Кандих не принадлежал к тем, кому сказанное надо повторять дважды. Он знал, как не просто будет выторговать у ромеев лишние двадцать тысяч солидов, знал и то, что этого хочет, и требует каган. А кто из аваров не знает: то, что велит сделать тебе отец рода твоего, предстоит сделать вдвое лучше, быстрее и ловчее, чем он того хочет, то, что повелевает в походе тархан, умри, а исполни его волю в пять раз лучше и надежнее, чем от тебя хотели, а когда повелел тебе каган, за то, прежде всего, следует благодарить и благодарить Небо, что удостоило его повеления, а потом из собственной кожи вылезть, а исполнить волю повелителя в десять раз лучше и вернее, чем он себе мыслил. Поэтому Кандих, сколько находился в окружении достойного кагановых надежд посольства, столько и искал, как ему поступить с новым василевсом Византии, чтобы добиться того, чего хочет повелитель. Думал о вежливости с высокотитулованной особой его, испытанного на посольских переговорах посла, и достойного своего рода и племени асийца, которого учить не надо, так как он давно и надежно обучен, и предвидеть увертки, что сбили бы с толку мудрого, не помешает. Новый император, хотя и мало осведомлен в переговорах, все же ромей. Да и у императора всегда найдутся такие, что их надо остерегаться и остерегаться.
Он и боялся. Ходил, вежливо напоминал о себе тем, от кого зависела встреча с василевсом, и прислушивался к разговорам, что шли под медными воротами Августиона, выпрашивал у придворных свидания и приглядывался, вручал им подарки и снова приглядывался и мотал на ус то, что обещали, силился уловить разницу между сказанным и тем, что думали, когда говорили. А настал день, когда позвали и велели идти к императору, все-таки ошибся. Сам не знает, какая злая сила потянула его за язык, однако разговор с василевсом начал с похвальбы: авары - наисильнейшие среди всех племен Ойкумены, они давно и надежно заслужили себе славу непреодолимых: могут выйти на бой хоть с кем; император Юстин Второй, вероятно, знает об этом, как и предшественник его, помнит: северные рубежи империи подперты силой, на которую можно положиться.
Говорил и не сводил с Юстина Второго глаз, а следовательно не замедлил заметить: василевсу не понравились его речи. Сначала только посмотрел подозрительно, потом и вовсе начал принимать недружелюбный вид. Пришлось мгновенно перестраиваться и менять тон, и саму речь: покойный император, мол, не ошибся, привлекая их на свою сторону. Когда-то враждебные империи племена - утигуры, кутригуры и анты - разгромлены обрами, и перестали быть силой, которая может ей угрожать. Одно беспокоит кагана: крови во славу Византии столько пролито, очень возможно, что вскоре снова придется лить ее, а вознаграждение за это мизерное. Роды аварские, а с ними и турмы изнемогают от недостатка яств, кагану едва посильно сдерживать их от попыток ходить и брать эти яства силой, и не только у соседей, но и у самих ромеев. Поэтому он прибегает через него, посла своего, к императору с челобитной: пусть император учтет недостаток яств и увеличит аварам дань за усердную службу на рубежах до ста тысяч солидов.
- А кто вам сказал, что ваша служба нужна империи? - заговорил, наконец, император и тем положил конец даже пространной речи обрина.
- Как? - Кандих поднял вверх голову и тем неестественно выпятил на шее кадык. - Мы заключали договор, покойный император платил нам каждое лето восемьдесят тысяч золотых солидов…
- Тогда платил, когда была в этом потребность. Сейчас такой необходимости нет. Авары должны быть благодарны империи за то, что позволили им поселиться на своей земле и иметь вожделенную для каждого, кто привык жить трудом, а не разбоем, наслаждаться покоем. Земля у вас есть, и земля богата. Трудитесь в поте лица своего на земле и будете иметь яства. Когда империя сочтет нужным вознаградить аваров за ратные или какие-то другие подвиги, пусть не считают это вознаграждение податью. Это будет всего лишь благодарность, - та, которую имеет всякий раб за верную службу своему властелину.
Изогнутая дугой спина Кандиха ощутимо дрогнула и стала похожей на нацеленное для прыжка тело удава. Но, однако, прыгать не станет. Видно было, Кандих всего лишь ошарашен тем, что услышал из уст императора, и никак не придет в себя. Молчание становилось невыносимым, и только потом, как Юстин Второй колебаться стал, чтобы не дать логофету знак: аудиенция завершена, аварский посол может идти, - опомнился и успел высказать слово-ответ:
- Император! Ты дал мне и моему племени достойный урок. Но не спеши говорить: хватит. Слово это говорит тот, кто говорит последним. Учти седины мои и послушай разумный совет: не делай из аваров-друзей аваров-супостатов. Горе будет тебе и твоему роду, если поступишь так.
Юстин боролся с собой, но все же гнев бил из него фонтаном, еле сдерживая себя.
- Ты угрожаешь, старче?
- Нет, всего лишь говорю то, что есть, и то, что может быть. Авары действительно мощное племя. Наибольшее, чего не любят они, это пренебрежение. Но то, что я слышал здесь удваивает, а то и утраивает его силу. Поэтому и говорю: отмени свое слово, пока не поздно.
Казалось, не сводил с доброликого, в праздничном одеянии императора глаз, однако не заметил, когда ресницами дал знак. Тогда только удостоверился в этом, когда люди логофета встали перед ним стеной и тем напомнили: пора и честь знать.
Опять был долгий и утомительный путь. Однако Кандих менее всего обращал внимания теперь на это. Страшился и изнемогал в силе от другого: что сделает каган, когда услышит о последствиях переговоров? Схватит кинжал и запустит его в сердце, как одному запустил уже, когда посмел придти и встать перед ним с дурными вестями? Чего-то другого от этого лютого в гневе мужа - пусть будет милостиво Небо к нему - ожидать нечего. Это - несомненно, это - наверняка. А что поделать, если так? Покорно идти и ставить себя под удар? Где же его, Кандиха, разум? Где же приобретенные в посольских делах хитрости, лукавство? Постой, постой. А почему бы действительно не слукавить? Или Баян был там, на аудиенции, или знает, что говорил Юстин Второй, а что - Кандих? Да и других аваров не было. Почему действительно не слукавить и не направить гнев своего повелителя на Юстина? Может узнать позже? Кто и как? Аж дух захватило. Или не важно, как будет потом. Важно сейчас отвести от себя гнев. Да так, важно сейчас!
Те, которые сопровождали Кандиха в пути, заметили колебания в его настроении задолго до сближения со стойбищем кагана. Однако и они были удивлены тем, что увидели позже. Кандих не стал придерживаться обычая - остановиться перед тем, как зайти к Ясноликому, и попросить у Неба благословения на счастливое завершение посещения, быстро двинулся к Баяновой палатке и закричал:
- О, великий воин и мудрый предводитель! Что хочешь, то и делай со мной после, и сейчас услышь гнев и обиду сердца моего.
Он был такой, каким его давно не видели.
- Говори, не медли.
Каган, видно, догадывался, что скажет его нарочитый, и тоже занимался гневом.
- Накажи императора, того шелудивого пса. Он решился осквернить имя твое и тем осквернил всех нас, аваров. Сказал: ты не нужен империи. Солиды платили аварам тогда, когда надо было громить антов, утигуров и кутригуров. Сейчас такая необходимость отпала, мол, так и солидов не будет. Ни тех восьмидесяти тысяч, что платили прежде, никаких других. Если империя и будет дарить тебе что-то, ты должен считать это… - Ты слышишь, о, мудрый среди мудрых, что он дозволяет себе произнести - то есть считает это не за определенную тебе, как достойную, дань, а за милостыню, которую дают всякому рабу за верную службу своему господину.
Под Баяном заскрипело кресло. Он опирался уже на него руками, вот-вот, казалось, схватится и закричит: Так и сказал? Чтобы этого не произошло или, упаси Небо, не произошло чего-то еще худшего, Кандих собрался с духом и ударил себя сухими кулаками в не менее сухие груди:
- Умоляю тебя, Ясноликий! Накажи этого шелудивого пса, эту гиену в обличии императора, а с ним и роды его, ромеями именуемые! Лютой казнью накажи, иначе я не смогу жить на свете!
Лукавый зов его восторжествовал уже: каган обессилел, побежденный собственным гневом, и шлепнулся на место, где сидел перед появлением Кандиха. Шлепнулся и затих, прикрыв глаза.
Все, кто был в палатке, знали: каган думает, он решается на что-то большое и значимое, а когда каган думает, муха не должна мешать ему.
Знал это и Кандих, поэтому стоя перед этим на коленях, так и продолжал стоять, молча и ожидая в безмолвной тишине, какой приговор ждет его, опороченного аварского посла.
- Оставьте меня, - услышал, наконец, Кандих и не стал ни удивляться тому, что голос у Баяна какой-то не его, и почему-то глухой, и совсем не всемогущ, ни убеждаться, действительно ли слышал такое или показалось, - поднялся неслышно и так же бесшумно вышмыгнул из палатки.
"Хвала тебе, Небо! - молился и торжествовал. - Слава и хвала, и пожизненно остаюсь, благодарен доброте твоей, так же и мысли, которой вознаграждает в нужный момент. Преклоняюсь перед тобой и молюсь тебе, молюсь и уповаю: да будет лик твой светлый и ясный во веки веков… О, боги! Как можно терпеть такие страхи!"
А Баян как сидел, застыв, так и оставался сидеть. Ни слова, ни полслова никому. Право, все еще силился понять услышанное и звал на беседу, то неизвестного ему ромейского императора, то народ его, такой голосистый, когда берут что-то у него.
"Постойте, - похвалялся и сам не знал, кому именно: императору или его людям, - вы не так заголосите у меня. Земля будет гореть у вас под ногами, небо пылать огнем. Захотите раскаяться, да поздно будет, умолять о пощаде, но напрасно. Это вы не кого-то, это вы кагана аваров, народ его забросали грязью…" О, боги, где взять терпения, чтобы сдержать себя и не сорваться раньше времени? Подумать только: ему, не так давно званному, сказали: "Ты не нужен больше. Живи, как знаешь и с чего знаешь". Его повелителя непобедимых и он, у которого многочисленные турмы, назвали рабом - тем, что должен покорно ждать милостыни от своего властелина.
Нет, им должно быть особое наказание. И такое наказание на горячее сердце не отыщешь. Такая кара должна вызреть в покое, на трезвый ум. Это было бы проще: выйти сейчас перед турмами и крикнуть так, чтобы волна пошла над всей землей: "Авары! Ромеи и их император обманули нас. Сказали: Тогда платили вам дань, когда нужны были в бою с антами. Сейчас такая необходимость отпала, поэтому и дани не будет. Идите, добывать себе яства в другом месте. А где больше яств, как не у ромеев? Идите и берите их, если так!"
О, этого было бы достаточно, чтобы земля эта занялась пламенем, чтобы гнев аваров утонул в крови обидчиков. Но будет ли радость достаточной и надежной? Ромеи есть ромеи, у них всегда найдутся легионы, чтобы встать против аваров стеной, чтобы обойти и ударить в спину. Нет, он, Баян, не та безмозглая рыба, которая идет на первую попавшуюся приманку. Поступит по-другому: получит сначала для аваров землю-опору, ту захребетную твердь, по которой ходить и ходить на ромеев, когда можно - палить все, что будет поддаваться огню, будем вырезать всех, кто попадет под руку, будем брать все, что можно взять, бить властелинов городов и местности, если нет - уйдет в свою землю и будет чувствовать себя пусть и не победителем, однако и не поверженным. А такая земля есть. Пока бег Кандих отправлялся в Константинополь и слушал из уст императора оскорбительные речи, лангобарды были у Баяна и кланялись, как и когда-то Баяну: "Приди и накажи тех рыжих псов - гепидов; нет у нас мира с ними, и не будет, половина всего, что возьмем у гепидов, - твое".
Что ему половина. Если так складывается, он покорит сам гепидов, сядет в земле гепидов и будет ходить оттуда на ромеев. А так. То, что сказал Альбоин и - Кандих, не просто себе стечение обстоятельств. Того хочет Небо, так должно и быть.
Знал: ушедшие из палатки, только делают вид, что исчезли надолго и все до единого. Поэтому особенно не повышал голос:
- Бега Кандиха ко мне, - приказал зычно, хотя и довольно строго.
Он объявился перед каганом за несколько мгновений, хотя они и показались ему вечностью. Знал ибо: такая быстротечная перемена в намерениях и действиях кагана не сулит добра. А еще, то следует взять на заметку - вызов был и нежданный, и негаданный. Сам шумел, довольный приверженностью Неба, с женой, беспокоился многочисленными детьми, как они будут без него, содержать скот, будут ли достойны отца своего, хорошо известного и чтимого в каганате. Был не просто доволен тем, что услышал из уст жены, как воспрял духом, и на тебе пришли и сказали: "Иди, снова зовет". Так опустел, видимо, глазами, так изменился в лице, услышав это повеление, что жена тоже побледнела и застыла, пораженная.
- Что с тобой, Кандих? - все-таки первая пришла в себя. - Тебя ждет там Обида? Ты попал в немилость…
- Оставь! - оборвал ее на слове. - Не накликай того, что и без тебя может стать неизбежным.
Воздал, надлежащее воздать, в спешке, Небу и отправился вслед за теми, что звали.
Перед кагановой палаткой тоже остановился и обратился помыслами-мольбами к Небу. Лишь потом нырнул в отверстие, что открыли перед ним, словно самоубийца в пучину морскую.
- О, великий и мудрый повелитель люда нашего! - бил перед каганом поклоны, а тем временем приглядывался, милость или гнев выражается в Баяновых глазах. - Из всех царей, королей и императоров только ты один способен в мгновение ока охватить мыслью мир и определиться в мире. Вижу, выбрал уже путь праведного мужа, знаешь, как взять верх над обидчиками аваров.
- Определился в пути. - Не стал прислушиваться к его речам каган. - Поедешь к королю лангобардов Альбоину и скажешь ему: я присоединяюсь к его зову, так, что и сейчас поднял бы турмы свои и бросил против супостатов его - гепидов. Но есть помеха, что не позволит сделать это: каждый из воинов моих должен взять что-то в поход - для себя и для коней, должен оставить какие-то яства и родичам своим. А взять, как и оставить, нечего. Если Альбоин может прислать нам десятину каждой твари, что есть у лангобардов, а еще сто фур зерна для коней, столько же - для людей аварских, сразу и двинемся в поход. А уж как двинемся, в победе над гепидами пусть не сомневается. Вместе с лангобардами мы завладеем ими в мгновение ока.
- Слушаю, повелитель!
- Не только слушай, но и выполняй, - пристально посмотрел на своего нарочитого Баян. - Потому вторично не прощу бездарности в делах посольских. Слышишь?
- Слышу и повинуюсь! Таким разом из кожи вылезу, а вернусь к тебе с фурами и скотом.
- О нашем раздоре с императором Альбоину ни слова. Жалуйся на недостаток, пеняй на пагубу, что имели в походах, вот и все. С помощью им тоже не набивайся слишком. Говори, тайно от императора делаем это и только потому, что не хватает яств. Если они, лангобарды, пришлют скот и фуры с хлебом, то и в дальнейшем будут иметь нас, аваров, в соузниках своих в походах ратных.
- О, Небо! - Кандих поднял кверху умоляюще руки, закатил под лоб глаза. - Как мы, авары, тебе благодарны, что ты послал нам, своим избранникам, такого повелителя! Как жили бы и что имели бы, если бы не его светлый из светлых ум. Подумать только…
- Думать будешь в пути, - не стал слушать своего велеречивого посла Баян, - и молиться Небу при случае. А сейчас иди. Время не ждет, гнев наш - тем более.
Первые семь дней Баян не ждал известий от своего посольства. Знал: к лангобардам, как и от лангобардов, добираться и добираться. Да и у лангобардов всякое могло случиться. Идет сеча с гепидами, король находится, наверное, там, где и его воины. А до такого короля непросто подступиться. Однако, когда прошла и вторая неделя, а от лангобардов ни посольства, ни фур, начал беспокоиться. Так, что послал бы и новых нарочитых, пусть бы узнали, может, что с Кандихом, или в пути уже, может, едет вместе с фурами, скотом и поэтому медлят. Шкуру спустить с этого сложенного вдвое Кандиха, если додумался до такого. Неужели не понимает, что каган ждет? Вон сколько воинов взял с собой, через каждые два-три дня можно слать гонца - и молчит.
"Нет, он все-таки доиграется у меня", - пообещал Баян, и кто знает, не поклялся ли бы на этот раз: Кандиху осталось жить ровно столько, сколько он, повелитель аваров, мучается без вестей от посольства, если бы не отклонился в этот момент полог и не разбил уже созревшее намерение.
- О, Ясноликий! - ткнулся ему в ноги кто-то из тарханов. - К тебе посольство от короля франков Сигиберта. Примешь или велишь сказать, пусть идут туда, откуда пришли?
Посольство? От короля франков, того, который так расширил рубежи своей земли, что является, по сути, вторым императором по соседству с ромеями? Что привело его к аварам? Боится, не удержит того, что заимел, или хочет воспользоваться силой аваров и заиметь еще больше? Тюрингия, Бургундия, Прованс покорились ему, признали силу и власть его над собой и бавары, саксы, некоторые из славянских племен. Неужели действительно захотел больше, чем имеет? Если так, не разминуться ему с Византией.
- Зови, и немедленно.
Франки не были так льстивы, как привыкли видеть асийцы, держались достойно, однако вежливо. Отвесили сдержанный поклон и застыли там, где стояли. Сговорились, видно, говорить тому, кто ближе к кагану. И он заговорил. Передал поклон ему, славному в мире кагану, от короля франков Сигиберта, от предводителей других родов и племен стояли под стягами Сигиберта, - бургундцев, провансов, тюрингцев, баварцев и саксов, передал поклон женам его от королевы (заметил, что они чуть ли не первые вспомнили и про жен), прославляли племя аваров как такое, которое ни перед кем не склоняет головы, и поэтому лишь очень известное, но и должным образом чтимое, не забыл напомнить, что король франков особенно благосклонен к таким и поэтому прислал их, послов своих, чтобы засвидетельствовать кагану свое уважение и войти в хорошие отношения с аварами.
Посол говорил через переводчика. Это замедляло беседу, зато давало Баяну возможность хорошо осмыслить то, что говорилось, и остановиться на какой-то мысли. А поскольку речь зашла о хороших отношениях, то и думать было нечего.
- Мы тоже много слышали о короле франков, как и о самих франках, - заговорил, когда наступила его очередь. - Живем-то на территории Византии, а Византия не глуха к тому, что творится за Дунаем, на северо-западных рубежах ее земли. Она, как знает, наверное, посол, не безразлична к землям итальянским, а тем более к славянским, прежде всего тех, которые соседствуют с землями короля франков.
Не сказал: частично принадлежат франкам, и к которым, как и Византия, не безразличны франки. Зато когда посол снова взял слово и выговорился, не стал церемониться, откровенно, без всяких хитрых слов спросил: чего хочет король от аваров?
Услышав это и не собравшись толком с мыслями, посол заметно заволновался, стал блудить глазами.
- Он прислал меня спросить, - на откровенность отвечал откровенностью, - не согласился бы каган на совместный поход с франками?
- Против кого?
- Против готов.