Уилл успокоился; он рад, что старшая сестра обо всем позаботилась – как было всегда в детстве. И чего бы они оба ни отдали в тот миг, чтобы повернуть время вспять и вернуться в Рай-Хаус, где они так увлеченно играли в короля и королеву! Катерина закутывалась в покрывало, а Уилл надевал красный мамин халат и подсовывал подушку на живот, изображая кардинала. На пса Лео надевали корону. За ними ковыляла маленькая Анна, которой тоже хотелось поиграть.
– Выше нос, Уилл, – приказала Катерина. – Пусть никто не подумает, что мы тревожимся. Трое Парров решили прогуляться верхом, только и всего.
– Ты не можешь поговорить с королем? – спросила сестрица Анна.
Они спешились на поляне в лесу в Челси. Здесь волшебное место, почти идеальный круг. Над ними нависали деревья, слегка колышимые легким ветерком; на ковре из пышной травы пляшут солнечные зайчики. Рядом пасутся их лошади; время от времени звенит сбруя. Щебечут зяблики, жужжат мухи. Маленький рай.
– Анна, – удивилась Катерина, – о чем ты только думаешь? Вспомни моих предшественниц! Ведь ты служила им всем! Ты ведь понимаешь, больше всего на свете ему нужен наследник… Возможно, сейчас он меня обожает. Он осыпает меня подарками, но он… он не…
– Непостоянен, – подсказала сестрица Анна, которая подумала о Екатерине Говард. Она прекрасно помнила крики молодой королевы, пронзительные и тоскливые, как у лисы, попавшей в капкан. Катерина знала о произошедшем только по слухам; она никогда в жизни не видела Екатерину Говард, но трепетала не меньше сестры. И Анна Болейн… Уилл машинально поднес руку к шее. Парры думают об одном и том же.
– У меня было три года на то, чтобы родить герцога Йоркского, но ничего не получилось. И потом, король – не такой, как мы с вами. Он в самом деле другой.
– Но он порвал с самим папой римским, разорил крупные монастыри!
– Анна, не будь наивной, – поморщился Уилл. – Его поступки не имеют никакого отношения к вере!
– Да, наверное. – Анну покинуло всегдашнее жизнелюбие. Катерина разжала кулак, растопырила пальцы. На одном из них ее обручальное кольцо с огромным рубином. От жары пальцы отекли, и кольцо больно врезалось в кожу.
– Я попробую мягко уговорить его вновь обратиться к новой вере, – сказала она. – Докажу, что он станет великим реформатором. Я знаю его, знаю, что ему нравится; ему по душе наши богословские разговоры. Чем больше он интересуется Реформацией, тем лучше для всех.
– Тем лучше для нас, – уточнил Уилл. – Кит, будь ты мужчиной, ты стала бы великим государственным деятелем. Ты гораздо способнее нас. Ты вернешь короля к истинной вере и победишь Гардинера и его обожаемых католиков.
– Но как же Анна Аскью? – встревожилась сестрица Анна.
Черный дрозд слетел на траву, долбил землю желтым клювом, ярким, как яичный желток. По рукаву Анны ползла божья коровка, едва заметная – красное на красном. Острые глаза Катерины заметили ее, и она вспомнила стишок: "Божья коровка, улети на небо…" Такие стишки любит блаженная Джейн.
– Нам не удастся ее спасти, – ответил Уилл.
– Ты хочешь сказать, что ее отправят на костер? Неужели мы ничем не можем ей помочь?
– Нет, сестра, машина запущена, и ее уже не остановить, – говорит Катерина.
– Но… – Анна была в ужасе, ее глаза наполнились слезами.
– Анна, она отказалась публично отречься от своей веры. В некотором смысле мучители исполнят ее желание: как можно скорее прийти к Богу. Я передам ей со служанкой теплую одежду и еду, чтобы она не страдала в последние часы жизни.
– Кит, ты с ума сошла! – ужаснулся Уилл.
– Не беспокойся, Дот умеет притворяться невидимкой. Она передаст все, что нужно, служанке Анны Аскью, не говоря, от кого она.
Молчание, холодное и тяжелое, как ком мокрой глины, окутало их, но мысли Катерины крутились, метались между кольями: вот жар огня лижет ей ноги, она слышит треск и шипение… Король, который так ценит ее ум, даже не поймет, что новые мысли ему внушила она. Она вспомнила его слова: "Кит, я так ценю твой ум"… Она представила, как он размягчается в ее объятиях и постепенно начинает смотреть на мир ее глазами. В будущем все они окажутся в безопасности… Но сейчас безопасность – редкая роскошь.
– Я вложила в посылку мешочек с селитрой.
Мысль о селитре пришла ей в голову неожиданно; она вспомнила искусные фейерверки, которые устраивал Юдолл на одном из представлений, когда придворные дамы визжали от страха. Он научил ее делать фейерверки; показал, как взрывается порох, когда попадает в огонь. Он бросил щепотку черного порошка на пол и поднес к нему свечу. Порох зашипел, занялся и взорвался с оглушительным хлопком; в комнате запахло серой. Что же тогда говорил Юдолл? Катерина пыталась вспомнить. Что-то о Люцифере. Тогда, услышав его слова, она даже испугалась. Юдолл обожает ходить по краю пропасти.
До того как отправиться на верховую прогулку, Катерина и Дот спустились в кладовые. Катерина отсыпала пороха в мешочек, который спрятала в корзине, между одеялами и провизией. Потом она объяснила Дот, что нужно сделать.
– Пусть наденет мешочек на пояс. По крайней мере, это сократит ее мучения, – добавила она.
– Скоро она окажется на небесах, – вздохнула сестрица Анна, которая всегда хотела верить в счастливый конец.
– Если кто и заслуживает того, чтобы оказаться в раю, то это Анна Аскью, – подхватил Уилл, но все они представляли себе костер, его жар, ужас.
– Уилл, пожалуйста, сделай кое-что для меня, – попросила Катерина. – Нужно спрятать кое-какие бумаги… надежно спрятать.
– Что за бумаги?
– Рукопись моей новой книги. Боюсь, в ней есть такое…
– Все сделаю, сестра. Скажи, где найти бумаги, и я их унесу. Даже ты не будешь знать куда.
Катерина мысленно ругала себя за то, что ей не хватает смелости защитить свою книгу. Она слишком боялась за свою жизнь, она – не Анна Аскью. Она надеялась, что ее вторая книга многое изменит, станет провозвестницей новой жизни – как солнечное затмение. Книга должна была стать ее вкладом в историю, которую будут читать несколько поколений верующих. "Стенаниям грешницы" суждено прозябать в темноте. Никто не прочтет ее мысли, и ничего уже не изменишь.
Дот выскользнула из дворца через кухонную дверь. По пути прошла мимо Уильяма Сэвиджа, который попытался ее остановить. Хотя ее сердце при виде него замерло, она сделала вид, будто не замечает его. С их встречи в галерее прошло уже несколько месяцев; он снова уезжал. Он изменился, она сразу заметила, что он осунулся и под глазами появились черные круги.
– Дот! – позвал он ее. – Моя милая, любимая! Поговори со мной… пожалуйста!
Сердце у нее часто билось, в голове невольно всплывали знакомые картины: как у него вьются волосы на затылке, его чернильно-кожаный запах. Дот прогнала от себя непрошеные мысли, как делала уже несколько месяцев. Он – просто точка, пятно на ее горизонте. Она прошла мимо, как будто он ничего для нее не значит.
И потом, сегодня у нее дела поважнее. Королева дала ей тайное задание. В руке у нее была корзина, накрытая чистым полотенцем; в корзине одеяла, еда, в том числе и пирог, но не совсем обычный. В нем запечен мешочек с порохом. Задача Дот – избавить Анну Аскью от лишних мучений. Маленький мешочек во мгновение ока перенесет ее в лучший мир. Катерина предупредила, чтобы Дот не называла себя; она сказала, что Дот должна передать корзину "инкогнито", и объяснила значение этого слова. Она не должна раскрывать свое имя, и главное – нельзя, чтобы кто-то понял, что она имеет отношение к королеве. Дот заранее придумала, каким именем назовется, если ее спросят.
– Меня зовут Нелли Дент, – громко произносила она, репетируя, обкатывая на языке выдуманное имя. – Я от христианского благотворительного общества.
Катерина сказала, что многие жалеют узников и передают им еду и теплые вещи. Такие передачи – явление вполне обычное. Возможно, стража не спросит, кто она такая.
Уильям снова окликнул ее. Дот повернулась к нему лицом:
– Уильям, я не твоя милая. Пусть я и не из благородной семьи, но я – не ничтожество.
Почему сердце у нее болит и оплывает, как огарок свечи?
– Дот! – Он схватил ее свободную руку, которую она тут же выдернула. – Позволь мне все объяснить!
– Нет, Уильям, у меня важные дела. – Она прошла мимо, направляясь к воротам. Лицо у него было такое несчастное, что она с трудом, но все же нашла в себе силы пройти мимо со словами: – Прощай, Уильям. – Хотя прошло много времени, сердце у нее еще болело. Потом боль притупилась. Дот казалось, что постепенно она совсем пройдет.
Она поспешила вниз, к реке, и окликнула лодочника. Тот подал ей руку и помог сесть в лодку; лодка покачивалась на волнах. Она неловко завалилась на скамью, едва не перевернувшись.
– Осторожно, мисс! – с ухмылкой предостерег ее лодочник.
Дот расправила юбки и поставила корзину у ног, по-прежнему крепко держа ручку – так, что костяшки пальцев побелели.
– Куда вам? – спросил лодочник.
– В Тауэр, – ответила Дот.
Лодочник тихо свистит.
– Там сейчас мучают ту бедную женщину, – сказал он, и Дот подумала: наверное, всем лондонцам известно о храброй Анне Аскью, которую пытали на дыбе. Она никого не выдала и отказалась отречься от своих убеждений. Дот не представляла, чтобы ей самой хватило мужества на такое.
– Да, наверное, – отозвалась она.
– Вы-то что там забыли? – Все лодочники любят поговорить, даже если пассажиры отвечают им нехотя.
– Я везу сладости для жены коменданта. – Так ей велела отвечать королева.
– А как вас зовут, позвольте спросить?
– Нелли Дент. – Дот постепенно входила во вкус. Ей показалось, что ложь слетает с ее губ легко и непринужденно. Ей случалось и раньше умолчать о чем-то неблаговидном или солгать во спасение, но настоящая ложь… в ней есть что-то радостное. Дот было приятно на время стать другим человеком. Примерить новое имя, как новое платье.
– Вы, случайно, не родня Дентам, у которых ферма в Хайгейте?
– Дальняя, – ответила она, снова радуясь легкости, с какой ложь слетает с ее губ. Однако она сразу вспомнила поговорку: коготок увяз – всей птичке пропасть. Как говорится, единожды солгав… И тут же утешила себя тем, что лжет ради Катерины. Она делает благое дело и надеется, что Бог простит ее.
Она окунула руку в воду, наслаждаясь прохладой: солнце печет, а на реке нет тени. Кто-то бросил в воду цветы, бархатцы, и они плывут по поверхности. За цветами плывут утки. Лодочник болтал не умолкая; Дот время от времени кивала, не слушая его. Похоже, кивки его вполне устраивают. Он жаловался то на одно, то на другое: на Темзе стало слишком много неумех, которые не отличают нос от кормы. Теперь, когда монастырей больше нет, никто не заботится о бедняках, и на улицах полно нищих и воров; Тайный совет должен что-то с этим сделать.
Он все говорил и говорил, но начинался отлив, который, к счастью, ускорял их путь. Скоро они подплыли воротам шлюза, и лодочник крикнул. Стражник повернул огромное деревянное колесо, ворота медленно распахнулись, и лодка стала подниматься. Вода плескалась в борта; Дот встала, чтобы выйти. Подошел еще один стражник, в алой с золотом ливрее, с алебардой. На поясе у него висела связка ключей.
– По какому вы делу? – спросил он.
Внутри у Дот все сжалось от страха, но она вспомнила Катерину и велела себе успокоиться. Кроме того, присмотревшись, она заметила, что стражник уже немолод и выглядит совсем не угрожающе.
– Я должна доставить вот это, сэр.
Стражник протянул руку, помогая ей выйти из лодки. Он был доволен, заметив, что нечасто в Тауэр заходят такие хорошенькие девушки.
– Я принесла продукты и одеяла для миссис Аскью, – сообщает Дот, убедившись, что лодочник уже не может их слышать. Стражник хотел забрать у нее корзину, но она потянула ее к себе со словами: – Мне приказано, сэр, передать ее лично в руки служанке миссис Аскью.
Стражник недовольно закряхтел и отрывисто велел ей подождать. Потом враскачку подошел к маленькой деревянной дверце. Он не спеша, долго перебирал ключи, осматривая каждый. Наконец нашел нужный.
Дот еще ни разу не доводилось бывать в Тауэре. Это не обычный королевский дворец, хотя где-то здесь хранятся некоторые платья королевы. Раньше Дот думала, что Тауэр – огромная темница, где творятся ужасные дела, но перед ней – зеленый луг с домиками. Внутри все похоже скорее на деревню, чем на тюрьму. На фоне неба белеет знаменитая башня; на ее зубцах реют флаги, отчего башня похожа на сказочный замок. Но всю крепость окружают толстые серые стены с приземистыми башенками и узкими окнами-бойницами; от рва с водой поднимается вонь. Она прекрасно понимает, что за этими стенами заперты знатные узники; все они ждут решения своей участи. Что выпадет им на долю? Она слышала об орудиях пыток, о раскаленных кочергах, о "железной деве", о наручниках. На кухне слуги часто болтали о таких вещах, пугая друг друга. Прачки визжали и прижимались к ним. Поварята тоже любили страшные истории о привидениях и о пытках. Бетти визжала от страха громче всех – как поросенок, чтобы ее крепче обнимали.
Дот села на скамью у церкви; судя по всему, церковь очень старая; камни фундамента поросли мхом и изъедены червями. Окошки мерцают в солнечном свете, а колокольня похожа на голубятню. Не такой она представляла себе знаменитую церковь Святого Петра в оковах. Рядом с этим красивым старинным зданием лишились головы многие знатные люди.
Ей рассказал об этом Уильям, Уильям Сэвидж, которому многое известно. Уильям Сэвидж разбил ей сердце… Узнав, что он женат, Дот молча страдала несколько месяцев. Умолчание – все равно что ложь, думала она. Но с тех пор прошел целый год. Ей не хочется думать об Уильяме; невыносимо возвращаться во дворец, где она постоянно натыкается на него. Ей больно и горько по-прежнему. После того случая она сразу повзрослела и перестала витать в облаках. Она жалела, что не раскусила его раньше; ей хотелось, чтобы Уильям уехал в свой Девон и больше не возвращался. Может быть, со временем она его забудет. Но прежнее чувство притупилось; остался лишь призрак. А когда она думала о тех, кто томится в Тауэре, ей казалось, что она не имеет права на свои мелкие горести.
Снаружи ничто не говорит о том, что творится в застенках; не слышны крики и стоны, не звенят цепи, не кричат тюремщики. Только птицы щебечут на ближней вишне; сладко пахнет душистый горошек. Кто-то старательно вкопал колья для вьющихся растений; ровными рядами стоят примулы и маргаритки. За садиком хорошо ухаживают.
Интересно, где сооружают плаху? Дот озирается по сторонам, ища признаки помоста. Но на лужайке ничего не напоминает о казни и о смерти; на солнце зеленеет трава.
Откуда-то вышла высокая женщина. Она как будто стесняется своего роста и горбится, чтобы казаться ниже. Из-под коротких рукавов платья видны жилистые запястья – такие больше подошли бы мужчине. Черная юбка выцвела и стала неопределенно-бурого цвета. Материя особенно протерта на коленях – наверное, от частых молитв. Льняной чепец, который когда-то был белым, облегает морщинистое лицо. Трудно сказать, сколько лет женщине. Дот встала и улыбнулась; служанка Анны Аскью не улыбнулась в ответ.
– У меня тут одеяла и еда для вашей хозяйки.
– Большое вам спасибо, – ответила служанка Анны Аскью тихим, дрожащим голосом. Белки ее глаз слегка пожелтели; в них видны красные прожилки. Она даже не спросила, кто прислал посылку, хотя у Дот наготове ответ. Ей велели сказать: друг.
– В пироге мешочек с порохом, – шепчет Дот, но женщина озадаченно смотрит на нее; потом, склонив голову набок и наморщив лоб, она берет корзину. – Она должна привязать его к поясу, когда настанет время. Порох все ускорит… избавит ее от страданий, – еле слышно пояснила Дот.
Женщина кивнула и отвернулась.
Из-за угла вышли четверо мужчин. Двое из них занимают высокие должности – они роскошно одеты, на их панталонах ни пятнышка. За хозяевами спешили два пажа. Все они изысканно одеты, как принято при дворе. Дот похолодела: она уже видела их раньше! Она никогда не могла запомнить, какой цвет для какой семьи предназначен; все слишком сложно. Мужчины перегородили дорогу служанке Анны Аскью; они окружили ее, словно собаки, увидевшие кость. Паж выхватил у нее корзину, передал своему хозяину. Дот не сомневалась, что перед ней придворные, хотя их имен она не знала. Она присела и опустила голову. Служанка Анны Аскью, наоборот, распрямилась во весь рост. Никто не бранит ее за дерзость; все четверо смотрят как будто сквозь нее.
– Это ты принесла корзину для миссис Аскью? – спросила один из них. На нем воротник из какой-то пятнистой кошки, не совсем подходящий для лета. Дот поняла, что перед ней важная персона. Его рыжеватая борода торчит из подбородка, как речной волнолом. Корзину он держал на отлете, как будто в ней крысы, змеи или что-нибудь кусачее.
– Да, милорд, – ответила она. Голос ее слушался и не дрожал, хотя внутри у нее все словно завязывалось узлами. Она старалась не смотреть на корзину – пусть не думают, что в ней что-то важное. – Принесла вещи, чтобы ей было удобнее до… – Договаривать ей не нужно, все знают, что скоро Анну Аскью повезут в Смитфилд, где сожгут заживо. Дот говорила не поднимая головы.
– Встань, – приказал бородач, и она выпрямилась.
Второй придворный стоял чуть поодаль, но внимательно слушал. У него большое ухо с длинной мочкой, как будто ее специально вытягивали. Дот заметила много мелких подробностей: крошечные колокольчики, пришитые к вороту бородача, и ярко-зеленую подкладку его мантии, и остатки еды, застрявшие у него между зубами. Он прищурился, но смотрел недобро. Из носа у него торчали рыжие волоски. Он часто шмыгал носом и то и дело трогал рукоять меча на поясе. Белые туфли его спутника испачкались в траве.
– Ну-ка, посмотри на меня!
Она повиновалась. Бородач ухмыльнулся, и Дот поняла, что он ее узнал.
– Я видел тебя во дворце, – говорит он, и Дот догадалась: он старается вычислить, кому она служит. – Кто тебя послал?
– Друг.
– Не держи меня за дурака, глупая девушка! Назови имя. – В лицо ей брызнула слюна, но она не смела даже палец поднять, чтобы вытереть ее.
– Нелли Дент, – запинаясь, произнесла она. – М-меня зовут… Нелли Дент.
– Разве я спросил, как зовут тебя? – рявкнул он. – Твое имя меня нисколько не интересует! Ты никто. Скажи, кто тебя послал! – С последними словами он больно схватил ее за запястье и выкрутил. Дот не доставила ему удовольствия, не закричала. Она смотрела в землю, а сама соображала, что бы ему сказать. Она думала о Катерине. Что бы на ее месте сделала она? Наверняка придумала бы что-нибудь, обратила вопросы бородача против него. Она бы сказала: "Я королева и не обязана вам отвечать" или привела цитату из Библии, которая привела бы его в замешательство. Но Дот придется отвечать, причем так, чтобы ей поверили. Катерину она не выдаст… ни за что не выдаст.
– Миледи Гертфорд, – сказала она.
Бородач расплывался в довольной улыбке:
– А, значит, ты – служанка Анны Стэнхоуп! Так-то лучше. – Он хлопнул ее по руке и выпустил ее. – Ну, Нелли, а теперь будь умницей и покажи, что у тебя там!