Он покорно пошел за вождями от медицины, куда они повели его, сел там у стола и стал глядеть в стенку. Брандт был немного пьян, поэтому зашивать взялся Конти.
Пришла Маргарита, за нею - Гесс. Грета молча обняла сзади за шею и, наклонившись, прижалась щекой к его виску.
- Видимо, треснувший бокал попался, - заметил Рудольф. - Не повезло.
- Вообще, вам в этом году удивительно не везет, Роберт, - заметил Брандт, готовя шприц. - Это может значить, что следующий обойдется без неприятностей.
Через полчаса все возвратились на банкет. Еще предстояла работа. Риббентроп важничал. Гесс был чересчур деликатен. Геринг, Лей, Штрайхер, Отто Дитрих, Геббельс, Вильгельм Фрик были те люди, что проталкивали политическую волю фюрера и прихлопнули сегодня не одну из "отрастающих иллюзий" европейских политиков, в чем на этом же банкете периодически ходили отчитываться перед Гитлером. Маргарита, старавшаяся больше не оставлять Роберта, стала свидетельницей того, как ее любимый, не церемонясь, сообщил чеху Хвалковскому, что фюрер желает видеть его, Хвалковского, на посту министра иностранных дел Чехословакии, и весело добавил, что "вообще-то оставшаяся часть страны экономически мало дееспособна и лучше бы ей сразу войти в состав рейха". Будущий (уже с октября) министр так побледнел, что даже синева у губ выступила.
Геринг в это время "работал" с английским газетным магнатом и политиком лордом Бивербруком. Оба были довольны друг другом.
Сам Гитлер ни в какие разговоры с иностранными гостями не вступал. Ни одна из самых влиятельных европейских и прочих персон не смогла бы похвастаться тем, что сегодня услышала что-либо лично от самого канцлера. Когда Геринг после беседы с Бивербруком отправился к Гитлеру, Маргарита, оставив Роберта, пошла вместе с ним. Геринг, под голый локоток, провел ее через зал и усадил рядом с фюрером.
- Когда мы уедем в отпуск? - спросила она Гитлера.
- Детка, мы это уже обсуждали. - Фюрер дипломатично улыбнулся на публику, точно Маргарита сказала ему приятное. - В конце октября.
- Вы знаете, что сейчас произошло?
- Да… Он сильно поранился?
- Четыре шва.
- Я прикажу нашего интенданта за ноги повесить.
- Бокал тут ни при чем. Роберт просто сдавил его слишком сильно. Вот так. - Маргарита взяла стоящий рядом с Гитлером бокал с минеральной водой и показала.
Гитлер взял у нее бокал, несколько раз, пробуя, стиснул его в ладони и пожал плечами.
- Конечно, была трещина. Вот я же давлю.
- У вас не хватает силы.
Гитлер быстро взглянул на нее, подняв брови, и прищурился. Маргарита резко отвернулась:
- А ты, Герман, смог бы?
- Легко! - воскликнул Геринг, к своему несчастью слышавший не все из их разговора. Он взял салфетку и, обхватив ею бокал, сильно сдавил. Потом, выдохнув, еще раз. Бокал хрустнул и распался.
- Салфетка помешала, - объяснил он первую неудачу. - А-а, собственно, для чего…
Он не договорил - бокал в правой руке поднапрягшегося Гитлера тоже хрустнул и раскололся.
- Убедились? - невозмутимо улыбнулась Маргарита.
Она взяла его ладонь и провела по ней пальцами.
- Видите, ничего. А у него четыре глубоких пореза. Это результат нервного возбуждения.
Гитлер глубоко вздохнул и, быстро оглядев зал, усмехнулся.
- Не думаю, детка, чтобы у Роберта нашелся здесь возбудитель более сильный, чем ты. Что же ты хочешь? Я могу приказать ему работать, но не могу запретить. Подобное уже было однажды неверно понято. Однако… хорошенький спектакль ты мне тут устроила! - Он снова быстро огляделся. - У меня такое чувство, что сейчас все начнут хрупать эти несчастные бокалы.
- Так когда же? - настаивала Маргарита.
- Детка…
- Но хотя бы после двадцать четвертого…
- После двадцать четвертого - конечно! - быстро ответил Адольф.
Маргарита встала. Она собиралась разыскать Роберта, но тут из одного кружка оживленно беседующих вышел актер Эмиль Яннингс и, кашлянув, шагнул к ней. Маргарита взяла его под руку, и они пошли по залу, полуобернувшись друг к другу, давая понять, что беседа личная.
- Просто не знаю, как мне уговорить рейхсминистра Геббельса не предпринимать больше попыток вернуть Дитрих в Германию, - пожаловался Яннингс. - Он ставит себя и всех в унизительное положение.
- Если Геббельс задался целью, он все равно не свернет, - вздохнула Маргарита. - С Дитрих ведут переговоры, а после очередного отказа выливают накопившееся ведро помоев. Цель - не вернуть ее, а дискредитировать.
- Ужасно, но мне эта мысль тоже приходила в голову, - признался Яннингс.
В это время, закончив очередную обработку, Лей тоже разыскивал Грету и, увидев ее в обществе приятного ему человека, быстро провел обоих в укромное местечко - небольшой зимний сад, где стояло несколько столов с мороженым и удобные кресла.
- Вы продолжайте, продолжайте… - кивнул он, пробуя мороженое левой рукой. - Я тут с вами посижу немного, передохну.
- Мы говорили о Марлен Дитрих, - пояснил Яннингс.
- А что Дитрих?! Играет шлюх, упакованных в жидовские миллионы, да запивает наркотики коньяком. А вынь ее из упаковки, останется несчастная баба, без семьи, без родины. Без души. Маска. Манекен.
- Ты не находишь в ней шарма? - улыбнулся Яннингс.
- Шарм был в тебе, старина, когда ты душил ее в "Голубом ангеле". А в ней одна сонная фальшь.
Яннингс собирался возразить, но лишь безнадежно посмотрел на Маргариту:
- Я с вождями не умею спорить. Так иногда скажут! Сонная фальшь! И это о Марлен-то?!
- А чего с нами спорить? - Лей продолжал поглощать мороженое. - Мы все злющие… У нас скепсис, как раковая опухоль.
- А я вот мечтаю сыграть вождя, - признался Яннингс.
- Верховного? - улыбнулась Маргарита.
- О, нет! Не конкретно. Типаж.
Лей засмеялся.
- А если честно, - продолжал Яннингс, - я бы с удовольствием сыграл Роберта Лея.
- Что бы вы стали играть, Эмиль? - спросила Маргарита.
- Контрасты! Неуравновешенность. Напор! Скепсис. Боль. То, как он, сам того не желая, постоянно подает примеры. Недавнюю сцену с бокалом сыграл бы. Еще… автогонки. Как он копается в моторе с механиками, весь перепачканный машинным маслом, а через два часа танцует с герцогиней Виндзорской. Сыграл бы усталость - до истерики, напряжение на грани срыва. Любовь.
Лей отодвинул вазочку:
- Нашей почтеннейшей публике, старина, было бы полезней, если бы ты сыграл актера - немца, арийца, национальную гордость, недосягаемую мечту всех театров и киностудий мира, живущего, однако, дома, с нами, с вождями, примерно как женщина с негодяем мужем, которого еще не успел разлюбить ее обожаемый ребенок-народ. - Он встал. - Все. Нужно идти. Извини, старина. Я ведь не о ком-то конкретно, а о типаже.
Когда Роберт ушел, Маргарита поймала на себе как бы нечаянный, но так много сказавший ей взгляд актера. Вождь всех вывернул наизнанку. Сам ушел, а их оставил сидеть друг напротив друга.
Но им не хотелось возвращаться в насквозь продуваемые ветрами европейской политики залы, в которых маялось еще несколько зябнущих душ.
Юнити Митфорд устала от роли поклонницы, конформистки и адепта режима, к которому у нее накопилось слишком много вопросов, да и просто - от необходимости притворяться глупее, чем есть. Увы! Именно сегодня ей открылись подлинные планы Адольфа - почти осязаемая цепь, которая будет наброшена на шею Британии, и его истинное желание - превратить гордую владычицу морей в поникшую рабыню. Но Адольф не знает Британии!!! Он не захотел понять эту страну, как не захотел понять ее, Юнити, Валькирию, посланную ему самою Судьбой.
Это была ошибка Гесса. Большая и… фатальная. И Гесс за нее еще станет платить.
Сегодня с особым отвращением взирала она на радостно галдящих американцев. У Адольфа с "еврейскими королями доллара" свои счеты, и если он доберется до британских военных баз, то исполнит свою мечту "замешать доллары в еврейской крови".
Еще одни глаза с ненавистью глядели на самоуверенных американских дипломатов - глаза Йозефа Геббельса.
Компания наглых янки была сегодня его "партийным участком", от которого он сразу попытался избавиться.
- Они все евреи, меня от них тошнит, - сказал он Вернеру Науману, главе отдела кадров своего министерства.
Верный Вернер - белокурый атлет, под два метра ростом, только что выигравший проведенное тайком, в курительных, состязание по "хрупанью бокалов" у асов люфтваффе, - покорно занялся "обработкой" янки, вдохновив Гитлера на следующий монолог:
- Геббельс ничего не желает делать! По-видимому, у нашего доктора хватает сил только на Баарову. Да и та скоро от него сбежит. А Науман хорош! Энергичен, умен, смел. Настоящий викинг. Сколько ему - двадцать девять? Вот такая молодежь со временем сменит нас, стариков, а кое-кого, возможно, и в ближайшее время.
Слова фюрера в точности были доведены до Геббельса. Йозефа охватила внутренняя дрожь от такой злобы, какой он не испытывал со времен "бамбергского кризиса". А ведь если бы тогда, в двадцать шестом, он поднажал, кто знает - возможно, "жалкого буржуа" Адольфа Гитлера вышвырнули бы из партии, как напаскудившего щенка!
Геббельс ушел из зала и в тоске, случайно забрел в тот же зимний садик, где сидели Маргарита с Яннингсом. Обнаружив там мороженое, принялся глотать его, порцию за порцией, чтобы охладиться.
И снова остро вспомнилась та конференция в Ганновере, когда он сорвался на визг, требуя исключить из партии "жалкого буржуа Адольфа"… Не там ли и зародилась ненависть ничего не прощающего фюрера? Руст тогда тоже что-то бубнил о "собственных убеждениях" - вот и сидит на посту министра образования, где об "убеждениях" ему пришлось накрепко забыть. Зато Лей… О!
Когда при голосовании об экспроприации недвижимости императорской семьи, за которую выступили все, неожиданно против поднялась одна его рука в белоснежном манжете и раздался бульдожий лай о том, что собрание неправомочно, что вышвырнуть следует "всяких случайных болтунов" и что фюрер непререкаем… не тогда ли благодарность Адольфа и распростерла над ним свои крылья, прикрывая все будущие выходки и самодурство?!
"Тогда что я здесь делаю? - зло спросил себя Йозеф. - Рано или поздно месть Непререкаемого все равно обрушится на мою голову, как Дамоклов меч!"
…Еще одна мятущаяся душа искала убежища от чуждых ей стихий. Маргарита первой заметила, как эта девушка вошла в садик и присела у крайнего стола.
Инга сопровождала своего отца, крупного чиновника министерства иностранных дел, и всеми силами старалась остаться незаметной для людей, которые, как ей казалось, все были посвящены в ее тайну.
Альбрехту Хаусхоферу.
7 января, 1938.
"Прости меня. Я как будто заболела, тяжело и безнадежно, и такою тебе лучше не видеть меня и поскорей забыть. Я виновата перед тобой и перед тем человеком, твоим другом, о котором ты спросил меня и все понял. Забудь меня, выброси из своей жизни, как случайную колючку из букета. Бог любит тебя, и он защитил тебя от такой никчемной и порочной глупышки. А меня бог не простит. Это я знаю.
Инга".
Из письма Полномочного представителя СССР в Англии И. Майского Народному комиссару иностранных дел СССР.
25 октября 1938 г.
"…Какова будет дальнейшая линия английского премьера?… Никаких серьезных попыток противостоять германской экспансии в Юго-Восточной Европе со стороны Чемберлена ожидать не приходится. Наоборот, как раз из его окружения я слышал такую сентенцию: "Какой смысл подкармливать корову, которую все равно зарежет Гитлер?" Даже в вопросе о колониях Чемберлен занимает явно капитулянтскую позицию. Я уже передавал вам по этому поводу мнение Бивербрука…Чемберлен недавно создал специальную комиссию для выработки плана или планов по удовлетворению колониальных притязаний Германии. Германия создает себе "африканскую империю" в составе Того, Камеруна, Анголы и большей части Бельгийского Конго. Не знаю, насколько Гитлер удовлетворился бы сейчас подобным подарком… В окружении премьера сейчас в большом ходу теория, что Германия "свирепствует" лишь потому, что у нее "пустой желудок". Когда "желудок" несколько наполнится, Германия станет спокойнее…"
План речи рейхсканцлера Германии на совещании представителей военных, экономических и партийных кругов Германии (рабочий вариант):
1. Обсуждение экономических вопросов и вопросов рабочей силы. Фюрер: Насущная проблема - обеспечить себя источниками сырья, необходимого для его благосостояния. Для того чтобы немецкий народ мог пользоваться этим благосостоянием, должны быть полностью истреблены его враги: евреи, демократии и "международные державы". Все они представляют угрозу мирному существованию немецкого народа.
2. В этой связи: Прага нужна как средство доступа к сырью. Не позднее 15 марта 1939 года Чехословакия должна быть полностью оккупирована войсками.
3. Затем последует Польша. Господство Германии над Польшей необходимо для того, чтобы снабжать Германию сельскохозяйственными продуктами и углем. Сильного сопротивления тут ожидать не приходится.
4. Венгрия и Румыния также относятся к жизненно необходимому пространству Германии. Падение Польши и оказание соответствующего давления сделают их сговорчивыми. Тогда Германия будет полностью контролировать их обширные сельскохозяйственные ресурсы и нефтяные источники.
Это план, который будет осуществлен до 1940 года. Тогда Германия станет непобедима.
5. 1940 и 1941 годы: Германия сведет счеты со своим извечным врагом Францией. Эта страна будет стерта с карты Европы. Англия старая и хилая страна, ослабленная демократией. После победы над Францией Германия с легкостью установит господство над Англией и получит все ее богатства и владения во всем мире.
Таким образом, впервые объединив континент Европы в соответствии с новой концепцией, Германия предпримет величайшую за всю историю операцию: используя британские и французские владения в Америке, уничтожит эту еврейскую демократию. Еврейская кровь смешается с долларами. За все оскорбления нашего народа американцы дорого заплатят.
6. И наконец, в середине 1941 года Германия обратит свои взоры на восток. Наша главная цель - Россия. Колосс на глиняных ногах будет опрокинут.
До середины октября фюрер уехал с инспекцией в Судеты, и Геринг вживался в статус преемника. Он не пропустил ни одного из публичных мероприятий, особенно - ГТФ, на которых, подражая уехавшему с фюрером Лею, опирался локтями о трибуну, махал руками, обнимал работниц, хохотал и ругался и все это в костюме из одной рубашки. В конце концов, он простудился, охрип и, обозлившись, сказал Лею по телефону, что у него "на всю эту демократию здоровья нет".
Гесс тоже болел: у него участились приступы резей в животе. В доме поселились врачи и целители. Эльза грустно шутила, что и сама сделалась специалистом по нетрадиционной медицине. Но облегчение не наступало. Наконец одно из европейских "светил" сделало заключение о том, что источник боли - инфекция, которая гнездится в корнях зубов. Гессу удалили часть здоровых зубов, но и это не помогло.
Непонятная болезнь обострила в Рудольфе врожденную склонность к мистицизму, к отходу от всего рационального, объяснимого, лежащего на поверхности. Теряя внешние опоры, Гесс уходил в свой мир ему одному внятных образов и ассоциаций, доступ в который был закрыт для всех. Даже Гитлер, всегда стремившийся к близости со своим Руди, пугался, не понимая, что с ним происходит, и однажды пожаловался Эльзе, как невыносимо тягостен для него теперь каждый разговор с другом.
Пожалуй, только Маргариту и Альбрехта Хаусхофера не огорчало и не пугало самоотстранение Рудольфа. "Мне пока не важно, куда он уходит, - сказал Альбрехт отцу той осенью тридцать восьмого года. - Лишь бы уходил".
- Я чувствую себя лишним, - признавался Гесс жене, приехав с нею по просьбе Гитлера в Бергхоф накануне очередных переговоров по Данцигу. - Сейчас и здесь я Адольфу не нужен.
- Он ну-ужен мне!!! Почему он сбежал?! - стонал Гитлер едва ли не вслед отъехавшей машине Гессов. - И Эльзу увез! Господи, да почему же вы все меня бросаете?!
Маргарита, 25 октября заехавшая за Робертом в Бергхоф и провожавшая по-английски отбывших родных, поспешно прошла мимо Адольфа, стоявшего на ступеньках веранды. Она еще сама надеялась на такой же скорый отъезд.
Хлестал обычный осенний бергхофский ливень. Воду отстреливало от стен, от каменных ступеней… Гитлер в первую же минуту вымок до последней нитки, но Маргарита знала, что спектакль начался, и Адольф не сдвинется с места, пока она не вернется и не уведет его, как ребенка, за руку. Именно она, Маргарита! Остальные станут бегать на отдалении и ужасаться. В очередной раз она поразилась степени своего недоверия к чувствам этого человека. Но, конечно, вернулась.
Надежды на сегодняшний отъезд таяли.
Переговоры в Бергхофе велись с середины октября. 18-го Гитлер принял отбывавшего в Италию бывшего французского посла в Германии Франсуа-Понсе. Фюрер наобещал ему много, вплоть до рассмотрения вопроса о запрещении бомбардировок в целях "гуманизации войны"(!). Однако никакого коммюнике беседы до сих пор не появилось, хотя оно было Гитлером обещано. Французская печать начала кампанию; кто-то уже назвал "историческую встречу" очередным блефом, и Гитлеру все же пришлось дать указание Риббентропу. Коммюнике было подготовлено, вместе с другим - о вчерашней встрече с послом Польши по вопросу о "вольном городе" (Гданьске-Данциге), после которой к послу срочно вызвали врача. Гитлер, прочитав оба документа, выругался и отдал "польский" Борману, а "французский" Лею, чтобы "прошлись" по ним.
Это отняло еще сутки.
- Если мы завтра же не уедем, то Генрих разболеется до Рождества, - сказала Маргарита Роберту. - Я специально не принимала никаких мер, рассчитывая на то, что в это время мы будем уже у моря!
Лей промолчал. Весь вечер и ночь он был занят и наконец двадцать седьмого, утром сказал Маргарите, чтобы к трем часам спускалась с детьми к машинам.
Около трех, уже усевшись у окон, двойняшки снова выскочили и побежали поздороваться с дядей Йозефом.
Геббельс попросил у Маргариты позволения лететь в их самолете до Берлина, а то пришлось бы дожидаться своей очереди, поскольку его отлет на сегодня не был запланирован, а расписание очень плотное.
- Разве мы летим в Берлин? - уже с трудом сдержалась Маргарита, когда кортеж отъехал наконец.
- Только на пару часов, - ответил Лей. - Там мы пересядем в гражданский ВФ и - в Париж, а оттуда в Ниццу. Но если хочешь, вы можете прямо…
- Нет уж! Летим вместе.
Она не спросила, для чего ему эта "пара часов" в Берлине, а он был рад.
Он еще сам не ведал, как и что у него получится. Он решил нанести визит партийному судье Буху и полностью взять на себя всю ответственность за все нарушения в ГТФ. Больше того - он собирался оставить Судье подробный отчет обо всех негласных директивах и секретных инструкциях сотрудникам своего аппарата, из которых "дело" можно было скатать, как ком из рыхлого снега, не утруждаясь.