Голоса приближались, и вот он сквозь кусты увидел бегущую на него немецкую крестьянку с барским грудным ребенком на руках. За ней, метрах в пятидесяти, через кусты бежали два красноармейца. Они были пьяны и, ругаясь матом, кричали: "Всех под корень! Никого не жалеть!"
Один из них быстро нагонял женщину. Она в страхе прижимала к себе ребенка и кричала по–немецки: "Найн! Найн!"
Александр дал ей пробежать и, встав на пути красноармейца, ударил его ногой в голову и снова отступил за куст. Второй красноармеец ничего не понял и перепрыгнул через лежащего товарища, держа наган перед собой. Баба скрылась в кустах, и он не знал куда стрелять.
- Стой, сволочная баба! - кричал он. - Стой, стрелять буду!
И Александр снова выскочил из своего укрытия и нанес красноармейцу несколько ударов ногой, затем ребром ладони ударил его по шее, впервые применив этот прием. Тот упал замертво. Александр забрал оружие у солдат и тут услышал плач ребенка, где–то совсем рядом. Увидел крестьянку за кустом и подошел к ней.
- Чей это ребенок? - спросил он ее по–немецки.
Молодая крестьянка обрадовалась своему спасителю и ответила:
- Это маленькая Адель, дочь Квирингов. Их всех убили, хотели и ребенка, а мне удалось убежать с ней… Спасибо тебе… ты маленький, а нас спас. Может, ты наш ангел–хранитель?
Александр по–немецки сказал ей:
- Женщина, сними одну из своих юбок и заверни ребенка, чтобы никто не понял, чей он, и иди к своим родственникам, да побыстрей. А я еще побуду здесь.
Служанка стала поспешно одной рукой снимать юбку. Ребенок уже не плакал, он заснул. Она завернула его в юбку и оглянулась. Мальчика уже не было. Тогда она по тропинке побежала с ребенком подальше от помещичьей усадьбы.
Александр тихо сидел в кустах и, когда прекратились крики и стрельба - только зарево освещало небо - скрылся в лесочке, нашел развесистый дуб, залез на него, привязал себя веревками к дереву, чтобы во сне не свалиться вниз, и заснул.
Днем, покружив по округе, Александр решил вернуться в Харьков, чтобы раздобыть золота или драгоценностей. "До Парижа далеко. Деньги не в ходу, а мне нужно везде платить. Может, сяду на какой–нибудь пароход или парусник. Я расту, проскочить незамеченным все трудней. Без драгоценностей мне за кордон не выбраться. Моя задача - выполнить наказ генерала Дончака. Он мне доверил тайну России". Поразмыслив, Александр решил использовать для своих целей банду. Вожак был ему не нужен. Но тот так не считал и бегства Александру не простил. Увидев парня, он наставил на него нож. Но это был уже не тот Александр, что год назад. Одно движение рукой - и верзила вожак оказался на полу. Он не двигался. Все оторопели. Александр оглядел членов банды и сказал: "Так будет с каждым, кто осмелится выступить против меня. Это вам говорю я - князь Гедеминов".
Все решили, что Князь - это кличка, и охотно приняли ее, тем более что вожак им давно не нравился.
На второй день ограбили скобяную лавку. Александр велел забрать только замки и ножи: большие и маленькие, любые. Все удивлялись: "Зачем нам замки? На них ничего не выручишь".
- Выручают только дураки, да тот, которого я вчера убрал. А мы хотим разбогатеть, значит, нужно учиться - учиться открывать любые замки и делать к ним ключи.
Снова ограбили какую–то лавку, там же переоделись и ушли, захватив с собой самое ценное. Александр сказал:
- Так, на подготовку два дня, забираем все ценное - и в следующий город. Ночуем в поле.
- Холодно же, - сказал кто–то.
- Ничего, Суворов спал на земле. Не барышни, - ответил Александр. И первый улегся на землю.
- Звезда упала! - крикнул кто–то.
- Звездопад всегда в начале августа. Загадывайте желание, - сказал Александр. Потом он вспомнил старого монаха и пожалел, что не смог как следует проститься ни с ним, ни с черкесом. Хотел было рассказать ребятам то, что знал о звездах, но раздумал: "Дурака учить - только портить. Поговорить не с кем. Да и кто я теперь? Разбойник?"
Все, что он делал сейчас, было ему противно, но без этого сейчас не обойтись. Ему хотелось домой, к матушке, к брату.
Эдуард
Банда двигалась к Белоруссии. Александр хотел в одиночку уйти лесами в Польшу, а оттуда добраться до Парижа. Что делать с членами банды, он еще не решил.
Обследуя улицы Витебска, Александр неожиданно в переулке наткнулся на беспризорника, своего ровесника. Тот как–то странно посмотрел на него. Александр был одет как белорусский парубок. Он уже прошел мимо, но задумался: "Где я мог видеть эти рыжеватые кошачьи глаза?" Александр обернулся. Парень шел следом за ним. И юный князь его узнал. Это был Эдуард, сын его преподавателя военного дела, товарищ детских боев.
- Княжич? - тихо и неуверенно спросил парень.
- Я.
Александр обрадовался встрече с Эдуардом, но не подал виду. Эдуард был оборванный и голодный. Александр оглядел его с ног до головы и сказал:
- Пойдем. Познакомлю кое с кем. Мы здесь на брошенной даче остановились.
- Эй, Егорка! - крикнул Александр, когда они вошли. - Сделай баню человеку. Одежду приличную из лучших запасов дай. Да остриги. И чтобы рот зря не открывал. Понял?
Егорка мыл и стриг Эдуарда, но любопытство его было так велико, что он не выдержал и спросил:
- Никак это молодой барин твой?
- Да, - подтвердил Эдуард, - молодой князь. Хороший, добрый, веселый был до переворота.
- Не знаю, каким был твой барин раньше, и сейчас, когда шутит, мягкий что твоя рубашка. Но если что не так, глазом моргнет, посерьезнеет, а зубы сожмет так, что щеки побелеют, и мы молчим, а то шутя, как главаря нашего, злой смерти предаст. Ты смотри, дурных мыслей не имей, тотчас поймет. Но ко мне хорошо относится. Я его не предам, он это знает и доверяет мне. Я добычей заведую. А чего это он так о тебе заботится?
- Не знаю, - ответил Эдуард.
Вечером пили вино вдвоем. В основном рассказывал о себе Эдуард.
- А вы, княжич, вроде как совсем взрослый стали. Раньше вы веселый были, а сейчас строгий, в отца… Волосы чернеют. Отец ваш жив?
Александр помолчал, потом спросил в ответ:
- Ты знаешь что–нибудь о своем отце?
- Нет, не знаю, - ответил Эдуард.
Александру не хотелось его огорчать, но сказать все равно надо было.
- Погибли они вместе. Мой батюшка и твой. В армии генерала Дончака. Россию спасали. Да не получилось… Иди погорюй один, я тебя понимаю.
Но Эдуард просто нагнулся над столом. Плечи его тряслись. Мать его давно умерла, а теперь он и вовсе стал сирота.
Александр поднялся и ушел. Вернулся через час. Было уже поздно. Он заказал Егорке еще вина. Пили за упокой и молчали. Потом сказал:
- Спи здесь, на диване, комнат много. Немного холодновато, но там куча перин свалена. Ребята мои натаскали. Глупые они. Грабят для того, чтобы грабить. Никакой цели. Пробовал их учить чему–нибудь, да ничего не понимают. Мы с тобой в Париж уедем. Там матушка у меня и брат младший. Обещал ему весточку подать, а как - не знаю. Здесь кругом красноармейцы. Надо к Москве двигаться. Найду родственников, нам паспорта выправят - и уедем. В Москве, говорят, жулье себе НЭП устроило, новую экономическую политику. Нас ограбили и теперь на том жить собираются. Поедешь со мной. Ювелирную лавку откроем. Надо будет где–то в пригороде жить и оттуда делать набеги. В антикварных лавках много чего лежит. Все возьмем. Здесь драгоценности оставлять смысла нет. Все прахом пойдет. Не станут они богатства умножать. А будут прожирать да продавать за оружие для мировой революции. Зря предки мои силы положили на становление государства. - Про то, что он воевал у Дончака, Александр даже Эдуарду сказать не мог. Своей шайке он приказал:
- Сидите здесь в Витебске тихо всю зиму. У вас все есть. Я поехал по делам. Если все будет хорошо, вернусь.
- Ага, сам с новеньким будет ювелирные магазины брать, а мы здесь на тряпках сидеть. Не согласны, - впервые осмелился возразить Егорка. Он подслушивал.
- А я твоего согласия и не спрашиваю, - шагнул Александр к Егорке. Все притихли. Егорка испуганно ответил:
- Да это я так. Мы согласны ждать.
- Если к зиме не вернусь, поделишь добро между всеми - и разбегайтесь по домам. Матерям своим этим поможете.
Вечером они с Эдуардом сели на поезд и через две недели добирались до Москвы.
* * *
За зиму оба изрядно выросли.
- Я становлюсь заметным, - сказал Александр. - Хорошо быть маленьким. Но надо дальше жить. Хочу домой, в Париж.
Однажды на вокзале встретил Александр дальних родственников. Они уезжали за границу как иностранцы. Александр передал через них письмо матери и железный портсигар для брата с фамильным гербом и надписью, где сам очень удачно выгравировал "Москва 1922 год". Серебро могут отобрать, а эта штука никому не нужна, решил он. Брат же будет счастлив получить от него весточку.
Удачно ограбили четыре ювелирные лавки. Выправили выездные документы, как вдруг Александра остановил на улице красный патруль. Одного из красноармейцев Александр узнал. Это был белочех, из тех, что сначала от красных переметнулись к генералу Дончаку, а потом обратно к красным. Их было человек 20.
- Да ты чо? Я тебя не знаю, - притворяясь простачком, попытался уйти от него Александр.
- Постой! Постой! Глаза! Хватай его, ребята!
Александр не сопротивлялся, понимал, что бессмысленно. Начнут стрелять, а на улице женщины, дети.
Командир крикнул: "Вяжите его, это ординарец генерала Дончака. Ученик китайского монаха. Вырос. Но я узнал тебя, щенок. Чего же ты не брыкаешься? Ты же умеешь". Александр громко крикнул Эдуарду по–немецки: "Бери драгоценности и уезжай в Париж!" Тут его оглушили.
Когда он пришел в себя, была ночь и он сидел за столом. А перед ним тот самый красный командир, белочех.
- Я тебя узнал! Ты князь Гедеминов, любимец генерала Дончака. Мы расстреляли его. А вот у него в кармане и рисунки - как брыкаться, - сказал он стоящим у стола.
- А вы думали, что я буду отпираться? - удивился Александр. - Я от отцовской фамилии не откажусь. Вы можете и меня расстрелять. Чего вы хотели? Чтобы не было богатых? Так не бывает.
- Рассуждаешь ты, князек, хорошо. Только у нас теперь богатыми будут те, кто плохо жил. А вы станете бедняками. Как в песне поется: "Кто был ничем, тот станет всем".
- И так каждый раз переворот будет? - удивился Александр.
- Почему переворот? У нас революция.
- А когда вы всех нас переловите, а привычка останется, тогда друг друга топить будете? Или новых богатых убивать? Восточная пословица гласит: "Где чтут недостойных и презирают достойных, там находят себе прибежище трое: голод, смерть и страх".
- Ну ты, князек, эту философию прекрати. Она нам ни к чему.
Зазвонил телефон. Начальник взял трубку и, кивая головой, смотрел на Александра.
- Да. Да. Он и не отказывается. Да, не отказывается. Сейчас, - он положил трубку и приказал: - Пошли.
Допрашивали Александра долго, все про генерала Дончака.
- Ну вы ведь его расстреляли. Что же вы еще хотите узнать? Мой отец тоже воевал на стороне генерала, и я несколько месяцев был при нем. А потом убежал.
Александр вспомнил минуту расставания с Дончаком. Ему стало грустно. Но нужно продолжать играть свою роль.
Старый большевик заступился за него:
- Ну, мальчишка, поиграл в войну и надоело. Ему тогда лет пятнадцать было. Его перевоспитать надо. В рабочий класс пойдет. Я сторонник исправительно–трудовых лагерей. Он еще молод, из него еще можно сделать человека.
А следователь спросил:
- А чего же убежал? А как же ваша хваленая дворянская честь?
Александр притворно вздохнул:
- Какая уж теперь честь? Своя жизнь дороже.
- Ну, а золото видел у генерала? - снова спросил начальник.
- Видел. Кольцо обручальное было у него, массивное такое, - продолжал притворяться Александр.
- Говорил же я, не знает он. И пленные говорили, что раньше он ушел. Сбежал. Струсил. Побоялся, что в плен попадет. И все равно попался, - убежденно говорил старый.
Александр усмехнулся.
- Зря усмехаешься. Скажи спасибо, что несовершеннолетний. Жить будешь. Но радоваться жизни забудешь, - пообещал начальник.
Действительно, Александра под усиленной охраной отправили в Карелию, на заготовку леса.
Санька
Как–то раз зимой начальник лагеря, Шамыгин Семен Егорович, с помощниками обходил район заготовки леса. Он заметил совсем юного заключенного. "Сажают пацанов", - с досадой подумал начальник и, сам не зная почему, посмотрел на часы. Часы остановились. Сокрушаясь, он сказал, оглядываясь на сослуживцев:
- Красный командир Буденный за храбрость часы подарил, а теперь они стоят. И хоть бы какой мастер был.
В пяти шагах он него стоял тот самый юноша. Он сказал: "Начальник, я исправлю ваши часы". Это был Александр. Он не боялся тяжелой работы, боялся однообразной. Раньше в штабе армии он успешно устранял мелкие поломки в часах офицеров, особенно после боя. Он хотел снова попробовать.
- Ну, пойдем ко мне в кабинет. Там лампа яркая, может, что у тебя и получится. Настенные часы тоже стоят, - сказал начальник лагеря.
Часы Александр исправил довольно быстро. Но выяснилось, что у лагерного начальства дома есть много чего такого, что надо чинить. Александра освободили от лесозаготовок. Его привезли в дом начальника связанным. Теперь работа была у него приятная, в тепле, да и подкармливали князя. Начальник сказал ему:
- Вот ты - молодой князь, а сидишь у меня на кухне и чинишь швейную машинку, как когда–то тебе мастеровые чинили.
- Так мне приятно дело сделать, - ответил Александр. - Петр Первый все умел. А вы, теперешние начальники, и сено небось забыли, как косить. Все готовились к революции, листовки расклеивали, страну развалили.
- Ну, разговорился. Петр Первый все мог. Это уж ты врешь. Он в море утонул молодым в какой–то Голландии или Пруссии. Мы тоже учились немного. Знаем. И ты не можешь быть ему родственником.
- Ну, я вам не говорил, что он мне родственник. Но он мой идеал, я равняюсь на него.
Подбежал сынишка начальника Володька:
- Дядя, а вы можете мне деревянную саблю сделать?
- Вот уже я и дядя, - удивился Александр, но сказал: - Конечно. Тебе большую или маленькую?
- Не большую и не маленькую, а чтобы как раз. Но чтобы лучше, чем у Сеньки.
- Будет лучше, - пообещал Александр.
Он сделал саблю и выгравировал на ней свой родовой герб. Получилось замечательно. Мальчишка был в восторге. Неожиданно на кухню зашла дочь начальника, румяная девица лет шестнадцати. Посмотрела на Александра и смущенно опустила глаза.
- Ну, чего пришла? Видишь, заключенный сидит. Иди отсюда! - прикрикнул отец на дочь.
- Какой такой заключенный? Мальчишку поймали и посадили. А за чо? И чо сразу кричишь? Я хотела только спросить тебя, чо конвой под окном и за дверью стоит? А ты сразу кричишь, - обиделась девушка.
- Ладно, не обижайся, иди уж. Позову потом, когда увезем его. - И, когда девушка вышла, сказал юному князю:
- Ну, видал красавицу? Таких среди вашего брата искать не отыскать. Одни наряды и бледные какие–то. А моя дочь - кровь с молоком, на природе выросла. За красного командира замуж отдадим. Счастливая будет. Она уж и жениха приглядела. Жизнь у нее теперь будет замечательная. Не то, что у меня была, не зря революцию делали.
У Александра мелькнула мысль: "Почему бы мне ее не приручить, усыпить бдительность хозяев. Она, может быть, и убежать поможет". А вслух он сказал:
- Девчонка красивая, не спорю, но обувь у нее плохая. Я могу ей к свадьбе туфельки пошить, царские.
- А не врешь?! - настороженно спросил начальник.
- Ну зачем же? Мне нужно только мерку с ее ноги снять. Затем сделать деревянные колодки, и материал нужен, кожа всякая. Лучше телятина.
Сколько обуви сшил их семейный сапожник! Иногда после примерки маленький Саша смотрел, как он вытачивает колодки, как обтягивает их пахучей кожей, как колдует с карандашом и линейкой, потом вырезает кожу. И сейчас, вызвав в памяти весь процесс, Александр подумал: "Я хочу это сделать и сделаю. Я сфокусирую мысли только на этом, как говорил учитель. В геометрии я разбираюсь лучше, чем наш сапожник. А все остальное - навык.
- Ладно, - обрадовался начальник, - тебя будут привозить сюда днем, а вечером увозить. Шей черевички. А там и мне сапоги пошьешь.
- Надо мерку снять с ноги вашей дочери.
- Евдокия, подь сюда! - позвал начальник жену.
Та пришла. Под глазом у нее был синяк. Она молча стала у двери.
- Где Санька? Вот заключенный умеет шить черевички. Саньке к свадьбе сошьет. Зови ее.
Жена вышла. Пришла дочь. Отец сказал ей: "Поставь ногу, он измерит ее, и к свадьбе будешь обута".
Александр мерил ниткой грязную ножку девушки. Она все время поправляла юбку. Он вдруг впервые почувствовал влечение. Измерил подъем и сказал: "Красивая ножка". Девушка тут же убежала, раскрасневшись донельзя. Сердце ее билось, как сумасшедшее. Заключенного увезли вечером, а она пролежала всю ночь с открытыми глазами, вспоминая каждый его взгляд и движение. Ей казалось, что его пальцы и сейчас еще касаются ее ноги. О своем женихе она не вспомнила ни в один из последующих дней.
* * *
Санька влюбилась. Она ходила красивая и счастливая. И частенько забегала в комнату, где работал юный князь.
- Попейте вот молочка, козье. Мамка надоила. Вам полезно. А то в лагере у вас плохо кормят.
В другой раз садилась и наблюдала, как он работает, и болтала без умолку. Она бросала работу по дому, лишь бы лишний раз посидеть рядом с ним.
- Санька! Хватит бегать к заключенному! Скажу отцу, он тебе ремня даст, - пригрозила ей мать. - Смотри, Борис узнает, раздумает замуж взять.
Санька ей дерзко ответила:
- А как мне этот князь нравится? Красивый он и обходительный. И вон все время чисто моется у колодца. А Борис и не нужен мне вовсе. Вонючий он. Козлом от него несет.
Мать, покачав головой, сказала:
- А раньше он тебе нравился. И ты нарочно меня злишь. Лучше перестань. А то скажу отцу, чтобы он заключенного парнишку не приводил сюда.
- Ага, скажи. А кто будет нам стулья ремонтировать? Как новые привезли из барского дома - хорошо. А как поломались, так ремонтировать некому. У всех руки из задницы растут. А он хоть и князь, а все может. Вот попрошу его мне еще и сапожки пошить. А чо мамка, если я за него замуж пойду, за князя? А чо? Он в моих руках. Я вокруг него хожу, а он прямо млеет. Молодой. Кровь–то играет. Только на год меня старше. Самое время. По сердцу он мне.
Мать в сердцах бросила:
- Санька, Богом молю, перестань заигрывать с заключенным. Чай, тоже живой. Он и мне по сердцу. А толку–то не будет. Только доиграешься, забрюхатеешь, а отец меня прибьет. И так с ним сладу нет. Плюнь, не для тебя он. Долго ему еще срок отбывать. Не выпустят его, из богатых он.
- Вот и хорошо. Мой будет, ничей. Никто не отобьет, потому как под конвоем ходит. А из бедняцких кровей мне ни к чему. Я этого не люблю.
Так шла ежедневная перепалка между матерью и дочерью, пока глава семьи находился на службе. Мать пошла на вечернюю дойку коровы. А Санька отогнала от двери охранника.