День выдался слишком теплым для зимы, над горами с юга нависали темные облака, в которых время от времени вспыхивали молнии и звучали приглушенные раскаты грома. Когда Константин расставлял часовых на ночь, в воздухе уже явно попахивало грозой. Внезапно разразившийся ливень загнал его в летнюю беседку - он как раз возвращался в свое жилище во дворце с самого удаленного поста. Хмуро смотрел Константин на грозовые тучи, которые после встречи с Максимианом в Риме, казалось, предвещали его собственное будущее, как вдруг на мгновение ослепившая его молния сверкнула совсем близко, Ударила в дерево и, скользнув мимо него, угодила в край крыши над дворцовым крылом, и тут же вспыхнуло пламя.
Пробегая по двору и крича, чтобы поднять тревогу, Константин задержался у ближнего фонтана, смочил свой плащ и принялся сбивать огонь. Скоро из дворца высыпали слуги, - кто с кувшином, кто с ведром, - и, поливая водой разгоревшуюся древесину, быстро потушили пожар. А однажды вечером, когда он был свободен от своих обязанностей, случилось второе происшествие - сильный пожар в другом крыле дворца. Чтобы его ликвидировать, потребовалось целых полчаса.
В напряженной атмосфере дворца Константин не удивился, получив приказ явиться в суд, занимающийся расследованием причин этих пожаров. Председательствовал главный управляющий дворца, евнух по имени Карин, назначенный на этот пост Галерием. Константину не раз уже приходилось расходиться во мнениях с этим осанистым смуглым придворным, и он не сомневался, что о каждом его шаге евнух угодливо сообщает Галерию.
- Мы здесь для того, чтобы рассмотреть новое преступление христиан - двойную попытку поджога дворца и убийства нашего возлюбленного правителя, - объявил Карин уже в самом начале, еще до того, как были выслушаны свидетели, вынося приговор о виновности.
- Разве христианский Бог распоряжается молниями? - язвительно спросил Константин. - Я-то думал, что они собственность Юпитера.
Карин пропустил его замечание мимо ушей и приступил к опросу свидетелей. Один из слуг поклялся, что во время обоих пожаров в воздухе присутствовал запах серы, а несколько других подтвердили его показания.
- Хорошо известно, что христиане верят в злого духа по имени Люцифер, то есть в дьявола, место жительства которого называется Ад, где всегда горят серные костры, - самодовольно заявил Карин. - Полагаю, что связь с этим делом вполне очевидна для каждого.
- Выходит, ты веришь, что этот злой дух дважды поджег дворец, чтобы навлечь на христианскую секту гонения? - спросил Константин.
- Мы утверждаем, что христиане вызвали нечистую силу, чтобы причинить вред личности и собственности императора, - заявил Карин.
- Вызвали? - Константин удивленно вскинул брови. - Это при том, что Люцифер является врагом христиан?
- Ты, кажется, многое знаешь об этой проклятой секте, трибун, - огрызнулся Карин. - Тогда, может, ты скажешь нам, что случилось!
- Я уже говорил вам, что меня едва не ударило молнией, подпалившей дворец в первом случае. Я не почувствовал в воздухе запаха серы - был только едкий запах, который чувствуется всегда, если рядом ударила молния. Что же касается второго пожара, то меня не было в городе и…
- В тот вечер не было никаких облаков, - прервал его Карин, - и никаких молний.
- Тогда, - пожал плечами Константин, - не могло быть и серного запаха, а потому ваши свидетели, должно быть, лгут.
Слушание скоро подошло к концу, но Константин не сомневался, что Диоклетиану христиан представят как преступников. И что в нынешнем состоянии его духа и здоровья императора нетрудно будет убедить в виновности ненавистной секты. Поэтому Константин не удивился, получив приказ выстроить своих гвардейцев на следующее утро перед дворцом с целью выполнения указа императора, который им тогда же и будет объявлен.
Очевидно, уже нашли козла отпущения, и дело осталось за малой формальностью - публично назвать его имя.
2
Дело уже близилось к вечеру, когда Константин смог наконец передать командование дворцовой охраной Дацию и поехать в поместье дяди Мария с видом на залив, которое находилось в нескольких милях за пределами столицы.
- Редким ты стал у нас гостем, племянник, - тепло приветствовал его Марий. - Что, так тяжела служба?
- Да не столько служба, сколько забота кое о чем, - признался Константин, - Ты, наверное, знаешь, что делается во дворце.
- Слетелась стая хищников - служит только Галерию. Уже набрасывались на тебя?
- Прямиком - еще нет. Да главное-то я беспокоюсь о матери - о ней и ее друзьях, христианах.
- Да, у Елены слишком тесные отношения с дрепанумскими христианами, это опасно, - согласился Марий. - Но мы - семейство упрямцев: мне так и не удалось убедить ее расстаться с ними.
- Сама-то она еще не христианка?
- Спрашивал я ее - месяц как назад, а то и меньше. Уверяла, что нет. - Марий посмотрел на него внимательно. - А ты-то как? Даций рассказывал мне о молодом священнике, что служит в Кесарии и Антиохии.
- О Евсевии? - Константин улыбнулся. - Знаешь, а он такой наивный - верит, что их Бог действует через меня.
- Вижу, ты не поддался искушению последовать за человеком, которого они зовут Христос.
При этих словах дяди в памяти Константина возникла знакомая картина - впервые за многие месяцы: лицо хрупкого пастуха с умными и понимающими глазами, которые, казалось, могли не только проникать в душу, но и внушать уверенность и спокойствие.
- На стене разрушенной церкви в Зуре на Евфрате я видел изображение человека, которому они поклоняются, - сказал Константин. - Должно быть, он сильно отличался от других людей.
- Настолько сильно, что навлек на себя смерть на кресте и гибель на тысячи других, которые с той поры идут по его стопам, - сурово отчеканил Марий. - Выброси его лицо из своей головы и выбери себе веру полегче, такую, как поклонение Митре.
- Зачем?
- Диоклетиан может умереть в любой день. Насколько мне известно, Карин по приказу Галерия медленно травит его каким-то коварным снадобьем. Когда это случится, ты будешь сыном августа и, возможно, цезарем.
- Фауста считает, что Галерий после отречения императора попытается меня убить.
- Может, она и права, - серьезно проговорил Марий. - Союз с семьей Максимиана тебе бы совсем не повредил. Линия их рода, конечно, слаба, но твоего - достаточно сильна, чтобы одолеть ее. А как Максимиан или Галерий? Они, по-твоему, одобрят брак?
Константин хмуро покачал головой.
- Перед моим отъездом из Рима император Максимиан ясно высказался на этот счет. Только Диоклетиан мог бы заставить его выдать за меня Фаусту, но меня с каждым днем оттесняют от него все дальше. Если я не ошибаюсь, завтра выйдет декрет, который развяжет новую травлю христиан, и травить их поручат мне, по крайней мере в Никомедии. Уверен, что это дело рук Карина - он надеется, что я откажусь.
- И ты, конечно, подчинишься?
- Мне ничего другого не остается, хотя в Александрии я на это насмотрелся вдоволь. Но мне бы хотелось быть уверенным, что никто не сможет сфабриковать обвинение против матери и Криспа и повредить им.
- Они в безопасности, - заверил его Марий. - Мы с Дацием больше беспокоимся за тебя.
- Почему же?
- Диоклетиану не долго быть императором. Я доволен тем, что он устал от власти и готов покинуть трон.
- Да, в Салонах он мне именно так и говорил, - согласился Константин. - Теперь его главное желание - выращивать там капусту крупнее, чем у всех других в империи.
- Это значит то, что скоро Галерий станет августом Востока, а твой отец - Запада. Когда это случится, ты должен немедленно отправиться в Галлию.
- Если они меня отпустят.
- Здесь, в конюшне, постоянно будет дожидаться пара добрых лошадей, а другие будут наготове на расстоянии не более чем одного дня пути отсюда в сторону Альп, в деревнях людей, кому я могу доверять, - заверил его Марий. - А там тебе никакая погоня нипочем: Даций знает все проходы в горах, как улицы в Никомедии.
- Если мне удастся сбежать и твое участие в моем побеге будет раскрыто, то ты можешь поплатиться своей жизнью, - напомнил ему Константин.
- Твой отец спас мне жизнь, задержавшись, чтобы остановить поток крови, когда мне проткнули ногу копьем. Так что как раз этим я ему и обязан. Кроме того, - весело ухмыльнулся Марий, - вот станет мой племянник римским императором - тогда чего мне бояться.
3
К тому времени, когда на следующее утро отряд императорской гвардии во главе с Константином стал на караул по обеим сторонам ведущей ко дворцу галереи, дворцовая площадь густо кишела народом. Центральная часть между дворцом и христианской церковью, стоявшей напротив него на невысоком пригорке, была расчищена, и вскоре черные нубийцы-носильщики, вывезенные Диоклетианом из Египта, вынесли из дворца два тронных кресла.
Константин не знал, что Галерий находится в городе, пока не увидел коренастую фигуру цезаря Востока, шествующего от дворца вслед за куда как более тщедушной фигурой Диоклетиана. Впрочем, он не удивился: в Никомедии мало что происходило без ведома Галерия, и он привык появляться тогда, когда его меньше всего ожидали. Император и цезарь уселись на троны, а за их спинами расположился целый ряд высокопоставленных чиновников.
Толпа встретила императора ревом одобрения - ведь впервые за многие месяцы он появился на глаза народу. Даже Константин видел его впервые за несколько недель: большую часть времени Диоклетиан проводил в личных покоях, куда допускались только личные слуги и высшие чины, ответственные за несколько департаментов правительства. Хотя после долгой болезни лицо Диоклетиана покрывала довольно заметная бледность, он все же выглядел крепче, чем когда-либо с момента их внезапного отъезда из Рима, и в груди Константина снова затеплилась надежда при мысли, что ему еще, возможно, удастся убедить старого императора вступиться за него перед Максимианом.
Главный управляющий Карин стоял возле Галерия и, когда стихли приветственные возгласы, передал ему свиток, который тот стал зачитывать вслух. Первые же слова императорского указа - после обычного официального обращения к милости богов - открыли Константину причину, по которой собрали народ.
Указ был краток и касался только сути дела. С этого дня подлежали уничтожению все изображения христианского божества, или человека, именуемого ими Иисус Христос, как в церквах, так и в частных жилищах, а также все священные для них письменные труды. Обстановка и собственность церквей повсюду передавались в общественное достояние, что давало народу право на открытый грабеж.
Закончив читать, Галерий повернулся к Константину.
- Трибун, обыскать здание, - он указал на церковь, - и все найденные изображения и письменные труды сжечь публично здесь, на площади.
Константин с ужасом думал о том, как он откроет двери церкви и пред его глазами предстанет еще одна картина с худощавым пастухом из Галилеи. Но зная, что на него смотрят Галерий и многие другие, он отдал приказ и, во главе небольшого отряда перейдя через площадь, поднялся по ступенькам церкви. Двое солдат распахнули двери, Константин вошел внутрь, пригляделся - и почувствовал огромное облегчение.
Внутреннее помещение церкви, несколько напоминавшее то, что он видел в Дрепануме и Зуре, представляло собой одну большую комнату со скамьями для молящихся и кафедрой на возвышенном месте в глубине. Но на стенах не было ни одной картины. Не увидел он их и тогда, когда заглянул через открытую дверь в смежную комнатушку, где стояла мраморная купель, предназначенная, как он уже знал, для обряда крещения, так глубоко почитаемого христианами.
Скупая по центральному проходу между скамьями, Константин увидел на кафедре частично развернутым один из свитков, по которым обычно во время службы священник читал учение главы христиан и следующих за ним в порядке старшинства апостолов. За кафедрой стоял высокий человек в белой мантии и вышитом далматике - подобный он видел в Антиохии, - и рука его спокойно лежала на свитке. Он не выказывал никаких признаков страха, и Константин поднял руку, приказывая солдатам за его спиной остановиться.
- Трибун Константин. Выполняю приказ императора по изъятию всех изображений вашего Бога, - объявил он.
- Здесь, трибун, вы не найдете никаких изображений, - сказал священник, - Они запрещены нашей верой.
- Уничтожению подлежат и все священные письмена.
- Вот Священное Писание. - Священник указал на свиток, - Но уж будьте уверены: уничтожите один - появятся сотни других, Как семена в притчах Господа нашего.
- Дайте сюда, - приказал Константин.
- Ну уж нет. Вы можете отнять его, если желаете уничтожить, - твердо сказал священник.
Возмущенный этим неповиновением, стоявший за его спиной декурион рванулся вперед, но Константин, вытянув руку, загородил ему дорогу.
- Людей не трогать! В приказе об этом ничего не сказано, - резко бросил он в сторону декуриона.
- Но ведь он отказался…
Прежде чем ему удалось закончить свою мысль, Константин шагнул вперед и протянул руку к свитку. Но как только пальцы его коснулись пергамента, в памяти ожили слова Феогнида из Никеи, услышанные им несколько лет назад в маленькой церкви в Дрепануме, - прекрасные и простые слова, - и ему, даже теперь, захотелось плюнуть на все и отказаться выполнять отданный ему приказ. Но он понимал, что тогда окажется во власти Галерия, и потому, сделав над собой усилие, заставил-таки пальцы подчиниться своей воле: они неохотно сомкнулись вокруг рулона со Священным Писанием.
- Обыскать помещение, - приказал он солдатам. - Вынести скамейки и сжечь их на площади, а с ними - и всю остальную мебель и украшения, которые попадутся вам под руку. Декурион Павлос, - продолжал он отдавать распоряжения, - взять наряд и обыскать подвал. Все, что можно уничтожить, вынести наружу.
Глаза декуриона загорелись при мысли о возможной добыче, которую можно было бы спрятать под одеждой или в незаметном местечке, чтобы потом вернуться и забрать с собой. Когда Павлос заспешил к двери, ведущей в нижнее помещение, Константин, понизив голос, быстро заговорил со священником:
- Здесь вам лучше не оставаться. Император может приказать сжечь вашу церковь, и вы сгорите в ней, как в погребальном огне. Уходите через черный ход. Я не отвечаю за то, что может случиться, если вы появитесь на площади.
- Да благословит тебя Бог, трибун Константин, - священник повернулся к двери за алтарем. - Ты достойный сын своего отца.
Священник скрылся через другую дверь, а Константин, прошагав военным шагом по проходу между рядами, вышел наружу через центральный вход, высоко держа в руке свиток со Священным Писанием. За ним гуськом тянулись его солдаты, таща на себе скамейки, столы и прочие предметы из дерева, которые они сваливали в разведенный на площади костер. Только Константин прошагал мимо костра и вверх по ступеням к трону Диоклетиана.
- Христианская Библия, доминус, - доложил он. - Изъята согласно твоему приказу.
- А изображения? - спросил Галерий. - Где они?
- Изображений не было, - ответил Константин. - Во время похода в Египет я побывал в местечке, откуда был родом этот человек, которого звали Христос. Там я узнал, что ни христиане, ни иудеи не разрешают в своих церквах поклоняться никаким сотворенным изображениям или идолам.
Напоминание о его собственных бедствиях вскоре после события, упомянутого Константином, заставило Галерия побагроветь от злости.
- Тогда сожги это здание, - рявкнул он. - Уничтожь всякий след этой проклятой веры.
- Рядом с церковью, доминус, много деревянных строений, - обратился Константин к Диоклетиану с серьезным предупреждением в голосе, - Сгорит церковь - сильно пострадает и весь город.
- Чушь! - воскликнул Галерий. - Вон здесь сколько народу. Мы остановим огонь.
- А ну как бросится эта толпа спасаться от пламени? - Константин все еще обращался к Диоклетиану. - Кто ее остановит?
- Константин прав, Галерий, - проговорил Диоклетиан. - Сейчас поджигать церковь было бы слишком опасно. Сожги их нечестивые писания в костре, Константин, и позаботься, чтобы из здания вынесли и уничтожили все, что связано с их сектой.
4
Костер, поглотивший свитки и мебель христианской церкви в Никомедии, ознаменовал начало общего наступления на христианство, и вскоре волна всесожжения прокатилась от одного края империи до другого. В тот же самый день по городу распространилась весть о том, что императрицу Приску и госпожу Валерию заставили отречься от своей веры, затем пришла другая - о том, что опубликован второй эдикт с требованием повсеместного уничтожения христианских церквей. Вдобавок христиане лишились всех наград и званий, а тех из них, кто не желал отречься и публично присягнуть на веру прежним богам, должно было подвергнуть пыткам. Судам вменялось в обязанность безоговорочно принимать к рассмотрению любую жалобу против них - с гарантией изъятия их собственности, едва лишь найдется хоть малейший предлог. Впредь христианам запрещалось обращаться в суды по любым вопросам нарушения закона, будь то супружеская измена или воровство, что давало их мучителям полную безнаказанность. И, наконец, у них отнимались все свободы, которыми обычно пользовались граждане Римской империи, включая избирательное право, гарантированное законом всем ее гражданам.
Перед гвардейцами, служащими под началом Константина, поставили задачу расклеить копии декрета на дверях всех общественных зданий и в других заметных местах по всему городу. Он еще и наполовину не справился с этим делом, когда к нему подошли двое солдат, таща за ворот мантии престарелого человека со спутанными и окровавленными седыми волосами. Над одной из щек уже взбухала темная опухоль, молчаливо свидетельствующая о грубом с ним обращении этих двух, которые толкнули его теперь с такой силой, что он свалился к ногам Константина.
- Этого человека мы схватили, когда он сорвал копию указа, только что наклеенную нами, командир, - доложил один из солдат.
- И он разорвал ее на куски, - добавил другой.
Константин наклонился и поднял пожилого человека на ноги.
- Как тебя зовут? - мягко спросил он.
- Аммиан, благородный трибун, - Человек не выказывал никаких признаков страха, хотя и нетвердо держался на ногах.
- Христианин?
При этом слове Аммиан стал распрямляться - и вот уже стоял гордо и прямо.
- Я старейшина в церкви в Никомедии.
- Почему сорвали императорский декрет?
- Потому что цезарь Галерий убедил императора обнародовать эти указы, чтобы везде присвоить себе собственность христиан. Он даже устроил второй поджог во дворце - чтобы потом обвинить нас.