Следуя за хозяйкой в недавно выстроенный в современном стиле особняк, теперешнюю резиденцию графов, он решил, что непременно погуляет по замку - ночью, когда ему никто не будет мешать.
У Лея намерения были прямо противоположные: горячая ванна и постель; больше он уже ни о чем не мог думать. С трудом вылезя из ванны и завернувшись в простыню, как в тогу, он сел в кресло и тупо уставился на свои босые ноги, пытаясь собраться с духом, чтобы одеться и идти в столовую залу, когда дверь кто-то приоткрыл, даже не постучав (или он просто не расслышал). Бирюзовая волна шелка с искрами бриллиантов плеснулась через порог, и графиня опустилась перед ним на ковер, изящно изогнувшись, как китайская танцовщица.
Роберт даже не удивился. В последние годы женщины только усилили свои атаки, а проявляемая им стойкость толкала их порой на прямое бесстыдство.
"Еще год подобного "вегетарианства", и наши дамы объявят тебя импотентом, мой ангел, - по-дружески предупредила его баронесса фон Шредер. - В наших рядах зреет заговор".
Сказано это было два года назад, за которые, однако, мало что изменилось. "Заговор", похоже, вызрел лишь в коллективное решение отставных и потенциальных любовниц вернуть упрямца в прежнюю колею.
Вилли Шуленбург для подобной миссии мало подходила. Она была чувственна, но холодна. Вялых ласк мужа ей вполне хватало - остальное довершали фантазии. Вилли была фантазерка и сочинительница, в свои двадцать восемь лет еще ни разу не испытавшая оргазм. Но она была честолюбива и желала иметь две репутации: одну для общества, другую - для своего кружка, и поэтому тоже включилась в игру. Ей так хотелось "обойти", "обставить" своих блистательных подружек, вроде Митфорд, Рифеншталь или Чеховой!
И она вошла… поправ все приличия и даже простой расчет: усталость и апатия рейхсляйтера были слишком заметны. Она несколько минут ничего не говорила, просто сидела перед ним - вся в бирюзовом, бирюзовыми же глазами бесстыдно глядя то в его глаза, то на губы и забавляя Роберта наивной решимостью.
- Вы устали… Я велю принести обед сюда, - наконец произнесла она, так же легко и грациозно поднявшись.
- Благодарю, - кивнул он.
Он обедал уже в постели и, кажется, так и уснул с вилкой в руке, смутно помня лишь бирюзовые блики в хрустальном бокале белого вина.
Тем временем Гиммлер выполнил свое намерение и поздним вечером отправился на экскурсию по замку. К его удовольствию, желающих сопровождать его не нашлось.
Генрих сильно изменился за эти годы. Однако трансформации в нем шли так непрерывно, что даже близкие ему люди еще не понимали того, что в конце тридцать седьмого года рядом с ними жил и действовал уже во многом другой человек. Но одно оставалось прежним, лишь усиливаясь со временем: склонность к мистике и пристрастие к таинственным ритуалам, уводящим душу и тело в воскрешаемый, восстающий из праха мир могучего и цельного средневековья. В нем одном, а не в суетном и пошлом двадцатом веке желала бы обитать душа Хайни; в нем черпал он силы для действий, простых и страшных, как удар в спину кухонного ножа.
Гиммлер был фантазер и тоже сочинитель, о чем мало кто тогда ведал. Он так выстраивал свои бастионы, что оказывался неуязвим для самых свирепых и хитроумных атак, ибо враги его часто своими мечами рубили и крошили пустоту. Он как средневековый чародей умел выскользнуть змеею или обратиться в прах под пятой властелина, чтоб после вырасти скалой, о которую затупятся и переломятся самые закаленные мечи. Он жил в этой системе образов, будивших фантазию, насыщавших воображение, в отличие от приземленных коллег, глядевших на сложные ритуалы СС, как на причуды рейхсфюрера, не более. Понимал его, пожалуй, один Гесс, но он в последнее время больше увлекался астрологией и прорицателями, которых расплодил, как воробьев, и всячески защищал от партийных бюрократов. Способны были понять его еще Геббельс и Лей, однако первый чересчур много болтал, а второй был мазохист и совершенно непредсказуем. Когда год назад Гиммлер предложил высшим чинам СС изобразить свои генеалогические древа с гербами для огромного панно, которым желал украсить одну из стен в своей берлинской штаб-квартире, Лей и Геринг, не будучи даже чинами СС, высмеяли идею (как будто кто-то спрашивал их мнения!). Геринг при этом всем демонстрировал свой древний герб, а Лей изобразил какую-то рогатую башку над скрещенными кухонными ножами, как символ исконной профессии своих предков - скотоводства.
Гиммлер и сам не был лишен чувства юмора и в душе очень забавлялся, в частности, над яростными изысканиями рейхсляйтера Бормана в области собственной генеалогии, однако случалось ему и действительно страдать от цинизма коллег.
С годами он все больше отдалялся от ближайшего окружения фюрера и создал собственный круг, где царил дух абсолютного слепого подчинения, безоговорочного согласия со всем, что исходило от него лично, - будь то приказ или частное мнение в любой из областей человеческого существования.
Гитлер же к романтическим "причудам" Гиммлера относился с насмешкой, однако (как и случае с Леем) в "епархию" рейхсфюрера не вторгался.
…Этой ночью, прохаживаясь по галереям замка Шуленбургов, Гиммлер наслаждался самою атмосферой, царящей под его сводами: запахом сырого камня, дуновениями каких-то ветров, загадочными звуками, точно вырывающимися порою из-под каменных плит… Если, бы вышло сейчас ему навстречу привидение, Генрих, пожалуй, озаботился бы лишь тем, как бы его не напугать.
Он запретил охране следовать за собою. Он был один и ощущал себя медиумом, призванным соединить ушедший мир былого величия с рождающимся миром будущего величия СС.
Лей не вернулся в Бергхоф, как обещал, двадцать первого, и это было так непохоже на него, что Маргарита попросила адъютанта Гитлера Фридриха Видемана выяснить, не произошло ли еще чего-то неожиданного. Видеман тут же навел справки и сообщил ей, что никаких неожиданностей больше не было, просто рейхсляйтер принял приглашение графини Шуленбург и, по-видимому, отдыхает.
Двадцать третьего в Бергхофе готовилось маленькое торжество, о котором пока знали лишь единицы, - день рождения Юнити. На самом деле родилась она в другой день, но… "подобного случая может еще долго не представиться", - объяснила она Грете и секретарше Гесса Хильде Фат (которой доверяла), - а потому… дамы - Эльза, Маргарита, Ева Браун и ее младшая сестра Гретль, а также приехавшая к мужу Магда Геббельс и Хильда Фат - принялись за устройство праздника, из мужчин посвятив в свои планы только Гесса и Альберта Бормана, младшего брата Мартина.
Просто поразительно, до чего не любили в Бергхофе (как, впрочем, и повсюду) старшего брата и как симпатичен казался многим младший! Дамам он тоже нравился скромностью, хорошими манерами, а главное - отсутствием основных качеств, присущих Мартину: угодничества перед фюрером и грубости с персоналом и всеми, кого ставил ниже себя.
Мартин и с братом обращался отвратительно, по-особому его унижая, например, подзывал его к себе свистом, как собаку. Альберт, высокий, с приятным открытым лицом, всегда приветливый и сдержанный, в душе очень страдал от грубости брата, но виду не показывал, стараясь хоть как-то отшутиться, особенно перед дамами. Он даже заступался за Мартина, объясняя, что тот просто постоянно переутомляется и потому часто несдержан.
Сегодня, учуяв дамский заговор, старший Борман спросил о нем младшего, на что тот честно ответил, что обещал пока секрета не раскрывать, потому что… Мартин, не дослушав, топнул ногой и заорал, чтоб он убирался из Бергхофа к …ной матери, и немедленно! Вон! Это был приказ. И последняя капля, переполнившая чашу терпения Маргариты. Именно ей выпало пригласить Адольфа на "маленькое домашнее торжество" и, сделав это, она прямо пожаловалась на поведение Бормана.
- Что-то подобное я предполагал, - кивнул Гитлер. - Но я не могу за всем уследить. Хорошо, что ты мне сказала. Видеман переходит на дипломатическую работу, и я возьму Альберта вместо него. А пока постараюсь почаще давать ему личные поручения. Я, конечно, мог бы сейчас вызвать Бормана и как следует его отчитать, но, повторяю, я не могу все держать под своим контролем, а ты не всегда сможешь быть так внимательна. - Он улыбнулся. - Но если хочешь, я все же намылю Борману голову. Нет? Ну, как хочешь. Значит, все собираются в восемь часов?
- Да, в восемь, - кивнула Маргарита. - Юнити просила как можно меньше официоза. И никаких проблем с подарками - только цветы.
- У вас, женщин, странная манера ставить нас на рога, - пожал плечами Гитлер. - Никаких проблем! Да я теперь голову сломаю! Почему было не предупредить хотя бы за день-два?!
Сразу после визита к фюреру Маргариты, о котором Борман, естественно, узнал, его брат был вызван к Гитлеру, и тот дал ему какое-то поручение, что, само собой разумеется, задерживало его в Бергхофе. Мартин сделал соответствующий вывод. Он довольно точно просчитал и поведение Маргариты, и реакцию фюрера. И длинный список особых личных врагов рейхсляйтера пополнился еще одним именем.
Около пяти Маргарита зашла к Юнити, чтобы сообщить ей о реакции Гитлера на неожиданное приглашение. К торжеству все было готово, гости оповещены. Оставалось последнее - туалет Юнити, ее прическа и духи.
В этом отношении Митфорд доверяла Хильде и Магде Геббельс, которая втайне желала этого брака Адольфа, поскольку очень уж досаждала ей Эмма Геринг, мнившая себя "первой леди", хотя эта роль по праву принадлежала Эльзе Гесс или ей самой, "первой матери и хозяйке", по выражению самого Гитлера.
Прическа и духи были, наконец, выбраны. Что же касалось платья и драгоценностей, то в этом вопросе Юнити желала бы положиться на вкус единственного мужчины, обладавшего, по ее мнению, абсолютным чутьем на такого рода ситуации (а "ситуацию" Юнити решила сегодня довести до постели и решительного объяснения), а именно - Роберта Лея, которого ждали в Бергхофе с часу на час.
Лей днем звонил Маргарите, объяснив причину задержки тем, что проспал сутки, и она попросила его поторопиться, сказав о дне рождения Митфорд.
- Какой еще день рождения у нее в ноябре?! Что вы там за комедию ломаете? - начал он таким тоном, что она даже отвечать не стала.
- Лучше бы тебе на него не рассчитывать, - заметила она подруге, когда та заговорила о платье.
- Но мне нужно знать его мнение, - отвечала Юнити. - Я заметила кое-что. Адольфу всегда нравятся те же женщины, драгоценности, цветы и всякое такое. Я подозреваю, что Адольф в этих вещах интуитивно полагается на вкус Роберта. Понимаешь?
Как и предполагала Маргарита, Лей появился в Бергхофе в таком настроении, которое даже она с трудом выносила.
Она застала его лежащим на кровати, одетым, в ботинках; кругом валялись смятый плащ, какие-то бумаги, пачки сигарет… И началось… Грета полчаса уговаривала его хотя бы снять ботинки, на что он отвечал, что ей нужно идти служить в армию ефрейтором - там у нее все будет аккуратно и по ранжиру.
Грета знала, что он в самом деле чувствует себя скверно. Так обычно случалось после бесконечной череды бессонных ночей, когда ему удавалось, наконец, выспаться, он еще долго не мог прийти в себя: мучили головная боль, сонливость и отвратительное настроение, и лучше его было не трогать в такие дни.
Около семи она все же передала просьбу Юнити зайти к той на пять минут.
- Зачем? - буркнул Лей.
- Помочь подобрать платье.
- Вы за кого меня принимаете?! - рявкнул он так, что она сразу ушла в соседнюю комнату - пора было и самой одеваться. Сидя перед зеркалом, услышала, как он все-таки поднялся и ушел. Она догадалась, что пошел он к Юнити не ради ее платья.
Роберт вернулся через полчаса и снова улегся. Маргарита, уже одетая, присела возле него:
- Может быть, попросить Керстена заняться тобой? - предложила она. - Прежде всегда помогало.
Он только неопределенно пожал плечами.
- Ты говорил с Юнити?
- Пытался. Посоветовал ей не делать вещей, о которых сама же потом будет жалеть.
- А она?
- А она отвечала, что, по-видимому, скоро выйдет замуж, и тогда мы все сразу успокоимся. Она только не знает, как ей сообщить об этом Адольфу. Вот если бы кто-нибудь другой намекнул… Потому что ведь нужно же его поставить в известность. И хорошо бы, чтоб он одобрил ее выбор. Для нее это важно.
- Что ты ей еще говорил?
Лей приподнялся на локте и посмотрел на нее насмешливо:
- Что подобная суета рассчитана на рядового болвана вроде меня и что она еще раз доказала, как мало знает человека, к близости с которым стремится.
- Она надеется, что ты поможешь ей.
Роберт снова лег и заложил руки за голову.
- Как помочь мотыльку, летящему на огонь? Показать кучу обгорелых крылышек?
- А тебе не кажется, что Юнити другая?.. Что она могла бы быть рядом с ним?
Он посмотрел на нее снова, с усмешкою:
- Зачем ты задаешь мне эти вопросы? К чему ты подводишь меня?
Маргарита отвела глаза:
- Можно я расскажу ей об Ангелике? Правду… Всю.
Роберт поморщился, потом вздохнул глубоко:
- Нет. В крайнем случае я это сделаю сам. Но это будет предательством. Хуже того - мужским предательством, после которого мне станет жить… еще тошней. А теперь, извини, я все-таки разденусь и лягу. Завтра еще в трех местах выступать.
- Когда же ты побудешь с нами? - тихо спросила Маргарита. - Дети так этого ждут.
- Я знаю. Я постараюсь. Да… пока помню… Может быть, купим в окрестностях какой-нибудь дом, если для тебя здесь чересчур… много удобств?
- Разве в окрестностях есть свободные дома? - удивилась Маргарита.
- Для меня освободят… Тьфу! Ладно, считай, что я ничего не говорил! - Он нащупал ее руку и слегка сжал. - Извини.
"Маленькое домашнее торжество" едва ли могло бы получиться только домашним, как того хотела Юнити.
Но из мужчин в Бергхофе оставались сам фюрер, Гесс, братья Борманы, Геббельс, Геринг, Лей и Риббентроп, остальные разъехались. А из дам - Эльза, Юнити, сестры Браун, Магда Геббельс, Маргарита и Хильда Фат.
Когда все собрались в большой гостиной, камердинер Гитлера Гейнц Линге шепнул Маргарите, что фюрер просит ее заглянуть к нему на минутку. Линге провел ее в спальню Гитлера, где тот встретил ее, стоя посередине с озабоченным выражением лица.
- Извини, детка, - начал он, но тут же широко улыбнулся. - Позволь тебе заметить, что ты прелестна. Ты стала настоящей красавицей! - Он вздохнул. - Извини, что я тебя позвал… Но я прикинул состав гостей, и тоска взяла. Все дамы - чудо, но, что делать с "худшей половиной"? Просто как нарочно подобрались! Вот, сама суди: Геринг ненавидит Геббельса, Геббельс не переносит Геринга и открыто третирует Риббентропа, а тот презирает Бормана, которого, впрочем, все не любят. А главное - никто ничего не желает скрывать! Твой брат же, хотя и уживается со всеми, но вечно сидит с невозмутимым видом и наблюдает. Подозреваю, что он при этом смеется про себя, как сейчас… это делаешь ты. Я бы тоже посмеялся, но… мне неудобно перед леди Юнити. Если бы меня предупредили, я бы как-нибудь позаботился о другом составе. Единственный, на кого я рассчитывал, это Роберт, а он, оказывается, замечательно придумал: послать все сборище к чертям и улечься спать. Да нет, я знаю, насколько он вымотался, но… Но я просто не представляю себе, как быть!
Он снова вздохнул и начал расхаживать.
- Я попробую его разбудить, но едва ли от этого кому-то станет веселей, - ответила Маргарита.
Гитлер нахмурился:
- Да, свинство, конечно… Но есть еще одно обстоятельство. Я не мог придумать, что ей подарить, и вот… - Он подошел к Маргарите и разжал перед ней ладонь. На ней лежал золотой значок Почетного члена НСДАП.
- Иностранных граждан мы обычно в партию не принимаем, но для нее можно сделать исключение. И Рудольф того же мнения. Она этого давно хочет. Позже мы проведем церемонию в официальной обстановке, а сегодня Лей, как руководитель орготдела партии, мог бы просто вручить ей значок и поздравить.
- Я поняла, - кивнула Маргарита.
Она взяла значок и вышла, не поднимая глаз. Гитлер почти минуту глядел ей вслед, потом точно очнулся.
"Как похожа на брата, - мелькнуло в его голове. - Никогда нельзя знать, о чем они думают… Гессы".
А Грета ни о чем не думала сейчас. Она со смутной еще тоской начинала ощущать, как ее снова втягивает во что-то, как помимо и против ее воли заносит в какой-то поток, которого она всегда сторонилась. "Опять… опять, - стучалось в виске, - начинается…"
Она некоторое время глядела на спящего Роберта, потом, разжав ему ладонь, вложила туда значок и крепко сжала руку. Это был ромбовидной формы знак, с двумя острыми концами, и один из них, по-видимому, уколол Роберту ладонь, потому что он поморщился и открыл глаза.
- Адольф хочет, чтобы ты сегодня вручил это Юнити, - сказала Грета. - И разрядил обстановку.
Обычный золотой партийный значок с дубовыми листьями и черной свастикой в белом круге больше подошел бы для награждения Митфорд, но Гитлер пожелал, не особенно афишируя, вручить ей и этот ромбовидный Почетный знак за особый вклад в нацификацию страны.
Полупроснувшийся Лей все отлично понял. Одевшись, он постоял у окон, собираясь с духом, нацепил улыбку, и они с Гретой отправились в гостиную.
Гитлер был прав, опасаясь той атмосферы, что возникала вокруг все более отторгающих друг друга соратников; прав был и в том, что отторжения этого никто из них и не думал скрывать.
Геринг, Геббельс, Риббентроп сидели по углам; в четвертом обосновались Гесс и Борман, что-то обсуждавшие; младший Борман скромно стоял у двери. Дамы прохаживались, расцвечивая своими туалетами эту унылую картину и имитируя оживление. Юнити, часто сопровождавшая Гитлера в его поездках по Германии и посещавшая множество салонов, фуршетов и раутов, впервые сегодня попала в такой "состав", где были представлены почти все первые лица государства, и уже начинала ощущать эту враждебность, растворенную в воздухе, как яд, когда появились Лей с Маргаритой. Роберт подвел ее к Гессу и довольно громко осведомился, кого здесь хоронят? Гесс неопределенно пожал плечами. Лей посмотрел на Геринга. Тот тоже пожал плечами:
- Пригласили, а для чего, не говорят.
- Кто-нибудь знает? - спросил Лей.
- По-моему, дамы знают, - отозвался из своего угла Геббельс.
Дамы все переглянулись с улыбками.
- Но дамы не могут знать того, что знаю я, - весело объявил Роберт. - Кто желает поменяться со мной секретами? Гретль? - Он протянул руку самой молоденькой здесь Гретль Браун (младшей сестре Евы), и девушка, покраснев от удовольствия, приблизилась к нему скорыми шажками.
Он даже не отвел ее в сторону, а что-то зашептал на ухо прямо посередине зала, и Гретль, округлив глаза, вспыхнула и метнула в Юнити молниеносный взгляд. Потом, чуть привстав на цыпочки, тоже пошептала что-то. Лей, в свою очередь, одарил Митфорд вопрошающим взглядом; та в ответ сделала ему "страшные глаза".
- На что только не идут женщины, чтобы собрать такое приятное общество! - воскликнул Роберт. - Итак, господа, объявляю вам причину сегодняшнего торжества!
- Ах, это нечестно! - запротестовала Гретль Браун. - Тогда и я расскажу!