* * *
Ночью на отряд Чижова напали мужики, ушедшие в лес. Появились они, будто тени бестелесные, беззвучно - вытаяли из кромешной темноты без единого шороха, - и ветки под ногами не хрустели, и подошвы не шаркали, не разъезжались. Охотничья сноровка у здешних жителей была отменная, подмяли мужики несколько человек, накинули на них мешки и уволокли в тайгу.
Часовые, которых Чижов поставил в охранение отряда, даже не заметили, что у них побывали незваные гости, не говоря уже о том, чтобы поднять тревогу или открыть стрельбу из винтовок.
Утром, когда рассвело, пленные солдаты из отряда Чижова смогли рассмотреть друг друга. В плену оказались три человека - Крутиков, чьё лицо украшал большой фиолетовый синяк, из которого испуганно выглядывал блестящий крыжовниковый глаз, второй глаз был закрыт опухшим безвольным веком (Крутикова помяли, когда накидывали на голову мешок); Ликутин с перебинтованной головой - простреленное ухо у него начало заживать и теперь нещадно чесалось, ему хотелось запустить пальцы под бинт и расковырять всё, что там имелось; и третий человек - Андрюха Котлов.
Андрюха оказался в этой группе случайно; вечером напился чаю - выдул целых четыре кружки, - ночью ему понадобилось выйти во двор, до ветра. Кряхтя, сладко постанывая со сна, он выбрался наружу, по тёмной, словно специально проложенной сквозь густую белую изморозь тропке проследовал за амбар, но облегчиться не успел - над белым саваном земли, вытаяв из безбрежного пространства, взнялись двое леших, навалились на онемевшего от неожиданности матроса и поволокли его в сторону от амбара.
Андрюха хотел закричать, но голос его пропал, в глотке раздался какой-то слабый птичий писк, один из похитителей, поняв, что пленник сейчас попробует вырваться, на ходу огрел его кулаком по голове, Андрюха дёрнулся, и похититель прошипел грозно:
- Не дёргайся, белая сука, иначе сейчас вообще пришибу!
Андрюха показалось, что из него выпустили весь воздух, ничего не осталось, только одна оболочка, он снова пискнул и затих.
На голову ему поспешно натянули мешок, пахнущий пылью, мышами, плесенью, ещё чем-то неприятным, и поволокли дальше.
Волокли его долго: сквозь лес, через несколько падей, перетащили через два студёных, говорливо звенящих в ночной тиши ручья, прошли два поста - у мужиков, как у настоящих вояк, была налажена даже постовая служба, - ив конце пути Андрюха очутился на широкой поляне, посреди которой горел костёр.
- Ещё гость, - молвил кто-то весело.
- Так, глядишь, на всех мешок и накинем, - хрипло дыша от усталости, проговорил один из Андрюхиных похитителей - жилистый мужик с редкой монгольской бородёнкой.
- Не кажи "гоп", пока бревно не перепрыгнешь, - осадил его человек, сидевший у костра, лица его Андрюха, с которого наконец сдёрнули мешок, разобрать не мог.
Через несколько мгновений Андрюха, глаза которого привыкли к сумраку, увидел, что под кустом, на лапнике лежат двое пленников - стонущий, с перевязанной головой Ликутин и суетливый ординарец, готовый услужить всякому офицеру, которого Андрюха приметил ещё до Кож-озера и невзлюбил за угодничество и торопливые воровские движения.
Андрюха опустился на лапник рядом с Ликутиным, пальцами ощупал шишку, вспухшую на голове. Выругался.
Крутиков зашевелился, всхлипнул и прошептал сыро:
- Что будем делать, мужики? Нас ведь эти гады прикончат.
- Прежде чем что-то предпринимать, надо оглядеться, - пробормотал Андрюха.
Ликутин ничего не сказал, лишь застонал.
- Оглядись, оглядись, морячок, - произнёс, будто отплюнулся, Крутиков. - Оглядись сейчас - потом будет поздно.
Это Андрюха знал и без подсказки.
По ту сторону костра, на лапнике, спало человек десять мужиков. Каждый был с оружием. Винтовки свои мужики обнимали, будто баб родных, нежно и крепко, - во сне постанывали, дёргались, чмокали губами, храпа почти не было слышно, - всхрапнёт кто-нибудь негромко и тут же затихнет. Андрюха вздохнул и опустил голову.
- Ну что, морячок, - едва слышно поинтересовался Крутиков, - огляделся?
- Огляделся.
- Что будем делать?
- Надо бежать.
- А куда? Кругом тайга, в ней мы - чужие. Эти упыри, мужики здешние, нас быстро изловят и начнут над нами измываться.
- Мне вообще непонятно, зачем мы им нужны.
Крутиков на этот вопрос не ответил. Андрюха Котлов опустил голову ещё ниже, замер, слился с тенью кустов, растворился в ночи, и непонятно стало, есть этот человек на свете или нет его.
* * *
Из губернского земского собрания приходили неприятные вести - там готовилась очередная атака на власть. Земцев не устраивал Миллер.
- А кто же их устраивает? - усмехнувшись, спросил Миллер. - Кто им по душе?
- Лорд Керзон, возможно. - Марушевский так же, как и генерал-губернатор, усмехнулся. - Или Антон Павлович Чехов. Вполне возможно - Антон Иванович Деникин.
- Про Александра Васильевича слышали? - спросил Миллер, по лицу его пробежала тень. Он почувствовал её бег, накрыл ладонью.
- Про Колчака? Слышал. Сволочи союзники, сдали адмирала большевикам. Говорят, генерал Каппель послал командующему союзными войсками Жанену вызов на дуэль.
- Об этом я ничего не знаю.
- Официальных сообщений нет, но земля слухами полнится.
- План отступления на Мурманск готов?
- В общих чертах. Требуется проработка деталей.
Миллер нервно заходил по кабинету, потом остановился, сунул руки в карманы галифе и проговорил с угрожающими нотками в голосе:
- Взять бы этих земцев да засунуть в одно место. На гарнизонную гауптвахту, например. Там им надо выступать, а не на трибуне. А, Владимир Владимирович?
- Абсолютно с вами согласен.
- В конце концов, если земцы не одумаются, так и поступим. Надоели эти вечные фиги в кармане, надоело брызганье слюной, всё очень надоело. Сплошь - политические амбиции, истерики, вопли, будто этому Скоморохову по заднице съездили раскалённой сковородкой, угрозы, нападки, а дела на пару пятаков не наберётся... Тьфу!
- Как бы правительство не вздумало подать в отставку, Евгений Карлович.
- Я отговорю.
Марушевский озабоченно вздохнул.
Осени в тот год на севере почти не было, она сомкнулась с зимой. Листва на деревьях стремительно пожелтела и осыпалась в считанные дни; замешкавшиеся, ещё на что-то надеявшиеся птицы поспешно собрались в стаи и отбыли на юг.
В Архангельске сделалось тихо, пусто, постыло, голые ветки деревьев мозолили глаза, скреблись в окна, подбиваемые порывами ветра, стучали, заставляли обывателей просыпаться посреди ночи; ещё чаще будили их неурочные выстрелы - в городе стали пошаливать мазурики с гоп-стопниками, хорошо вооружённые, они беззастенчиво грабили прохожих, у дамочек отбирали шубки, муфты и сумки, у мужчин - кошельки и портмоне, а с пальцев сдирали дорогие золотые перстни.
Одного такого мазурика недалеко от причала застрелил лейтенант Лебедев - тот принял командира миноноски за штатского "шпака" и, хрипло раззявив наполовину беззубый рот, потребовал, чтобы "шпак" выгреб из карманов всё, что у него там имеется. Лебедев и выгреб. Гоп-стопник так с открытым ртом и остался лежать на тротуаре.
Миноноска требовала ремонта, и контр-адмирал Иванов, непосредственный начальник Лебедева, решил, что корабль будет зимовать в Архангельске, в ремонтном доке.
Решение было не самое лучшее. Лебедев, выслушав его в кабинете командующего морскими силами, спросил, ощущая, как у него начинает нервно дёргаться правая щека:
- А куда девать экипаж, ваше превосходительство? У меня же - специалисты, их отпускать с миноноски нельзя.
- И не нужно отпускать, - спокойно проговорил Иванов. - Вы всем экипажем вместе пойдёте на фронт. У нас не хватает солдат, окопы пустые, самая пора защищать Отечество не только в море, но и на суше. Проявите верность Родине и патриотизм, Игорь Сидорович, защитите Россию... Не то видите, что вещает с трибуны некий господин-товарищ Скоморохов. Знаете ж такого?
- Не имею чести...
- Обычное пустое место. Но требует много. Требует, чтобы мы сложили оружие и заключили мир с красными. Что с нами сделают красные, вы, лейтенант, конечно же представляете?
- Естественно.
- А вот господину-товарищу Скоморохову кажется, что его голова в этой мясорубке уцелеет, что он вопреки всему и вся построит в России новое общество. Мне, например, так не кажется. Итак, лейтенант, загоняйте миноноску в док, представителем своим, присматривающим за ремонтом, оставьте старшего офицера, сами же на пару-тройку месяцев - в окопы. Пока линия фронта не будет выровнена. Потом вернётесь в Архангельск.
Это было неожиданное решение. Складывалось впечатление, что адмиралу было уже на всё наплевать. Лебедев вытянулся, будто струна: всё было понятно.
- Разрешите идти?
- Идите, Игорь Сидорович!
Лебедев вышел из кабинета контр-адмирала, привычно щёлкнул кнопками перчаток. Только щёлканье это что-то не подбодрило его, не вселило надежду. Скорее - наоборот. Миновав два квартала, Лебедев увидел открытую дверь шалмана.
Заглянул в него. За стойкой восседал мордастый хозяин в наглухо застёгнутой красной рубахе.
- Есть что-нибудь особенно крепкое? - спросил Лебедев.
- Ром. Шестьдесят градусов выше ватерлинии.
- Налей стакан.
- Вонючий, как козья моча. И на вкус такой же... Так что предупреждаю, господин моряк.
- Налей, я же сказал.
Ром был превосходный. И вкус у него был превосходный, просто хозяин этого шалмана смыслил в крепких напитках не больше, чем курица в морской навигации. Был хозяин носаст, черноволос, пучеглаз. "Явно с Кавказа, из какого-нибудь абрекского аула - торговлю здесь разворачивает, - подумал Лебедев. - Изворотливый мужичок. Из тех изворотливых лиходеев, что не упустят возможности сесть нам на шею". Лебедев как в воду глядел: ныне, куда ни глянь, по всей России в шалманах, на рынках, в палатках, расставленных вдоль дорог, сидят одни абреки - потомки тех самых лиходеев, с которыми общался лейтенант.
Втянув носом воздух, лейтенант ощутил, как у него горькой сладостью обварило рот, взгляд прояснел, на языке появился вкус тропических фруктов. Хороший был напиток. Настоящий. Пиратский.
- А закусить, господин моряк? - спросил абрек, выпучил чёрные глаза. В следующий миг глаза его проворно завращались: - Могу предложить вам чурек со свежей треской...
- Расстегай, что ли, если по-русски?
- Он самый, только поострее будет.
- Кто же закусывает ром расстегаями, любезнейший? Нацеди-ка ещё стакан.
Абрек, с интересом поглядывая на офицера, налил ещё стакан рома. Лебедев выпил его залпом.
Вкус рома он чувствовал хорошо, и послевкусие, какое надо, было, а вот опьянение, которого Лебедев добивался, чтобы забыть разговор с контр-адмиралом Ивановым, не наступало: ром не брал его.
- Что за чёрт! - выругался Лебедев.
- Ещё рома? - Абрек, кажется приподнялся над самим собою, жёсткие волосы встопорщились на его голове.
- Нет! - поняв, что спиртное не возьмёт его, ответил лейтенант, расплатился, щёлкнул кнопками перчаток и вышел из шалмана.
Над Архангельском плыли тяжёлые тёмные тучи - казалось, что природа предостерегает людей, предупреждает о беде, опасно приблизившейся к ним.
* * *
Утром пленников поднял широкоплечий белозубый, с дергающимся лицом мужик в самодельном кожухе, сшитом из плохо выделанной козлины, в солдатской мерлушковой папахе.
- Поднимайтесь, падлы, - прорычал он хрипло, - пришёл ваш судный день.
Андрюха Котлов вскочил первым. Ликутин застонал, схватившись руками за обвязанную голову, и мужик пнул его ногой. Прорычал грозно:
- Подъём, падла! - Пнул снова. Повернулся к Крутикову: - А тебе чего, отдельное приглашение нужно? В конвертике, как барину, принести?
Крутиков поспешно вскинулся. Следом поднялся Ликутин, проскулил что-то, но, подмятый жёстким взглядом широкоплечего, умолк.
- Молодец, всё понимаешь с полуслова. - Мужик блеснул белыми крепкими зубами. - Можешь далеко пойти... Если, конечно, тебя не остановить.
- Ефим! - выкрикнул кто-то с поляны. - Не телись! Нам уходить пора!
- А ну, вперёд! - скомандовал Ефим, ткнул стволом винтовки в сторону густого разбойного ельника.
- Куда? - не выдержав, всхлипнул Крутиков.
- Умываться! Чтобы рожи ваши в судный день сияли, как новые галоши.
- Ну и шуточки у тебя, дядя. - Крутиков всхлипнул вновь.
Ефим фыркнул.
- Это не шуточки. Люди из вашего отряда расстреляли вчера в деревне наших мужиков. Мы расстреляем вас.
В груди у Крутикова что-то противно заскрипело, ему сделалось нечем дышать, рот плаксиво задёргался.
- Но мы-то тут при чём, дядя? - всхлипнул он. Голос у него стремительно сел.
- При чём, при чём, очень даже при чём, - хрипло и зло проговорил широкоплечий. - Око за око, зуб за зуб. Слышал про такое, падла?
Крутиков захныкал громче. Андрюха Котлов огляделся - надо бы улизнуть отсюда... Ноги в руки - и в кусты. Он всосал сквозь зубы воздух, словно бы хотел остудить обожжённый огнём рот, чуть присел и в следующее мгновение совершил длинный звериный прыжок, перемахнул через куст и врубился в полосу молодого сосняка.
- Куда, падла? - заорал Ефим, сдёрнул с широкого плеча винтовку, бабахнул вслед Андрюхе. Затем выстрелил ещё раз.
Первая пуля прошла в стороне, Андрюха её даже не услышал, вторая вжикнула над самой его головой, деревенский человек Ефим, если его поднатаскать немного - неплохо бы мог стрелять.
Ефим выстрелил в третий раз, целясь на шум, и опять пуля прошла у Андрюхи над головой - ему показалось, что она своим жаром чуть не опалила ему макушку.
- Да стреляйте же вы, чёрт побери! - громко прохрипел Ефим. - Уйдёт же!
С поляны громыхнуло сразу несколько выстрелов, все вразнобой, вреда беглецу они не причинили. Ефим понял это и скомандовал зычно:
- Митяй, вперёд, сынок!
Один из тех, кто находился на поляне, молодой, ногастый, кудлатый, сиганул через куст, сбив с веток целый ворох ярких красных листьев, похожих на бабочек, врезался в лес, будто олень, остановился, завращал головой, пытаясь сориентироваться, зажал в себе дыхание.
Когда в лесу находишься в компании, страха не ощущаешь, а вот когда здесь оказываешься один, да ещё есть вероятность встретиться с опасным беглецом, - тут сердечко невольно сжимается, перед глазами плывут тени, а под мышками начинает что-то подозрительно чесаться.
- Вперёд, Митяй! - подогнал молодца из глубины леса Ефим своим хрипом.
Митяй дёрнулся и снова вломился в кусты, понёсся дальше, сшибая с кустов листву с ледяным горохом, поддевая ногами кочки и старые прелые грибы, ориентируясь на всплески шума, раздающегося впереди. Заводясь, Митяй на мгновение остановился, покрутил головой.
- От меня не ускачешь, - просипел он. - Я как лось - деревья ломать могу! - Петляя, простудно сипя, шарахаясь от кустов и низко нависающих веток, он понёсся дальше.
Было ясно, что при таком беге он никогда не догонит беглеца.
Андрюха достиг берега небольшой спокойной речки, свалился с крутизны вниз, закувыркался, его дважды сшибло с ног, и оба раза он поднялся, около самой воды распластался - ему даже показалось, что он потерял сознание, но в следующее мгновение он услышал выстрел - это Митяй саданул в пустоту боевым патроном, бил парень больше для острастки, для того, чтобы показать старшому, что он не бездействует, если бы Андрюха находился в беспамятстве, то вряд ли бы он что слышал... Выругавшись, он проворно перебросил ноги с берега в обжигающе холодную воду.
Только оказавшись на противоположном берегу, Андрюха прошептал неверяще и одновременно счастливо:
- Ушё-ёл... Надо же, ушёл!
В лесу снова ударил выстрел - пустой, ни к селу ни к городу, - Митяй впустую жёг патроны, трещал сучьями, плевался, сопливился, ругался, производил столько шума, сколько не производило, наверное, стадо лосей. Андрюха понял, что вряд ли Митяй полезет в воду, чтобы перебраться на эту сторону реки, скорее всего пройдётся малость по бережку, пульнёт пару раз из винтаря и вернётся назад...
Однако есть много мест, где отпечаталась Андрюхина нога - по следам этим можно успешно гнаться за беглецом, особенно хорошо они заметны в низинных местах, где иней так плотно лёг на землю и прикипел к ней, что стал похож на снег, там всё отпечаталось, как на бумаге. Но при этом полно мест, где следы теряются... Андрюха заполз под ёлку, прижался спиной к стволу и замер.
Но невидимым и неслышимым ему быть удавалось с трудом - в груди больно рвалось дыхание, кашель раздирал глотку, из глаз лились слёзы, сердце оглушало - удары его были такими сильными, что казалось, вот-вот проломят виски.
Отлежавшись, Андрюха выбрался из-под ёлки и углубился в тайгу, потом понял, что этого не надо делать - в дремучей чаще он легко может заблудиться, лучше всего всё-таки идти по берегу реки. Речка обязательно выведет его куда-нибудь - либо к другой речке, более крупной, либо к морю. И там и этам можно найти людей. А люди - это спасение. Правда, не во всех случаях...
Было холодно, калёный воздух острыми зубами вгрызался в лицо и руки. Андрюха засунул руки в карманы и зашагал по заплеску вниз, кося глаза на чёрную воду. Заплесок был утрамбован морозом так, что походил на асфальтовую улицу, идти было легко.
Андрюха Котлов был уверен, что обязательно выйдет к людям и спасётся.