Она хотела, чтобы Иосиф заверил ее, что в этом нет колдовства. У него была близость с Марией, но ее гимен оказался очень упругим, однако недостаточно упругим, чтобы…
– Говорю же вам, женщина, даю слово священника: здесь нет никакого колдовства.
Мария снова застонала, причем так громко, что осел поднял голову и навострил уши.
– А теперь помогите ребенку появиться на свет, иначе вы будете обвинены в детоубийстве, – резко произнес Иосиф.
Нахмурившись, повитуха пару минут обдумывала слова Иосифа.
– Тогда выйдите, – наконец сказала она.
Иосиф вышел в ветряную мглу. Он прислонился спиной к хлеву и стал почти невидимым на его фоне – коричневая глыба воспоминаний, мышц и костей, так хорошо слившаяся с обожженными кирпичами, что прохожий не различил бы фигуру старика и с десяти шагов.
Мария. До того как Иосиф встретил Марию в доме первосвященника в Иерусалиме менее года назад, он едва ли слышал ее имя. Ей тогда исполнилось двенадцать лет. Она была сиротой, дочерью Анны и Иоакима, супружеской пары, принадлежавшей, как и он, к Давидову колену. А он, Иосиф, мечтал в восемьдесят девять лет спокойно закончить земное существование, медленно угасая до тех пор, когда смерть приведет его к свету Господню. Однако первосвященник вызвал к себе Иосифа, чтобы сообщить ему, что, поскольку у Марии больше нет ни крова, ни родственников, которые могли бы позаботиться о ней, ей следовало назначить опекуна. Первосвященник подумал об Иосифе, так как слышал, что Иосиф не только человек высоких нравственных принципов, но и достиг того возраста, когда, если рассуждать здраво, исполнение мужчиной супружеских обязанностей становится фактически невозможным. Иосиф сразу же ответил решительным отказом. У него не хватит сил, чтобы сторожить девочку, вступающую в пору половой зрелости, без помощи женщины, разумеется, опытной женщины и к тому же бездетной, чтобы она могла оградить девочку от лукавства нежного возраста и всецело посвятить себя ее воспитанию. А потом придется искать девочке мужа и думать о приданом. Нет, он не хотел взваливать на себя столь тяжкое бремя. Он выполнил свой долг, дав жизнь четверым мальчикам, Иакову, Иусту, Симону и Иуде, и двум девочкам, Лидии и Лизии. Лидия и Лизия уже были замужем, Иаков и Иуст – женаты, а вот Симон и Иуда оставались еще холостыми и жили в отчем доме. Симону исполнилось двадцать два года, а Иуде – восемнадцать. И эти двое юношей должны будут жить под одной крышей с девочкой, которая вскоре уже сможет стать женщиной! Да, первосвященник лишился разума! Эта Мария забеременеет, не успев вымыть волосы, причем не поймет, как это произошло. Иосиф слышал, как девочки такого возраста утверждали, будто детей можно зачать через глаз или ухо и даже просто искупавшись в том же водоеме, что и мужчина! Позднее матери, конечно, посвящали дочерей в таинство союза мужчины и женщины, и девочки переставали болтать глупости и начинали краснеть как мак, едва завидев мужчину. Но у Марии не было матери, которая могла бы просветить ее. Конечно, Иосиф сумел бы найти почтенную женщину, чтобы та рассказала девочке о таких важных вещах. Но ему все равно не удалось бы уберечь ее, поскольку Мария поселилась бы под одной крышей с Симоном и Иудой. И тогда ему, Иосифу, уже не пришлось бы спать спокойно! Разумеется, Симон и Иуда были порядочными молодыми людьми, воспитанными в строгости и соблюдавшими Десять Заповедей. Но кому дано заранее предугадать все проделки Дьявола? Этот изощренный злой гений всегда готов соблазнить, подкупить и подчинить себе юные души и сладостную молодую плоть.
Да, Иосиф предвидел все эти опасности, и они были особенно невыносимы для него, поскольку он был не только священником, но и истинным назореем, принадлежащим к лучшей ветви древней секты фарисеев, которых уважали за неукоснительное соблюдение обетов. Когда Иосиф был молодым, он не стриг волос, не пил вина и не прикасался к женщинам и мертвецам на протяжении трех лет – именно такой обет он дал. Об этом знали все, поэтому первосвященник и назвал Иосифа человеком высоких нравственных принципов. Когда прошло три года, Иосиф состриг волосы и сжег их на жертвенном алтаре. Но ведь назореями становятся на всю жизнь. Он всегда будет принадлежать к этой секте и останется верным ей до последнего вздоха.
До сих пор смерть представлялась Иосифу похожей на радужное облако в конце изнурительной дороги, восхитительной и неизбежной прохладой, в которой растворится его тело, а душа обретет свободу. Там он встретится с женой, которая умерла три года назад после сорока пяти лет матримониального благочестия. А теперь смерть казалась ему далекой наградой. Судьба – или сам Бог? – повысила ставки. Не сейчас, Иосиф, не сейчас, тебе придется еще пострадать, перед тем как ты заснешь последним – и вечным – сном. Иосиф вздохнул, а вместе с ним вздохнул и ветер зарождавшейся весны. Воспоминания разжигали гнев и согревали кровь. Иосиф вспомнил тот ужасный день, когда он вернулся из Ашкелона, где закупал кедровую древесину. Он это сделал по двум причинам. Во-первых, он был главою Давидова колена, того самого, которому Ирод предоставил привилегию поставлять строевой лес для Храма. Строительство Храма еще не было завершено, нужен был кедр, чтобы сделать из его древесины балки. Во-вторых, Иосиф был плотником. Его выбрали среди тысячи священников, которые тринадцать лет назад получили от Ирода приказание изучить ремесло либо плотника, либо каменотеса, чтобы священную землю Храма не попирали ноги нечестивцев. Иосиф отправился в Ашкелон на неделю, через четыре месяца после того, как уступил уговорам первосвященника и взял Марию в свой дом. После возвращения у него словно открылись глаза: вечером, когда Мария стала убирать со стола после ужина, он заметил, что округлость ее живота, на что он раньше не обращал внимания и приписывал хорошему питанию, не имела ничего общего со здоровым образом жизни. Мария была беременной! Святые небеса, эта негодная девка прелюбодействовала! Ее следует побить камнями!
– С кем встречалась Мария? – спросил Иосиф у сыновей.
Он полагал, что Мария была уже на четвертом месяце беременности, следовательно, она вступила в преступную связь через три-четыре недели после того, как вошла в его дом.
– Она ни с кем не встречалась, – рассеянно ответил Симон. – Зачем ей встречаться с кем-то?
– У вас что, нет глаз, чтобы видеть? – закричал Иосиф. – Она беременная!
Сыновья удивленно посмотрели на отца, чистя зубы сухими веточками мяты.
– Беременная? – повторил Иуда. – Как это могло случиться?
Неужели они лгали? Или тут замешан кто-то другой? Отослав сыновей, Иосиф позвал Марию и принялся грубым тоном ее допрашивать:
– Девочка, в своем чреве ты носишь ребенка. Младенцы образуются лишь после того, как мужское семя попадает в тело женщины. Значит, ты уже не девственница и совершила телесный грех, не будучи связанной брачными узами. Кто он? Я хочу знать!
Мария покачала головой.
– Я девственница, – возразила она.
Какая ложь! Какая наглость! И все же Иосифа терзали сомнения. Он мог бы позвать повитуху, чтобы та осмотрела Марию. Беда в том, что повитуха не станет держать язык за зубами. Если она придет и обнаружит, что Мария беременна, она учинит скандал, едва выйдет за порог его дома, и тем самым сломает ему жизнь. Иосиф медлил, поскольку ему не удавалось ни добиться от сыновей очевидной правды, ни заставить Марию раскрыть ее тайну. А ведь очевидное не утаить!
Иосиф сделал несколько шагов по замерзшей земле перед хлевом. Начал моросить дождь. Иосиф задрожал от холода и плотнее закутал в плащ свое дряхлое тело. Воспоминания не оставляли его. Одна из соседок заметила беременность Марии и распустила о ней сплетни, которые вскоре дошли до ушей Анны, писца Храма. Дома Иосифу было видение: женская голова в виде застывшей кожаной маски с красными веками и глазами ласки. И со ртом карликового сомика. Словно желая усугубить свое положение, Иосиф редко ходил в Храм после того, как сделал столь ужасное открытие. Он до того устал, что хотел, чтобы смерть немедленно освободила его от жестоких нравственных терзаний. Но он был жив, когда Анна постучал в дверь и грозно спросил, почему Иосиф не ходит в Храм. Иосиф был избавлен от стыда лгать, поскольку Анна добавил:
– Это потому, что Мария беременна?
– Да, – ответил Иосиф.
– Это твои проделки?
– Да простит тебя Господь, – прошептал Иосиф.
– Это невозможно скрыть, – сказал Анна.
Конечно, это не осталось тайной. В тот же день первосвященник Симон узнал о случившемся несчастье и сразу же призвал к себе Иосифа. По правде говоря, сначала Симон не поверил собственным ушам. Он никак не мог взять в толк, что почти девяностолетний назорей Иосиф поставил под удар свою репутацию ради удовлетворения, причем мимолетного, плотского желания.
– Она действительно беременна? – спросил Симон у Иосифа.
– Я шесть раз видел мою жену беременной. Даже такие слабые глаза, как мои, не могут меня обмануть. Она беременна. И скажу тебе вот что: она уже на четвертом месяце.
– Ты догадываешься, кто отец?
Иосиф побледнел и резко ответил:
– Нет.
– Возможно, один из твоих сыновей?
– Нет.
Симон грустно вздохнул. Он уважал Иосифа, и Иосиф об этом знал, но закон есть закон. Иосифа взяли под стражу, а служители Храма отправились к Марии, чтобы посадить и ее в тюрьму.
– Мы будем тебя судить сейчас же, – сказал Иосифу Симон, – я не стану созывать всех судей.
Суд действительно собрался небольшим составом. При любых других обстоятельствах Иосиф оценил бы деликатность Симона. Судьи спросили, вступал ли Иосиф в близкие отношения с девочкой. Нет, нет, нет!
Вспомнив это разбирательство, Иосиф покачал головой, склонившись под порывами ветра, и заплакал.
– Господи, за что ты послал мне такое испытание на закате дней моих?!
Весь ужас состоял в том, что судьи были уверены в невиновности Иосифа. И все же они были обязаны его допросить. Судьи задавали вопросы и Марии. Она пришла в замешательство, поскольку, когда ее спросили, была ли у нее близость с Иосифом, она запнулась на слове "близость".
– Что это значит? – спросила она.
– Может, эта девочка слабоумная? – задал тогда вопрос один из судей.
Другой судья, с трудом подбирая слова, был вынужден пояснить вопрос: прикасался ли мужчина к той части тела, с помощью которой она мочится? Мария покраснела, покачала головой и заплакала. После этого уже никто не мог добиться от девочки ни единого слова, поскольку она захлебывалась от рыданий. И вдруг в мозгу Иосифа промелькнула жуткая мысль. Девочка всегда спала как убитая. Однажды ему даже пришлось сильно встряхнуть ее, чтобы убедиться, что она не умерла. Любой мог… Господи, сжалься надо мной!
"Какое счастье, – подумал Иосиф, – что моя жизнь приближается к концу, ведь мне не придется вспоминать об этом слишком долго".
Вдруг он вспомнил, что просил судей принять во внимание его заявление.
– Мария утверждает, что она девственница, – сказал Иосиф.
Симон повернулся к девочке и спросил, правда ли это. Она утвердительно кивнула.
– Это переходит всякие границы! – вскричал один из судей. – Надо позвать повитуху, и тогда все прояснится. Либо эта девочка лгунья и дурочка, либо свершилось чудо природы!
Симон, решивший уладить дело до захода солнца, но главное – избавить Иосифа от тюремного заключения, пусть даже если бы тому пришлось провести там всего одну ночь, распорядился немедленно привести повитуху. Суд продолжится до тех пор, пока не будет вынесено решение. Через полчаса пришла повитуха. Ей объяснили, что она должна установить. Она, бросив всего лишь один взгляд на Марию, пошатнулась и чуть было не свалилась через перила, которые отгораживали священную часть залы, Грановитую палату, где заседали судьи, от той части, куда имели право доступа те, кто не носил сана священника. Один из левитов вовремя подхватил повитуху.
– Равви! – закричала повитуха. – Неужели надо мной смеются? Даже слабоумный увидит, что эта девочка на четвертом месяце!
– Делайте то, что от вас требуют, – приказал Симон.
– Подойди ко мне, – сказала повитуха Марии, – и приготовься, поскольку, как я вижу, из-за тебя разгорелись нешуточные споры.
Когда повитуха предстала перед судьями, ей, как казалось, с трудом удавалось держать рот закрытым.
– Ну так что? – спросил Симон.
Повитуха подняла руки к небу, затем хлопнула в ладоши, снова подняла руки и снова хлопнула в ладоши.
– Говорите же, – настаивал Симон.
– Равви, девочка беременна, но она непорочна! Гимен нетронут! – сказала повитуха и потеряла сознание.
Едва придя в себя, она закричала:
– Это чудо!
Повитухе дали серебряную монету и вывели из судилища, предварительно взяв клятву молчания. Мария, которая едва пришла в себя, выглядела настороженной и мрачной.
Иосиф не сразу осознал откровенную нелепость того, что сообщила повитуха. В его воспаленном мозгу запечатлелось лишь то, что Мария была девственницей, а это означало, что она не вступала в половую связь. Он обхватил голову руками и зарыдал от облегчения. Когда один из судей предложил приостановить заседание, чтобы обсудить возникшие обстоятельства, Иосиф подумал: "Какие обстоятельства? Разве что-нибудь не ясно?"
И только когда другой судья предположил, что Мария не беременна и что в животе у нее опухоль, а третий судья счел, что она стала жертвой демона суккуба, Иосиф вдруг понял всю нелепость ситуации: вероятно, Мария беременна, но она осталась девственницей. Как можно налить воды в запечатанный кувшин? Судьи принялись говорить одновременно, не слушая друг друга. Но Симон положил конец суматохе, громко напомнив, что они должны вынести справедливое решение до заката солнца.
– Вы слышали мнение повитухи, – сказал он. – С другой стороны, девочка беременна. А если мы начнем обсуждать, как это случилось, то никогда не закончим. Ребенок родится через пять месяцев вне брака. Мы обязаны предотвратить этот скандал.
Однако судья-фарисей вновь попросил, чтобы суд рассмотрел версию о проделках демона суккуба. Но судья-саддукей дал ему отпор, ссылаясь на то, что во Второзаконии о таких случаях нет ни одного упоминания по одной простой причине: демонов, равно как и ангелов, не существует. И сразу же, вспомнив о давних разногласиях по поводу ангелов и демонов, они вступили в ожесточенный спор, бросая друг другу в лицо уже давно набившие оскомину доводы. Иосиф подумал, что ему наяву привиделся кошмар. Он задыхался от возмущения. Что за суд здесь собрался? Надо рассматривать дело о достоинстве и плоти, а эти судьи разглагольствуют об ангелах и демонах!
– Даже если предположить, что версия о суккубе может иметь определенные основания, – заметил первосвященник, – куда она нас приведет? Предположим, что ребенок, которому суждено родиться, будет демоном. В таком случае мы будем обязаны умертвить его. Прошу вас, досточтимые судьи, подумайте о том, какой тогда разразится скандал. Второзаконие не упоминает о подобных случаях вовсе не по забывчивости, а из-за Божественного предвидения беспорядка, который мог бы возникнуть, если бы Закон принимал их во внимание. Напоминаю вам, что сейчас мы должны постараться сделать все, чтобы не допустить скандала.
Затем он повернулся к Иосифу:
– Таким образом, равви, по прихоти природы Мария забеременела и тем не менее осталась девственницей. От имени суда, который я здесь возглавляю, я заявляю вам, что отныне мы преисполнены уважения к вашей безупречной репутации. Воздадим же хвалу Господу!
И они все воздали хвалу Господу.
– И все-таки, – сказал Симон, – факт остается фактом. Мария, которую мы отдали под вашу опеку, беременна. Если мы вас обоих отпустим, нам будет чрезвычайно трудно объяснить людям, как женщина смогла зачать, не прикасаясь к мужчине. Под сомнение будут поставлены ваше чувство ответственности и непредвзятое отношение к вам суда. Стремительно начнет распространяться ядовитая клевета, поскольку все заподозрят обман. К тому же ни вы, ни мы не можем допустить, чтобы девочка, за которую мы несем ответственность, подверглась гнусным оскорблениям из-за того, что зачала ребенка вне брака.
Он перевел дыхание и продолжил:
– Я принял решение. Вы должны жениться на Марии.
"Я принял решение. Вы должны жениться на Марии…" Эти слова все еще звучали в голове Иосифа. Он растер плечи, пытаясь согреться. Почему так долго? И вдруг ужасающая мысль, всплывшая из потаенных глубин мозга, словно летучая мышь, набрасывающаяся на добычу, заставила его содрогнуться: а что, если ребенок появился на свет действительно из-за проделок демона суккуба? Неужели повитуха помогла родиться неописуемому чудовищу, черному созданию, покрытому чешуей? Может, поэтому в хлеву так тихо? Он задрожал и в отчаянии обратился к Господу с молитвой.
Да, он женился на Марии. "Я принял решение…" Они все согласились с мнением первосвященника. Но один судья заметил, что, если суд публично признает возможность беременности в сочетании с девственностью, это создаст весьма прискорбный прецедент. Необходимо было определить статус детей, рождающихся при столь необычных обстоятельствах. Другой судья объяснил, что Иосиф, будучи главой Давидова колена, не может не подчиниться решению суда, если только не хочет запятнать честь потомков Давида.
Иосиф попытался протестовать:
– У меня взрослые сыновья, я всего лишь старый человек, а она ребенок… Я стану посмешищем для детей Израиля.
Судьи оставались непреклонными.
– Побойся Господа, Бога твоего, – торжественно произнес Симон, – и вспомни, что он сделал с Дафаном, Авироном и Кореем! Вспомни, как земля разверзлась у них под ногами, чтобы поглотить их, поскольку они были лгунами! Иосиф, неужели ты хочешь, чтобы нечто подобное произошло с твоим домом?
Приговор был вынесен заранее! Иосиф посмотрел на сидящих в ряд судей и в очередной раз осознал, что такое несправедливость, та самая несправедливость, которую он усматривал в действиях Ирода. Либо брак, либо тюрьма. Симон предложил обручить Иосифа и Марию, прежде чем они выйдут из судилища. Когда все было кончено, Иосиф повернулся лицом к судьям и повторил слова Иова:
"Еще и ныне горька речь моя; страдания мои тяжелее стонов моих.
О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!
Я изложил бы пред Ним дело мое, и уста мои наполнил бы оправданием".