Князь Кий - Малик Владимир Кириллович 7 стр.


Гнев Перуна

Побег пленного выявили сразу после утреннего завтрака, когда к князю прибежал очень перепуганный челядник.

- Князь, убежал гунн! - воскликнул он.

Известие поразило всех, словно гром.

Князь помрачнел. Гневно затряслась его белая взъерошенная борода.

- Говори толком - как он сумел убежать? Где же был дворовый сторож?

Челядник растерянно пожал плечами.

- Вылез из ямы… А как - кто знает… Не иначе - нечистая сила помогла… Задушил сторожа Одлигу и затащил в конюшню… А там, в яслях, прикрыл соломой - едва нашли его… Вывел за ворота коня, так что ни один пес не гавкнул, - и только его и выдели!..

У старого князя отвисла нижняя челюсть - он не мог понять, как гунн вылез из ямы.

- Действительно, нечистая сила. Колдун какой-то! - прошептал со страхом.

- Отче, мы догоним его! - первым опомнился Черный Вепрь.

- Поздно, по-видимому, - князь сокрушенно покачал головою. - Далеко он уже! Не догонишь!.

- А все же погнаться можно, - подхватил и Радогаст. - Позволь, отче! У беглеца все может случиться: собьется с дороги, конь захромает или сам заболеет - вот и догоним!

- Ладно, езжайте- согласился князь. - И остерегайтесь, потому что тот нечистый дух может сглазить или обернуться вурдалаком…

- Мы заговор знаем, - сказал Радогаст. Тур с отроками тоже поднялся.

- Тогда и мы - в путь!.. Поможем княжичам… Никто лучше Кия не отыщет след… Прощай, князь! Бывай здоровый!.. Потому что мы уже из степи - догоним гунна или нет - повернем прямо домой…

- Езжайте - и пусть вам повезет! - тихо сказал князь и, обняв старейшину, прослезился. - Не знаю, увидимся ли мы еще раз, друже. Такой немощный стал я в последнее время.

- Увидимся! Еще потопчем немного траву, князь! - подбодрил его Тур, хотя, видел, как покачивается тот на тонких, словно палки, ногах, и сам не верил в то, что говорил.

- Э-э, где там! - махнул безнадежно рукой князь и уже сердито прибавил: - Идите! Не теряйте время!

Собирались недолго. Челядники оседлали коней, приторочили к седлам сумки с едой. Полтора десятка дружинников, которые тоже должны были ехать в погоню, уже стояли наготове у ворот. Щек и Хорев присоединились к ним.

Тем временем оба княжича и Тур с Кием пошли осматривать яму.

Яма была глубокая, старая, с поросшими травой и мхом краями. Вокруг нее лежали кучи мусора, сухого хвороста и соломы, в котором копались куры и рылись свиньи.

- Ничего мы здесь не найдем - рассердился Радогаст. - Одно ясно: без помощи нечистой силы гунн вылезти не мог!

- Действительно, без помощи лесовика, черта или какой-то другой нечистой силы из ямы не вылезешь, - согласился Чорный Вепрь. - Если только сам гунн не колдун или вурдалак…

Тем временем пока княжичи обменивались этими словами, Кий заглянул в яму. Глаз у него был цепок и остр. На мусорнике, где все истоптано, переворошенно и перерыто, найти что-то стоящее внимания не просто. А вот внизу…

На сыром глинистом дне ямы, покрытом плесенью и мхом, он сразу заметил небольшую свежую вмятину… Ого! Здесь что-то есть! Будто кто сильно стукнул заостренным колом… А сверху, над краем, обсыпанная земля… Значит…

- Думаю, здесь обошлось без нечистой силы… Гляньте на эти следы! Не свидетельствуют ли они о том, что гунн вылез по жерди, которую кто-то опустил ему в яму? - сказал задумчиво, а, глянув на кучу дров под навесом, вскрикнул: - И вот и она! Смотрите!

Крепкая длинная сучковатая жердь лежала сверху. На ее более толстом наискось срубленном конце желтели крупинки сухой глины.

Это было так неожиданно и вместе с тем так убедительно, что все некоторое время стояли молча. Радогаст хмурил рыжеватые брови и морщил лоб, пытаясь до конца понять обстоятельства, которые по-новому объясняли побег гунна. Тур восторженно смотрел на сына, чувствуя гордость за его ум и смекалку. А Черный Вепрь, бросив быстрый взгляд на следы, оставленные его ночным приключением, вдруг ударил себя кулаком в грудь и громко воскликнул:

- Пусть меня Перун убьет, если все было не так, как говорит Кий! Жердь в глине, на дне ямы след от ее острого конца, земля по краям обсыпана… Только кто же это мог сделать? Неужели кто-то из рабов? У нас есть несколько пленных акацирей - это дело их рук! Вернемся - допросим всех! А теперь не теряя зря время - в путь, в путь! Догоним негодяя - и он все расскажет!

Кий пристально всматривался в его лицо, пока он говорил, и ему показалось, что княжич чем-то смущен и пытается скрыть это смущение. Конечно, если бы не разговор, ничего Кий сейчас не заметил бы, а этот разговор застрял в его голове, как колючка в подошве, и теперь вынуждал относиться к княжичу предвзято. "Гм, неужели он помог гунну убежать? Неужели гуннская кровь так заговорила в нем, что он пошел на прямую измену своему племени? Может кажется мне только? Действительно, пленные акациры, родственники гуннов, могли помочь своему соплеменнику выбраться из ямы, а он уже сам и сторожа задушил, и коня вывел из конюшни…"

Однако Черный Вепрь был невозмутим. Ничего, кроме голоса, не выдавало его взволнованности, и Кий засомневался. "Черт его знает, - подумал он. - Не поймал - не говори, что вор!"

Здесь Черного Вепря поддержал Радогаст.

- Да, время не ждет - трогаемся!

Они быстро пошли к воротам, сели на коней - и небольшой отряд отправился в путь.

* * *

След легко нашли на влажном заиленном берегу Роси. Гунн вплавь перебрался через реку и некоторое время ехал по холмистому возвышению над Днепром, а потом начал забирать вправо и вскоре помчался прямо на юг.

Преследователи гнали коней, не жалея, без отдыха. След то терялся, то опять появлялся в густом степном разнотравье, ведя все дальше и дальше от обжитых поршанских краев. Остались позади зеленые дубравы и рощи, исчезли высокие шпили приднепровских круч, с которых открывалась даль на много поприщ вокруг. Зато началась седая от полыни и ковыля, немного холмистая равнина.

Незаметно выехали в степь.

- Так и к гуннам в лапы можно попасть, - ворчал Тур, вытирая вспотевший лоб.

Радогаст, который был старшим над отрядом, на это ничего не ответил. Ему очень хотелось поймать гунна, и он гнал и гнал коня так, что уже весь взмок от пота и бежал из последних сил.

В полдень они все-таки увидели беглеца. Далеко впереди появилась черная точка, что-то то выныривало на холм, то опять пряталось в долине.

- То Крэк! Мы догоним его! Вперед!

Всадники ударили уставших коней, и те ускорили бег. Ну же, быстрее! Быстрее! Устали, бедные! Уже взмокли спины, из груди вырывается не дыхание, а тяжелый болезненный хрип, но и коню Крэка тоже не легко, он сильный, выносливый, но всякой силе и выносливости есть предел!

Радогаст мчал впереди, за ним - Кий, Щек, Хорев, Черный Вепрь, немного отстали дружинники и совсем отстал старейшина Тур. Не те годы, чтобы гнаться за молодыми!

Крэк, видно, заметил погоню, потому что не останавливался ни на мгновение. Расстояние между ним и преследователями не изменялось, однако преимущество было на стороне последних. Преследователей много и кто-нибудь догонит его. Он это понимал. Спасти его могла только встреча с передовыми гуннскими разъездами.

Преследователи растянулись длинным рядом. У кого были более сильные кони, те вырвались вперед, другие все больше и больше отставали.

В безумном беге никто не заметил, как что-то в степи изменилось. Сначала подул прохладный ветер и перестало печь солнце, потому что его закрыла серая степная мгла. Потом на западе появилась туча, которая быстро росла и вскоре задернула полнеба.

Поляне забеспокоились. И Радогаст, и Черный Вепрь, и Кий, которые вырвались далеко вперед, с тревогой посматривали вверх. Неужели будет гроза?

Гром ударил внезапно - и прокатился эхом над потемневшей степью. Сердца людей задрожали - Перун гневается! Бог молнии и грома идет прямо на них и издалека подает свой грозный голос!

Когда сверкнула зарница и гром во второй раз прогромыхав над землей, Радогаст остановил коня соскочил на землю, встал на колени и протянул вверх руки.

- Перун гневается на нас! Мы прогневили его!

- Это наколдовал тот проклятый гунн! Мы не должны ехать дальше! Перун предостерегает нас от большой беды! - воскликнул Черный Вепрь.

У Кия тоже задрожало сердце. С Перуном не спорят и не шутят! Божий гнев каждое мгновение может упасть на голову того, кто провинился!

Подъехали дружинники, которые отстали.

В это время тучу осветила страшная зарница, и над головами насмерть перепуганных людей треснуло, ударило, громыхнуло так, что задрожала земля. Могучий гром заревел, как десять тысяч туров. Хлынул дождь. Холодные потоки, смешанные с градом, помчались по притихшей степи, примяли, спутали, вытоптали седой ковыль, который волновался под ветром.

Дружинники бросили коней, встали тоже на колени, протянули в мольбах к небу руки, их побледневшие губы зашептали молитвы.

- О, наияснейший Перун! Помилуй нас!

Радогаст непрерывно бил поклоны.

Дрожал Черный Вепрь. Тур тоже бил поклоны, мокрыми седыми волосами касаясь земли. Щек и Хорев прижались друг к другу и ладонями позатыкали уши, чтобы не слышать беспощадных ударов грома. Кий чувствовал, как от страха начинает холодеть под сердцем, но самообладания не терял. Увидев, как разбегаются напуганные кони, схватил поводья и крепко зажал в руке. Посерел от ужаса и Черный Вепрь. В его широко раскрытых глазах мелькали отблески ослепительных зарниц. Левой рукой он держал повод коня, а правую протянул к небу умоляя бога грозы утолить свой гнев.

Опять грохнуло, затрещало, застучало над головами. Дружинники простерлись ниц на земле, позатыкали руками уши и ждали неотвратимого наказания.

Ливень крепчал. Мир поблек, померк. Стало темно, как поздним вечером. В небе тарахтело, громыхало, трещало, бухало. Разгневанный Перун раз за разом прокатывался по небу в своей огненной колеснице и метал во все стороны божественные стрелы. Вздрагивала, колебалась земля, и, казалось, этому буйству и неистовству не будет конца.

Кони ржали, вздыбливались и тоже, как и люди, дрожали от страха. Все живое замерло - исчезли птицы, попрятались звери, притихли веселые шумные сверчки. Только огонь, вода и гром господствовали на небе и на земле.

Кий одной рукой держал поводья нескольких коней, а другой умолял Перуна умерить свой гнев.

Но в этот раз Перун почему-то гневался особенно сильно. Тучи сошлись с землей, и наступила такая темнота, будто Мрак насовсем поглотил Световида. Гром гремел без умолку, и видно было в свете зарниц, как по степи проносятся, догоняя друг друга, водяные вихри.

В это мгновение один из дружинников сорвался с места и с диким воплем быстро побежал к высокой степной могиле. Он то исчезал во мраке за сплошной завесой дождя, то опять появлялся, как призрак, в сине-ослепительной вспышке молний. Достигнув верха могилы, упал на колени, протянул к небу руки и застыл в молитве.

И тут небо вспыхнуло огнем. Страшный грохот всколыхнул землю. Извилистая стрела ударила в самый верх могилы.

Все попадали ниц в мокрый, прибитый и спутанный дождем и ветром ковыль. О, Перун, ты нашел свою жертву!

Так лежали долго. Гроза свирепствовала еще некоторое время, но силы ее медленно начали ослабевать. Насытившись жертвой, Перун ослабил вожжи своих буйногривых коней, изо всех сил крикнул на них и помчался над степью дальше - на восток.

Все реже и реже били зарницы, все глуше становились удары грома. На западе начал подниматься, проясняться край неба, тучи расплывались - и наконец блеснуло солнце.

Мокрые, напуганные, оглушенные, люди вскочили на ноги и протянули к небу окоченевшие руки.

- О, великий Световид, преславный Даждьбог. Ты показал нам свой золотой лик, ты вселил в наши сердца надежду и радость! Будь славен вовеки, Даждьбог!

Гроза отшумела - и в степи опять забурлила жизнь. Запела перепелка, вспорхнул в небо и завис в вышине серебряноголосый жаворонок, промчал на окраине табун быстроногих тарпанов.

Только мертвый дружинник лежал на вершине могилы, повернув к солнцу почерневшее лицо, и в его раскрытых глазах застыл ужас.

Его не трогали, оставив там, где настигла смерть, потому что он уже принадлежал не себе и не людям, а богу грома.

Напуганые, едва опомнившись от пережитого страха, княжичи дали знак садиться на коней и возвращаться домой. О преследовании гунна не было уже и разговора.

На полпути в Рось Тур с сыновьями попрощался с княжичами и повернул к Каменному Острову. Горячее солнце быстро высушило их одежду, овчины и торбы с пищей. А из сердец медленно выползал страх. Грозный Перун в этот раз обошел их своей карой…

Ночь над Россью

Ночь застала их в дороге. Как-то внезапно зачах и погас румяный красавец вечер, быстро сгущались сумерки, которые вскоре переросли в темноту, на небе высеялись мелкие мигающие звезды, а из широкой долины Роси на крутые холмы потянуло туманом и сырой прохладой.

Кий придержал коня.

- Где заночуем, отче? Завернем к какой-либо веси и попросимся на ночлег или разложим костер да и переночуем здесь до утра?

- Здесь переночуем! В степи! - поддержалии Щек и Хорев, которым не хотелось целую ночь тесниться в чужой переполненной детьми и взрослыми хижине.

Тур не противоречил.

- Ладно, переночуем здесь. Травы для коней вокруг вдоволь, сухого хвороста для костра тоже. Растелим кожухи да и задремаем.

Место для ночевки выбрали на возвышении, чтобы ветром сдувало мошкару и комаров. Тур стреножил коней и пустил пастись, Щек и Хорев принесли из леса по охапке сухого хвороста, а Кий высек огнь, раздул трут и развел костер.

Малиновые язычки пламени весело зазмеились по хворосту - и вверх с треском носились золотистые искры. От этого мрак ночи стал еще более густ.

Разложив с подветренной стороны старые кожухи, путники легли вповалку.

Кий заложил руки под голову и смотрел в небо. Ему не спалось. События последних дней тревожили душу.

Ему было двадцать и одно лето, а казалось, что живет испокон веков на этой безграничной, широкой земле, - такая длинная была жизнь, наполненная думами и созерцанием большого разнообразного мира, трудом с сохой в поле, в лесу, когда рубил на топливо дрова, или на охоте, выслеживая дичь. А еще не раз приходилось вместе со всеми отбивать набеги акациров, которые, прорвавшись сквозь заслоны уличей, налетали на полянские поселения, чтобы захватить табун коней, отару овец или пленных. Почему-то в бою считал, что он бессмертен, потому что не верилось, что и в него, как в других, которые падали рядом, может попасть акацирская стрела. И никогда не думал, что будет завтра, потому что знал - завтра будет так же, как и вчера. А теперь что-то изменилось. Страшное слово "гунны", вымолвленное князем Добромиром, наполнилось внезапно полностью ощутимым содержанием - тучей всадников, что согнувшись на своих небольших, но выносливых конях, могут налететь на Рось так же, как налетели они на поселение уличей, поубивать мужчин, женщин, детей, стариков, убить его… О гуннах среди полян издавна ходили страшные разговоры. Гуннами пугали детей, их сравнивали с нечистой силой - колдунами, водяными, чертями, которые только то и делают, что делают зло. Старые люди пережили от них немало плохого. Неужели теперь придется пережить и молодым?

Тревожился он и потому, что видел, каким старым, больным, немощным и беспомощным стал князь Божедар. Разве может он повести полян против врагов, если они появятся в степи? Или, может, поставит старшим над дружиной кого-то из сыновей? Но кого?

Хорошо было раньше. Старики рассказывают, что когда-то князя избирали на вече не на всю жизнь, а только на военный поход. Выбирали самого сильного, самого умного, самого смелого. А кончался поход - и опять жили все, как кто хотел. А теперь - на всю жизнь. Да и сыновья княжеские метят на отчее место. Достойны ли они?

Что будет с полянами? Сумеют ли отбить гуннов, если те однажды нападут на их поселения и угодья?

Мысли набегали одна на другую, как тучи в осенний день, и отгоняли сон. Потрескивал хворост в огне, хрумкали сочную траву кони и заливались со всех сторон невидимые в темноте сверчки - сюрр-сюрр-сюрр-сюрр!

Прямо над головой вдруг вспыхнула звезда, оставив после себя огненный след. Кий вздрогнул.

- Отче, спишь?

- Нет, - ответил Тур.

- Видел - звезда упала…

- Чья-то жизнь угасла.

- А где моя звезда, отче?

Щек и Хорев тоже не спали - приподняли головы, начали прислушиваться.

- Этого никто не незнает, сын, - Тур задумался. А потом прибавил: - Но она где-то там есть! И моли Сварога, чтобы крепко держал ее на небе. Тебе еще надо долго жить - молодой…

- А кажется, живу долго-долго. То ли из твоих рассказов, или из детских снов, хорошо помню, чего никогда не мог видеть - гуннов, Атиллу, готов, короля Божа…

Тур поднялся на руку, улыбнулся.

- Ты не можешь помнить Аттилу. Тебя еще и на свете не было, как боги наказали его свирепой смертью, не достойной воина, за грехи его и за грехи его племени… А тем более не можешь помнить готов и короля Божа. Только твой прапрадед, говорят, знал его…

- А это правда, что князь Добромир - правнук короля Божа, отче?

- Говорят, правда. по матери, которая была из племени венетов…

Тур смолк и надолго задумался. Щек и Хорев неподвижно лежали на теплых мягких овчинах, тоже о чем-то, думая, а Кий сидел возле них, поставив локти на колени, а ладонями подперев щеки, и вслушался в неясные шорохи, которыми полнилась ночная темнота и ему слышался глухой гул тысяч конских копыт, бряцанье мечей и резкий посвист стрел, крики гуннских, готских и венетских воинов, стоны раненных… Он вздохнул.

- Жалко князя Божа, отче… Кого же венеты избрали себе королем после его смерти?

- А никого… Те венетские роды и племена, которые сидели по эту сторону Днепра, по Бугу и Днестру, гунны покорили и заставили платить дань хлебом и мехом, а те, которые сидели в лесах по Припяти, притаились и затихли, будто их и на свете не было… По-видимому гунны о них и не знали или же просто не захотели трогать, потому что хлеб там на песках и болотах родился никудышный…

- Хитрые гунны - пахать не хотели, а к хлебу, видишь, привыкли быстро!

- Пахать они так и не научились. Для гуннов не было ничего лучшего, как жизнь на коне и в кибитке. Женщины и дети в лачуге на колесах, а он - верхом! Верхом едет, верхом ест, верхом пьет и даже порою спит, уцепившись за луку седла. На конях гунны охотятся, догоняя дичь в степи, а во время войны гуннской коннице никто не может противостоять: выстроившись клином, она, как острый топор, раскалывает врага пополам, крошит и рассеивает его. А если, наскоком, победить не в силах, то отступают назад и, не считая это позором для себя, без потерь убегают изо всех сил прочь.

- Ну, для венетов дань хлебом не такая уж и обременительная.

- Если бы только хлебом. А то еще и скотом, и медом, и мехом, и полотном. Но наибольшей бедой была дань людьми - набор отроков в гуннское войско.

- И ты ходил, отче?

- И я ходил. С князем Божедаром. Он тогда был молод, силен и смел.

Щек и Хорев аж вскочили.

- Следовательно, выходит, мать Черного Вепря настоящая гуннка?

Назад Дальше