- Это родственные болезни, ибо и то и другое - причина незнания. От незнания - главные беды. Благодарение богам, никто в Афинах, если он не жулик, не возьмётся, сам не владея этим искусством, обучать кого-либо музыке, танцу, пению, кулачному бою или борьбе. Плохой музыкант или плохой певец - небольшой урон для общества. А плохой стратег, от которого зависит исход решающей битвы? Плохой стратег сродни землетрясению или чуме. А между тем стратегов у нас по-настоящему никто не обучает, а что ещё хуже - их просто выбирают. Тридцать с лишним лет назад афиняне избрали стратегом Софокла только за то, что его "Антигона" понравилась им. Стратегом он оказался никудышным, хотя поэтом был великим. А вот что случилось совсем недавно: афиняне избрали стратегом кожевенника Клеона, потому что он критиковал других стратегов за их ошибки. О том, что надо делать, чтобы стать хорошим стратегом, в Афинах рассуждают все, кому не лень, и обучают этому ремеслу те, кто и меча-то в руке никогда не держал. А Народное собрание и вовсе относится к выбору стратегов бездумно, полагая, должно быть, что своим голосованием может превратить осла в лошадь или зайцев во львов. Впрочем, тебя. - Сократ коснулся колена Перикла-младшего, - я не считаю плохим стратегом - много полководческих навыков ты, конечно, унаследовал от отца, закалился, как и Алкивиад, прошедший через десятки битв и испытаний. Кто знает себя, свои способности и добросовестно изучил дело, к которому приступает, непременно достигнет славы и почёта. Хорошо ли ты знаешь себя, Перикл?
Перикл-младший засмеялся в ответ, пожал плечами. Это был излюбленный вопрос Сократа: "Знаешь ли ты себя?" Никому ещё не удалось дать на него такой ответ, чтобы он удовлетворил Сократа. Если кто скажет: "Да, знаю", Сократ принимается донимать собеседника другими вопросами, и в конце концов выясняется, что тот не знает себя. А если же кто ответит: "Не знаю", тоже последует ряд вопросов, в результате которых выяснится, что собеседник всё-таки что-то знает о себе, хотя ранее и не понимал этого. И только люди искушённые знали, что лучший ответ в этом случае - встречный вопрос: "А с чего надо начать наблюдение над собой?" Перикл-младший так и поступил:
- Мы все знаем, что исследование своих способностей - наиважнейшее дело каждого, а потому занимаемся этим постоянно. Но не напомнишь ли ты нам, твоим ученикам, с чего же следует начинать познание самого себя? Твой ответ был бы интересен и нам и тем, кто сегодня слушает тебя, может быть, впервые.
- Хорошо, давай поговорим об этом, - согласился Сократ. - Тебе, кажется, известна моя точка зрения, но я всё же спрошу тебя ещё раз. Знаешь ли ты, Перикл, что такое добро и зло, как отличить одного от другого?
- Знаю, - ответил Перикл-младший. - От тебя, Сократ. И если бы я забыл это, то был бы хуже раба.
- Отлично, Перикл. Объясни же теперь это нам, потрудись за меня.
- Когда человек здоров и силён - это добро. Когда человек болен и слаб - это зло, - уверенно начал Перикл. - Теперь следует определить, что служит здоровью и силе, а что болезням и немощи. Так мы отличим дурную пищу, дурные поступки от хорошей пищи и хороших поступков, - всё дурное от хорошего.
- А не может ли, Перикл, здоровье стать причиной зла, а болезнь - причиной добра? - спросил Сократ.
- Клянусь Зевсом, не может, - решительно ответил Перикл. - Здоровье есть добро само по себе, а болезнь - зло само по себе.
- А ты представь себе, что крепкое здоровье и сила повлекли тебя в позорный поход, а человек больной и слабый остался в это время дома. Может такое случиться?
- Может, - со вздохом ответил Перикл-младший, понимая, что Сократ его одолел. - Значит, хорошее здоровье может быть и добром и злом, как и болезнь. Как же в таком случае окончательно отличить добро от зла? - сдался он не без смущения. - Может быть, мудрость - самое высокое добро, а глупость - самое низкое зло? - предположил он.
- А ты вспомни Дедала, - добродушно засмеялся Сократ. - Разве не из-за своей мудрости он попал в лабиринт царя Миноса, а потом потерял сына Икара и до конца жизни оставался рабом?
- Да, я знаю об этом, - молвил Перикл-младший, опустив голову.
- Можно вспомнить ещё и о Паламеде, который, как известно, построил первый маяк, изобрёл весы, буквы, придумал игру в шашки и многое другое, - словом, был изобретателен и мудр. Он же уличил Одиссея в симуляции, когда тот, притворившись сумасшедшим, не хотел участвовать в походе. Ты знаешь, что сделали с Паламедом Одиссей, Диомед и Агамемнон? Они забросали его в колодце камнями.
- Да, я и это помню, - вздохнул Перикл-младший.
- Многие претерпели горе от ума. Так что же есть несомненное благо, Перикл? Что ты об этом думаешь?
- Может быть, счастье?
- А что же такое счастье?
- Это когда ты здоров, силён, красив, богат, когда народ тебя прославляет и всё в жизни тебе удаётся...
- Нет, нет, - остановил Перикла Сократ. - И красота приводит часто к беде, особенно красота мальчиков, за которыми охотятся развратники, и богатство, которое делает людей изнеженными, избалованными. А слава зачастую приводит людей к суду остракизма, как Фемистокла и многих других. О силе и здоровье мы уже говорили.
- Тогда я не знаю, что такое добро, - сказал обескураженный Перикл-младший. - Пусть кто-нибудь другой ответит тебе, Сократ. Всё самое хорошее может быть причиной самого плохого, и наоборот. Значит, нет ни хорошего, ни плохого.
- Удовольствие, которое ничему не вредит, - вот самое высшее благо, - сказал Аристипп.
- Разве может быть добром то, что так непостоянно, что лишает нас разума, когда приходит, и лишает покоя, когда уходит, что мы, едва найдя, теряем, а потеряв, подолгу ищем... Это об удовольствии, Аристипп. Я же думаю, что счастливее всех тот, кто постоянно стремится стать лучше и видит, что это ему удаётся...
Платон не пропускал мимо ушей ни одного слова, сказанного Сократом, мысленно вёл с ним беседу. Он задавал Сократу вопросы, неслышно дискутировал с остальными участниками разговора, выступая то от имени учителя, то его собеседника. Но из-за почтения к Сократу так и не осмелился вступить с ним в открытый разговор. Пока он был всего лишь учеником, жадно внимающим учителю, но не смеющим говорить, а тем более спорить с ним. Однако в его мыслящей душе всё бурлило и кипело. А в том месте, где человек ощущает своё сердце, в нём росло и крепло с каждой новой встречей чувство восхищения Сократом, его несомненной мудростью, его правдой. Вот истинная правда: познать и определить, что есть добро и зло, установить верховный закон добра и зла и во всём следовать ему на благо себе и людям. Ведь главным человека и государства является закон всеобщего блага. И он, конечно, существует, он доступен постижению мудрых. Но сейчас нашу жизнь регулирует масса иных законов. Есть законы о том, что полезно, о том, что приятно, безопасно, выгодно, похвально, богоугодно, оправданно, что дозволено, красиво, и наоборот... Чтобы достичь благополучия, надо лишь убедить других, в том числе и богов, содействовать тебе во всём: в достижении выгоды (даже и нечестным путём), в получении богатства, удовольствий, славы, дорога к которым нередко пролегает через преступления и порок. Софисты учат тому, как для достижения собственных целей привлечь окружающих на свою сторону. Философия учит, как отличить истинное добро от зла и как творить добро...
Этот день был прекрасным. И всё вокруг было прекрасным: деревья, заботливо укрывшие их в своей прохладной тени, мельтешение солнечных бликов, ласкающих людей своими нежными прикосновениями, тихое журчание чистых и прозрачных вод Иллиса, щебетание птиц. Платон ощущал в душе спокойствие и радость: слова о добром, нежном, милом, красивом пробуждали самые лучшие, сладко щемящие воспоминания. Даже Тимандра всплыла на какое-то мгновение перед его внутренним взором - как нечто светлое, огненное, очаровательное. И тотчас же припомнились собственные стихи о ней: "Хотелось бы мне стать небом, чтобы глазами звёзд любоваться тобой..."
В беседу с Сократом в тот день вступали ещё многие: и Критон, и Критий, и Аполлодор, и Антисфен, и Алкивиад. Потом рабы были посланы в город за угощением: за вином, сыром, лепёшками и фруктами. Всё, что они принесли, расставили и разложили на скатертях, разостланных на траве под деревьями. Началась дружеская пирушка с заздравными речами, рассказами, анекдотами и даже обсуждением городских сплетен. Главной байкой была, кажется, та, что некто Евфилет, человек зажиточный и добропорядочный, убил Эратосфена, любовника своей жены. Лучше всех об этом происшествии был осведомлен Аристипп - он и пересказал историю недавнего убийства. Евфилет, человек суровый и простодушный, уехал из Афин в деревню, а когда вернулся домой, встретил соседку-старуху, которая поведала ему об измене жены, о том, что Эратосфен приходит к ней в дом и развлекается в своё удовольствие, и в этом любовникам потворствует служанка. Евфилет вызвал провинившуюся прислугу, допросил её, заставил во всём признаться и позвать Эратосфена от имени жены. После этого обманутый муж вернулся в дом и стал ждать. Когда Эратосфен явился, Евфилет выбежал на улицу и принялся созывать друзей. Вместе с ними он ворвался в спальню жены. Любовники лежали голыми в постели. Эратосфен хотел бежать, но Евфилет уложил его ударом кулака, скрутил и связал верёвкой. Эратосфен умолял пощадить его, предлагал выкуп, но Евфилет был непреклонен в своём гневе и убил сластолюбца.
- Защитительную речь для Евфилета пишет Лисий, - сообщил в заключение своего рассказа Аристипп. - А коль это так, то Евфилета суд непременно оправдает.
- Не потому его оправдают, что защитительную речь для него пишет искусный логограф Лисий, а потому, что таков закон: убийство любовника жены не считается преступлением. Этот закон всякий может прочесть на камне - он вырезан там по указу Ареопага и гласит: "Неповинен в убийстве тот, кто покарает смертью прелюбодея, если застигнет его вместе со своей женой", - сказал Сократ.
- И ты считаешь это справедливым? - спросил Критий, дядя Платона. - Разве причиняет любовник мужу любовницы зло, заслуживающее такого наказания?
- К тому же жене он причиняет только удовольствие, - смеясь, заметил Аристипп.
- Имущества у мужа он не отнял, а если и попользовался его женой, то ведь мы и сами часто отдаём соседям что-либо взаймы, чтобы те попользовались и потом вернули: то мула, то телегу, то амфору... К тому же от такой "ссуды" владельцу может быть и польза. Скажем, у жены родится ещё один ребёнок. А если он не понравится мужу, его можно, в конце концов, отнести к Камню Подкидышей, где каждое утро находят младенцев работорговцы и бездетные... Какой же урон нанесён Евфилету Эратосфеном, Перикл? - спросил Критий.
- Вот когда у твоей жены появится любовник, тогда и узнаешь, - ответил Сократ. - Или отмени старый закон и введи новый, согласно которому афиняне будут карать тех, кто требует от своих жён верности, а соблазнителей чужих жён станут оправдывать. Отеческие законы должны соблюдаться не потому, что за них выступают искусные составители речей, а потому, что в их основе - истина жизни. Впрочем, если бы ты, Критий, выступил в суде против Евфилета, ты, пожалуй, признал бы его виновным, а закон несправедливым. Поэтому судить надо не по впечатлению от речи защитника или обвинителя, как это теперь часто случается, а строго следуя существующим законам.
- Согласись, однако, что есть и глупые законы, - стоял на своём Критий.
- В таком случае как мы отличим хорошие законы от несовершенных? - спросил Сократ. - Не на основании же твоего мнения о них, Критий, или мнения Лисия?
- Ты хочешь сказать, что на основании твоего мнения, Сократ?
Этот выпад дяди против Сократа Платону не понравился. И вообще, в его отношениях с Критием с некоторых пор появилась заметная трещина. Нет сомнения, дядя умён, талантлив, красив, к его мнению прислушиваются не только его друзья в гетериях, но даже Народное собрание. Это по его, дядюшкину ходатайству, было принято решение простить Алкивиаду его прежние грехи перед Афинами и предложить ему вернуться на родину. Немалая заслуга Крития и в том, что Алкивиад был снова избран стратегом. Хотя сделал он всё это не из любви к Алкивиаду, а по трезвому расчёту, полагая, что Алкивиад, в свою очередь, в благодарность за поддержку поможет ему, Критию, и его сторонникам прийти к власти. Критий даже сочинил по этому поводу элегию, посвятив Алкивиаду такие строки:
То предложенье, которым назад возвращён ты в отчизну,
Сам я составил, прочёл и в исполненье привёл.
Устройство же власти в Афинах дяде Платона мыслилось несколько иным, чем существующее ныне. Он являлся ярым врагом демократии и считал, что государством должно управлять не Народное собрание, не избранные вожди, а лучшие люди Афин, аристократы, и, конечно, в своих интересах. С той поры как Алкивиад вернулся в Афины, Критий не упускал его из виду, часто встречался с ним и, как догадывался Платон, вёл со стратегом разговоры о совместных планах и действиях. Впрочем, похоже, ему это плохо удавалось: Алкивиад, судя по всему, настолько любил славу и власть, что не намеревался с кем-либо делиться, тем более с Критием, человеком хитрым и неверным. Алкивиад, конечно, понимал, что, как только у Крития появится возможность, он постарается оттеснить его, а может быть, и уничтожить. Как и Платон, стратег был немало наслышан о коварстве и жестокости Крития не только по отношению к своим врагам, но и к друзьям, проводившим с ним ночи в гетериях. Всякого не согласного с его мнением он начинал преследовать, оговаривать и в конце концов добивался того, что строптивца изгоняли из гетерий, а случалось, и из Афин под страхом неминуемой расправы.
Критий не раз пытался вовлечь в свои дела Платона, убеждая его в том, что выбрал правильную и безопасную дорогу к власти, которую намеревался вернуть в руки старых и благородных родов, отняв её "у шкуродёров и скотоводов". Так он называл нынешних вождей народа: владельца кожевенных мастерских Анита, скототорговца Лисикла и других, чей род не отличался ни древностью, ни благородством, словом, не принадлежал к числу "прекрасных и лучших". Именно с целью склонить племянника на свою сторону Критий познакомил Платона с Сократом. По замыслу дядюшки, рассуждения Сократа о том, что нынче государством правят неучи, своекорыстные выскочки и властолюбцы, должны были убедить Платона в необходимости перемен и в конечном итоге привлечь его на сторону Крития и его друзей. Платон и сам, как, впрочем, и многие другие аристократы, относился к демократическим устоям в Афинах с иронией. Теперь же, когда спартанцы едва ли не всюду - и на море, и на суше - одерживали победы над афинянами, к скороспелым и непродуманным решениям Народного собрания, касающимся войны со Спартой, стали если не враждебно, то с пренебрежением относиться не только аристократы, но и купцы, землевладельцы и даже простые крестьяне. Торговля из-за владычества Спарты на морях и островах совсем остановилась, а землевладельцы боялись высунуть нос из города, потому что повсюду в окрестностях Афин рыскали, выбираясь из Декелей, отряды спартанцев. Кстати, эту самую Декелею в своё время помог спартанцам захватить и укрепить опальный Алкивиад.
Критий, однако, просчитался в отношении племянника. Общение с Сократом утвердило Платона не в идее о власти, а в необходимости воспитания афинян. Из рассуждений Сократа получалось, что не царь, не тиран, не аристократы, не олигархи спасут Афины, а знание каждым афинянином, что есть добро и зло в желаниях, поступках и делах. Ничего не решат войны, перевороты, жребии, голосования, но всё решит знание. И стало быть, следует стремиться не к власти, а к мудрости. Эта мысль Сократа, запавшая Платону в душу, а также недоверие, которое он питал к Критию, заставили его, к удивлению дядюшки, отказаться от участия в замыслах и делах аристократических гетерий. К тому же Платон был ещё не в том возрасте, когда афинянам дозволяется заниматься общественными делами - избираться в Совет Пятисот или выступать перед Народным собранием с предложениями. Молокососов, как называли его сверстников горожане, скифы - государственные рабы, исполнявшие роль полицейских, стаскивали с трибуны, если те осмеливались туда забраться, и даже прогоняли с площади, где проходило собрание. Впрочем, Критий намеревался вовлечь племянника в деятельность иного рода. Получив отказ Платона, он сначала удивился, затем обиделся, затем, кажется, разозлился, хотя внешне сохранял к нему прежнее отношение - не обходил стороной, разговаривал и даже не чуждался проявить порой родственное расположение. И всё же между ними пробежала кошка. Приглядываясь к дядюшке всё внимательнее, Платон больше и больше утверждался в чувстве, что Критий ему не нравится. Вот и теперь, услышав, с каким вопросом тот обратился к Сократу, Платон подумал, что хорошо бы дядя получил ответ, который уязвил бы его самонадеянность и самолюбие.
- Речь идёт не о мнениях, а о знаниях, - ответил Критию Сократ. - Сколько людей, столько и мнений, Критий. А истина - одна. Хотя многие убеждены, что их мнение и есть истина. Это-то и пагубно. Особенно если с таким убеждением люди приходят к власти и навязывают своё мнение согражданам силой...