Тайна тяжело давила на плечи Дот; ей хотелось рассказать Катерине, что на самом деле случилось в Снейпе, но к чему? И потом, она обещала Мег молчать. Целых шесть лет она держала язык за зубами. Так же будет и впредь. Она не проболтается. Дот умеет хранить тайны. При дворе любое лишнее слово способно навлечь беду.
Замок Амптхилл, Бедфордшир, октябрь 1543 г.
– Здесь ужасно сыро, – заметила сестрица Анна, подавая знак пажу, чтобы тот развел огонь. – Мне кажется, что мое платье из мокрой глины. Кит, ты не заглядывала за шторы? Стены все в плесени.
– Разве не сюда в свое время отправили Екатерину Арагонскую? – спросила Катерина.
– Да, кажется, сюда. Бедняжка!
– Наверное, сейчас не стоит говорить о ней…
Сестры некоторое время молча наблюдали за царящей вокруг суматохой. В комнате множество придворных. Одни играли в карты или шахматы, другие сплетничали, кто-то читал, кто-то просто бесцельно бродил туда-сюда. Две юные фрейлины упражнялись в фигурах танца, а шут Уилл Соммерс передразнивал их; девушки хихикали.
– Мне недостает уединения, Анна. Приходится все время следить за тем, что я говорю.
Подошел клерк с какими-то бумагами – королева должна поставить свою подпись. Катерина взяла у него бумаги и стала читать. Клерк нетерпеливо переминался с ноги на ногу; он заранее обмакнул перо в чернильницу. С пера капнуло, на каменном полу расплылось блестящее черное пятно. Клерк смутился.
– Уверяю вас, мадам, там все правильно.
– Я не подпишу, не читая, – ответила Катерина, протягивая наконец руку за пером и возвращая ему бумаги.
Как только клерк удалился, к ней подошел королевский глашатай.
– Да?
– Мадам, я пришел с извинениями от его величества. Ему нездоровится, и он просил передать, что сегодня будет ужинать один.
– Благодарю вас. Пожалуйста, передайте, что я желаю его величеству скорейшего выздоровления.
Генрих уже несколько дней не выходил из своих покоев. Рана на ноге снова воспалилась. Поэтому они задержались в Амптхилле, хотя собирались переезжать еще неделю назад.
После ухода глашатая Катерина повернулась к сестре и весело подмигнула:
– Можем поужинать в моих покоях!
Ей стало легко. Когда Генриху нездоровилось, у него портилось настроение, зато у нее появлялась долгожданная передышка: он не приходил в супружескую опочивальню. В постели с королем она зажмуривалась и представляла, что с ней Томас, что это его руки обнимают ее, что это он ложится на нее, стонет… глаза ее наполнялись слезами, и Генрих принимал их за слезы желания. От его радости ей делалось тошно. Она боялась, забывшись, назвать его именем своего возлюбленного, прошептать его во сне, поэтому загоняла все нежные воспоминания в самые отдаленные уголки памяти. Но Томас по-прежнему незабываем, он впечатан в нее, вписан, как чернила в пергамент.
– Тот клерк выглядел так, будто вот-вот обмочится, – так он извивался. По-моему, он опоздал отослать бумаги, – заметила Анна.
– Почему-то им всем делается не по себе, когда я говорю, что непременно читаю все, под чем должна поставить свою подпись.
– Кит, ты так похожа на маму! Помню, как она нас учила никогда ничего не подписывать до тех пор…
– …пока не будешь точно знать, о чем идет речь, – подхватила Катерина, – и не прочтешь документ дважды. – Она вздохнула. – Анна, иногда я скучаю по обычной, простой жизни. Мне хочется, как раньше, составлять лекарства в буфетной, вечерами спускаться на кухню и присматривать за тем, как солят рыбу, варят варенье… раньше я ведала всеми домашними делами. А сейчас за меня работают другие: советники, аптекарь, камердинеры, глашатаи, клерки, писцы, виночерпии, камергеры, врачи. – Она загибала пальцы. – Хорошо, что мой врач – Хьюик.
– Юдолл сегодня придет?
– Да, наверное.
– Ах, я так рада! – воскликнула Анна; глаза у нее сияли.
– Я тоже.
Когда они ужинали запросто, в тесном кругу, присутствие Юдолла приходилось очень кстати. Если им надоедали танцы и музыка, они просто веселились, на несколько часов совершенно забывая о старшинстве и иерархии и о том, что она королева и должна сидеть выше их всех. Они лениво играли в карты и беседовали о новой вере. Катерина была открыта для новой веры. Ей хотелось постичь, охватить разумом все новое. Она считала, что в прошлом – мрак и насилие; там Мергитройд и другие ему подобные. Кроме того, она давно верила, что Евангелие следует читать на английском языке; она завела такой порядок у себя дома и приучила к этому Мег. Но сейчас она начинала понимать: церковная реформа гораздо сложнее и глубже, чем ей казалось. Голова у нее шла кругом от новых идей. В религии она обрела еще одну опору, нечто способное отвлечь ее от утраченной любви.
Она встала, и все присутствующие заволновались, как будто начался прилив; придворные кланялись, когда она проходила мимо.
– Завтра приедет принц Эдуард, – сообщила она сестре Анне, когда они выходили из зала, держась за руки. – Надо будет взять его на охоту. Ты поедешь? Мне придется просить короля.
– Если хочешь знать мое мнение, – Анна понизила голос до шепота, – мальчик слишком изнежен и слишком серьезен.
– Король боится его потерять, – догадалась Катерина. – Он не вынесет, если у Англии останутся только две девочки в ряду престолонаследия, к тому же девочки, которых он приговорил к судьбе незаконнорожденных.
– Для этого-то и существуешь ты, сестрица. – Анна шутливо толкнула ее в бок.
– Анна, это не смешно, совсем не смешно.
Анна сжала ее руку:
– Да ведь король Англии, говорят, совершенно потерял голову!
– Ах, Анна, ты слишком романтична!
Сестрица Анна действительно как будто жила в сказочно прекрасном вымышленном мире.
– Но он так тебя любит! Это сразу видно…
– К делу, Анна… – Катерине не хотелось рассказывать сестре о том, как резко меняется настроение Генриха. Ей постоянно приходится приноравливаться к нему. Она была вынуждена двигаться осторожно, как канатоходец.
Вскоре пришел Юдолл, и, как всегда, с его приходом началось веселье. За ужином он сел между сестрами и так смешно разыграл в лицах разговор Гардинера и Райзли, что все хохотали. Хьюик был тоже счастлив: он рядом с любимым.
После ужина Катерина отпустила всех дам, кроме сестры, Мег и Кэт Брэндон; они раскинулись на подушках у камина, расшнуровывали лифы платьев, сняли тяжелые чепцы. Юдолл сел у огня, прислонившись спиной к стене. Хьюик склонился к нему, и его рука рассеянно ласкала бедро любовника. Здесь он чувствовал себя в безопасности, но законы таковы, что их вполне могут повесить. Катерина укутала плечи одеялом; было уже по-октябрьски холодно.
Юдолл произнес тост:
– За перемены!
– За будущее! – вторила ему Кэт.
Катерина чокнулась с Хьюиком и залпом выпила теплое сладкое вино.
– Вы слышали, что в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге в январе можно будет наблюдать солнечное затмение? – спросил Юдолл.
– Кажется, муж что-то говорил об этом, – ответила Анна.
– По-моему, затмение – верный признак грядущих перемен. – Юдолл взволнованно жестикулировал. – Для чего Господу понадобилось бы затмевать солнце, если не для того, чтобы пролить новый свет на человечество? – Он подбросил полено в огонь. Какое-то время все молча наблюдали, как пламя лижет дерево, как вспыхивает кора. – Один польский астроном по фамилии Коперник, – продолжил Юдолл, – утверждает, будто Солнце неподвижно, а вся Вселенная вращается вокруг него.
Катерина не до конца поняла смысл слов Юдолла, они казались ей нелепыми.
– Выходит, и Земля вращается вокруг Солнца? Почему же у нас не кружится голова? – спросила она.
Все засмеялись.
– И почему мы все не попадали с Земли? – подхватила Кэт.
– Ох уж этот Коперник. – Анна покачала головой. – Может быть, он просто слишком любит выпить?
Все расхохотались.
– Как вы не понимаете, что это значит? – возмутился Юдолл. Он не смеялся. – Конечно, вы можете считать его взгляды вздором, а мне кажется, что Вселенная Коперника – символ нашей бескровной революции. Мы много веков ошибались относительно самой сути строения мира, и вот настало время перемен. Небеса размечены по-новому для нашего совершенствования!
Катерина все больше волновалась. На ее глазах рождался совершенно новый мир, и она присутствовала при этом.
– И к слову Божию следует относиться по-новому, – продолжил Юдолл, – так же, как Коперник относится к Вселенной. Необходимо пересмотреть принятые толкования. Рим много веков мутил воду в собственных интересах. Вот давайте рассмотрим фразу "hoc est corpus meum" – "сие есть Тело Мое". Вы все слышали ее бесчисленное множество раз. Несомненно, все вы понимаете, что это символ, но задумывались ли вы о тонкостях перевода?
Катерина покосилась на Мег; та слушала как завороженная. Отблески пламени оживляли ее бледное лицо. Остальные тоже слушали Юдолла молча.
– Цвингли переводит "est" как "обозначает", в то время как Лютер считает, что это "есть". Всегда следует докапываться до самой сути…
В тот миг Катерина поняла, что она никогда в полной мере не думала о том, что значат реформы в религии. Необходимо порвать с Римом и его продажностью; Евангелие на английском – лишь малая часть, лишь нить одного цвета в гобелене, на котором изображена вся история человечества. Юдолл предлагает ей поразмышлять о более тонких материях; он отрицает прямой подход, он призывает подвергать сомнению истины, в которых она прежде и не думала сомневаться. Катерина все больше понимала важность желания читать и думать про себя. Ей не хотелось слепо верить в догмы на мертвом языке. В ее воображении человечество растет над собой. Необходимо все подвергать сомнению, даже то, что кажется бесспорным. Ее разум как будто открывался, она все больше проникалась изменчивой природой самой истины.
Неожиданно Хьюик встал и отряхнулся, как мокрый пес.
– Полно, сегодня безоблачная ночь. Давайте поднимемся на крышу и посмотрим на звезды.
Катерина обрадовалась. Как приятно хоть ненадолго вспомнить беззаботную юность! В родительском доме они обожали играть в прятки, обнаруживать за закрытыми дверями потайные коридоры, которые вели на запретные для них открытые площадки.
Следом за Хьюиком и Юдоллом они поднялись по винтовой лестнице, такой узкой, что ее юбки задевали влажные стены. Наверное, потом на малиновом бархате останутся разводы. Но сейчас темно, ничего не видно… Кроме того, ей не было жалко платья. Интересно, откуда Хьюику и Юдоллу известно о лестнице, ведущей в башню? Может быть, они поднимались туда на тайные свидания? Открылась низкая дверца, и они вышли на деревянную площадку, которая ведет в зубчатую башенку. Ночной воздух был свеж и прохладен. Катерина попросила Кэт помочь ей ослабить шнуровку, чтобы глубже дышать. Небо было усыпано звездами, на них смотрела полная луна, а они – всего лишь шесть маленьких фигурок внизу. Задрав головы, они смотрели вверх, оглушенные бездонностью неба, захваченные своими мыслями.
– Вы видели? – воскликнула Анна. – Звезда упала!
– Я видела! – На лице Мег застыло выражение изумления.
Катерина прошептала:
– Мег, значит, тебя ждет что-то хорошее.
Они находят разные созвездия. Андромеда, Пояс Ориона, Большая Медведица… Катерина отошла от своих спутников, завернув за угол, прижалась спиной к холодной стене и закрыла глаза. Она пыталась представить, как Земля вращается вокруг Солнца. Ей казалось, будто она чувствует вращение. Юдолл зажег в ней огонь, который осветил ее душу и вызвал к жизни самые разные мысли. "In exordium eram vox quod eram Deus" – "В начале было Слово, и Слово было Богом". Она поняла. Слово – вот главное. Бог полагается на толкование. Спасибо матери: та настояла, чтобы Катерина получила такое же образование, какое давали мальчикам. Вот когда окупились долгие часы, которые она посвящала латинской грамматике. Катерина думала о новой вере, но не могла забыть и о Томасе. Она представляла, как он при иностранном дворе тоже проникается новыми идеями… Нет, к чему обманывать себя? Скорее всего, он проводит вечера не за философскими спорами и размышлениями о религии. Он охотится за иноземными красотками. Катерина отругала себя за такие мысли, но ей невыносимо было думать, что он полюбил другую. Она заставляла себя вернуться к богословским спорам, твердо решив оставить Томаса в прошлом. Решимость ее умиротворила.
– О чем вы задумались? – Юдолл оставил остальных и подошел к ней.
– У меня голова лопается от мыслей, – призналась Катерина. – Даже не знаю, с чего начать.
– Катерина, есть книги, которые вас заинтересуют. – Ей нравится, как он свободно обращается к ней по имени, хотя и не имеет на это права. – Я велю прислать их вам.
– Книги? – Катерина похолодела от страха. Крамольные мысли – на бумаге? Разговоры порождают лишь слухи, но слова, написанные черным по белому, – уже улика. И все же она должна получить эти книги. Она должна прочесть их. – Но об этом никто не должен знать!
– Положитесь на меня, – кивнул Юдолл.
Катерина осторожно делилась с королем новыми идеями, надеясь нащупать ниточку, которая их объединит. Не хотелось, чтобы их брак оказался только наказанием за грехи. Их союз должен обрести хоть какой-то смысл… Она вгрызалась в смысл и толкование отдельных слов и фраз, обсуждала "Шесть статей религии", вероучительный документ, призванный упразднить разногласия. В числе прочего, в "Шести статьях" утверждалось, что хлеб и вино в Евхаристии пресуществляются в Тело и Кровь Христовы. Несогласных жестоко преследовали и казнили. Она открывает для себя смысл толкований, обсуждала их с мужем, хотя и вела себя осмотрительно, понимая, что о многом не должна даже заикаться.
– Кит, мне нравится твой ум, – сказал король, когда они ужинали вдвоем и она рассказала ему о том, как Лютер истолковывает "est". Лютера цитировать можно, а Кальвина и Цвингли – нет. Король, которого люди вроде епископа Гардинера тянут назад, считает, что Кальвин и Цвингли зашли слишком далеко. Вот бы переубедить его! Она рассказала ему и о Копернике; Генрих оглушительно хохотал. Катерина старалась не морщиться: от короля дурно пахло. – Я слышал о нем. – Король презрительно отмахнулся. – Новомодный вздор!
Катерина вспомнила о том, что ее молодой муж – старик. Она с трудом сохраняла на лице улыбку.
– Ты напоминаешь мне…
Он вдруг умолк, и Катерине стало страшно. Она помнила слова сестрицы Анны. В прошлом король любил по ночам обсудить богословские вопросы с Анной Болейн. Катерина успокаивала себя: она не такая, как Болейн, которая насылала проклятия и занималась блудом. Было ли это на самом деле? Анну Болейн казнили, но Катерина, как и все, прекрасно понимала, что это ничего не значит. Ее мысли блуждали в темноте, и страх в ней разрастался, несмотря на то что король обожал ее, дарил ей подарки, был нежен с ней, очевидно, ценил ее ум. Но разве в свое время он не был так же влюблен в Анну Болейн? Мертвые королевы окружают ее повсюду.
Завтра они куда-то поедут. Ехать верхом придется целый день. Мег с ними не едет; ее посылают в гости к Елизавете, в замок Ашридж. Вот и хорошо, думала Дот. По крайней мере, она уедет от двора. Она мысленно перечисляла все, что ей осталось сделать: почистить два костюма для верховой езды; взять из прачечной четыре смены белья, если они высохли; постараться отчистить от грязи малиновое платье Катерины. К нему густым слоем пристала белая пыль, которая не вычищается щеткой. Ткань такая дорогая, что, продав кусок, целая семья могла бы жить безбедно весь год. А золотое шитье! Кроме того, Дот должна вычистить прогулочные сапожки Мег и найти пропавшую шелковую домашнюю туфельку, которую, скорее всего, украл и изгрыз Крепыш; зашить дыру в новой нижней юбке королевы… Она сортировала вещи, раскладывая их кучками.
Дот уже привыкла к постоянным переездам через каждые несколько дней – упаковке и раскладке вещей, знакомству с новым домом.
Уильям Сэвидж путешествует с ними; он, как и Дот, входит в свиту королевы. Конечно, это не значит, что они подружились, но Дот часто видит его в буфетной. Он что-то считает на пальцах, запачканных чернилами, и записывает в амбарной книге. При одной мысли о нем сердце у Дот сжимается. Однажды в каком-то замке – она забыла в каком, ведь их было так много! – она увидела его в музыкальном салоне; он так божественно играл на спинете, что она забыла обо всем. Она спряталась за дверью и слушала. Хотя при дворе часто выступают лучшие музыканты, ничего подобного она прежде не слыхала. Дот закрыла глаза, и ей показалось, что она поднимается на небо, окруженная ангелами. Потом она больше ни разу не слышала, чтобы он играл, хотя иногда по ночам специально отыскивала музыкальные салоны. Если ее останавливали пажи или глашатаи, она говорила, что заблудилась.
В Амптхилле они задержались дольше обычного, так как королю нездоровилось, и Дот успела привязаться к замку. Она взяла большой умывальный таз королевы и, сгибаясь под его тяжестью, потащила вниз, чтобы опорожнить в судомойне. Втайне она надеялась застать где-нибудь там Уильяма. Она знала, что он, скорее всего, в буфетной. Ближе к полудню он обычно занимался подсчетами. Так и есть – он склонился над столом. Сердце у Дот подскочило к самому горлу.
– Дот, – тихо произнес Уильям, когда она проходила мимо. Наверное, показалось, ведь он ни разу не обратился к ней после того, первого раза, когда спросил, как ее зовут.
– Да. – Вспыхнув, она обернулась.
Уильям встал, со скрипом отодвинул стул и поманил ее. Дот поставила таз на пол и пошла за ним в зернохранилище.
– Ни звука, – предупредил он.
Наконец-то! Сердце у Дот забилось громко и часто – как будто дятел стучал по дереву. Она не совсем понимала, чего ожидать – поцелуя, предложения руки и сердца, объятий? Для нее сошло бы все. От волнения она дрожала, губы покалывало. В зернохранилище темно, а пахнет совсем как от отца после того, как он целый день крыл крыши соломой. Дот остановилась на пороге. После того как глаза привыкли к полумраку, она увидела мешки с зерном, похожие на ряд толстых коленопреклоненных монахов. Уильям нагнулся в дальнем углу и что-то достал из-за одного мешка.
Он схватил девушку за руку, втащил ее внутрь, закрыл дверь и наклонился к ней. Она готовилась к поцелуям, о которых давно мечтала; у нее закружилась голова.
– Нужно, чтобы ты кое-что передала королеве, – прошептал Уильям. Его губы оказались так близко к ее уху, что она слышала его дыхание. – Никому ни слова об этом! – С этими словами он вручил ей какой-то сверток. – Спрячь под юбкой!
– Что это?
– Книга.
– Но зачем…
– Ты ведь хочешь быть полезной королеве?
Она кивнула.
Уильям обвил рукой ее талию и спросил:
– Ты понимаешь, как это опасно, Дороти Фонтен? Ты согласна?