Не стоит и говорить, что Луций Домиций палец о палец не ударил за весь вечер - и, в общем, правильно сделал, поскольку он был всего лишь скромным рабом и его дело было сидеть в углу с кружкой раствора для травления бронзы и половиной ломтя ячменного хлеба. Надо отдать ему должное: за долгие годы он так понаторел в этом, что практически достиг совершенства; не сказать, что роль требовала от него слишком многого, но к молчаливому сидению в углу он определенно имел большой талант. Иной раз, когда он вкладывал в представление душу и сердце, я окидывал взглядом кабак и не мог его найти, пока он не поднимался с места - вот до чего он был хорош. Нет, его работа (кроме простого пребывания в образе раба) заключалась в том, чтобы слушать, перехватывая обрывки бесед и разговоров, которые многое могут значить в нашей профессии.
Это может быть что угодно: какой-нибудь болтливый клоун может оказаться потенциальной добычей; иногда полученную таким образом информацию можно использовать в афере - скажем, если в городке ждут торговцев с письмом или распиской и не знают при этом, как те выглядят; так можно загодя получить предупреждение о появлении префекта, например, или участника одного из наших старых дел.
Так вот, когда я покончил со своей работой и пора было идти спать, мы вышли во двор, как будто у нас лошади, за которыми нужно приглядеть или что еще, и я спросил его, услышал ли он чего толкового.
- Еще как услышал, - ответил он со встревоженным видом. - Сюда движется римский сенатор - то ли объезжает свои поместья, то ли еще что. Нам лучше поскорее убраться отсюда.
Это было не лишено смысла. Римский сенатор вполне способен узнать бывшего римского императора. Но с другой стороны, я не разделял его опасений. Я уверен, что большинство людей видят то, что ожидают увидеть, а ни один из этих упакованных в пурпур ребят не ожидает встретить в сельском кабаке в сицилийской глуши мертвого цезаря, одетого как бродяга. Богатые не видят рабов, пока они им не понадобятся, и даже если этот сенатор увидит Луция Домиция и заметит сходство, то просто подумает: о, поглядите-ка, вон раб, который немного похож на Нерона. Он может рассказать об этом своим дружкам или написать поэму, но сам никогда не поверит, что видел императора. Совершенно исключено, но рисковать все равно не стоило. В конце концов, нам тут ничего интересного не светило, и всего-то надо было встать пораньше, а не залеживаться в постели. Велика беда.
- Ладно, - сказал я. - Есть какие-нибудь соображения, откуда этот персонаж движется? Небось, из Сиракуз.
Он вздернул голову вверх, на греческий манер (прекрасный штрих).
- Не сказали, - ответил он.
- Ну ладно, - я пожал плечами. Как я и говорил, я совершенно не беспокоился. - Двинемся дальше в Камарину. Главное выйти засветло, по росе. Не думаю, что его сенаторство собирается вытаскивать свою аристократическую задницу из постели до позднего утра. Поэтому мы встанем с петухами, ополоснем морды и вперед. Заплатим хозяину, выскользнем до того, как конюхи начнут работать, без шума.
Просто на всякий случай я поддался на нытье Луция Домиция и раскошелился на пару мулов. Верхом мы будем двигаться раза в полтора быстрее, а один мужик, с которым я толковал накануне, предложил их мне по очень хорошей цене. Стояло довольно приятное утро, дорога для разнообразия оказалась хорошая и ровная, и я стал объяснять Луцию Домицию все прелести мавританской идеи. Часа через я совершенно забыл о римском сенаторе.
Нет, ну вы же не будете винить меня за недостаток логики, да? Я нигде не прокололся: все просчитал, взвесил возможности, выбрал самый разумный путь. Не вижу, как я мог предсказать то, что произошло - разве что Афина Паллада явилась бы мне во сне с готовым пророчеством. Жизнь вообще несправедлива. Вы следуете правилам, не отклоняетесь, стараетесь изо всех сил и вправе ожидать, что все пойдет хорошо и вы не окажетесь по колено в говне.
Никаких предупреждений, конечно. Вот мы заводим наших мулов на невысокий холм, и в следующее мгновение видим прямо перед носом офигенно величественную процессию, движущуюся навстречу. Прятаться негде, мы торчим строго на верхушке холма, а дорога за нашими спина на целую милю пуста.
Этим вашим римским сенаторам, богатейшим людям мира, приходится постоянно ломать голову, на что бы потратить деньги. Мы с вами считаем, что задача выполнена, когда на сегодня-завтра у нас есть что съесть, а если очень повезет - то еще и смена одежды. Жизнь римского сенатора далеко не так проста.
Если говорить о доме, то подавай ему виллу размером с Трою и достаточным количеством лакеев и слуг, чтобы укомплектовать легион. Если надо куда-то поехать, то появляется или карета с шестеркой снежно-белых лошадей, или паланкин, украшенный изображениями всех двенадцати подвигов Геракла в сусальном золоте, который тащат восемь совершенно одинаковых германцев. Кроме того, существует риск, что Его Всевластие заскучает, перемещаясь из точки А в точку Б. Поэтому помимо кучеров или носильщиков его сопровождают прислужники, и секретари, и два сирийца, которые вытирают сопли с его подбородка, когда он чихает, и половина манипулы телохранителей со здоровенными дубинками - просто на тот случай, если царь Персии подкрадется со всей своей армией и попытается украсть набор для педикюра из слоновой кости.
И вот мы стоим вдвоем, а на нас, как Ганнибал со слонами, движется вся эта колонна: пехота в авангарде, затем два мужика с вениками и топорами (показывая, что едет не просто богатый ублюдок, а высокий государственный чин), с десяток всадников, потом карета, за ней фургон, в котором лежат чистые одежды Его Совершенства.
Известно, как надо поступать в подобной ситуации: следует со всей возможной прытью убраться с дороги, сдернуть шляпу и уставиться на собственные ноги, показывая, что знаешь свое место. По этому поводу я не переживал, не возражал и вообще был бы счастлив, как свинья в дерьме, выполнить все положенные процедура за несколько мгновений. К несчастью, сейчас решения принимал не я, а мой проклятый мул.
Едва я дернул за повод и моя рука чуть не выскочила из сустава, то сразу понял, что это последний раз, когда я дал уговорить себя нарушить первое правило выживания в этом враждебном, жестоком мире: никаких сраных мулов. Стоит ли говорить, что как только мой мул бросил якорь, мул Луция Домиция последовал его примеру. И вот мы стоим, загораживая путь, а римляне с каждой секундой все ближе.
Передний человек завопил:
- Уберите этих проклятых животных с дороги! - Что ж, это сильно помогло. Я тянул изо всех сил (каковых у такого тощего мелкого типа, как я, немного), и Луций Домиций тянул тоже - и если его мул не двигался с места, то что требовать от меня?
В общем, процессия остановилась примерно в шаге от нас, и было совершенно очевидно, что никого этого не обрадовало. Пехотинцы схватили нас и швырнули в сторону; я приземлился на задницу, Луций Домиций треснулся башкой о мощеную дорогу. Они попытались переместить мулов, но у них тоже ничего не получилось. Подъехал один из кавалеристов, но мой мул, должно быть, сказал какую-то гадость по-лошадиному, потому что его прекрасная белая кобыла ни с того ни с сего распсиховалась и попыталась перекинуть своего наездника через голову. Затем дверь кареты отворилась и появилась идеально круглая голова. Она закричала:
- Из-за чего остановка? Что происходит?
Чудесно, мы встретили сенатора.
Главный головорез закричал в ответ, пытаясь разъяснить ситуацию:
- Это мулы, господин, их не сдвинуть с места!
Сенатор нахмурился и секунду подумал.
- Убейте их, - сказал он. - Я не намерен торчать тут весь день.
Кавалерист спрыгнул с лошади, передал поводья головорезу, выхватил меч и рубанул моего мула по шее.
Бедная скотина еще не долетела до земли, а он уже проделал то же самое со второй, и через секунду лакеи стащили оба трупа на обочину. Проблема решена.
И я был бы счастлив, если бы на этом все и кончилось. Но римские сенаторы обожают выказывать справедливость как раз тогда, когда это никому не нужно. Он приказал привести нас, и вот мы стоим прямо перед ним, сжатые со всех сторон его подхалимами.
- Сожалею о случившемся, - сказал сенатор, глядя вдаль поверх наших голов, как будто опасаясь запачкать о нас глаза. - Но я спешу: государственные дела. Возместите этим людям их потери по справедливости.
Какой-то грек в ослепительно зеленой тунике выскочил из кареты и сунул деньги мне в руки. Я и смотреть на них не стал. Я рассматривал носки своих сандалий и молился, чтобы у Луция Домиция хватило ума делать то же. Я ждал, когда дверь захлопнется и нас отшвырнут в сторону, но ничего не происходило. Наконец я поднял глаза.
Сенатор рассматривал меня таким взглядом, как будто он рыбачил и обнаружил меня в сетях.
- Я тебя нигде не мог видеть? - спросил он.
Дерьмо, подумал я.
- Не думаю, господин, - сказал я. - Уверен, я этого недостоин.
Он на это не купился.
- А я уверен, что знаю тебя, - сказал он. - Ты бывал в Риме?
Я покачал головой.
- Никогда, господин.
- Ты уверен в этом?
До чего, блин, дурацкий вопрос - как будто такое можно забыть.
- Так точно, господин. Меня зовут... - провалиться мне на этом месте, я забыл, как меня должны звать. - ...Питтак, - вспомнил я буквально за мгновение до того, как это стало бы выглядеть странно. - Я сыроторговец из Мавритании.
Сенатор хлопнул в ладоши.
- Вот и ответ, значит, - сказал он. - Моя последняя должность была там. И из какого же города в Мавритании ты родом?
Я не поднимал глаз, но чувствовал мощные волны ненависти, катившиеся на меня от Луция Домиция.
- Икозий, господин, - ответил я, главным образом потому, что это было единственное место в Мавритании, которое я смог припомнить.
- Правда? - сенатор просиял. - Я хорошо знаю этот город. А ты, значит, сыроторговец. И что же ты делаешь на Сицилии?
Будь моя воля, я бы предпочел быть заживо съеденным жуками, чем продолжать эту беседу. К сожалению, выбора мне никто не предоставил.
- Покупаю, господин, - сказал я. - Товар.
- О, - сенатор нахмурился. - Как странно. Неужели сицилийский сыр в Икозии может иметь спрос?
Я кивнул.
- О да, господин, там жить без него не могут. Улетает, как говно с лопаты, господин, извини за выражение.
- Серьезно? - он покачал головой. - Как странно, икозийские сыры - просто деликатес. Не припоминаю, чтобы я видел там сицилийский сыр.
Ублюдок, подумал я.
- Это новинка, господин, - сказал я. - Совершенно недавняя мода, видишь ли.
- О, ну хорошо, - он подумал секунду, затем утер нос тыльной стороной ладони. - Что ж, это все объясняет. Я знал, что я тебя где-то видел раньше. Никогда не забываю лица.
Затем раздался благословенный стук закрываемой двери и процессия двинулась дальше. Я все еще сжимал полученную монету. Не думаю, что два человека с ломиками смогли бы разжать мои пальцы, до того у меня все свело. Я стоял, не двигаясь, пока последний человек в колонне не скрылся за вершиной холма.
- Ты знаешь, кто это был?
Я совершенно забыл о существовании Луция Домиция.
- Вонючий долбаный римский ублюдок, - ответил я, - вот кто это был.
Я разжал кулак и увидел, что нам дали: здоровенную золотую монету, которой хватило бы на табун мулов.
- Ублюдок, - повторил я.
Тут Луций Домиций схватил меня за шиворот и так его скрутил, что я вдохнуть не мог.
- Ты знаешь, кто это был? - прошипел он.
- Отпусти меня, ты, псих, - сказал я. - Какого хрена ты меня душишь?
Он отпустил, но нисколько не успокоился.
- Это был он, - сказал он. - Сенатор.
- Да я и сам догадался.
- Да нет же, клоун. Сенатор. Он. Тот самый, которого я сослал в каменоломни.
Четыре
Как-то раз, давным-давно, я оказался в Египте или другом таком же месте, совершенно сломленный, так что дело дошло в поисках честной работы. И подкатывает ко мне один толстяк, одетый вроде бы в ковер, и спрашивает, не хочу ли я поработать загонщиком на львиной охоте? Мой ответ был - не хочу, разумеется, но за деньги согласен; в следующий момент я уже стоял в длинном ряду с другими доходягами и неудачниками, и ряд этот двигался через пустыню, размахивая трещотками, колотя в старые бронзовые сковородки и вообще производя до черта шума. Мы занимались этим уже довольно долго, когда из маленьких кустиков выскочил лев. Ну, он взглянул на нас и метнулся в другую сторону, и я бы на его месте поступил точно так же; и вот он бежит, короче, и думает - ну что же, это оказалось совсем не страшно, как вдруг земля у него под ногами подается и он оказывается на дне глубокой ямы, которую охотники выкопали днем раньше и накрыли сухой травой и парой веточек.
Я рассказываю это потому, что в точности знаю, что чувствовал бедолага. В один момент он несется, показывая врагам подошвы лап, а в следующий все вокруг превращается в дерьмо, в котором он и застревает. В точности как мы с Луцием Домицием в тот день на Сицилии.
- Да ты шутишь, - сказал я.
Луций Домиций вытаращился на меня.
- Да, - сказал он. - Я сейчас тебе ногу оторву, например. Я так себе шутки представляю. Соберись уже, ты. Это был он. Гней Сульпиций Аспер, бедняга, которого я отправил в каменоломни, - он взмахнул ладонями, как будто хотел стряхнуть их с предплечий. - Мы попали, - сказал он. - На сей раз наша дурацкая удача себя исчерпала. Мы покойники.
Я понимал, отчего он так, но все же.
- Не говори чепухи, - сказал я ему. - Конечно, пришлось попотеть, но мы выбрались. Сделай пару глубоких вдохов и все наладится.
Он только посмотрел на меня.
- О, бога ради, - сказал я. - Слушай, он думает, что я африканский торговец сыром и к завтрему и думать о нас забудет. Нам всего лишь нужно держаться от него подальше, вот и все.
Он ничего не ответил, и это было очень плохим признаком. Ну, я не собирался этого так оставлять.
- В любом случае, это ты во всем виноват, - сказал я. - Это ты настоял на долбаных мулах. Разве я не твердил тебе: никаких мулов, никогда? И что, послушал ты меня?
Непохоже было, что он в настроении беседовать про мулов. Некоторое время он стоял, пытаясь унять дрожь. Потом спросил:
- Ладно, куда теперь?
- Чего?
- Куда мы теперь пойдем? Прямо или вернемся назад?
- Давай без глупостей, - сказал я. - Конечно же мы идем дальше, в Камарину. В порт, там сразу на борт, все просто. Да что ты там навоображал?
Он покачал головой.
- Извини, - сказал он. - Мозги совсем отказали. Да, так и сделаем. Кто его знает, может и выкарабкаемся.
Остаток дня мы почти не разговаривали, что, наверное, было к лучшему. Он был совершенно несчастен. Я пытался представить себе тот конкретный вид месторождения говн, в которые мы можем забрести, но на ум не приходило ничего, кроме образа нескольких кавалеристов, несущихся вслед за нами, потому что Его Могущество вспомнил, где ж это он видел Луция Домиция.
Если дело обернется именно так, мы ничего поделать не могли. Проблема Сицилии в том, что это открытая местность. Нельзя просто спрыгнуть с дороги и спрятаться в кустах, если ты приметишь у себя за спиной неприятного вида облако пыли. Вокруг только поля, полные грязекопов, только и ждущих возможности доложить первому же всаднику: вон туда они побежали. Но ничего страшного, потому что ничего подобного и не произойдет - по причинам, которые я только что изложил. Его Могущество вовсе не повернется вдруг кругом и не скажет: провалиться мне, этот раб, мимо которого мы давеча проехали - это же переодетый Нерон. Такого просто не бывает. Спокойствие, спокойствие, беспокоиться не о чем.
В общем, мы продолжили путь со всей возможной скоростью, и к вечеру доковыляли до следующего жалкого сицилийского городка и упали в жалком сицилийском кабаке. На сей раз я не разыгрывал сыроторговца, наоборот - мы решительно избегали сырной темы, и мне незачем объяснять вам - почему. Мы отыскали тихий уголок и устроились там с самым недружелюбным видом.
Прямо за нами сидела парочка возчиков, которые беседовали с кем-то для нас невидимым.
Конечно, я стал подслушивать, потому что такова моя природа.
- Только прибыл, - говорил один из возчиков. - Не знаю, каков этот ублюдок сам по себе, но вряд ли сильно хуже или лучше любого другого ублюдка. Все они одинаковы.
Его приятель рассмеялся.
- Насчет этого не уверен, - сказал он. - Сдается мне, этот может оказаться пободрее, по крайней мере поначалу. Слышали про его сына?
Второй возчик и тот парень, которого мы не видели, не слышали, и он принялся рассказывать.
- Я слыхал, что его сын приехал за несколько дней до старика, чтобы немного поохотиться или еще чего, прежде чем приступить к службе при папочке. В общем, пару дней назад он отправился по деревням, и в итоге этого обмудка ограбили.
- Да пошел ты.
- Будь я проклят! Как я слышал, к нему подкрались со спины, огрели по башке и забрали все добро. Даже одежду с него сняли. - Он вздохнул. - Ну, можете сами сообразить, что это значит. Новый наместник еще даже должность не принял, а его сына зверски ограбили. Это, стало быть, что? Это солдаты повсюду, выборочные обыски, и если не сможешь доказать, что занят законным делом, отправишься в каталажку, пока не найдется кто-нибудь, кто за тебя поручится. - Невидимый собеседник что-то согласно буркнул. - Я хочу сказать, через несколько месяцев все успокоится, особенно если тех подонков поймают, но не удивлюсь, если первое время нам придется туго.
Собеседники возчика нашли историю забавной.
- И что, даже обувь у него увели, что ли?
- Так я слышал. Пацан говорит, что не видел их, но мужики в полях заметили парочку подозрительных незнакомцев, которые странновато себя вели - здоровенного широкоплечего италийца с толстой шеей и маленького грека с рожей, как у хорька. Вроде как они из тех осужденных, которые уделали стражу по дороге в каменоломни; эта парочка соответствует описаниям.
- А, - подал голос молчаливый участник беседы, вероятно, тот парень, которого я не мог разглядеть. - Это все объясняет. Наш сержант говорил что-то насчет проверки одной деревни, где видели двух чужаков, и мы понять не могли, к чему это все. А оно вон что.
И вот мы сидим с Луцием Домицием и не можем двинуться из страха, что этот парень, который оказался солдатом, повернется и увидит нас. К счастью, вскоре они закруглились и ушли. Мы досчитали до двадцати и выскочили из кабака.
Сеновал показался нам относительно безопасным место, туда мы и направились.
- Это ужасно, - сказал Луций Домиций. - Я просто не верю. Как будто кто-то специально все это планирует.
На сей раз был мой черед сидеть тихо. Я всегда смотрю на вещи с оптимизмом, но теперь он мне отказал.