Глава VII
Создание воеводства
1
Положение на Тереке в результате непрекращающихся турецко-персидских войн оставалось тревожным, поэтому прибывшее в Москву в 1588 году кабардинское посольство просит у царя защиты, а для этого на Тереке поставить крепость.
Кабардинские послы были приведены к присяге, и в жалованной грамоте царь Федор Иванович обещает им помочь и на "Тереке-реке на устье Терском город поставить".
Одновременно вопрос о строительстве крепости поднимают кахетинские послы, прибывшие в Москву с просьбой от царя Александра о принятии Грузии "под свою царскую руку" и защитить от иноземных захватчиков.
– Настали времена ужасные для христианства, – обращается Александр к русскому царю. – Мы единоверные братья россиян, стенаем от нечестивых. Один ты, венценосец православия, можешь спасти нашу жизнь и душу. Бью тебе челом до лица земли со всем народом. Да будем твои во веки веков.
Александр предлагал русскому царю основать крепость на Тереке, послать тысяч двадцать воинов на мятежного князя дагестанского, Шамхала, овладеть его столицей – Тарками и берегом Каспийского моря, открыть сообщение с Иверией через область его данника князька сафурского. Федор послал к Александру сперва своих гонцов, чтобы обязать царя и народ иверский клятвою в верности России. А за гонцами был послан знатный сановник, князь Симеон Звенигородский, с жалованной грамотой.
Русские послы под охраной терских казаков прошли от крепости Терки к Алавердинскому монастырю св. Георгия у г. Телави. Проводники за месяц без каких-либо происшествий по тяжелым горным дорогам и теснинам Кавказского хребта доставили послов в Грузию. По прибытии на место к послу Звенигородскому явилась группа гребенских казаков, которая уже несколько лет находилась в Грузии.
– Карталинский царь Симеон попросил нас во время похода "на добычу" в Дадиновскую землю – Мингрелию – послужить ему на "невеликое время", – рассказывали послу казаки.
– Узнав нашу храбрость, царь Симеон поручил нам защиту своих границ от разорительных набегов со стороны Турции. Время шло, а царь нас не отпускал и жалованье перестал платить. Узнав, что Кахетия вступила в контакт с Россией, мы бежали к царю Александру. Послужили и ему, охраняя горные проходы от Шамхала.
– А вот теперь просим русского посла посодействовать нашему возвращению на родину, то есть на Северный Кавказ, – просили гребенцы.
Звенигородский посодействовал. Однако перед отправкой на Терек царь Александр, уже привыкший спокойно жить под охраной казаков, попросил посла оставить у него в Кахетии 25 терских казаков для охраны его особы. И не только для охраны. С такой дружиной царю было легко преодолевать любые переходы во время посещения соседних царей, скажем, той же Карталинии, Имеретин или Мингрелии, да к тому же лишний почет и уважение со стороны царственных особ – глядите, мол, и страшитесь междоусобиц, с ним, Александром, шутки плохи, и если он захочет, то у него казаков будет не двадцать пять, а сотни, недаром он уже дружит с великою державою, с самой Россией.
Александр, целуя крест, клялся вместе с тремя сыновьями – Ираклием, Давидом и Георгием, вместе со всей землей быть в вечном неизменном подданстве у Федора, у будущих его детей и наследников, иметь одних друзей и врагов с Россией, служить ей усердно до издыхания и ежегодно присылать в Москву дары.
Федор обещал всем жителям бесстрашное пребывание в его державной защите.
В пику турецкому султану начинается строительство новой крепости – города на Тереке. Строительство этой крепости поручили боярину Михаилу Бурцеву и князю Протасьеву, воеводой же назначили князя Андрея Ивановича Хворостинина, который прибыл на Терек со стрельцами, вооруженными "огненным боем и пищалями", и 22 ноября 1588 года, переселился в город, с войском и многими жителями, названный, как и первый – Теркою.
– А на Тереке город деревянный, – описывали город современники, – и не велик, только хорош, а стоит на низком месте, под рекою, над Тюменскою, а за городом монастырь. А против города за рекой слободы велики. Черкасская слободка да Окоцкая, да новокрещенных черкес слобода, а через реку Тюменку мост деревянный, на козлах высоко, под ним проезд в лодках. А город стоит от моря верст в пять, и тою Тюменкою въезд в море не одним устьем и около все камыш. А около Терека садов много и в садах всяких овощов много. А против Терка остров Чечень стоит в ори, ходу до него парусом полдня. И остров велик, и рыб много. И на том острове терские люди и Тарковские кумаченя и горские черкасы ловят рыбу.
Прибывшему в Терский городок князю Хворостинину надлежало утвердить власть России над князьями черкесскими и кабардинскими, ее присяжниками со времен Иоанновых, и вместе с ними блюсти Иверию. Другое астраханское войско смирило Шамхала и завладело берегами Койсу. Доставив Александру оружие и боеприпасы, Москва обещала ему прислать мастеров по изготовлению пушек и другую помощь.
С появлением в низовьях Терека крепости и регулярного войска терским казакам пришлось делать выбор: искать ли новые места для жизни подальше от русских властей или войти в соглашение с московским правительством.
Терские казаки выбрали второе и этим сумели еще на долгое время сохранить свою самостоятельность. Они стали держать сторожевые посты, высылали разъезды, были проводниками, ходили в походы вместе с регулярными войсками, т. е. все то, что было содержанием службы гребенцов в Терках. Когда казаки выступали в поход вместе с регулярными войсками, им полагалось жалование. Но не это все же было для них главным. Природная русская удаль да еще, пожалуй, надежда на добычу являлись могучими двигателями, приводившими вольных казаков к воеводскому знамени.
Воеводы на это смотрели сквозь пальцы, им было невдомек, что захват добычи во время очередного "наказания" и само "наказание" того или иного горского феодала не оставляло такого глубокого следа и со временем забывалось, а вот разорение подданных этого феодала не лучшим образом складывалось на политике официальной Москвы, стремившейся завоевать доверие и симпатию горцев.
Таким образом, к концу XVI века Россия на Северном Кавказе уже имела мощную для того времени крепость Терки, хорошо оснащенную живой силой и вооружением, куда входила и артиллерия. В роли надежных форпостов она имела также два вольных казачьих войска – Гребенское и Терское. Для казаков, которые некогда бежали из России подальше от податей и повинностей, теперь соседство с крепостью стало Божьим даром, поскольку она их защищала и особо не мешала их вольной жизни. В свою очередь и для крепости они были заметной подмогой в осуществлении ее функций. Короче говоря, казакам нужна была крепость, а воеводам – казаки.
Постоянно взаимодействуя с регулярными войсками, казаки стали главной опорой в закреплении господства России на Тереке, способствовавшей укреплению южных границ.
Россия при помощи вольных казаков и части кабардинских феодалов наконец-то твердою ногою становится на Северном Кавказе.
Ободренный надеждою на Россию, ее помощь, Александр стал увеличивать свое войско. Он хвалился:
– Слава российскому венценосцу! Это не мое войско, а Божие и Федорово.
В это время паши стали требовать от него запасов для Баку и Дербента.
– Я холоп великого князя Московского, – заявил он и запасов не дал.
– Москва далеко, а мы рядом, – пугали его турки, на что он отвечал:
– Терек и Астрахань – недалеко.
Строительство Терского городка привело к установлению более тесных политических и экономических отношений с владетелями Дагестана. В 1589 году аварские ханы дали присягу о вступлении в русское подданство, что весьма обеспокоило Турцию. Султан направил своего посла к Шамхалу, чтобы спровоцировать его выступление против России.
Чувствуя поддержку со стороны Турции, Шамхал сообщил в Терский городок о нежелании быть под государственной рукой и потребовал снесения крепости. Одновременно он предупредил султана об опасности, какой подвергнутся якобы турецкие владения в Закавказье в случае падения Дагестана.
2
Но в это непростое время внешняя политика России не дремала. Правительство Годунова смело уверило султана, что мы из дружбы к нему не хотим дружиться с его врагами, и двор московский искренне желает союза с ним. Желая достичь мира, Федор решается возобновить сношения с султаном и посылает в Константинополь дворянина Нащокина требовать, чтобы Амурат, из признательности к нашему истинному дружеству, перестал подстрекать против нас дагестанцев и запретил хану, азовцам и белгородцам воевать против России.
– Ибо мы, – так писал царь к султану, а Годунов к великому визирю, – не хотим слушать императора, королей испанского и литовского, папы, шаха, которые убеждают нас вместе с ними обнажить меч на голову мусульманства.
Учтиво приняв посланника, визирь сказал:
– Царь предлагает нам дружбу, но мы поверим ей, когда он согласится отдать великому султану Астрахань и Крым. – А потом более угрожающе: – Не боимся мы ни Европы, ни Азии, потому что войско наше столь бесчисленно, что земля не может поднять его. Оно готово устремиться сухим путем на шаха, Литву и цесаря, а морем – на королей испанских и французских.
А затем спокойно:
– Хвалим вашу мудрость, что вы не пристаете к ним. А шаху султан повелит не тревожить Россию, когда царь сведет с Дона казаков своих и разрушит четыре крепости, основанные им на берегах сей реки и Терека, чтобы преграждали нам путь к Дербенту.
– Сделайте так, – снова угрожающе стал говорить визирь, – или, клянусь Богом, не только велим хану и ногаям беспрестанно воевать Россию, но и сами пойдем на Москву.
Нащокин отвечал:
– На Дону у нас крепостей нет, а казаков из тех окрестностей царь повелел выгнать. А Астрахань и Казань теперь нераздельны с Москвой.
– Вы миролюбивы? Но для чего же вступать в тесную связь с Иверией, подвластной султану.
– Связь наша с Грузией состоит в единоверии, и мы туда посылаем не войска, а священников, и дозволяем ее жителям ездить в Россию для торговли, – продолжал отвечать Нащокин и предложил визирю изъясниться более конкретно через султанского посла.
Визирь вначале уклонился.
– У нас нет такого обычая, – сказал он. – К себе допускаем послов иноземных, а своих не шлем. – Однако потом согласился.
В Москву был послан сановник, чауша Резван, с требованиями, объявленными Нащокину. Царь с ответом и дарами: лисьей шубой для Амурата, с соболями для визиря отправляет в Константинополь дворянина Исленьева.
Он обещает унять казаков и свободно пропускать турок в Дербент, Шемаху, Баку, если Амурат уймет Казы-Гирея.
– Мы велели, – писал царь Федор к султану, – основать крепости в земле Кабардинской и Шавкальской не в досаду тебе, а для безопасности жителей. Мы ничего у вас не отняли, ибо князья горские, черкесские, шавкальские наши подданные и покорились еще отцу моему Иоанну Васильевичу.
Все эти посольства не уверили султана, а скорее он и не хотел верить в нашу дружественность, поэтому он не мог благоприятствовать нашей политике и не думал содействовать успокоению России, то есть мирить хана с ней. Пока Исленьев был в Константинополе, там на троне утвердился новый султан – Магомет III. А этот, гнусный душегубец девятнадцати братьев, только и ждал благоприятного времени, чтобы объявить войну России.
Не имея успеха в намерении обуздать Крымского хана посредством Турции, Москва наконец без ее содействия достигла цели своей, обезоружив его не столько угождениями и переговорами, сколько благоразумными мерами, взятыми для защиты южных областей России. Восстановив древний Курск, который был в то время в запустении, царь основывает крепости Ливны, Кромы, Воронеж, а с конца 1593 года велит строить новые, на путях татарских от Дона к берегам Оки – Белгород, Оскол, Валуйку, и поселять их людьми ратными, стрельцами, казаками, так, чтобы разбойники ханские уже не могли легко обходить грозных для них твердынь, откуда летом непрестанно выезжали конные отряды для наблюдения.
Глава VIII
Посольство в Терках
Возобновляются дружественные связи Москвы с персидским шахом. Благо, что Аббас, наследовав державу, расстроенную Годабендом (его отцом) и возмущаемую кознями удельных ханов, чтобы утвердиться на троне, нуждался тоже в этом.
Чтобы получить себе союзника, он посылает в Москву своего посла Ази-Хосрева. Тот, вручив Годунову письмо Аббаса к царю, в тайных с ним беседах, по-восточному льстиво говорил ему:
– Ты единою рукою держишь землю русскую, а другою возложи с любовию на моего шаха и на веки утверди братство между им и царем.
Борис скромно отвечал:
– Я только исполняю волю самодержца. Где его слово, там моя голова. – Но стал ходатайствовать за шаха.
Посол же сообщил Годунову, что перемирие, заключенное с Турцией, – воинская хитрость, что оно временно.
Чтобы узнать все обстоятельства в Персии и замыслы Аббаса, царь посылает туда князя Андрея Звенигородского.
На Тереке о посольстве узнали, когда Звенигородский прибыл в Терский городок.
Колонна, двигаясь из Астрахани, медленно приближалась к Терке. И хотя оказия была уже от нее невдалеке, походный порядок движения в ней не нарушался. Стрельцы, сохраняя походный шаг, важно шествовали за обозом. Запыленные артиллеристы, держа в руках дымившиеся фитили, спокойным шагом шли за орудиями, внимательно поглядывая вперед. Полусотня казаков рысила по бокам.
Вот показались валы и стены крепости, над которыми высилась сторожевая башня.
– Колонна, стой! – прокричал старший.
Из вагенбурга, разминая ноги и отдуваясь, вышел князь.
– Слава Богу, доехали! – сказал он и, сев на подведенного ему коня, поспешил в голову колонны.
У ворот крепости его встретил воевода Андрей Иванович Хворостинин. Они дружески обнялись и троекратно расцеловались.
– Рад видеть тебя в здравии и крепости, – восторженно говорил воеводе князь.
– И я тебя, дорогой, – поглаживая рукой бороду, отвечал Хворостинин. – Это же сколько мы с тобой не виделись?
– Давненько!
– Пойдем ко мне, там все расскажешь.
В шуме, гомоне и криках обоз входил в крепость. Впереди раскинулась солдатская слобода, за ней темнела базарная площадь. Поодаль виднелась деревянная церковь со сверкающим над ней крестом. В центре стояли стройные ряды казенных зданий, а дальше расходились улички с низенькими казачьими хатками и редкой зеленью.
– Бумаги есть из Москвы? – спросил воевода, когда они зашли в дом.
– Есть, есть. Сейчас принесут, – отвечал Звенигородский. – Лучше расскажи, как ты здесь, Андрей Иванович, поживаешь.
– Живем, хлеб не зря жуем, – шутливо отвечал воевода. – Вовремя мы здесь крепость поставили.
– С этой крепостью турки в Москве уже всех достали, – сказал князь.
– Что, поперек горла стала?
– Наверное. Наши турецкие дела до того запущены, что в любое время может вспыхнуть война, а Персия может ее не допустить.
– Да, турки и здесь нахальничают, – вступил Хворостинин. – Всячески подстрекают горцев против нас, а сейчас провоцируют против нас Шавкала Тарковского. – Тем более нужен мир с Персией, и я его непременно привезу, – горячо говорил князь. – Но и тебе, Андрей Иванович, придется здесь поработать. Шамхала Тарковского надо усмирить.
– Сил-то у тебя хватает?
– Пока да. Мне очень помогают вольные казаки.
– Против них тоже – такой сыр-бор? Но царь и Годунов не думают Турции уступать, – заметил Звенигородский.
– Я не знаю, что бы и делал без казаков, – делился с князем воевода. – Если казаков на Тереке и на Гребнях не будет, то Терскому городку будет большая теснота.
Весь вечер и часть ночи прошли у них в беседе, за чепуркой вина. Звенигородский, хорошо знавший и уважающий Хворостинина, старался мягко и деликатно передать ему обстановку в Москве, волю царя и политику Годунова.
– Посмотрите, нет ли там соглядатаев, – показывая на дверь, сказал князь своим охранникам. Те вышли. А на завтра в реке нашли труп дьяка Тулупьева. Оставшись одни, они продолжали беседу.
– Ну, рассказывай, что там, в Москве? – спросил князя воевода.
– Федор вверил кормило власти Верховной думе. Но первенство в ней с помощью своей сестры занял Годунов.
– А говорят, он в Думе сидит четвертым.
– Это было раньше. А после смерти Никиты Романовича Юрьева он убрал князя Ивана Федоровича Мстиславского, обвинил его в заговоре и сослал в обитель Кирилловскую.
– А кто же сейчас.
– Теперь у трона один Годунов, все остальные сидят подальше.
– Прямо-таки один?
– Нет, конечно. Он еще мирится с Иваном Петровичем Шуйским, который имеет друзей в Думе и приверженцев в народе. Но это видимость.
И действительно в Кремле тогда уже знали, что Борис Годунов оставляет Федору только имя царя. Сам же явно самовластвовал и величался перед троном, закрывая своим надмением слабую тень венценосца.
В сие время Годунов в глазах России и всех держав, сносящихся с Москвой, стоял на высшей степени величия, как полный властелин царства, не видя вокруг себя ничего, кроме слуг, безмолвных или громко славословящих его высокие достоинства, не только во дворце Кремлевском, в ближних и в дальних краях России, но и вне ее, перед государями и министрами иностранными. Знатные сановники так изъяснялись по данному поводу: "Борис Годунов есть начальник земли, а она ему вся приказана от самодержца и так ныне устроена, что люди дивятся и радуются".