- Вот и я к тому же, государь-батюшка. Мы в Мценске добыли шесть с половиной тысяч сабель, тысячи щитов, копий и привезли их в Москву. Теперь в твоей милости, царь-батюшка, решить по справедливости, кому владеть оружием: державе или воинам?
- Ой, хитёр ты, Даниил Адашев! Ишь как подвёл под корень! - воскликнул Иван Васильевич и обратился к Алексею: - Алёша, а что ежели за треть цены поторговаться?
- Это благородная цена, государь-батюшка, - отозвался Алексей.
- Ты слышишь, воевода? Вот за треть цены и сдай казне всё оружие. То-то твоим воинам благо будет, - проявил милость Иван Васильевич.
- Спасибо, государь-батюшка, Бога молить за тебя будут. Токмо я ещё не всё вымолил у тебя. Уходя из Мценска, я оставил там сто двадцать семь воинов на проживание и службу. Отвёл им землю, может, озимые посеют. Чтобы весной целину подняли... Так ты, государь-батюшка, дай повеление закрепить за ними землю в Мценском уезде. Воины они - выше всяких похвал.
Даниил лез напролом со своими просьбами, надеялся, что царь не откажет ему, потому как он, Даниил, был сейчас ему нужен. А пока нужен, царь будет с ним добр. Так и случилось. Иван Васильевич молвил старшему Адашеву:
- Алёша, побеспокой там Поместный приказ. Отведи Данилу туда, и пусть перечтёт имена всех, за кем землю закрепить. Ну а ты выкладывай последнее и уходи, вымогатель.
- Государь, я забочусь лишь о том, чтобы держава выгоду имела от моих дел. Вчера я был в Разрядном приказе, и поведали мне, что твоей милостью дано мне воеводство над передовым полком. Низко кланяюсь, государь, за такую милость. Но дай мне власть над черемисами, мордвой, удмуртами и чувашами больше, чем у меня есть. Ещё дозволь в каждой иноязычной десятке держать двух-трёх русичей...
Царь Иван Васильевич смотрел на воеводу пристально и сравнивал его со своим любимцем. Выходило один к одному: оба умны, и этот ум имел у них державный настрой. Ведь всё сказал верно. И русских ратников надо держать среди некрещёных, и укорот им нужно давать, чтобы не грабили, не убивали мирное население, не лишали чести жён, как делали это в набегах на Русь. Оставалось одно: благословить. И царь сказал:
- Даю тебе власть действовать в полку над душами ратников по своему разумению. - Он встал. - А теперь пойдём выпьем чару за твою ратную доблесть.
Царь повёл братьев в соседний покой, где был накрыт стол для угощения и там стояли три кубка. Иван Васильевич поднял свой кубок, и Даниил с Алексеем подняли.
- Ну, пригуби, воин. Ты достоин сей чести.
Все выпили. А потом царь откинул на краю стола алую салфетку, и под нею открылось блюдо с золотом. На блюде лежала киса.
- Возьми кису и держи, - сказал царь. Даниил взял кожаную кису, раскрыл её, и Иван Васильевич высыпал в неё золотые монеты. - Это тебе за Мешинский городок и за Мценск. Помни государеву щедрость.
- Спасибо, государь-батюшка. Но сия награда не только мне, но и тысяцким Ивану Пономарю и Степану Лыкову. Дозволь мне поделить её на троих.
- Дели, дели, знаю тебя, но с меня больше не взыщи. - Царь повернулся и вышел.
Даниил и Алексей остались одни. На их лицах было удивление: взял-таки и ушёл царь, остальное понимай, как хочешь. Алексей нашёл выход из положения:
- Скачи домой, Данилушка, да пошли Захара к своим побратимам, вот и встретитесь сегодня. А в Поместный мы пойдём завтра с утра. Тебе ведь и в казну надо...
Даниил возвращался в Москву шагом. Ему было над чем подумать, чему порадоваться. По всему выходило, что у Алексея тоже пока всё идёт благим путём. Но, проезжая двором Коломенского, Даниил не заметил, как за ним наблюдали Григорий Скуратов-Бельский и князь Афанасий Вяземский. За ними стоял совсем молодой главный псарь Фёдор Басманов. Не знал Даниил, что лишь своим появлением в Коломенском он перешёл дорогу одному из этих новых придворных царя Ивана Васильевича. Но всё это всплывёт потом. А пока Даниил намеревался навестить Ивана Пономаря и Степана Лыкова и позвать их на отменённую ранее трапезу, побывать на могиле отца.
Как всё Даниил задумал, так и получилось. Он приехал к Ивану, потрепал Данилку за волосы, прикоснулся к щеке Даши бородой и усами. Скинул кафтан, прошёл в горницу и выложил на стол кису с золотыми. Позвал всех домашних Ивана к столу и высыпал монеты на стол. Диву дались ближние Ивана такому богатству, хотя не понимали, зачем Даниил показал его. Даша начала суетиться, дабы накрыть стол для трапезы, но Даниил остановил её:
- Мы на могилу к моему батюшке пойдём, а потом уж отдадим всему честь за столом. - Сказал Ивану: - Это нам за доблесть от царя-батюшки. Дели, Ванюша, на троих, ты счёт хорошо знаешь.
- Так не бывает, Даниил Фёдорович, - как-то очень строго произнёс Иван Пономарь. - Царь и разделил бы на троих, ежели думал бы наградить и нас.
Даниил посмотрел на Серафиму, которая рассматривала монету, на Дашу, что стояла за Иваном, держа за плечи Данилку, и сказал им:
- Голубушки, оставьте нас, мы тут поговорим.
Серафима и Даша ушли, Даниил подошёл к Ивану поближе, положил руку ему на плечо.
- Дели, Ванюшка, дели дорогой. Без тебя и без Степана не было бы ни меня, ни этого золота.
- Ну, Данилка, молотом тебя не перекуёшь.
- Скажи своим, чтобы шли сюда и что у тебя всё хорошо. Улыбайся, леший.
И вот уже золотые начали ложиться на три равные части. А Иван не только улыбался, он смеялся, но никто не знал, по какой причине он смеётся. А причина была одна: не мог он отказать человеку ни в чём, потому как любил его. Поделив золото на три доли, Даниил оставил одну долю на столе, вторую ссыпал в свою кису, что носил у пояса, а третью - в царскую кису. Два друга отправились на Арбатскую улицу к Степану. Лыков принял деление золота как нечто должное, порадовался, обнял Даниила и Ивана, весело заметил:
- Заживём теперь, Саломеюшка.
Даниил той порой полюбовался на Федяшку. Саломея что-то уже на стол выставляла, но Даниил остановил её:
- Сашенька, всё в другой раз. Мы сейчас летим в Донской монастырь, по батюшке панихиду отслужить.
Памятника на могиле Фёдора Ивановича Адашева ещё не было. Даниил подумал, что надо будет заказать его. Стояли над могилой три витязя долго и скупо прослезились, пока великосхимник Иероним не прочитал заупокойные молитвы. Даниил держался с трудом, боясь разрыдаться. Из его жизни, из жизни семьи Адашевых ушёл самый дорогой, самый чтимый родитель. Даниил сделал за себя и за Алексея вклад в монастырь - двести рублей, огромные по той поре деньги.
Уходили из монастыря после молебна поздно. Даниил не отпустил друзей и увёл их к себе - посидеть по-мужски за столом, погрустить о славном воеводе. У них ещё был месяц отдыха перед выездом в Ливонию, но они как бы уже прирастали к новому походному житью. Судьбе было угодно, чтобы они прошли вместе и Ливонскую войну.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ВОЕВОДА ПЕРЕДОВОГО ПОЛКА
Дни месячного отдыха после возвращения из Мценска у Даниила были уже на исходе. Предстояло вновь покинуть Москву, уйти в неведомую Ливонию. Об этом прибалтийском государстве-ордене у Адашева было очень смутное представление. Из пояснений брата Алексея, который как посланник Посольского приказа побывал в Ливонии, Даниил понял, что как такового Ливонского государства нет. Это всего лишь земли племени ливов, которыми захватнически овладел немецкий духовно-рыцарский орден. Он-то и присвоил себе название Ливонского ордена, отделившись от Тевтонского ордена, который располагался на землях Пруссии. По мнению Даниила, теперь у него было хоть какое-то представление о том, что на землях ливов господствуют немецкие рыцари и, будучи в союзе с Польшей и Швецией, Ливонский орден не пускает Русское государство к Балтийскому морю. Алексей же просветил брата в том, что берег Балтийского моря, там, где обитали племена ливов и эстов, на протяжении многих веков принадлежал Руси и теперь его нужно было вернуть. Так, благодаря старшему брату Даниил понял, что значит для державы изгнание ордена, захватившего чужие земли.
С помощью Алексея Даниил разобрался и в другом. Может быть, Русское государство и не пошло бы воевать с Ливонским орденом, но он нарушил условия договора от 1503 года о перемирии на пятьдесят лет и вот уже десять лет не платит дань. Два года назад магистр ордена Герман фон Бругге прислал в Москву послов.
- Мы принимали их с царём-батюшкой вместе. Они просили продлить перемирие ещё на пятнадцать лет и клятвенно заверяли, что выплатят недоимки. Одни пустые обещания. Тот же фон Бругге запретил пропускать через земли ордена зодчих, выписанных из Франции государем. Совсем недавно орден воевал с Польшей. Но мы сегодня знаем, что новый магистр ордена Вильгельм фон Фюрстенберг уже ведёт тайные переговоры с польским королём и великим князем литовским Сигизмундом Августом о военном союзе против нас. Вот такие дела, братец, на северо-западе державы.
- Спасибо, Алёша, ты развеял туман в моей голове. Однако скажи мне, как там местные племена относятся к ливонским рыцарям?
- Неужели ты сам о том не догадываешься? Как могут относиться аборигены к завоевателям, тем более лютеранам? Рыцари смеются над ними, считают их дикими племенами. Там есть и русские, и если они идут на богослужение, то немцы издеваются над ними. Да ты скоро сам попадёшь в Иван-город и убедишься в том.
- Как это?
- Да просто. Немецкий город Ругодив - наша прежняя крепость Нарва - стоит рядом с нашим Ивангородом, отделённым от Ругодива всего лишь рекой Нарвой. Немцам с крепостной стены видна наша жизнь. Вот рыцари и потешаются над русичами, смеются, ругаются матерно. А порой и стрелы пускают. Ты всё это увидишь.
В свободное время - а у Даниила в эти дни его было много - он старался быть рядом с сыном Тархом. Если шёл дождь, они сидели дома, и Даниил учил сына грамоте. Тарх был способным отроком и на лету запоминал слова, их значение, складывал и писал под диктовку отца фразы. Вместе они учили молитвы, каноны, псалмы. Даниил говорил сыну:
- В час беды молитва помогает даже воину.
- Как же она помогает, батюшка? - спрашивал Тарх.
- А просто, сынок. Читая молитву, воин становится сильнее духом. А дух - это самое денное в воине.
В погожие дни Даниил и Тарх шли гулять по Москве, заходили в храмы помолиться. Они любили смотреть, как зодчие и мастера каменного дела поднимали новый храм на Красной площади в честь победы над Казанским царством, после чего шли в Кремль и обязательно в Благовещенский собор. Однажды, во время такого посещения, у Даниила случилась стычка с князем Афанасием Вяземским и боярином Василием Грязным. Они вошли в собор хмельные в сопровождении двух казанских мурз, и все четверо не сняли шапки. Князь и боярин принялись молиться, а мурзы стояли, лба не перекрестив, и посмеивались.
Увидев такое кощунство, Даниил понял, что мурзы не крещены. Своим появлением они оскверняли храм. Даниил не стерпел надругательства и, осторожно пробравшись к ним среди прихожан, сказал строго:
- Сей же миг покиньте храм!
И тут к Даниилу повернулись Вяземский и Грязной.
- Зачем гонишь наших гостей? Мы им величие храма показываем, - грубо сказал Афанасий. - Да кто ты такой?!
- Не кричи, князь, не из пугливых! И ты тоже оскверняешь храм! Почему в шапках молитесь?
- Сие не твоё щенячье дело! Вот я князь, а он боярин. А ты кто такой?
- Я православный христианин и пришёл молиться в русскую святыню. Потому не могу терпеть кощунства. Уходите по-доброму, не то позову приставов!
- Эко испугал! Васюк! - позвал князь боярина. - Видали мы этого гуся в Коломенском. Поди, он шиш! Давай-ка мы его проучим!
- Только не в храме! - властно сказал Даниил. - А ну за мной, ежели лиха не ищете! - И Даниил взял Афанасия за рукав, увлекая его из храма.
Хмельные князь и боярин пошли за ним. Мурзы - тоже; привлечённые шумом, потянулись за ними и горожане. Когда вышли из храма, Даниил повёл их не на площадь, а за храм, где было безлюдно.
- Вот я пред вами. Кто хочет меня проучить? - спросил Даниил.
Дюжие Вяземский и Грязной сжали кулаки и двинулись на Даниила. Но тут похожий на купца крепкий молодой горожанин, что вышел следом за ними из храма, встал рядом с Даниилом.
- Так не годится, чтобы двое на одного. Теперь достаньте нас, - сказал горожанин и сунул шапку, которую держал в руках, за пазуху.
- Да я тебя! - крикнул Грязной и замахнулся на купца.
Тот увернулся и как-то очень ловко ударил Василия по уху. И началось. Вяземский той порой схватил Даниила за грудь, потянул к себе и замахнулся кулаком. Тот подставил под удар локоть, и князь взвыл от боли, словно стукнул по камню. Занёс левую руку и опять наткнулся на преграду. Подразнив несколько раз разъярённого князя, Даниил был вынужден охладить его пыл, изловчился и с силой ударил в подбородок. Вяземский рухнул на землю. Не успели любопытные москвитяне удивиться, как рядом с ним лежал поверженный Василий Грязной. Купец ошарашил его прямым ударом в грудь, тот задохнулся и грохнулся на землю. Мурзы той порой убежали. Даниил осмотрелся и увидел, что вокруг них собрались уже десятка два горожан. Он тронул купца за локоть и позвал:
- Идём отсюда, отстоим вместе службу. - И повёл его в храм.
По пути купец сказал:
- Я тебя помню с давней поры, с той самой, как ты на торгу в Китай-городе разгонял гулящих людей.
- Спасибо, что поддержал. С двумя-то я бы и не справился. Звать-то тебя как, за кого помолиться?
- Роман я, Бережнов, купец.
- Я же Даниил Адашев. - Обняв купца за плечи, он ввёл его в храм, а оглянувшись, увидел за спиной Тарха. - Сынок, а ты-то как здесь очутился?
- Да смотрел я, батюшка, как вы уму-разуму басурманов учили.
- Слышишь, Роман, что сынок сказал? - Даниил прижал Тарха к себе.
И не ведал в этот миг Даниил, что нажил себе двух лютых врагов. Вяземский и Грязной, как пришли в себя да поднялись, бросились на горожан с кулаками.
- A-а, тати московские, радуетесь, что честной народ бьют! - кричал Грязной. Отдышавшись, он обратился к Афанасию: - Ну, брат, не быть мне боярином, если не найду этого поганца! Убью!
- Вкупе с тобой мыслю. Да мне и искать не надо. Обидел меня навеки брат царского любимца Алёшки Адашева.
- Неважно. Ноне он любимец, а завтра мы с тобой ими будем. Ничего нет вечного под луной, - бодро заявил Грязной.
- Ты верно говоришь, любимец царских псов, - весело засмеялся Афанасий и увёл Василия в питейный дом.
Судьба ещё не раз свела Даниила с этими вельможами. Оба они будут любимцами царя-батюшки. Про князя Афанасия Вяземского сказано: "Опричник и любимец Иоанна Грозного, после падения Адашева и Сильвестра пользовался неограниченным доверием своего государя, который только из его рук принимал лекарства, приготовленные доктором Линсеем, и с ним только совещался о своих тайных планах... Но и Вяземский не избег общей участи любимцев Грозного... Он вместе с Фёдором Басмановым и многими боярами и дьяками был обвинён в том, что вёл переговоры с архиепископом Пименом, замышлял предать Новгород и Псков Литве, царя Иоанна извести, а на государство поставить князя Владимира Андреевича Старицкого. Вяземский умер во время пыток".
Даниил с Тархом и новым знакомым, купцом Романом, прошлись по Москве, познакомились поближе и договорились встретиться ещё. Даниил узнал, где живёт купец, и сказал:
- Я на днях ухожу из Москвы в поход, так мы соберёмся накануне, и я пришлю за тобой человека. Почтишь ли меня?
- Как не почтить! Да верю я, что наши дорожки ещё сойдутся.
Кончилось время мирного отдыха от ратных трудов. За несколько дней до похода в Ливонию Даниил собрал у себя побратимов и семерых борисоглебских охотников, которые уже вернулись на Ходынское поле, пригласил купца Романа Бережнова. За столом рассказал, как они познакомились недавно в Кремле.
- Если бы не Роман, быть бы мне битым. Теперь и расставаться невмочь.
Все посмеялись, однако Степан заметил:
- А ты его позови корм полку доставлять.
- Я в этом сведущий, - отозвался Бережное, - в пятьдесят втором в Казань поставлял.
Застолье получилось отменным. Матушка Ульяна была рада тому, что Даниил пригласил её костромских земляков. Правда, ни она их не помнила, ни они её, потому как были мальцами, но чувство родства витало за столом и окрашивало встречу светом воспоминаний. К концу застолья вернулся из Кремля Алексей и удивился такому множеству гостей в доме. А как узнал, что многие из них борисоглебские ратники, возрадовался:
- Я хоть и не встречался с вами в Казанском крае и Мценска не видывал, но наслышан, как вы отменно бились, - произнёс Алексей, поднимая кубок за земляков.
Когда расставались с охотниками, Алексей пожаловал им по пять серебряных рублей.
- Вы славные воины и заслужили сей подарок от земляков, - сказал Алексей на прощание.
- Благодарствуем, Алексей Фёдорович, - ответил за всех Ипат. - Мы ведь всё делаем ради державы.
Выезд полка из Москвы в назначенное время не состоялся: пришли затяжные дожди, и кончились они лишь в конце октября. Наступили заморозки, землю сковало и по ядрёной, почти зимней поре передовой полк Даниила Адашева выступил в поход. Вместе с передовым полком уходили на Ливонскую войну полки князей Василия Барабашина и Юрия Репнина. Эти воеводы со своими полками шли впереди главных сил, и у них было особое задание. Им надлежало выйти к литовскому рубежу и занять как можно большее пространство на Литовской земле. Из Москвы рать двигалась на Ржев, со Ржева на Великие Луки, миновала городок Опочку и взяла путь на городок Остров. Далее через реку Великую подошла к рубежу Ливонского ордена. За ним уже предстояли военные действия.
Перед тем как одолеть рубеж Ливонского ордена, на последнем ночном привале Даниил собрал на лесной поляне всех тысяцких и сотских.
- Мы на рубеже, за которым нам придётся воевать. Однако предупреждаю вас, что мы пришли биться не с местным населением, ливами и эстами, а с немецкими завоевателями, с Ливонским рыцарским орденом. Потому волею царя-батюшки говорю вам, чтобы никто из ваших воинов и пальцем не тронул местных жителей, ежели они не поднимают на вас оружие.
Среди сотских в полку были три уже немного обрусевших татарина, и один из них сказал:
- Я, Окубуй, говорю тебе, воевода: мои воины не умеют так воевать. Мы вошли в чужую землю, завоевали её, и теперь здесь всё наше: скот, добро, девицы, дети. А если не так, зачем же воевать?