Константин слышал об этом уже не впервые. Что ж, Галерий вполне мог прибегнуть к такой хитрости. На востоке империи ни для кого не являлось секретом, что благодаря преследованиям христиан в подведомственных ему землях он сколотил себе крупное состояние в изъятых у них деньгах и имуществе. Но Галерий не находился под судом; а долг Константина состоял только в том, чтобы закончить расклейку императорского указа и передать Аммиана в руки соответствующих законных властей - и не более того.
- Доставьте его к судье. Пусть ему предъявят соответствующее обвинение. А в ожидании суда посидит немного в тюрьме.
Солдаты увели старика. Он то и дело спотыкался, но при этом ему удавалось сохранять гордую осанку.
Большая часть дня ушла на то, чтобы закончить расклейку императорского указа по всему городу; и когда, ближе к вечеру, Константин во главе отряда уже подходил к площади перед дворцом, предвкушая удовольствие, которое получит от ванной и бокала вина, он услышал впереди крики и увидел, что все улицы, ведущие к площади, забиты толпами людей.
- Что происходит? - крикнул он человеку, взобравшемуся на балкон второго этажа, откуда ему видна была площадь.
- Христианина собираются казнить, командир.
- Какого еще христианина?
- Аммиан его зовут. Он утром декрет сорвал со стены. Говорят, на суде он обвинил цезаря Галерия - мол, цезарь арестовывает христиан, а добро-то их себе присваивает.
- Хоть правду сказал, - заметил кто-то, и из толпы послышался смех. - Скоро Галерий станет первым богатеем на Востоке - если ему хватит на это христиан.
- Декурион, - обратился Константин к своему помощнику по наряду, - возьми четырех человек и проложи мне древками копий дорогу на площадь.
Солдаты тут же бросились исполнять приказ, не обращая внимания на крики и ругань оттесняемых людей, которым, если они слишком медлили, приходилось получать синяки или удары по голове. Вскоре образовался проход, и Константин добрался до края площади. В небольшом отдалении он увидел Дация, стоящего во главе наряда гвардейцев, и подошел к нему.
- Что тут происходит? - спросил он. - Сегодня утром я приказал отвести к судье одного человека, а теперь мне говорят, что его собираются казнить.
- В наше время суд над христианами - дело скорое. Вон там, перед церковью, видишь?
Еще не убрали угли кострища, поглотившего накануне лавки и прочие принадлежности церкви, а уж снова складывали в кучу дерево вокруг установленного там столба. Шагах в десяти от него, на краю открытого пространства, на своем переносном троне сидел Галерий, а рядом с ним двое дюжих солдат держали Аммиана.
По приказу Галерия избитого арестанта частью провели, частью проволокли по мощенной булыжником площади на небольшой пригорок, где стояла церковь. Там его быстро привязали к столбу, а ноги обложили сухим хворостом. Тишина опустилась над площадью - люди ждали следующего акта разыгрываемой перед ними драмы, но Галерий не желал подгонять ее действие. Поднявшись на ноги, он обратился к народу:
- Вы видите перед собой осужденного еретика, - начал он, - поклоняющегося ложному Богу, который требует верности даже большей, чем верность императору и богам Рима. Его преступление, согласно римскому закону, рассмотрено мною и судьей, и мы признали его виновным. Но император Диоклетиан милостив и великодушен, и смерть от пламени, что поглотит его тело, будет гораздо быстрее, чем та, которую он заслуживает - распятия на кресте, пока хищные птицы не выклюют глаза и плоть не начнет отваливаться от кости. Пусть все смотрят на этот костер, и те, кто последовал за ложным Богом христиан, пусть знают, что могут отречься, не испытывая беспредельно терпения нашего обожаемого августа.
Галерий помедлил, обведя глазами площадь, чтобы сказанное им лучше усвоилось зрителями, перед тем как приступить к следующему акту в этом мрачном спектакле. Вперед выступил солдат с запаленным факелом. И тут взгляд Галерия остановился на Константине. Что случится дальше, Константин уже знал, и потому постарался быть собранным.
- Мне доложили, что этого еретика арестовали по приказу трибуна императорской гвардии, - сказал Галерий. - Так пусть же честь поднесения факела и исполнения приговора суда принадлежит ему.
Какое-то мгновение Константин испытывал то, что он пережил в тот ужасный день на усеянном телами поле к востоку от Евфрата, видя перед собой явное свидетельство поражения римлян и зная, что, возможно, он завел своих людей в ловушку, из которой можно и не выбраться. Его охватила паника, острое желание обратиться в бегство, но рядом послышался знакомый голос. Говорил Даций.
- Галерию только того и надо, чтобы ты отступился, - предупреждал он. - Бери, бери факел. Не твоя, так другая рука все равно подожжет этот костер.
Его нерешительность длилась всего лишь мгновение - и он вышел навстречу солдату. Взяв факел, он подошел к древесной куче, сунул в нее пылающий конец и, дождавшись, когда хворост разгорелся и языки пламени лизнули ему руку, бросил факел в огонь.
И, только отступив назад, осмелился он прямо взглянуть в лицо Аммиана - и не увидел в нем ни малейшего страха. Да что там страх! Глаза приговоренного горели так же ярко, как и факел, которым запалили костер. И взгляд его выражал такую готовность умереть, что казалось, не будь он привязан к столбу, то сам побежал бы навстречу смерти.
Толпа ахнула, когда пламя перекинулось с хвороста на хрупкую фигуру у столба. Над площадью поплыл едкий запах горящей ткани, это загорелась одежда старика, но даже шепотом не признался он в своей муке, лишь восторженный крик одиноко разнесся вокруг:
- Господи Иисусе, в руки Твои передаю мой дух! Не моя это воля, но да исполнится воля Твоя!
Задохнувшись дымом от горящей одежды, приговоренный обвис, подавшись хрупким телом вперед, и у толпы вырвался крик разочарования. Галерий, чуть привстав, когда загорелся хворост, снова уселся и крикнул носильщикам, чтобы несли его во дворец. Константин оставался только до тех пор, пока массивные двери дворца не захлопнулись за Галерием. Потом; дав знак декуриону, чтобы тот принял командование, он повернулся и сквозь толпу пробрался к гвардейской казарме и сразу же поспешил к себе. Он стоял в углу комнаты, склонившись над медным ведром, и мучился спазмами желудка, когда вошел Даций.
- Глотни-ка.
Старый воин подал ему чашу вина, и он выпил его с благодарностью, чувствуя, как внутри разливается тепло, неся успокоение туда, где только что все переворачивалось наизнанку. Отерев лицо мокрым полотенцем, которое протянул ему Даций, он неуверенной походкой подошел к столику и рухнул в стоящее рядом кресло. Центурион повесил шлем на крючок и сел во второе кресло, широко расставив ноги.
- Значит, от вида горящего человека тебя мутит, - заметил Даций. - Рад знать, что, несмотря на все твое честолюбие, ты человечен до мозга костей.
- А ты не…
- В первый раз чуть не вывернулся наизнанку, - весело признался Даций. - Хорошо помню, как все произошло. Это было…
- Пощади, прошу тебя.
- К этому со временем привыкаешь. В сущности, Галерий был прав: сожжение - куда более милосердная форма казни, чем, скажем, распятие. В огне быстро задыхаются, особенно если его хорошо запалить - вот как сегодня. Так что жертва мучается мало. И обезглавливание тоже ничего, если исполняется умело. Но если палач неопытен или ему нравится смотреть на муки жертвы, ему могут понадобиться два удара там, где достаточно и одного. Поверь мне, я видел все эти казни, и хуже распятия нет ничего. Пока не умрут, эти бедняги все висят и висят - а бывает, что и не один день.
- А ведь его распяли - Сына Бога, за которого умер этот старик, Аммиан, - напомнил ему Константин.
- Знаю, знаю, но ему повезло. Один римский воин нанес ему в бок милосердный удар копьем. Так что мучения его были недолгими. - Заметив удивленный взгляд Константина, он пояснил: - Я однажды прочел христианское Священное Писание - хотел узнать, есть ли в их вере что-нибудь и для меня. Там-то и описана эта сцена.
- Ну, и было в нем что-нибудь для тебя?
- Ничего такого, ради чего стоило бы сгореть у столба или подставить свою шею под топор.
- Но ведь там обещано бессмертие.
- И Митра обещает - к тому же мучиться для этого не обязательно. - Голос старого воина стал серьезным. - Знаю, тебя тянет в ту сторону - ведь и мать твоя чуть ли не христианка, и Констанций небось ей не уступает. Всем известно, что в Галлии и Британии христиан преследуют далеко не с таким же рвением, как у Галерия на Востоке.
Но вот тебе мой совет: держись-ка подальше и от христиан, и от их учения.
- Да останется ли от него хоть что-нибудь после выполнения указа?
- История говорит о том, что вера в Иисуса выходит из огня, как металл при закалке - тверже и острее, чем прежде. Я полагаю, что так оно и будет снова - и она еще больше окрепнет.
Константин долго молчал, затем произнес в раздумье:
- Если это правда, то такой человек, как я, у которого мало шансов добиться своего иным путем, мог бы только выгадать от поддержки христиан и их Бога.
Глава 12
1
Первый эдикт Диоклетиана призывал к разрушению христианских церквей и уничтожению христианских книг; второй и третий требовали, чтобы христианские священники под страхом смерти принесли жертвы государственным богам. В результате в среде самих христиан произошел раскол. Одни, спасая свою жизнь, отдавали Священное Писание на сожжение и, по крайней мере, создавали видимость, что приносят жертву государственным богам; другие, однако, безоглядно выбирали смерть, не желая компрометировать свою веру. Не помогало даже и то, что многие христианские епископы в личных беседах наедине уговаривали свою паству сделать видимость признания государственных богов - они были уверены, что это преследование так же, как и предыдущие, постепенно сойдет на нет, и Церковь снова займет влиятельное положение.
Кого Константин никак не понимал, так это фанатиков. Ведь Аммиан в тот день без труда мог бы избежать казни на площади. Да и в последующие месяцы он видел многих других, которые сознательно выбирали смерть, отчаянно сопротивляясь указам. Воспитанный как воин и будучи в высшей степени практичным человеком, он находил трудным для своего понимания то, что ему казалось ненужным самопожертвованием.
Затем однажды в Дрепануме, когда он играл в саду с Криспом (этот прекрасный крепыш обещал во всем быть таким же ловким пареньком, каким и он сам был в Наиссе), он поднял глаза и увидел рядом с собой высокую фигуру священника-философа Феогнида из Никеи, который когда-то совершил над ним с Минервиной простой обряд их бракосочетания. Он сразу же поднялся, приветствуя Феогнида римским пожатием, а протестующего Криспа унесли ужинать, пообещав ему, что отец снова поиграет с ним перед сном.
- Рад видеть тебя целым и невредимым, - очень тепло сказал Константин.
- Чего не скажешь о других, - грустно усмехнувшись, признался священник. - Меня называют изменником веры.
- Вот как?
- Я сдал Священное Писание, как того требовал император, и принес подобие жертвы Юпитеру. Военный начальник района, где находится Никея, мой старый друг - служили вместе в армии. Так что большего он от меня и не требовал.
- Не опасно ли тебе являться сюда? Командующий этим районом - близкий друг цезаря Галерия; он докладывает ему обо всем, что здесь происходит.
- Я тут не задержусь. Твой дядя Марий и центурион Даций просили меня поговорить с тобой. Они тоже товарищи из моего солдатского прошлого и знают, что мы друзья.
- Они, разумеется, не хотят, чтобы вы обратили меня в свою веру?
- Скорее наоборот, - заверил его Феогнид. - Много раз с тех пор, как Господь наш вознесся, христианам ничего не оставалось делать, как скрываться. Сейчас как раз и наступило такое время.
- Но, похоже, многие из ваших добровольно идут на мучения. Я знаю наместников, которые пытались убедить их воздержаться от осуждения императора и Рима, но это ничего не дало.
- Увы, мы всего лишь люди и чаще руководствуемся эмоциями, чем разумом, - признался Феогнид, - Сам Христос велел нам отдавать цезарю - цезарево, а Богу - Богово. Он никогда не проявлял непокорности по отношению к светским властям, хотя священники того времени стремились выставить его в ином свете, чтобы им легче было погубить Иисуса, когда он угрожал их власти над простым народом. И апостол Павел ясно требовал от нас послушания властям.
- Я слышал проповедь, касающуюся его учения в Антиохии; я тогда сопровождал императрицу Приску и госпожу Валерию в одну их ваших церквей. Но я мало что из нее запомнил, кроме того, что касалось оружия.
- Всеоружия Божьего?
- Да, именно так.
- Это отрывок из послания Павла церкви в Эфесе, написанное им, когда он пребывал в заточении. Его там чуть не убили: серебряных дел мастера объединились против него, потому что многие, кто слушал его проповеди, перестали поклоняться Артемиде и покупать их изделия с ее изображением.
- Некоторые утверждают, что мы, римляне, преследуем христиан только для того, чтобы присвоить их собственность.
- В этом обвинении есть много правды, это так, - подтвердил Феогнид, - Ты вот спросил, почему некоторые из нас словно бы ищут смерти, а другие, как я, компрометируют свои принципы, чтобы остаться в живых.
- Я не осуждаю тебя, - возразил Константин.
- Вряд ли меня можно осудить строже, чем я сам уже себя осудил. Будучи одновременно и философом, и священником, я все же, наверное, - и многие так считают - больше философ, чем священник. Если жестко понимать нашу веру, то она учит так: верующие в Господа Иисуса Христа как нашего Спасителя сразу же после смерти попадают на небеса, где пребывают с Богом Отцом.
- Минервина в это верила. Мать говорила мне, что, окрестив ее, вы дали ей смелость спокойно встретить смерть. За это я всегда вам благодарен.
- Она была чудесное дитя, и как больно осознавать, что ее жизнь оборвалась так рано. Но она подарила тебе крепкого сына, значит, смерть ее стала не напрасной. Надеюсь, за это ты никогда ее не забудешь.
- Да разве я мог бы забыть, когда Крисп каждый день все растет и растет и уже становится отличным красивым мальчуганом?
- Ты спрашивал, отчего столько христиан как бы ищут смерти, - продолжал Феогнид. - Потому что, если они умирают, утверждая Христа вопреки притеснениям, они считают, что им обеспечена вечная жизнь.
- Ты веришь в это?
- Да, я в это верю. - Лицо Феогнида вытянулось словно от душевной муки. - Чувство убеждает, что нет высшего доказательства верности Иисусу, нежели смерть во имя Его и с Его именем на устах. Но ведь Иисус восстал из мертвых и явился Симону-Петру и некоторым другим ученикам на Галилейском море - после того как они бежали из Иерусалима. И когда он сказал Петру: "Паси овец моих" - Петр понял, что должен вернуться в Иерусалим и, не страшась угрозы смертной казни, предать себя в руки синедриона. Христианская Церковь воздвиглась на каменном фундаменте его веры и личного присутствия, но еще больше - на признании им Христа как Сына Божьего.
- Этого Петра тоже ведь предали смертной казни? Помню, кажется, Минервина говорила об этом.
- Его распяли на кресте по приказу Нерона; мы полагаем, что головой вниз, по собственной его просьбе: он считал себя недостойным умереть так же, как умер Иисус. Но к тому времени учение нашего Господа распространилось уже за пределы Иудеи и Рима, и по всему миру возникали новые церкви. Поэтому Петр мог считать, что работа его закончена, и с готовностью пойти к своей награде. Я же не смог убедить себя в том, что больше уж ничем не пригожусь Христу. - Феогнид криво усмехнулся. - Но при этом я задаюсь вопросом: а не потому ли я так себя настраиваю, что не хватило бы мне мужества умереть на костре, как Аммиан.
- А что тебе подсказывает сердце?
Феогнид метнул на него удивленный взгляд, словно не ожидал такого вопроса.
- Оно говорит мне, что после того, как эти костры погаснут и преследования прекратятся, нас ждет грандиозная работа. Оно напоминает мне, что после распятия Христа казалось, что все пропало, однако, когда Петр и другие снова взялись за дело, оно пошло на лад.
- Тогда прислушайся к нему.
Феогнид заглянул молодому человеку глубоко в глаза, словно искал причину, почему бы он должен верить, что Константин говорит правду. Наконец он улыбнулся:
- Я пришел сюда с советом - думал, что мудрее тебя. А получилось так, что это ты мне указал, каким путем следовать. Думаю, Марий и Даций правы, полагая, что ты и есть тот самый человек, который покончит с расколом империи на Восток и Запад и снова вернет ей единство.
- Не понимаю, с чего бы это вам трудиться на благо той самой империи, которая ваших же товарищей сжигает живьем на кострах.
- Божию промыслу никогда не процвесть в состоянии анархии, - отвечал Феогнид. - Это отчетливо видел Павел - мудрейший в нашей вере после самого Христа. Нам нужно такое государственное устройство, при котором все свободно смогут выбирать себе богов для почитания. Моя задача, - а теперь-то я вижу ее отчетливо, - состоит в том, чтобы доказать им, что лучше нашего пути нет ни одного. - Он поднял брошенный им на скамейку плащ. - Да прибудет с тобой Господь, сын мой, и да хранит Он тебя во всех твоих начинаниях.
- Даже несмотря на то, что я не вашей веры?
- Пути Господнии неисповедимы, таинственны и чудесны. - Лицо Феогнида светилось теплой улыбкой. - Когда придет тебе время узнать, что за промысел Он уготовил тебе, уж будь уверен - ты это узнаешь. Ну, я должен идти, пока доносчики Галерия не доложили о моем визите.
Глядя на удаляющуюся в сумраке улицы высокую фигуру философа-священника, Константин не мог не вспомнить свой разговор с Евсевием из Кесарии почти два года назад в Антиохии. Ведь Евсевий тогда говорил почти в точности то же самое, что сейчас сказал Феогнид: когда-нибудь христианский Бог объявит ему свою волю. Но как - этого Константин предвидеть еще не мог.