может, и в сон.
Кий вздрогнул от резкого крика филина. В том крике было что-то такое, что заставило его насторожиться и пристальнее вглянуться в темноту. Кто там? Неужели Хорев? Ведь крик филина был издавна условным ночным сигналом русов!
Кий пошевелил пальцами рук, что затекли от плотной сыромятной кожи, навострил уши и уставился в таинственную темноту душной ночи.
Что там?
Слышно - храпит под деревом гуннский дозорный, все тише и жалобнее стонет покинутый всеми раненный, чирикает-распевает в пахучем зелье неутомимый сверчок и задумчиво шелестят над головой листья старого тополя.
Это - если прислушиваться. А если нет - то все звуки сливаются в один неясный, неразборчивый легкий шум, имя которому - ночная тишина…
И вдруг эту тишину нарушил короткий свист стрелы - Цвик!
Часовой, сидевший под деревом, глухо вскрикнул, наклонился и медленно упал на землю. Его напарник проснувшийся и, заподозрив что-то неладное, быстро направился к нему.
И тут снова раздался короткий свист - Цвик, Цвик!
Гунн взмахнул руками, пошатнулся и, не выдавив из себя ни звука, провалился в черную тьму, наступившую после зарницы.
Кий обрадовался - это, бесспорно, Хорев с Боривоем! Он наклонился немного вперед и негромко подал о себе весть:
- Пугу! Пугу!
С ночного мрака вынырнули две фигуры.
- Кий!
- Я здесь, - отозвался Кий.
К нему приблизились Хорев и Боривой.
- Скорее бежим! - Шепнул Хорев, разрезая ножом сыромятную кожу на руках брата. - Пока гунны не всполошились!
Кий размял затекшие запястья.
- Постой! Освободим других! - И он, разрезал путы на руках своего соседа, шепнул ему: - Друг, пусти нож по кругу - и пусть все убегают в лес!
Красное корзно
Кий мчался к Каменному острову, не жалея коня. Гнал вовсю, чтобы сообщить русам и соседним полянским родам о поражении, о гибели воеводы Радогаста и позорную измену княжича Черного Вепря.
В каждом селении, в каждом поселке, которые попадались ему по пути, поднимал тревогу. Тех, кто мог держать в руках оружие, направлял к Каменному острову, а всем остальным советовал забирать скот, лошадей, овец, одежду, зерно и бежать в леса, в верховья Росавы или на Стугну. Или и дальше.
- Не теряйте время! - напутствовал он. - Поднимайте весь род - и отправляйтесь, пока не поздно!
И снова спешил, не давая ни себе, ни коню передышки. Оглядываясь, видел, как за ним, по всему Поросью, задымили густые дымы. Полянские роды оповещали друг друга о смертельной опасности.
В Каменный остров он приехал под вечер. Здесь уже собрались вооруженные дружины, встали на берегах реки и на лесных полянах. Уведомленые Грозой и Братаном ближние роды прибыли заранее, другие подходили. Наутро ждали проживающих на Росьци, Красной и Стугне.
У Свитовидовой скалы Тур собрал вече лучших мужей. Старейшины уселись вокруг требища на каменных глыбах, на пеньках, а то и просто на земле. В белых вышитых сорочках, в холщовых штанах, заправленных в сапоги или подвязанных у лодыжек шнурками, если хозяин был обут в лапти, они напоминали стаю белых гусей, покоящихся на солнышке. На каждом - кожаный пояс с подвесками, украшенными бронзовыми или серебряными бляшками. На головах - соломенные шляпы… Если бы не мечи на боках, то можно было бы подумать, что они собрались после работы, чтобы перекинуться словом или шуткой.
Увидев сына, Тур бросился ему навстречу - обнял.
- Слава богам! Ты уже здесь?… А Цветанка? Хорев? Боривой?
- Хорев и Боривой остались там, потому что мы не успели разыскать девушку… Так, может, им повезет это сделать.
- А гунны?
- Разгромили Радогаста и идут сюда…
Кий рассказал старейшинам обо всем, что видел и пережил сам.
Старейшины заволновались, вскочили, возмущенно зашумели, их особенно поразило то, что младший княжич собственноручно убил брата и переметнулся на сторону врага.
- Предатель!
- Мерзкий пес!
- Самозванец!
- Мы никогда не признаем его князем!
Тур поднял руку. Гул затих. Те, кто встал, сели опять. Один Кий остался стоять перед отцом.
- Какие же намерения Ернака? - спросил Тур. - Покорить наше племя? Захватить нашу землю?
- Да… Еще на этой неделе, завтра или послезавтра, Ернак будет здесь! - ответил Кий.
- Какая у него сила?
- Безмерная! Гуннов - как саранчи!.. Но сила их не в том, что их много… Нас тоже не меньше, если собрать всех. А может, еще больше… Сила их в коннице, которая идет в бой густо, острым клином и легко прорывает ряды нашего войска…
И Кий рассказал, как атакуют гунны.
- Помню, так нападали они и раньше, при Аттиле, - вставил слово Тур. - Клином проламывали войско противника, заходили в тыл, а потом уничтожали…
- Как же обороняться от них, отец? - спросил Кий, надеясь услышать ответ на свои жгучие думы и сомнения, которые мучили его последние дни. - Неужели никто ничего не мог противопоставить им?
- Не знаю, как обороняться… Лишь один ромейский вождь Аэций победил Аттилу в открытом бою в поле. И я думаю, победил тем, что знал, как воюют гунны. Помню, на Каталонских полях в Галлии, куда я молодым воином ходил с князем Божедаром, Аэций выстроил свои войска на высотах так плотно и глубоко, что гуннский клин, идя с низин и поэтому не набрав нужного разгона, застрял в них, и Аттила уже ничего на смог сделать - отступил. Но у Аэция было воинов не меньше, чем у Аттилы, а главное, много конницы… Так же поступил Ардарик и тоже победил… В других же боях "отец гуннов" все сметал впереди, кроме разве укрепленных городов и каменных крепостей, которых гуннская конница не умела и не хотела брать, предпочитая выжидание, пока осажденные, которых душил голод и мор, не сдавались на милость победителя. И немало было и таких городов и крепостей, которых Аттила взять не мог…
Кий ловил каждое отцовское слово.
- Значит, против гуннов - конница или города? И ничего другого придумать нельзя?… Но у нас - ни конницы, ни городов! Что же делать?
Тур молчал. Старейшины тоже молчали. Сидели кружком насупленные, озабоченные. Речь шла о судьбе племени - не каждый смел взять на свои плечи такую ответственность. Ждали слова смелого, мудрого.
Кий, молодой, менее опытный, чем другие, не сдержался опять:
- Старейшины, если у нас нет или почти нет конницы и городов, за стенами которых мы могли бы отсидеться, то остается одно - отступать, пока не поздно. Отступать на север, в непроходимые леса, как это некогда делали наши деды и прадеды. А там объединимся с другими племенами нашего языка и…
Здесь вскочил старейшина Волчий Хвост. Лысый, борода - лопатой, глаза свирепо вытаращенные.
- Как? Бежать? Бросать все: и поля, и луга, и борти, и села, и всяческое благо? Кий думаешь, что говоришь?
Старейшина был еще не старый человек и могучий, как дуб. Высокий, широкоплечий, руки - как лопаты, а шея - хоть ободья на ней гни! О таком говорят, что он одной рукой воловьи рога свернет… Его лысая как ствол голова возвышалась над плечами, как гигантская свекла, и, обожженная солнцем, сверкала и отливала красной медью.
- Старейшина Волчий Хвост хочет драться! Это похвально! - сказал Кий спокойно. - Я тоже хочу драться!.. Только - как? Может, Волчий Хвост скажет?
Волчий Хвост повернул к нему густую, косматую, бороду и длинный нос. В глазах - смятение. Кий был не слабее его, но молодой, стройный, ловкий.
- Как? - старейшина долго думал. Потом сказал: - А как бьют врага?… Встретим, остановим - и навалимся всей силой! Как же иначе? Если убегать - не побьешь!
- Так советовал и Радогаст…
- У него было мало воинов, - всего три или четыре рода. А мы соберем почти все племя!.. И не пытайся, отрок, посеять в наших сердцах зерна сомнения и неверия! - рассердился Волчий Хвост. - Твое дело маленькое: известил - и сядь! А мы будем думать!
- Да, да, - закивали головами старейшины родов. - Надо подумать и выбрать воеводу или князя! Вместо умершего Божедара… Надо подумать и о том, как и где встретить гуннов!
- Давайте думать, - согласился Тур. - Кто скажет? Снова вскочил Волчий Хвост.
- Мое мнение - собрать весь полянский полк, найти ровную местность и встать вместе, чтобы преградить путь Ернаку! Сила у нас немалая, и боги помогут нам!
- Согласен, согласен! - закричали старейшины. - Собрать всех, кто способен держать копье в руках!
- А если мы не остановим гуннов? Что тогда? - спросил Кий. - Мы поляжем, а жены, дети, старики?…
Волчий Хвост снова выпятил вперед бороду.
- Что ты придумал - говори! Может, бежать всем?
- Не убегать, а отступать! И женщинам, и детям, и старикам - всем! - ответил Кий. - Сегодня. Немедленно! Ибо потом будет поздно!.. Отступать в леса - на северную окраину полянской земли! А если и там невмоготу будет, то еще дальше - в землю древлянскую, а то и за Днепр… А войску нашему, мне кажется, не следует ввязываться в открытый бой, где гунны будут иметь преимущество, а нужно тоже отступить в леса и из засад нападать на одиночные гуннские отряды.
Полк - народ, племя, ополчение.
- И гунны перережут нас поодиночке, как кобчик цыплят! - рассердился Волчий Хвост. - Против силы нужна сила!
- Еще бы! Еще бы! - Закивали головами старейшины. Однако Кий не сдавался.