- Я хочу воли! - воскликнула Гонория с отчаяньем и заплакала.
Чувствительный слуга прослезился тоже.
- Бедная моя крошка! - погладил он ее нежную руку. - Если ты уже решилась на все, даже на замужество с Аттилой, то я согласен помочь тебе. Что я должен делать?
У Гонории радостно блестнули глаза. Она обняла преданного слугу, прошептала:
- Я никогда этого не забуду!. Возьми вот мой перстень - мчи с ним к Аттиле! Скажи ему, чтобы пришел и освободил меня. Я стану его женой, а всю Западную империю принесу в приданое. Скажи: не теряй зря времени - принцесса ждет!
С этими словами она сняла с руки перстень, дала, кроме того, деньги на дорогу, и Гиацинт, оседлав ночью коня, тайно покинул замок.
Долго или недолго длилось его опасное путешествие, но однажды он прибыл к Аттиле.
Вздрогнуло от радости сердце старого кагана, жадным огнем запылали его маленькие черные глазенки. Не владыкой дикой степной орды, а императором полсвета и мужем юной принцессы сразу представил себя. А представив, начал собирать войско.
* * *
Любимец Аттилы, старший его сын Еллак, который владел гуннскими племенами на огромном поприще от Волги до Дуная, привел тысячные отряды конницы. Прибыли другие сыновья со своими ордами. Собрались дружины готов, гепидов, даков, словенов, венетов и других подчиненных гуннам племен.
Все шествовали к Гуннограду - ставки Аттилы на реке Тиссе.
Привел полянскую дружину и молодой тогда князь Божедар. В марте месяце поднялся он на горы Карпаты, перевалил через хребет и над Тиссой добрался до столицы гуннов.
Давно миновало то время, когда каганы, как и простые гунны, жили в кибитках и юртах. Насмотревшись на ромейские поселки и города, на роскошные дома и дворцы, они и себе начали строить такие же, тем более, что пленных умельцев-мастеров всегда было достаточно.
Гунноград раскинулся на высоком ровном берегу Тиссы, которая несет свои мутные воды с Карпатских гор в Дунай.
Был ясный весенний день, когда поляне подошли к нему и еще издалека залюбовались его величием и красотой. Везде стояли красивые дома гуннских вельмож. А на холме, над рекой, возвышался пышный каганский дворец - с чудаковатыми пристройками и надстройками с разукрашенными крыльцами и большими блестящими окнами, с большим количеством вырезанных из дерева зверей и птиц, которые украшали его. Он был огражден высокими деревянными стенами, гладко выстроганные доски которых были пригнаны друг к другу так, что в щель не пролезло бы и тонкое лезвие ножа.
Этому жилью грозный каган отдавал преимущество перед всеми крепостями и городами, которые добывал силой, потому что, живя в роскоши, в то же время находился вблизи гуннских стойбищ и гуннского войска.
Сюда уже собрались гуннськие дружины со всех племен, подвластных Аттиле. Окружающая степь дымила тысячами костров, вздрагивала от крика воинов, топота конских копыт, рева верблюдов.
Аттила разделил эту силу на две части. С одной пошел сам левым берегом Дуная против его течения, а вторую во главе с Еллаком послал правым берегом - подчинять ромейские города и села.
Пошли и поляне, вопреки своей воле и своему желанию, - завоевывать гуннам новые земли, подчинять чужие племена, а ненасытному Аттиле добывать молодую жену и корону ромейского императора.
Шли они с Еллаком.
Стояла весна. Цвели сады. Свежей зеленью покрылись поля, и леса, и горы. Только там, где прошло гуннское войско, оставался страшный черный след. Земля стоптана, села разграбленны, крепкие крепости с каменными и земляными стенами взяты приступом и разрушены. И везде - трупы, трупы, трупы. Заслышав о приближении гуннов, ромеи бросали все на произвол судьбы и убегали куда глаза глядят.
Так Еллак прошел вплоть до истока Дуная и здесь соединился с Аттилой, который решил сначала покорить Галлию, где собиралось ромейское войско, а потом, на обратном пути, зайти в Италию, чтобы освободить Гонорию.
Как черная туча, двигались гунны по чужой стране. И везде пылало человеческое жилье и лилась кровь.
Наконец пришли к Каталонским полям, где протекает река Сена. И здесь Аттила остановился. Путь ему пересекли ромеи с вестготами и союзными племенами - аланами, которые от гуннов убежали из Северного Кавказа аж в Галлию, франками, саксонами, бургундцами, брионами и многими другими. И вели эту силу ромейский патриций Аэций, тот же Аэций, который в юности был заложником у гуннов и дружил с Аттилой, и король вестготов Теодорих с двумя сыновьями - Торисмундом и Теодерихом.
Узнав, что его противником является Аэций, Аттила так вспылил, что весь посинел, и у него из носа хлынула черная кровь. Волхвы заговорили ее, и каган поклялся Тенгри-ханом схватить Аэция и убить его.
Он прибег к хитрости - заслал послов к королю аланов Сангибану, чтобы тот переметнулся на его сторону. В страхе перед будущим Сангибан согласился. Однако ему не посчастливилось сделать этого.
Предупрежденые верными людьми, Аэций и Теодорих поставили аланов посредине между своими войсками и пристально стерегли аланского короля.
Тем временем Аттила узнал, что многие союзные вожди колеблются - биться им на стороне гуннов, которые покорили их, или перейти к ромеям и вестготам.
Впервые в жизни испугался вождь гуннов и приказал привести к себе волхвов-гадальщиков, чтобы предсказали будущее.
Стали те волхвовать - всматриваться, по своему обычаю, то во внутренности жертвенных животных, то в какие-то жилки на очищенных ножами костях. И все собравшиеся ждали, что они скажут.
- Ну? - не сдержался Аттила.
Смущенные волхвы переглянулись, и старший, возведя вверх руки, прорек:
- Великий каган, боги предвещают беду гуннам. Многих своих сыновей позовет к себе Тенгри-хан, заплачут гуннские жены на берегах быстробегущей Тиссы и тихого Дуная.
Аттила посерел.
- Ну, и все? В каждой битве бывают с обеих сторон большие потери. Кто же победит?
- Боги не говорят об этом. Но утешением для тебя и для всех нас будет то, что в следующей битве погибнет верховный вождь противоположной стороны и своей смертью затмит для своих торжество победы.
Долго молчал Аттила, погруженный в размышления, обеспокоенный грозным увещеванием. Тяжелые предчувствия угнетали ему сердце, омрачили чело. В конце концов он сказал:
- Короли, князья, вожди и старейшины! Не для того пришли мы сюда, на край света, чтобы отступить без боя! Я хочу гибели Аэция и добьюсь ее - во что-нибудь не стало! Хотя бы и ценой собственной жизни!.. Поэтому - начнем!
Расставил он свои силы так, что сам с гуннами очутился посередине огромного войска, какого не собирал, с тех пор, как солнце светит, ни один военный вождь, а на крыльях встали союзные племена - гепиды, остготы, бургундцы, турингцы, словены, венеты.
И тронулись гунны вперед, чтобы занять вершины холмов, которые отделяли их от врага. Но не успели пройти и половины пути, как войска Аэция и вестготского короля Теодориха ударили по их рядам. И откатились гунны, а ромеи заняли те вершины и укрепились там.
Тогда Аттила сказал своим соплеменникам, желая подбодрить их:
- Гунны! Вы победили огромное количество племен. Теперь к вашим ногам, если вы и здесь победите, упадет весь мир! Вы созданы Тенгри-ханом для войны, и ничто другое не привычно вам так, как война! Потому что нет ничего любимее храброму воину, чем своей рукой наносить удары врагу? Насыщать свой дух местью - это великий дар природы! Поэтому, быстроногие и легкорукие, нападем на врага, потому что всегда смелый тот, кто наносит удары первый!.. Презрейте и пренебрегите теми разноязычными племенами, которые встали сейчас против вас: защищаться общими силами - это признак страха!.. Смотрите! Еще до вашего натиска они уже боятся вас: ищут высоты, занимают курганы и в запоздалом раскаянии мечтают об укрытии в степи. Вам же известно, какие трусливые ромеи: им страшна не только первая рана, но и сама пыль, которая вздымается, когда они идут боевыми порядками и смыкают свой строй под укрытием щитов - черепахой!.. Пусть возвысится ваш дух, пусть в ваших сердцах закипит неистовство!.. Теперь, гунны вперед - пустите в ход ваше оружие! Кто будет ранен, пусть добивается смерти противника, а кто останется невредимый - пусть насытится кровью наших врагов!.. Тех, кто идет к победе, не поражают никакие стрелы, а кому суждено было умереть того смерть найдет и в теплой постели, под боком у жены!. Наконец, для чего судьба сделала гуннов победителями стольких племен? Разве не для того, чтобы после этого боя вы стали обладателями всего мира?… Я не сомневаюсь в последствиях битвы - вот поле, которое предвещает нашу славную победу! И я первый пущу стрелу во врага! А кто надеется отсидеться в уюте, когда Аттила бьется, тот может считать себя заранее похороненным!
С этими словами он поднялся на стременах, натянул лук и пустил во враждебную сторону стрелу.
И тогда, воодушевленные его словами, гунны хлынули в бой. За ними пошли и подчиненные им племена.
Началась битва - свирепая, ожесточенная, упорная. Полноводный ручей, который пересекал Каталонские поля, разлился в низких берегах от крови и превратился в бурный поток.
Аттила с лучшими гуннскими полками пытался расколоть ромейское войско и захватить Аэция. Но сбить ромеев с холмов не смог. Подвластные гуннам племена бились без запала, потому что никому не хотелось умирать за своих угнетателей. Все они медленно начали отступать.
Не остановило этого отступления даже принесенное вестником известие, что погиб верховный вождь противника.
Аттила неописуемо обрадовался. Аэций погиб! Бывший друг, который стал самым ненавистным врагом! Предсказание волхвов сбывается!
- Гунны, вперед! Вы слышите - Аэций погиб! Враждебное войско обезглавлено! Еще один натиск - и мы победим!
Он бросался от рода к роду, кричал, подбадривал, угрожал, заворачивал отступающих и шел впереди них в бой.
Но ничего не помогло - гунны отступали. Ко всему - налетела конница вестготов, расколола их строй и чуть не затоптала самого Аттилу. Он вынужден был убегать, как последний трус, и спасся только потому, что спрятался вместе с лучшими мужьями и телохранителями в лагере, сделанном из телег.
Всю ночь отбивал он натиск ромеев и вестготов, готовясь к наихудшему. Чтобы не попасть в руки врага, готов был сжечь себя, и для этого приказал посреди лагеря разложить из конских седел большой костер. Но до этого не дошло.
Ночная темнота все сгущалась и сгущалась - и битва медленно утихла.
А утром стало известно, что погиб не Аэций, а старый король Теодорих который во время атаки упал с коня и был растоптан своими же.
Аттила чуть ли не плакал: битва проиграна, и ненавистный Аэций живой!
Тем временем взошло солнце, развеялся туман - и все ужаснулись. Безграничное пространство сплошь покрыто трупами. Везде стонали раненые. Бродили в поисках не залитой кровью травы оседланные кони. Лежало разбросанное в беспорядке оружие - луки, стрелы, копья, мечи, щиты. Тяжелый дух смерти поднимался от земли к небу, нагоняя еще больший ужас на тех, кто остался живой.
* * *
Побежден, но не до конца разбит, Аттила снялся с Каталонских полей и пошел в Италию, чтобы получить Гонорию и хотя бы этим подсластить горечь поражения.
Однако и здесь его ожидало большое разочарование. Узнав о намерении сестры вступить в брак с вождем гуннов император Валентиниан поспешно отослал ее в Царьград к двоюродному брату - византийскому императору Феодосию. А тот быстренько подыскал ей жениха, какого-то незначительного вельможу, и выдал замуж.
Разозленный Аттила разорил Пол-Италии. Угрожал, кричал:
- Я возьму Рим! Сожгу его! Не оставлю камня на камне!
Римляне дрожали и готовились к наихудшему. К Аттиле поехал сам папа Лев - просить мира. Привез богатые подарки - и золото, и серебро, и самоцветы, и одежду… Но Аттила только мрачно глядел на все то богатство. Тогда слуги ввели девушку несказанной красоты.
- Прими, каган, вместо Гонории, - сказал папа. - Чтобы спасти Рим, эта девушка согласилась добровольно пойти за тебя. Посмотри - разве эта юная красавица не достойна десяти перезрелых тридцатилетних принцесс?
И Аттила и его вельможи аж рты разинули из удивления: такой красоты никто из них не видел сроду.
- Как тебя звать, дева? - спросил пораженный каган.
- Ильдика.
- Ильдика! Как мило и нежно!.. И ты действительно согласна пойти за меня замуж?
- Да, - ответила девушка. - Если ты оставишь в покое Рим и выведешь свои войска из Италии.
И она смело глянула на грозного владыку полсвета своими прекрасными голубыми глазами.
Заколдованный ее красотой, великодушием и жертвенностью, Аттила принял дары, заключил с папой мир - и вернулся с войском в свою Гуннию.
А там устроил шумную свадьбу.
На радостях он одарил всех королей, князей и вельмож, которые ходили с ним в поход, богатыми подарками. Кого золотом, кого серебром, кого дорогой ромейской одеждой и драгоценностями, а неженатым и вдовцам дал у жены своих незамужних дочерей. Полянский князь Божедар в то время вдовец, тоже получил в жены каганову дочь.
Для войска была забита тысяча быков. Пусть каждый ест, пьет и помнит тот день, когда женился Аттила.
Вельможи были приглашены во дворец. Там рекой лилось дорогое ромейское вино, ковшами черпали из бочек хмельную сыту сваренную из словенского меда, и готское бро, то есть пиво, сваренное также из словенского ячменя. Вдоволь было прохладного кумыса и гуннской бузы, которую гунны делают из пшена.
Все ели и пили вдоволь.
Свадьба длилась до позднего вечера. Раздавалась музыка, опьяневшие гости орали песни и танцевали так рьяно, что их крик, пение, гвалт и топот было слышно аж за Тиссой.
Сильнее всех веселился Аттила. Он сидел с Ильдикой под шелковым опахалом, которое держали над ними рабы, - радостный и помолодевший. Не пропустил ни одной чары, не отодвинул от себя ни одного блюда с вкусными кушаньями, а также пел и танцевал наравне с молодыми. Его сытое круглое лицо стало медно-красным, узкие глазенки блестели, а жидкая седая борода прилипла к вспотевшей морщинистой шее.
Вокруг него сидели его жены, сыновья, дочери, внуки и внучки. Среди сыновей выделялись любимцы кагана - Еллак, Денгизих, Емнетзур, Ултциндур и Ернак, которые сами уже были каганами в своих племенах и мечтали о верховной власти.
Они пришли сюда с женами и детьми и, сев между гуннскими вельможами, следили, чтобы всего было вдоволь.
Уставшие рабы и рабыни, слуги и служанки, едва успевали убирать опустевшую посуду и приносить новые блюда и напитки.
Наконец Аттила сказал:
- Достаточно! Мы с Ильдикой идем спать! А вы гуляйте! Пусть музыка и пение не утихают до самого утра!
Взяв молодую жену за руку, он с трудом поднялся и повел ее в своею опочивальню.
Всю ночь не утихала и свадебная пирушка. При свете свеч и факелов гостьи ели, пили, пели, пока не уснули там же, в каганском дворце, кто где примостился.
Взошло солнце. Сморенные слуги убрали загроможденные объедками столы, поставили на них чистые тарелки и бокалы, разлили из бочек в корчаги вина, пива, сыти и кумыса. Просыпались короли, князья и вельможи - и здесь же начинали похмеляться.
А каган не выходил из своей опочивальни.
Сначала никого это не обеспокоило: мол, отдыхает старик после чрезмерного веселья.
Но когда солнце, поднимаясь выше и выше, свернуло с обеда в сердца всех собравшихся закралась неясная тревога. Почему не выходит каган? Куда делась его молодая жена?
Первым кинулся к закрытым дверям Еллак. Загрохотал кулаком.
В ответ - молчание.
- Отец, открой! Никакого ответа.
Утих застольный гвалт. Прекратились разговоры. Онемел каганский дворец. Только у дверей опочивальни толпились перепуганные родственники кагана и слуги.
- Ломай двери!
Выбили двери. Толпа вкатилась в просторный покой. И все вдруг остановились, пораженные тем, что увидели.
Жуткая тишина зависла во дворце. Не стало Аттилы! Не стало того, кто на протяжении многих лет наводил ужас на целый мир! Кого все боялись и ненавидели, как бешеного пса! Кого в глаза называли "отцом гуннов" наиславнейшим и самым мудрым, а за глаза проклинали наихудшими словами и кому желали самой свирепой смерти!
Теперь он лежал неподвижно - такой маленький, плюгавый, ничтожный.
Однако его боялись и мертвого! И все со страхом смотрели на бездыханный труп.
А где же Ильдика? Где молодая жена кагана? Может, это она зарезала своего старого мужа?
Нет, всем было ясно, что Аттила умер сам. Из носа, когда он, переев и опьянев, лег на ложе лицом вверх, кровь полилась не наружу, а в горло и задушила его. А перепуганая Ильдика забилась в страхе, словно птичка, в угол и там, накрывшись ковром, проплакала и продрожала всю ночь.
Похороны состоялись на третий день.
Среди голой степи, в шелковом шатре, положили Аттилу, чтобы отдать ему последний долг. И наилучшие, самые достойные мужья гуннских родов ездили верхом вокруг этого шатра и, подняв вверх руки, выкрикивали: "О, великий король гуннов Аттила рожденный каганом Мундзуком, повелитель сильнейших племен! Ты, который с неслыханным до сих пор могуществом сам завладел скифскими и германскими царствами, который завоеванием городов наполнил большим страхом обе империи ромейского мира и, чтобы не было отдано и последнее на разграбление, принимал от них ежегодную дань! Ты, счастливо завершивши все это, скончался не от враждебной раны, не от коварства своих, а в радости и веселье, без чувства боли, когда твое племя находилось целым и невредимым на высоте славы и могущества! Кто же будет считать это кончиной, если некому отомстить за нее"?
При этом они резали себе щеки острыми ножами и, размазывая по лицу кровь, так оплакивали великого кагана.
Там же, неподалеку от шатра, на возвышении, была справлена похоронная тризна, которая превратилась, - не так от горя, как от радости - в величественный и шумный пир. Вино и мед лились рекой, больше, чем на свадьбе. Жалобные плачи заменялись веселыми песнями. И так сочетая в себе противоположные чувства, гунны, а с ними и вельможи подчиненных племен до самого вечера проявляли скорбь, смешанную с весельем.
А ночью, тайно от всех, сыновья кагана и гуннские вельможи похоронили Аттилу.
Тело Аттилы положили в три гроба - золотой, серебрянный и железный. Посреди степи, в ничем не примечательном месте, рабы выкопали глубокую яму и опустили в нее вместе с останками гуннского владыки награбленые им у других народов богатства - ценное оружие, золотые блюда и бокалы, золотой лук, золотой меч и золотой щит, украшенную самоцветами одежду, любимого коня кагана с серебряным седлом и серебряной уздечкой.
Когда все было закончено, сыновья Аттилы убили тех рабов, которые копали могилу, и бросили их также туда, чтобы служили своему господину на том свете.
Потом гуннские вельможи собственноручно забрасывали яму, и тысячи всадников с криком, потрясая оружием, промчались над ней затоптав ее на века вечные, так, что и следа никакого не осталось.
Осталась только страшная память о кровавых поступках этого человека и сильная ненависть между сыновьями, которые, как бешеные псы, сразу же, не отходя от свежей могилы, начали грызться за власть над гуннами.