Княгиня ойкнула и отвернулась. Кий почувствовал, как у него в руках встрепенулось, напряглось и замерло княжеское тело. Из раны пошла кровь.
- О, боже! - прошептал побледневшими устами князь Добромир.
Волхв ни на что не обращал внимания. Быстро подковырнул и вытянул небольшой наконечник гуннской стрелы.
- Есть! - и бросил в печь.
Тем временем Лыбедь принесла теплой воды и кусок отбеленного на солнце полотна. Волхв обмыл раны на груди и на ноге, смазал светло-коричневой мазью, которую зачерпывал из горшка просто пальцем, а потом туго перевязал их.
После этого еще немного пробормотав какие-то свои заклинания, во второй раз обкурил князя дымом благоухающего зелья и начал складывать свою знахарскую утварь в сумку.
На улице Кий спросил:
- Выздоровеет князь? Помогут ему твои лекарства, волхв?
- Не каждому мои лекарства могут помочь - ответил старик и, оглянувшись, умерил голос:- Не мази исцеляют, а боги! А они отвернулись от улицкого князя. Душа его уже готовится оставить тело и переселиться к предкам…
- И никакой надежды?
- Надо жертвой задобрить Световида… Тогда возможно…
Старый Ракша смолк и повернул в свою сторону, а Кий, потрясенный словами колдуна, остался стоять на месте. К нему подошла Цветанка, спросила тихо:
- Он умер?
У нее в глазах стояли слезы.
- Нет, живой.
Кию не хватило духа сказать девушке, что надежда на выздоровление князя совсем мала, если она вообще есть, и он смолк. Смотрел, как еще больше побледнело девичье лицо, а в глубоких темных зрачках затаился страх.
- Слышит мое сердце - умрет - прошептала Цветанка и заплакала.
Она стояла перед ним, уставшая тяжелой, опасной дорогой, разбитая горем. Руки и ноги в крови, поцарапаны колючими кустами и бурьяном, которых вдоволь росло по степному бездорожью. Густые косы спутались на голове, рубашка в нескольких местах разорвана.
- Не плачь, - Кий дотронулся до ее плеча. - Сегодня отнесем богам жертву, чтобы защитили его. А если случится хуже всего, ты не останешься одинокой. Мой род не даст тебе погибнуть. Я возьму тебя в жены, буду защищать тебя. Щек и Хорев будут помогать. Сестрица Лыбедь будет заботиться о тебе. Не плачь!
Девушка заплакала еще сильнее. Кий растерялся. Подошла Лыбедь.
- Чего она?
- Из-за отца убивается… Из-за князя, - и юноша, обрадовавшись приходу сестры, сказал:- Возьми ее, Лыбедко, искупай, переодень в чистую одежду, приголубь. Ну, сама знаешь, что нужно. Присмотри, как за родной… Иди!
* * *
Разговор Тура с Крэком не дал ничего нового. Тех несколько слов, которые еще остались в памяти старейшины от молодых лет, когда ему приходилось встречаться с гуннами, явно не хватало, чтобы понять что-либо. К тому же Крэк тоже не проявил ни малейшего желания понять, о чем его спрашивали. Сопел носом и молча смотрел из-под тяжелых век на светлоглазых молодых руссов и их сивочубого отца.
Тур плюнул в сердцах.
- Ничего не добьемся от этого чучела. Собирайте, ребята, младшую дружину! Пусть отроки садятся на коней и мчат от рода к роду от веси к веси! Пусть оповещают всех, чтобы держали наготове и копья, и луки, и мечи, и щиты, - гунны близко!. А мы сейчас принесем богам жертву, а завтра поедем к князю Божедару на Родень - отвезем пленного и расскажем об опасности.
- Ладно, отче, соберем, - ответил Кий и вернулся к Щеку. - Иди, брат, подай воинам знак тревоги! Пусть собираются у Свитовидовой скалы!
Щек тряхнул своим кудрявым чубом и, не перепутав ничего, отошел в сторону, заложил в рот четыре пальца, свистнул оглушительно. На его свист со всех сторон к нему поспешили отроки. Щек передал им приказ Кия, и они быстро помчались к окружающим поселкам.
- Сейчас будут, - сказал, вернувшись, Щек. - Ребята у меня - одна нога здесь, а вторая - там…
Тур одобрительно кивнул головой:
- А теперь вознесем жертву Свитовиду и всем богам, чтобы добрые были к князю Добромиру и его родным, чтобы защитили его от смерти, а всех нас - от кровожадных гуннов… Хорев, возьми в загоне овечку - принеси к жертвеннику! А между тем и младшая дружина соберется к Свитовидовой скале…
Хорев быстро пошел к загону, сплетенному из лозы и хвороста и обмазаному глиной. Через некоторое время он вынес оттуда на плечах молодую овечку и направился к водопаду, где среди густых зарослей виднелись серые каменные скалы.
Все пошли за ним.
Световид - высокий деревянный идол - стоял на возвышении, над скалами, откуда открывался хороший пейзаж на реку, на водопад и прибрежные леса и поля. Это был бог солнца - главный полянский бог. Ему приносили в жертву быков, коров, овец, свиней или какую-то другую домашнюю или дикую живность, а в дни беды и общего горя - также людей. Перед идолом темнел от пролитой крови круглый каменный жертвенник.
Родовичи встали перед Световидом.
Сюда уже собирались призванные Щеком воины из младшей дружины - подростки, которых Кий с братьями учил всему тому, что умели настоящие воины, их было еще не много, - только те, кто находился поблизости. Другие подходили. В белых полотняных штанах и рубашках, загорелые, вихрастые в лаптях или босые, они как-то незаметно, бесшумно выныривали из-за кустов и становились полукругом позади старших родовичей.
Старейшина снял с плеч Хорева овечку и положил на жертвенник. Наступив на нее ногой, поднял руки и громко произнес, пристально всматриваясь в желтый лик верховного божества:
- О всемогущий боже! Ты даешь всему сущему на земле свет и тепло, преодолеваешь мрак ночи и зимний холод, ты даешь жизнь людям и деревьям, зверенышам и птицам, рыбам и пресмыкающимся! Ты все можешь! Будь же милосердным, боже и защити князя Добромира от смерти, а нас - от всякой напасти! Мы принесли тебе жертву и молим, чтобы ты принял ее в знак нашей любви и почета к тебе, бог солнца и жизни!
С этими словами он вынул нож и одним ударом перерезал овечке горло. Ярко-красная кровь оросила сухие камни жертвенника.
Родовичи тоже воскликнули, простирая к идолу руки:
- Прими, боже, жертву! Защити нас от всяческой напасти, дурного глаза и злых духов!
Родовичи встали на колени - склонились в просительном поклоне перед идолом, вершителем судьбы человеческой и всего сущего на земле. И стояли так, пока жертвенная кровь не стала запекшейся и не высохла - знак того, что жертва принята.
Тем временем волхв Ракша, подняв к Световиду руки начал свой колдовской танец - все быстрее и быстрее. Седой чуб его развеялся на ветру, глаза пылали, как у человека, который накушался дурмана, а из уст срывалась молитва.
Наконец в изнеможении он опустился на колени рядом с родовичами и долго стоял так, что-то беззвучно шепча сухими, в синих прожилках губами.
Умилостививши невозмутимого идола, старейшина велел всем возвращаться назад, к веси, а сам с сыновьями и младшей дружиной отошел на край скалы, к обрыву, где клокотала вода.
Все встали вокруг.
- Чего нас призвали сюда? - спросил стройный белокурый отрок. - Только что собрался ставить мережи - как, слышу, свист. Я бросил их в воду - и бегом. Что случилось?
- Имей немного терпения, Ясень, - коротко ответил старейшина. - Вот все соберутся…
Ясень тряхнул выцветшими на солнце конопляными волосами, подстриженными под горшок, и просительно взглянул на Кия широко раскрытыми, доверчивыми, как у ребенка, глазами.
Кий улыбнулся и потрепал парня по растрепанной голове. Он любил отрока, который был одногодком Хорева, дружил с ним и, как все знали, поглядывал на Лыбедь. Даром, что на вид хрупкий. Молодой еще! Возмужает. Зато быстрый, смекалистый и ко всему способный! Никто из отроков не стреляет так метко из лука, не разведет более ловко костер в мокром осеннем лесу, не запечет пойманного в силок тетерева, как он. А пробежать без отдыха несколько поприщ, взять невидимый след и не сбиться из него - здесь Ясень всегда впереди других.
- Гунны близко, друзья! Разгромили уличей, поработили их. - сказал Кий. - Потому и собрали мы вас сюда. Не мешкайте, садитесь на коней, мчите от рода к роду - оповещайте росян об опасности! Пусть воины готовят оружие и ждут знака!. Часть из вас пойдет в степь нести сторожевую охрану.
- Когда же отправляться?
- Сразу! Медлить нельзя!
Кий обвел взглядом отроков. Хоть молодые еще, а сильные, ловкие, выносливые. Загоревшие лица, мускулистые руки, округлые крепкие плечи, густые чубы. Его дружина! Друзья! Настоящие воины уже! Самому молодому - четырнадцать лет, более старшим - Щеку, Хореву, Ясеню и всегда хмурому молчаливому Коню - по семнадцать, восемнадцать и девятнадцать. Он научил их стрелять из лука, метать копья, защищаться щитом, рубить и колоть мечом, ездить верхом, выслеживать врага и дичь, разводить летом и зимой, в дождь и в ветер костер, чтобы спечь лепешки, зажарить мясо или просушить мокрую одежду, ходить пешком от зари до зари без отдыха, а ночью - находить путь по звездам. А еще - собираться на первый призыв, переплывать реки, заговаривать кровь и перевязывать раны.
Даром, что молодые - каждый уже стоит взрослого опытного воина! А главное - преданны ему, как братья. Старейшине и князю не сделают того, что сделают по его приказу!
Все разделены на десятки, в каждом - десятник, боярин. А Щек, Хорев, Ясень и Конь - взрослые мужья, вельможи, старшие над сотнями.
Сначала была игра. Тур даже насмехался над этой затеей. Но когда увидел, как отроки метко стреляют, как бьют копьями в цель или, накрывшись овчинами спят в дождь и в снег в безлюдной степи, скоро убедился, что это далеко не игра, что они стали настоящими воинами, на которых можно положиться в трудную минуту.
Все они сейчас внимательно и преданно смотрели на Кия, ожидая приказа. И он им приказал коротко:
- Конь с тремя десятками - сторожить степь. Другие - от рода к роду с вестью о гуннах! На Росаву, на Красную, на Роську, на Стугну - вплоть до Ирпеня! Идите!
Родень
Третьего дня, в полдень, Тур с сыновьями и пленным гунном прибыли к Днепру, где впадает в него светловодная Рось, и поднялись на высокую гору, которая звалась Роднем. Около нее сидит княжеский род - родь.
С обеих сторон горы - обрывистые, почти отвесные стены яров. От Днепра - тоже. В более узком всего месте перешейка, который отделял гору от материка, - частокол и крепкие деревянные ворота. За ними - княжеская весь. А вдали - необозримые пространства левого берега, по которому на много поприщ тоже сидят полянские роды.
Был теплый солнечный день. Из Днепра веяло свежестью широких плесов, густыми ароматами камышей, осоки, ивняка и ольшаника. Из пологих, поросших темным грабом, кленами и лещиной яров несся веселый птичий щебет, а в чистом голубом небе величественно медленно парили надменные орлы.
- Как здесь красиво, отче! - воскликнул восторженно Кий. - Наш Каменный Остров всем нам нравится, а здесь еще лучше! Почему, отче, ты не поселился на берегу этой величественной реки? Почему твой брат, а наш дядя, Межамир, - на Днепре, а ты - на Роси?
Тур улыбнулся в бороду.
- И у нас не плохо. А когда бы собрать все хорошие места, что я перевидел за свою долгую жизнь, и сказать - выбери лучше всего, то я заколебался б. Так много их было! И на Дунае, и на крутобережном Рейне, и на тихой галльской реке Сене и в теплой солнечной Италии. Где только в молодости меня с князем Божедаром не носило!.. А вернулся таки на свою родную Рось - и не сожалею.
С этими словами он застучал копьем в ворота. Из-за них послышался старческий голос:
- Кто там? Князь Божедар отдыхает.
- Отворяй, Лось! Из Каменного Острова мы! Тура помнишь?
- Тура? Как не помнить!.. Полсвета обошли вместе!.. Каким ветром принесло тебя сюда, друже?… Заезжай!
Скрипнул деревянный засов - и ворота отворились. Высокий, седой, но крепкий еще на вид сторож широко раскинул руки.
- Туре! Друже! Ты так же молод, как и раньше! И годы тебя не берут. Только побелел еще больше.
Всадники спешились и зашли на двор.
Старые друзья расцеловались. Оказалось, что они не виделись несколько лет, и теперь с удивлением и радостью рассматривали друг друга.
- А это твои сыновья?
- Да, Лосю.
- Хорошие отроки. А это что за кикимора? - показал на пленного, который со связанными руками сидел на коне. - Неужели гунн?
- Самый настоящий.
- И откуда он здесь взялся?
- В степи опять объявились.
- С этим и к князю?
- Да, чтобы беды не было.
- Князь отдыхает, будить не буду. Позову вам княжичей, - сказал старый сторож и поковылял к одной из хат, которые стояли на круче. - А вы здесь располагайтесь.
От укрытий для скота прибежало несколько отроков - забрали коней и, поставив к коновязи, положили им по охапке травы, а в жолоб насыпали по полведерка овса.
Кий с братьями впервые приехал на Родень и теперь с интересом рассматривал все вокруг.
Здесь, как и на Каменном Острове, стояли десять или пятнадцать хат, обмазаных глиной и покрытых соломой. Среди них выделялись размером хоромы князя Божедара. Они были более просторные, более высокие, с хорошим крыльцом и большими, более круглыми окошками, которые, однако, как и везде, закрывались тряпочными затычками.
Над яром - строения для скота, коней и других домашних животных, а также клети-каморки. В этих строениях сейчас было пусто - и кони, и коровы, и свиньи, и овцы паслись на лугу. А каморки закрыты - в них хранилось княжеское добро, которое ему привозили, платя дань из ближних и далеких родов, - хлеб, мед, меха; полотна, овчины.
Из княжеских хором в сопровождении сторожа Лося вышло двое мужей. Один имел лет тридцать и был высок, рус, с подстриженной кудрявой бородкой. А второй - молодой, не старше Кия. Но было в нем что-то такое, что сразу привлекало к себе внимание, - невысокая, но крепкая фигура, черный плотный чуб, широкое смугловатое лицо с выступающими скулами и быстрые, пылкие, словно огонь, черные глаза, такие необычные для светлоглазых полян. Они так и впились в приезжих.
Старший издалека узнал Тура.
- Старейшина? Здоровый будь!.. Что привело тебя сюда? Ведь время княжеской дани еще не наступило!
Тур поздоровался - сначала со старшим, потом - с младшим.
- Здоровый будь, княжич Радогаст! Приветствую тебя, княжич Черный Вепрь!. Не дань привез я с сыновьями, а черное известие - гунны идут! Надо с князем поговорить. И пленного вот привезли!
Княжичи переглянулись, и Радогаст сказал:
- Пошли!
Они направились к княжеской хате.
Неширокие темные сени разделяли ее пополам. По левую руку - вытесаные топором липовые двери, по правую руку - такие же вторые. Радогаст завернул налево, а Черный Вепрь повел гостей направо. Там повытыкал окошки - и сквозь них внутрь брызнули яркие солнечные лучи.
Они осветили достаточно большое помещение, обмазанное белой глиной. Пол - деревянный, гладкий застеленный рогозой, аиром и свежей луговой травой. Под стенами - широкие скамьи, покрытые красочными покрывалами. На середине - такой же тесаный стол, под ромейскою скатертью. На стенах - оружие: луки, колчаны со стрелами, мечи, копья, боевые топоры, дубовая гуннская булава, два щита - один небольшой, круглый, обитый медной бляхою, второй - больше, вытянутый сплетен из лозы и обтянут сухой бычьей шкурой.
Не садились - ждали князя. Черный Вепрь встал около стола и молча рассматривал гостей. Молчал и старейшина Тур, уставший от неблизкой дорогой. Застыли в неподвижности его сыновья. А пленный сгорбился в углу и сквозь узенькие щелочки глаз бросал быстрые взгляды на полянских вельмож.
Из сеней послышалось глухое покашливание. Скрипнули двери - и в горницу вступил князь Божедар, когда-то, видно, крепкое, широкоплечее, высокое человечище, а теперь - костлявый, согнутый, истощенный болезнью дедушка в накинутом на плечи красном княжеском корзно. Радогаст поддерживал его под руку.
Князь прищурился от яркого света.
- Так кто, говоришь, прибыл? Старейшина Тур? - он подслеповато повел своими выцветшими глазами. Потом, опознав старейшину рода руссов, радостно воскликнул: - Но и действительно - Тур!. Вот не ждал!.. Здоровый будь, болярин! Каким путем? Что привело тебя на Родень, да еще и с такими хорошими молодцами?
Они обнялись.
- С сыновьями, князь. С сыновьями.
- С сыновьями?… Это хорошо. Спасибо, что пожаловал. Позволь - обниму тебя еще раз! Потому что, скажу тебе, все реже навещают меня бывшие друзья, с которыми полсвета обошел. Одни погибли, вторые умерли, а третьих болячки одолели, как вот меня теперь, или старость пригнула к земле…
Они обнялись опять - седой, высохший князь и такой же седой, но еще крепкий, жилистый Тур.
- Ну, садитесь - рассказывайте, с чем приехали, - опустился на скамью князь. - Что-то хорошее или плохое?
- Плохое, князь.
- Ну?
- Гунны разгромили уличей князь. Князь Добромир умирает от ран у нас на Каменном Острове.
- О!
- Гуннские всадники преследовали его с семьей вплоть до Тикича. А оттуда, как известно, недалеко и к полянским родам.
- Пусть берегут нас боги! Это действительно страшные вести!. От Тикича до Роси - рукой подать. Но, может, у них нет намерения идти на нас? Что говорит князь Добромир?
- С его слов, князь, ясно, что гунны замыслили возобновить могущество своего государства, - вмешался в разговор Кий, - и первый свой удар направили против уличей.
- Пока сыновья Аттилы ссорились между собой и колотили друг друга, чтобы занять место отца, мы сидели себе спокойно - прибавил Тур. - А теперь, когда Еллак убит в бою, Денгизих умер, Кандак засел со своим племенем в Мезии, за Дунаем, а другие разбрелись кто куда, Ернак сплотил достаточно большие силы и нападает на соседей. Видно, хочет, как и его отец Аттила, подчинить их, обложить данью, сделать своими рабами.
- Похоже, что так.
- Мы привезли пленного гунна, князь, - отроки взяли в поле, когда спасали улицкого князя с семьей. Может, развязать ему язык? Он знает много.
Князь Божедар только теперь медленно скосил глаза на гунна и долго молча смотрел на него. Кию, который тем временем внимательно рассматривал князя, показалось, что у старика пробудилась при этом какая-то заинтересованность, будто вспыхнула в памяти искра давно отшумевшей жизни.
- Спроси, Черный Вепрь, как звать его и гуннского кагана, - обратился к младшему сыну князь.
Черный Вепрь быстро и громко заговорил по-гуннски. Услышав родной язык, гунн сначала таращился на молодого княжича, а потом что-то коротко ответил.
- Что он говорит? - спросил нетерпеливо князь.
- Он говорит, что его звать Крэком, а каганом у них действительно сын Аттилы Ернак.
- Ернак? Я его помню. Какие же его намерения?
Гунн нахохлился, втянул голову в плечи и, мрачно глядя исподлобья, бросил сквозь зубы несколько слов.
- Крэк отказывается отвечать на такие вопросы. Говорит: простому воину неизвестны намерения кагана, - опять перевел Черный Вепрь.
- Сколько же у Ернака воинов?
- Это знает один каган, - был короткий ответ.
- Куда пойдет каган после битвы с уличами?
- А это известно одному Тенгри-хану! - с вызовом ответил Крэк и криво улыбнулся уголками губ.