– Ради королевы я сделаю что угодно, – сказала она, мысленно продолжая: "И ради тебя тоже, Уильям Сэвидж".
– Так я и думал.
Дот приподняла юбку и спрятала сверток за пояс. Он не отвернулся.
– Хорошо… Ты умница, Дот.
Вот и все.
Они снова вышли в коридор, Уильям вернулся за свой стол, а Дот подняла с пола тяжелый таз. Не было ни поцелуев, ни нежных слов, но, когда Дот снова проходила мимо него с пустым тазом, она была уверена, что он ей подмигнул.
После возвращения в Уайтхолл он еще несколько раз передавал через нее книги, и всегда так же тайно. Они по-прежнему не целовались. И все же Дот казалось, что она побывала на свидании. Книги объединяли ее с Уильямом Сэвиджем, с его чернильными пальцами и скошенным зубом. Интересно, зачем нужна такая таинственность? По ночам, когда королева спала, Дот иногда зажигала огарок свечи и открывала одну из книг. Все они были красивые, в богатых обложках, с золотым тиснением, но ее завораживали слова, написанные черным по белому, непонятные, загадочные. Дот молча листала плотные страницы, ощупывая их подушечками пальцев. Иногда она подносила книгу к лицу и вдыхала аромат пыли, дерева, чернил и запах кожи, похожий на тот, что бывает в амуничной. Запах книг напоминал ей о родительском доме, что рядом с дубильной мастерской, и об Уильяме. Она отыскивала на страницах буквы, из которых состоит ее имя: "д" с перекладинкой, округлое "о", изящное "т"; она пыталась соединить их, найти в них смысл.
Глава 5
Сент-Джеймский дворец, Лондон, июнь 1544 г.
Свадьба Маргарет Дуглас – важное событие. На церемонии присутствовали высшая знать и верховные священнослужители в полном составе. Иностранные послы восхищались дворцом. Позже они все наверняка напишут своим монархам о пышной свадьбе, соединившей Англию и Шотландию, о драгоценностях королевы, о сверкающих бриллиантах, изготовленных специально к случаю. Катерине казалось, что тяжелые украшения пригибают ее к земле. Пусть Генриху не удалось обручить принца Эдуарда с маленькой королевой Шотландии, зато он выдает свою племянницу за Мэтью Стюарта, графа Леннокса. От шотландского престола Леннокса отделяют лишь малолетняя Мария и нерешительный регент Арран. Шотландцы наверняка воспрянут духом, особенно после того, как Гертфорд, с месяц назад разграбив Эдинбург, сжег город до основания. В Англии тогда только об этом и говорили; Арран бежал. Свадьба призвана подсластить пилюлю.
Все расступились, когда жених и невеста вышли танцевать. Для них играли выдающиеся музыканты, братья Бассано. Их привез в Англию Уилл, и они во всех отношениях пришлись здесь ко двору, после замужества Катерины Парр и вовсе пошли в гору.
Маргарет сияла улыбкой. Она явно влюблена в своего молодого мужа.
Катерина заметила, как она пользовалась любой возможностью, чтобы прикоснуться к нему, погладить его безбородое лицо, сжать его бедро, взять за руку. Маргарет – ветреное создание; она слишком любит флиртовать. Но Катерине она нравится, и она рада, что Маргарет выходит замуж. Племянница короля успела даже посидеть в Тауэре за незаконную связь с одним из Говардов. Ей не позволено любить кого хочется. Сразу видно, что новобрачные счастливы. Катерина рада, что ее приятельницу не выдали за какого-нибудь старого и безобразного принца, чтобы восстановить былую дружбу с королем Франциском. Значит, Маргарет останется при дворе.
Леннокс выделялся из толпы придворных. Он уверен в себе, храбр. Глядя, как он жадно смотрит на новобрачную, как обнимает ее за талию, Катерина вспоминала кое-кого другого, и, хотя она старалась о нем не думать, невольно ставила себя на место Маргарет. Ей тоже хотелось, чтобы ее обнимали руки любимого. Глотая слезы, она смотрела на свои руки – как и у короля, они унизаны кольцами. Среди них обручальное, которое больно вдавливает палец.
Король с самодовольным видом развалился в кресле, закинув больную ногу на другую. Он поманил к себе одного из послов и стал беседовать с ним; кольца переливались на свету. Генриху полегчало; ему больше не требовалось кресло на колесах, в котором его возили по дворцам, когда ему было так больно, что он не мог ходить. Тогда он очень страдал. Они с Хьюиком готовили припарки для раны на ноге, и Катерина ежедневно прикладывала их к больному месту, бинтуя ногу и делая вид, что не чувствует зловония. Король так страдал от боли, что на время забыл о супружеских обязанностях. Втайне радуясь, Катерина спала одна в огромной постели, по нескольку недель наслаждаясь одиночеством. Однако припарки, похоже, помогли: кресло убрали в погреб с глаз долой. О нем нельзя даже упоминать. Теперь по ночам Катерина снова терпит буйный темперамент своего супруга. Несмотря на его пыл, он не может подарить ей ребенка. Катерина все чаще сомневалась в своем будущем. Король по-прежнему обожает ее, за год брака не проронил в ее адрес публично ни одного грубого слова. Правда, в спальне он ведет себя совсем по-иному, но то, что творится за закрытыми дверями, никого не касается. Старческая немощь становится причиной его приступов дикой ярости – потом, утром, он просит у нее прощения. Катерина по-прежнему невозмутима; в конце концов, Генрих – не первый порочный мужчина в ее постели. В последнее время она редко вспоминала Мергитройда и запретила себе думать о том, как его похоть разжигала в ней желание. Генриху нужен еще один сын – вот почему он так неистовствовал. Когда он смотрел на нее стеклянными глазами и спрашивал: "Ну, женушка, какие новости?" – а она в ответ лишь опускала глаза и качала головой, ее охватывал страх.
Генрих о чем-то шутил с Саффолком; тот примостился с ним рядом в неудобной позе, на корточках. Они наблюдали за танцующими дамами, особенно за малышкой Мэри Дадли – ей тринадцать лет, и она только недавно прибыла ко двору. Очаровательная и гибкая, как котенок, она легко скользила на стройных ножках и изящно изгибалась в фигурах паваны. Саффолк что-то шептал, почесывая густую взъерошенную бороду, приблизив губы к самому уху короля. Они засмеялись, и Саффолк сделал правой рукой непристойный жест, который выглядит особенно отвратительно у такого старика, как он.
Катерина одернула рукава на запястьях, чтобы скрыть багровые кровоподтеки, боль от которых усугубляют тяжелые браслеты. Прошлой ночью король стискивал ей руки, зажимал жирной ладонью рот. Пытаясь раззадорить себя, он обзывал ее шлюхой и сукой. Она зажмуривалась и обращалась к Богу, прося даровать ей сына. Пусть у Генриха в конце концов все получится! Но после того как все закончилось и он слез с нее, он нежно поцеловал все синяки, кровоподтеки и ссадины, шепча:
– Катерина, ты моя любовь.
Потом они зажгли свечу, и она робко заговорила с ним о Кальвине, о том, что невозможно отделить самопознание от познания Бога, о разделении идей. Она понимала, что, заговорив о Кальвине, ступила на опасную почву. Гардинер захочет сжечь ее за такие речи. Но когда они говорят вот так, наедине, она чувствует, как Генрих прислушивается к ней. Внимание такого человека много значит. Ее брак – и благословение, и проклятие. Катерина все больше проникалась мыслью о том, что она отвратит короля от старой веры, снова направит его к новой религии. Но она должна быть ловкой как фокусник.
– Гарри, почему ты позволил Гардинеру запретить сочинение Кальвина, раз его писания так умны? – как-то спросила его Катерина, сразу же сообразив, что зашла слишком далеко, и мысленно обругала себя за неосторожность. Король не поддержит критику.
Его нежность вмиг исчезла.
– Катерина, ты забываешься. Ты женщина и потому не способна разбираться в сложных вещах!
Разумеется, она разбиралась в сложных вещах, хотя и не смела вслух возразить ему. Ей казалось, что король боится следовать велению сердца, потому что император Священной Римской империи и французы много лет кусают его за пятки, они развязали священную войну, призванную вернуть Англию назад, под крыло папы. Король не может заставить себя вновь уступить главенство папе, но он и новую веру не может принять до конца, поэтому Англия находится как бы на перепутье. Советники же тянут короля в разные стороны.
Говорят, по-настоящему к новой вере стремился только Кромвель; отправив Кромвеля на плаху, Генрих остыл к Реформации. Похоже, король устал от перемен и хочет всем угодить. А теперь он объединил силы с императором, чтобы сражаться с французами. Они планируют напасть на Францию с двух сторон: Англия – с севера, а император – с юга. Генрих уже давно хотел воевать. Что война будет означать для новой религии?
Катерина снова и снова перечитывала Кальвина. Его книгу "О сне души" она получила, как и предыдущие сочинения, от Юдолла. Знакомый Юдолла, Уильям Сэвидж, который ведет кухонные счета, тайно пронес книгу во дворец и спрятал в укромном месте. Сэвидж передавал книги Дот, а та – своей госпоже. Катерина понимала, что Гардинер и его прихвостни пристально следят за ней, но они и пальцем не посмеют ее тронуть, пока она пользуется благосклонностью короля.
Всем известно, что она сочувствует Реформации; взгляды Катерины разделяли и многие ее придворные дамы. Они даже забросили вышивание и все чаще читали. Кэт Брэндон – самая откровенная из всех; она часто бродит по дворцовым коридорам с раскрытой книгой в руках. Однажды она даже остановила Райзли и спросила, не будет ли он так добр и не переведет ли для нее кое-что с латыни, после чего заставила его вслух прочитать отрывок из Кальвина.
– Где вы это взяли? – Кэт описала, как его лицо покраснело, потом побагровело, потом посерело, а голос стал высоким, как у мальчика-певчего.
– Нашла в нише у окна. – Кэт изобразила невинность. – А латыни я почти не помню и не понимаю, что здесь написано… – Всем известно, что после Катерины и леди Марии Кэт Брэндон знает латынь лучше всех придворных дам. Хохоча, она передала его ответ: – "Эт-та книга… нехорошая… она з-заразит ваш разум, как оспа… Я должен ее отобрать… б-будет лучше всего сжечь ее". – Кэт так смешно передразнила сухаря Райзли, который с трудом выговаривал слова, что они смеялись до слез. Катерина восхищалась бесстрашием Кэт, но она играла в опасные игры. Кроме того, Кэт назвала своего щенка Гардинером и громко выговаривала ему на публике:
– Гардинер, веди себя прилично. Плохой пес!
Придворные дамы хихикали, прикрыв рты руками. Епископ Гардинер цепенел и становился похож на топор палача.
Несмотря на попытки Катерины приблизить к себе Марию, старшая дочь короля не одобряла новой веры и не поддерживала разговоры о религии, которые заводила мачеха. Она молча перебирала четки, как будто от них зависела ее жизнь. Но и Мария покорена Катериной, как остальные. Кроме того, Катерина убедила короля восстановить права Марии и Елизаветы на престолонаследие. Мария – следующая после маленького Эдуарда, а Елизавета наследует ей, хотя отец по-прежнему не желал объявить их законными дочерьми и не позволял называть принцессами. Катерина одержала небольшую победу; несколько месяцев она упрашивала и умасливала Генриха, взывала к его гордости, напоминала, что в жилах обеих девушек течет кровь Тюдоров, его собственная кровь, и, хотя они всего лишь женщины, у них его острый ум, его обаяние. Маловероятно, чтобы дочери Генриха оказались на престоле; наследник – принц Эдуард, а после него – его сыновья. Они будут править много веков, продолжая линию Тюдоров. И все же Катерина довольна; она совершила то, на что оказалась не способна даже обожаемая Джейн Сеймур, и Мария начала осторожно расцветать.
Елизавета и Мег, как всегда, шушукались в углу. Потом Мег встала, взяла Елизавету за руку и повела ее в центр зала. Музыканты начинали контрданс; девушки вошли в круг танцующих. Мег скользила в танце, высоко подняв голову; она необычно смела и даже игриво косится на застывшего у двери оруженосца. Очутившись рядом с ним, она поманила его к себе пальцем и улыбнулась. Просияв, юноша встал с ней рядом, но Мег тут же отвернулась. Катерина прикидывала, сколько поклонников появилось у Мег за последнее время. Елизавета что-то сказала Мег на ухо, и обе засмеялись, запрокинув головы. Мег как будто совсем перестала грустить. Елизавета хорошо влияла на нее. Даже Катерина чувствовала, что попала под ее обаяние. Жаль, что Генрих не позволяет Елизавете остаться надолго; через день-другой она должна вернуться в Ашридж. Но при виде того, как девушки танцуют, Катерина заразилась их радостью. Она думает, что успешно справляется с ролью мачехи. Но ей снова и снова напоминают, что она должна родить сына. Без сына ее положение непрочно. Хотя ее родня получает все новые титулы и поместья, с высоты больно падать.
Елизавета стала писать мачехе письма. Она послала ей стихотворение на французском и английском языках, написанное ровным, безупречным почерком. Замечательно для десятилетней девочки! Катерина страдала оттого, что с Елизаветой так несправедливо обращаются. Она заказала художнице Левине Теерлинк, которая недавно прибыла к ее двору, портрет Елизаветы. Теперь, когда Генрих навещал покои королевы, он видел на стене в зале приемов свою дочь; Елизавета сжимала в тонких пальцах книгу. Весь мир видел, что она – олицетворение Тюдоров. Лишь черные, как у матери, глаза под тяжелыми веками выдавали кровь Болейн.
Подошел брат Уилл; он тоже танцевал, разрумянился и запыхался. Ворот рубашки развязан. Он сел рядом с сестрой, Катерина, наклонившись, завязала ему воротник и велела отдохнуть, как будто он ребенок.
– Кит… – начал он тоном маленького мальчика, как всегда, когда чего-то хотел от нее.
– Чего ты хочешь, Уилл?
– Я насчет своего прошения о разводе.
– Уилл, не надо сейчас. Я уже спрашивала его. Он не сдвинется с места.
– Один закон для него, а другой – для всех остальных, – презрительно заметил Уилл.
– Зато у тебя есть повод жаловаться. Все знают, какой ты нытик! Кроме того, у тебя есть все остальное, чего ты пожелаешь. Ты рыцарь ордена Подвязки, граф Эссекс, твоя любовница – одна из первых придворных красавиц.
Брат, шумно топая, отошел от нее к Серрею в дальний конец зала.
Король поманил ее, она пошла к нему, плавно обходя танцующих, и села на табурет у его ног. Он лучезарно улыбался, стараясь не смотреть на стоящего рядом епископа Гардинера. Гардинер напрасно пробует привлечь к себе внимание короля. Он только что не дотрагивается рукой до рукава Генриха. Король отмахивался от него, как от назойливой мухи, и епископ злобно косился на Катерину. У него бельмо на глазу, а углы губ постоянно опущены, отчего кажется, что его лицо вот-вот потечет и растает. Когда он отворачивался, его лисий воротник рывком сдвигался, как хвост дьявола.
– Кит, мы должны сообщить тебе кое-что важное, – сказал Генрих дружелюбно-ворчливо, как всегда, когда он в хорошем настроении. Он редко называл ее уменьшительным именем на публике.
– Да, Гарри. – Она старалась говорить тише. Она встретилась с ним взглядом – как будто черные камешки тонут в зыбучем песке. Но когда в уголках его глаз появляются морщинки, можно быть спокойной: он в хорошем настроении.
– Мы решили, Кит, что ты займешь мое место и будешь регентом, пока мы будем сражаться с французами.
Ее охватило волнение. Не сразу она поняла всю важность такого решения. Ее положение упрочилось.
– Но, Гарри, ведь… – Катерине трудно было подобрать нужные слова. Она будет управлять всей Англией. Никому после Екатерины Арагонской Генрих не перепоручал столько своих полномочий. – Это слишком большая честь!
– Кит, мы доверяем тебе. Ты наша жена.
Она покосилась на Гардинера; тот побледнел и стал похож на привидение. Она перевела взгляд на короля; его губы готовы изогнуться в улыбке. То, что со стороны может показаться интимным супружеским разговором, тщательно отрепетировано и рассчитано на то, чтобы епископ их услышал.
– Что там? – буркнул Генрих, глядя на Гардинера.
Епископ искательно улыбнулся, но его улыбка больше походила на гримасу боли.
– Ваше величество, простите мою смелость… – запинаясь, начал тот. – Есть вопросы государственной важности…
– Не сейчас! – рявкнул король. – Неужели вы не видите, что мы разговариваем с женой! – Гардинер попятился. – Мы обсуждаем ее регентство, – продолжал Генрих. – Когда мы отправимся во Францию, то оставим вместо себя королеву. Что вы об этом думаете, епископ?
Гардинер так быстро упал на одно колено, что ударился локтем о трон и вскрикнул от боли. С трудом взяв себя в руки, он пробормотал:
– Для меня будет большой честью, мадам, служить вам. – Он взял руку Катерины в обе свои. Руки у него мягкие и дряблые, как сырое свиное сало. Он поцеловал ее обручальное кольцо. Его плечи в перхоти, как будто его обсыпал снег.
– Мы очень признательны вам, ваша светлость, – ответила Катерина.
– А теперь идите! – рявкнул король.
Гардинер, кряхтя, встал и отошел.
– Решение должен одобрить мой Тайный совет. Некоторым мой замысел очень не понравится, – злорадно продолжил король. – Но это всего лишь формальность. Мы созовем совет для тебя, любимая. И мы намерены написать новое завещание, если что-нибудь случится, пока…
Катерина схватила его за рукав:
– Ничего не случится! Господь сохранит тебя, Гарри!
Некоторое время они молча наблюдали за танцующими. Катерина пришла в смятение. Она – регент Англии! О таком она даже не мечтала. Мысль о власти щекотала и будоражила ее. Подумать только, она сумеет поставить на место елейных советников-католиков! Радужные мысли были похожи на мыльные пузыри. Ей казалось, что она пускает побеги, которые укореняются под дворцом и укрепляются, как корни большого дуба. Король радовался как ребенок. Он исподтишка наблюдал за Елизаветой: ее кружил в танце юноша из семейства Дадли. Король растянул губы в улыбке.
– Елизавета становится настоящей красавицей, – заметил он.
– Она похожа на своего отца.
– Ты права, Катерина, она до мозга костей Тюдор.
Генрих был как будто взволнован, его глаза сверкали; он похож на ребенка, который радуется новой игрушке. Катерина заметила, как тревожится стоящий напротив Гардинер. Он перешептывался с Райзли и еще одним своим дружком-консерватором, Ричардом Ричем; все трое то и дело косились в ее сторону. Есть у нее сын или нет, теперь они не посмеют ее тронуть! Она испытывала незнакомое прежде чувство удовлетворения, такого с ней не случалось так давно, что она уже и не помнит этого.
– Гарри, позволь, пожалуйста, Елизавете почаще бывать при дворе, пока ты сражаешься во Франции. Мне бы хотелось собрать вокруг себя своих близких.
– Если бы ты не выразила такого желания, любовь моя, мы бы тебе приказали, – пророкотал он. Положение Катерины еще больше упрочивалось.
Шепчущаяся троица распалась, Райзли, похожий на хорька, неприязненно косился на нее. В его глазах такая ненависть, что Катерина вздрогнула.
Хэмптон-Корт, август 1544 г.