- Нет еще, ага, - выдохнул едва слышно толмач.
- Пусть идут, - засмеялся он. - Их там теперь встретят достойно. Когда я покидал крепость, то видел на стенах ее тысячи янычар. Они стояли плечо к плечу. Да, добрый ага, азовский паша никогда не забудет твою услугу и сообщит о ней султану. А уж султан сумеет щедро вознаградить тебя за все.
- Ну, ты, Ассан, в обиде на меня тогда не останешься, сбылись бы твои добрые слова.
- А я тобой, милостивый ага, никогда и не был обижен, - сказал толмач. - Пошли аллах тебе большой радости.
Вот так удача! Гурейка даже вздрагивал от страха: а вдруг посол и толмач обнаружат, что он подслушивает. Да теперь уже и подслушивать нечего, все было ясно. Прав был отец, прав был и дядя Ивашка. Неспроста отлучался толмач Ассан в Азов, возил он азовскому паше шпионские сведения о готовности казаков выступить на штурм Азова.
Надо уходить, пока цел. Гурейка мигом перескочил через борт галеры на каменные плиты пристани и, посвистывая, помчался домой.
"Может, отец приехал, - думал он. - Вот ему будет радость, что я дознался, зачем плавал Ассан в Азов".
- Гурьяшка? - позвал его кто-то.
Гурейка оглянулся. У калитки ветхого куреня стоял юноша лет семнадцати, сероглазый, лохматый и конопатый, с нависшими на глаза рыжими кудрями. Парень скалил зубы.
- Куда, зальян, поспешаешь?
- Здорово, Макарка, - сказал Гурейка. - Домой спешу, батя обещал приехать.
- Погодь, что скажу.
- Некогда, Макарка, - отмахнулся Гурейка. - Ей-богу, некогда!
- Да погоди! Тут, парень, есть дело дюже знатное.
- Ну, гутарь, что за дело, - заинтересовался Гурейка.
- Да, вишь, какое дело-то, - начал рассказывать Макарка. - Вчерась я ходил на каюке за утями на ту сторону, - махнул он на левый берег Дона… - Утей, гусей там на болотах тьма-тьмущая, хочь голыми руками бери. - А яиц сколько!.. Я утей и гусей куль приволок да лукошко яиц… Может, сплаваем зараз, а?.. У тебя лук-то добрый… Настреляли б…
- Не знаю, Макарка, как дело покажет, - раздумчиво проговорил Гурейка. - Оно, конешное дело, погулять бы не плохо… Может, и лебедей али бакланов подстрелили б.
- Истинный господь, так! - воодушевленно подтвердил Макарка, видя, что Гурейка поддается на его предложение. - Да бакланы и лебеди что, - соблазнял Макарка своего приятеля. - Я за камышовым озером видал двух аргамаков. Ну, парень, и кони ж!.. В жизни своей не видал красивше… Паслись на виду. Должно быть, турские они, приблудили из Азова. Я думал, Гурьяшка, вот бы нам с тобой заарканить их, а?.. Вот и кони были б. А то ж какие мы с тобой казаки без коней? А тут вот поход предстоит…
- А что ж ты не заарканил?
- Не захватил аркана, - вздохнул парень, - и тебе хотелось сказать об этом. Вдвоем способнее бы изловить их. И тебе и мне по коню. Ведь как там ни говори, а друзьяк ты мне. Одним словом, односум.
Гурейка расчувствовался:
- Ну, спасет те Христос за доброе слово.
То, что сейчас сообщил Макарка, очень заинтересовало Гурьяна. Ну действительно, какой же он казак без коня? Иметь своего собственного коня - мечта каждого казака. Да, изловить аргамаков, видимо, отбившихся от азовского табуна, - дело большое.
Вот так прошлый год брат Матюха добыл себе красавца жеребца арабской породы. Правда, его чуть ногаи не поймали тогда. Едва ускакал парень. Но это в расчет не берется. Мало ли чего на свете не бывает.
На мгновение Гурейка задумался.
- Ладно, Макарка, - сказал он. - Попытка не пытка, что бог даст. Пойду с тобой за аргамаками. Только зараз домой сбегаю… Отец меня ждет, должно. Погутарю с ним, так зараз же и приду. Жди меня…
Он было заторопился бежать домой, но, вспомнив о песне своей, задержался.
- Макарка, - смущенно сказал он.
- Ну?
- А я, брат, песню составил.
- Песню? - захохотал парень. - Брешешь?
- Истинный господь!
- А ну заиграй. Послухаю, что за песня така.
- Да я петь-то не могу. Так скажу. Слухай:
Как у нас на Дону, во Черкасском городу,
Старики пьют-гуляют, по беседушкам сидят.
По беседушкам сидят, одну речь говорят.
Таку речь гутарят: "Как бы нам в поход пойтить,
Добрых малолетков за собой повести?.."
У синя моря вдали стоит город Азов во крепи,
Нельзя к нему ни подъехать, ни подойти…
- Неужто ты, Гурьяшка, составил, а? - удивился Макарка. - Песня, зальян, хорошая… А ну, я ее зараз спою… - И он ее, с налету запомнив слова, пропел, как пели казаки, с завываниями, с присвистом. - Ну как, а?
Гурейка восторженно смотрел на своего приятеля, даже глаза его повлажнели.
- Ох, и хорошо ж, Макарушка! Вот только конца нет. Надо придумать.
- Ну, давай придумаем, - сказал Макарка.
Но Гурейка уже сообразил, как закончить песню:
- Слухай, Макарка:
"Но на то мы и казаки, атаманы-молодцы,
Азов штурмом возьмем, басурманов разобьем.
Эх, донцы-удальцы, не тужите, храбрецы…"
- А ну, давай вдвоем споем, - предложил Макарка.
- Давай.
Они пропели песню вдвоем, и оба растрогались.
- Ну, вот это песня так песня, зальян! - восторженно хлопнул по плечу Гурейки парень. - Не иначе как все Войско Донское будет петь ее.
- Ну уж там войско, - посомневался мальчишка.
- А вот поглядишь, - пообещал Макарка. - Ну, так скорей беги. Я обожду. Но ежели долго, не буду ждать. Пойду дотемна добывать себе аргамака.
- Ладно, зараз.
Гурейка стремглав помчался домой. Запыхавшись от быстрого бега, он ворвался в курень. Отец с какими-то незнакомыми казаками сидели вокруг стола, пили бражный мед. Из всех сидевших Гурейка знал только одного - есаула Пазухина.
- Ага! - встретил его отец. - Пришел? Это мой младший сынишка Гурьяшка, Гурьян, - отрекомендовал он его казакам. - Ну как, Гурьян? Есть новости али нету?
- Есть, батя, - весело ответил Гурейка.
- Видать, добрые, коли весел, - заметил Отец. - Рассказывай. Не бойся, это люди все свои.
Гурейка подробно и обстоятельно рассказал, как ему удалось узнать, зачем посольский толмач плавал на баркасе в Азов. И по мере своего рассказа мальчуган видел, как темнело лицо отца. Глаза сузились, загорелись гневом, на скулах выступили багровые пятна.
- Сволочи! - хлопнул войсковой атаман кулаком по столу. Ковши подпрыгнули. По доскам скобленого стола зазмеились полоски пролитого меда. - Теперь все ясно, - жестким голосом сказал атаман. - Ладно ж, турский посол, мы тебе все это припомним. У меня еще ж до этого сумление было, а может, он не виноват. А теперь все понятно. Спасибо, Гурьян, за службу Донскому войску. Спасибо, родной. А теперь предателю, собаке Фомке Кантакузину, собачья смерть! Смерть!
- Смерть! - закричали казаки.
- И толмачу его Ассану смерть! - прогремел Татаринов.
- Смерть! - поддержали казаки.
- Панька! - обратился атаман к есаулу.
- Слухаю тебя, атаман.
- Зараз возьми казаков двадцать - тридцать и огарнуй галеру посла турского. Фомку и Ассана закуйте в кайданы и покидайте в подвал становой избы. А всех остальных, кто будет там на галере, продадим персам в ясырь.
Есаул встал, нахлобучил на белую свою голову шапку, покачал головой.
- Что машешь головой, как сивый мерин? - грубо прикрикнул на него Татаринов. - Испугался?
- Я посла турского не боюсь, - спокойно сказал есаул. - И турок не боюсь… А вот царского гнева дюже боюсь. Это что правда, то правда. Не навлечь бы на себя беды.
- Не каркай, пес! - топнул ногой атаман. - Не ты в ответе будешь, а я… Как войсковой атаман, а хочешь, и походный атаман. Как хочешь величай, я тебе приказываю заковать в кайданы Фомку-посла и его толмача. Да гляди, чтоб никто из них не сбежал. Понял?
Есаул мрачно кивнул:
- Понял.
- И вот что еще, послухайте меня, - выбежал на середину комнаты войсковой атаман. Он выхватил из ножен саблю и вскрикнул: - Наступило время, браты, наступило! Объявляю поход на Азов! Объявляю, атаманы-молодцы!
- Ура-а! - ликующе гаркнули казаки. - Ура-а! Любо! В поход!..
Татаринов обернулся к переднему углу, где перед закопченными образами святых мерцала граненая лампадка, широко перекрестился.
- Господи благослови! Пошли, господи, удачи.
- Господи благослови! - закрестились старшины. - Пошли удачи.
Все стали собираться в дорогу. Войсковой атаман сказал жене, кланяясь ей в пояс:
- Ну, Мария, прощевай покель. На то воля господня, может, в последний раз видимся.
Женщина всхлипнула и тоже низко поклонилась мужу:
- Прощевай, Михаил Иванович. Извиняй, ежели в чем виновата была перед тобой.
- Господь тебя простит. И ты меня прости. Матюха-то тоже со мной пойдет в поход… А ты, Гурьян, - взглянул атаман на младшего сына, - оставайся дома за хозяина, слухайся мать.
- Батя! - умоляюще взглянул на отца Гурейка. - Возьми меня с собой. Возьми! Ты ж обещал… Сказал, посмотрим.
- И не пикни, - сурово посмотрел отец на Гурейку. - Все! Будя!
Больше Гурейка не проронил ни звука. Он дождался, когда отец с казаками ушел из дому, глубоко вздыхая, уселся на крыльце и стал думать, что же делать.
Да, это верно, что же теперь делать? Есть ли теперь смысл идти с Макаркой за аргамаками?
Нет, пойти-то, пожалуй, нужно. Добрый конь Гурейке всегда понадобится независимо от того, пойдет ли он в поход на Азов или не пойдет.
- Пойду к Макарке, - решает Гурейка.
Он разыскал отцовский аркан, взял лук со стрелами и направился к поджидавшему его Макарке.
Но Макарки не оказалось ни там, где он обещался ждать Гурейку, ни дома. И никто из домашних не знал, куда он девался..
- Ну, ясное дело, - сказал сам себе Гурейка, - не дождался он меня. Пошел один добывать себе аргамака. Вот не везет так не везет…
Если б Гурейка ведал, где искать Макарку, или точно знал, где паслись турецкие кони, он сам бы, переправившись через Дон, пошел ловить себе коня. Но он не знал.
Огорченный своей неудачей, Гурейка пошел к своему другу дяде Ивашке. Но курень его оказался пустым, хозяина не было дома.
"Ну, разве ж он усидит теперь дома? - подумал паренек. - Он не иначе как в Монастырском вместе с казаками готовится к походу на Азов".
Горе Гурейки было большое. Все казаки городка - старые и молодые - идут в поход на Азов, а его, как маленького мальчишку, оставили дома.
- Нет уж, батя, дудки, - угрожающе сказал он. - Все едино сбегу под Азов. Сбегу!.. И ничего ты мне не сделаешь.
НА АЗОВ!
Все было готово к выступлению под Азов. У берега, покачиваясь на волне, стояли на привязи только что осмоленные будары и струги, готовые вместить в себя сухопутное войско.
Казачья конница и запорожцы на салах стали переправляться на левый берег Дона. Переправлялись долго, целых два дня. Не обошлось и без беды. Утонуло девять лошадей и два запорожца.
Но вот наконец наступил и долгожданный час: атаман приказал выступать.
Разношерстно одетые казаки, кто во что горазд, обутые в чирики, а многие и в лапти, расселись по баркасам и стругам. Приготовились.
Атаман Татаринов со старшинами сел в передний струг.
- Поплыли! - махнул шапкой атаман.
Разом высоко поднялись весла и упали в воду.
- Зачинай песню! - крикнул атаман.
Хор мужских голосов дружно запел:
Как по синему морю
Плывет легонький корабль…
Ай, с Дону, с Дону
Плывет легонький корабль…
И все здесь, в окружности, и в займищах, и в левадах, и лугах, мощно загрохотало:
Как на этом корабле
Девяносто семь гребцов.
Конница казачья под командованием старшины войскового Потапа Петрова пошла на Азов прямым путем, степью. Веселый шум, озорные выкрики, смех распугивают степных птиц и зверей. Трепещут на ветру белыми хвостами бунчуки, алеют кумачовые хорунки с изображением лика Иисуса Христа. Гудят бубны, трещат литавры.
Лихо заломив старую шапчонку на затылок, едет на добром, лоснящемся от сытости аргамаке Макарка и, приложив к щеке ладонь, на тонкой струне голосисто, по-девичьи выводит:
Как у нас на Дону, во Черкасском городу,
Старики пьют-гуляют, по беседушкам сидят…
Он машет рукой, и хор голосов подхватывает:
По беседушкам сидят, одну речь говорят.
Таку речь гутарят: "Как бы нам в поход пойтить,
Добрых малолетков за собой повести…
А у синя моря вдали стоит город Азов во крепи…"
И все здесь, в необъятной степи, расцвеченной дивными огоньками весенних цветов, все вокруг поет эту песню.
Эх, послушал бы Гурьяшка, с какими переливами да присвистами распевают его песню казаки, идя на ратный подвиг. Где ты, парень? Где?..
И никто из поющих эту песню казаков не ведает о том, что эту-то удалую песню, которую они поют так лихо и ловко, сочинил безусый казачонок Гурейка, оставшийся в Черкасском городке.
Знают об этом из всего казачьего войска только два человека: закадычные друзья его Макарка да дядя Ивашка. Оба они сейчас едут рядом, оба на аргамаках.
Не дождавшись в тот раз Гурейки, Макарка позвал с собой старого казака Чекунова. Они перебрались через Дон и изловили себе аргамаков. Рассказал Макарка старику о том, что сочинил Гурейка песню. И вот теперь они ехали рядом. Макарка пел, а дядя Ивашка подыгрывал на дудке.
А за донскими казаками под водительством куренного атамана Любомира Щетины следом ехали запорожцы. Под звон медных тарелок они тоже пели:
Гей, був у Сичи старый казак по прозвищу Чалый,
Выгодував сына Саву казакам на славу…
Сзади войска скрипели тяжелые возы с разным снаряжением и припасами. Под охраной конвойных, гулко хлопая длинными кнутами, пастухи-ногайцы гнали стада скота, отбитого казаками у кубанских татар.
Предчувствуя кровь, в небе кружили крылатые хищники.
* * *
Ну разве ж мог знать Гурейка о том, что его песню поют казаки в походе? Да если б он узнал об этом, то, наверное, несколько дней подряд плясал бы от радости.
Заскучал, загрустил Гурьяшка в опустевшем городке. Остались в нем теперь лишь древние старики, немногие бабы и еще более немногие малые ребятишки. Семейных казаков в то время было мало в Черкасске.
Одно и развлечение у парня, что пойдет в становую избу к войсковому дьяку, которого атаман оставил в городе для административных дел и для встречи боярина Чирикова.
Да и в становой избе не особенно весело. Войсковой дьяк все время занят какими-то делами, а казаки, что оставлены для охраны турецкого посла и его толмача, беспрестанно играют в зернь.
Ну, вот и дождались. Прибыли наконец-то сверху будары с боярином Чириковым и его людьми. Вместе с боярином прибыла и легкая станица казаков во главе с Иваном Каторжным.
Чирикова на стружементе никто не встречал, кроме писаря Лукьяна Персианова да Гурейки.
Сивобородый, крепкий мужчина лет сорока пяти, одетый в парчовый кафтан по случаю прибытия в казачью столицу, Степан Чириков с недоумением смотрел на жирного войскового дьяка.
- А где войсковой атаман? - вдруг, багровея, гаркнул он разгневанно. - А где народ? Где старшины? Почему не встречают?!. Ай вам не ведомо, что я царский посол?
- Все нам ведомо, милостивый боярин, все, - низко поклонился Персианов. - Нет народа зараз в Черкасском. Нет и атамана.
- Куда они подевались?
- Все наши атаманы и старшины со всем Войском Донским и с черкасами пошли на приступ - Азов-крепость добывать…
- Вы очумели али нет? - орал боярин. - Ай вам не ведомо, что царь запрет дал вам… Чтоб не трогали турок, мирно б с ними жили. Ванька, - оглянулся он на огромного, чернобородого, красивого казака в новеньком синем бархатном кафтане, отороченном по полю и воротнику золотом, - скажи этому ослу, что царь-батюшка наказывал, а?
Каторжный молчал, опустив насмешливые глаза.
- Ну?
- Запретить-то запретил, - густым басом сказал Каторжный, - но ведь невтерпеж стало донским казакам. Забижают турки. Вот и пошли.
- Своевольством занимаетесь, - гремел боярин. Чириков. - Великий государь своевольников накажет. А где турецкий посол Кантакузен?
- Не ведаю, - развел руками Персианов.
- Как - не ведаешь, а это чья галера?
- Не ведаю, - пожимал плечами войсковой дьяк.
- Да ты что, скоморох али кто? - не унимался Чириков. - Ты-то кто таков?
- А войсковой дьяк я, Лукашка Персианов, - пискляво ответил казак.
- Ты батогов когда-нибудь отведывал, дьяк? - спросил Чириков.
- Ты, боярин, меня не пугай, - повышая голос, визгливо заговорил войсковой дьяк. - Мы не пуганые. Я те русским языком говорю, что не ведаю, куда девался тот посол Фомка Кантакузин. Был тут, крутился, вертелся, а потом, как дым, исчез, пропал… Куда девался, ума не приложу.
Гурейка про себя смеялся. Ему нравилось, как безбоязненно разговаривал с боярином войсковой дьяк.
"Вот молодчина-то, - думал он. - А я-то называл его блином. Вот какой он, блин-то".
- Вот что, дьяк, - сказал Чириков, видя, что от него ничего не добьется, - ну-ка пошли гонца за атаманом, чтоб зело быстро прибыл ко мне… Да вот, кстати, пропиши ему, что атаман Ванька Каторжный царево жалованье привез.
- Ладно, боярин, зараз кого-нибудь пошлю к атаману, - в раздумье почесал дьяк жирный свой, свисающий на грудь подбородок. - Но кого только послать?
При этих словах у Гурьяна сильно застучало сердце: вот бы ему поехать под Азов. Он толкнул дьяка под бок.
- Я поеду, дядь Лукашка.
- Очумел, что ль?.. Куда тебе, мальчишке?
- Да ты что, дьяк? - обиделся Гурейка. - Шестнадцать лет ведь мне, - приврал он.
- А отец не заругает нас?
- Что ты, дядь Лукашка. Да он рад будет, что я приеду за ним.
- Что он говорит? - осведомился Чириков.
- Да это сынишка войскового атамана. Просится поехать за отцом.
- Ну и пошли, ежели просится.
- Ладно ужо, - согласился дьяк. - Пойдем в становую избу, напишу тебе грамоту отцу. Отвезешь ее.
- А на чем повезу?
- Переправишься на ту сторону. Там у нас конный двор есть. Сторожевые казаки дадут тебе коня. А тебе, милостивый боярин, - поклонился он Чирикову, - подготовлен курень. - Микишка, - крикнул он казаку, - отведи боярина на постой к Воронихе!