* * *
Мониторами оказались два утлых старых парохода с высокими прогорелыми трубами и латаными перелатаными бортами. Лебедев, увидев их, удручённо щёлкнул кнопками перчаток.
- Да их давно пора на заклёпки разобрать - и то проку мало будет.
Начальник порта, лысый, с золотыми шевронами на рукавах, без погон, обиженно поджал тонкие губы.
- Прошвырнётесь, лейтенант, если такие корабли будете пускать на заклёпки. Машины на них исправные, орудия мы поставили... А то, что вид у кораблей такой страшный - так это для испуга, чтобы мужики в восставших сёлах лбами о землю стукались.
Откуда-то из леса тянуло дымом. Лебедев насторожился:
- Тайга, что ли, горит?
- Нет. Лес потихоньку добываем. В Мурманск собираемся отправлять. По их заказу. Вы сами-то к Архангельску приписаны?
Лебедев не выдержал, улыбнулся - слишком уж штатский вопрос: к определённым портам бывают приписаны лишь гражданские суда. Проговорил:
- Приписаны к потребителю вашего леса, к Романову-на-Мурмане.
- Хороший город?
- Свалка. И свалкой пахнет.
- По Онеге пойдёте - смотрите в оба, - переключился на новую тему начальник порта, - из леса могут обстрелять - у красных много пулемётов.
Лебедев щёлкнул кнопками перчаток:
- Опыт у нас есть... Как-нибудь и с пулемётами справимся.
- У них и орудия есть.
- Знаю!
- И самое главное: лето стоит жаркое - река начала мелеть, так что глядите внимательно... Много низких мест. Впрочем, вы только до порогов сумеете дойти, там вам придётся десант высадить на берег.
Запах дыма, доносящийся из тайги, сделался сильнее. Чижов своих солдат построил на берегу в длинную шеренгу, теперь ходил вдоль ряда, изучал подопечных. Митька Платонов выглянул из камбуза в белоснежном, твёрдом, будто бы вырезанном из дорогого материала колпаке, покосился насмешливо на солдат и сбросил с борта в воду верёвочную снасть.
Незамедлительно нарисовался Арсюха - нюх у него на эти вещи был первостатейный, - сощурил один подбитый глаз:
- Что это?
- Сетку на миног поставил, - пояснил кок, - в Онеге миноги водятся. Пробовал когда-нибудь?
- Нет.
- Если попадутся - попробуешь.
- Ладно. - Арсюха довольно похлопал себя по животу.
Хоть и любили миноги водиться в быстрой прозрачной воде, в речках, вливающихся в Онегу, а саму Онегу спускались редко, в сетку к коку всё-таки попало десятка полтора - добыча редкая. То ли слово какое-то вещее знал Митька Платонов, то ли ему просто повезло.
Когда он вытаскивал сетку из воды, вновь нарисовался Арсюха - выгребся из-за рубки, где грелся в укромном месте, подставляет свою побитую физиономию солнцу, чтобы быстрее прошли синяки, - увидел миног, набившихся в сетку, и испуганно попятился от них:
- Это же змеи... Гадюки!
Миноги действительно были похожи на гадюк: гибкие, длинные, с мордочками, похожими на присоски, опасные. На широком, плохо выбритом лице Арсюхи отпечатался ужас:
- Свят, свят, свят! - Голос у него разом охрип. Кок не сдержал улыбки:
- Что, никогда не видел?
Арсюха перекрестился:
- Не дай бог во сне приснятся! - Он поспешил покинуть кока - вновь занял привычное своё место, где его никто не видел, лёг на тёплый металл и приложил к оплывшим глазам два семишника - медные двухкопеечные монеты царской чеканки. Вспомнил, как его били паровозники, и застонал от негодования.
- Вы мне ещё попадётесь, вонючки! - пробормотал он с угрозой.
А кок выскреб из сетки миног и кинул их плавать в ведро с водой - миноги в ведре могут жить неделями, надо только менять воду, иначе в мути эти речные змеи долго не протянут.
- Дур-рак! - запоздало выругал он Арсюху, - да миноги, если разобраться, только графьям и положено есть. Нашему брату - недоношенным - дозволено на них лишь издали глядеть, и всё.
Через два часа он снова вытащил сетку из воды - ни одной миноги. Трепыхалась только жалкая смятая сорожка, вылупившая от неожиданности глаза на Митьку так, что они у неё чуть не вывернулись наизнанку, да странное существо - смесь бычка с еловым сучком - то ли рыба это была, то ли рак, то ли ещё что-то - не понять. Бычок хлопал ртом, устрашающе скрипел жаберными крышками и производил впечатление разбойника с большой дороги. Был он несъедобен - таких даже судовые коты не едят.
Платонов вытряхнул бычка в реку. Сорожка тоже попробовала удрать, вывалилась из сетки, но промахнулась, вместо воды шлёпнулась на палубу. Кок ногой спихнул её за борт:
- Пошла вон!
Он промыл миног, помутневшую, красную от сукровицы воду слил в Онегу и уволок добычу на камбуз с присказкой:
- Ужин сегодня будет, как в Версале?
По берегу Онеги проехали два автомобиля, направились к Свято-Троицкому собору. Над собором взвился медный колокольный звон. Тревожно было в городе.
На окраине ударило несколько выстрелов. Кок оттопырил одно ухо: два выстрела - из трёхлинейки, два - из карабина.
- Охо-хо, - пробормотал он удручённо и начал разделывать миног. Послушал, прозвучат ли выстрелы ещё или нет, - выстрелов не было, и Митька перекрестил лоб: слава Богу, никто больше не умер. Проговорил скрипуче, старчески: - И когда на земле этой наступят спокойные дни, а? Охо-хо!
Очень хотелось мыслителю с номерной миноноски дать на этот вопрос ответ, но он не мог его дать - не знал ответа.
Десант поручика Чижова тем временем погрузился на один из мониторов, у которого сквозь листы обшивки просматривалось одно слово от прежнего названия "Святой", а вот какой это был святой, то ли Николай, то ли Пётр, то ли Павел, - не понять, заколочено железом; на второй монитор вскарабкался ещё один десант, такой же разношёрстный, по-грачиному галдящий, как и первый, и мониторы, дав длинные гудки, тяжело заухали плицами и выгребли на середину реки.
Следом снялась с места и миноноска.
В штабе считали, что отход нужно отложить до утра, но Лебедев, щёлкнув кнопками перчаток, возразил:
- А какая разница, сейчас плыть или утром?
- Ну-у, на ночь глядя как-то несподручно...
- Что ночью, что утром, что днём - всё едино, воздух прозрачный и светлый, как вода, на много километров видно. Учитывая, что десанту надо двигаться дальше, на Кож-озеро, к монастырю, - дорога солдатам предстоит длинная, - я бы отправился сейчас, не стал бы медлить. Нам-то всё равно, мы остаёмся на кораблях, а вот поручику Чижову и капитану Слепцову, думаю, не всё равно.
Капитан Слепцов был командиром второго десанта. Низенький, плешивый, очень подвижной, он обладал колдовской способностью появляться сразу в нескольких местах.
Ходил капитан со стеком, угрожающе постукивал им по жёстким кожаным крагам, таким громоздким и тяжёлым, что они казались выкованными из железа, напоминали рыцарские доспехи. При ходьбе ноги капитана заливисто скрипели:
- Скрип-скрип, скрип-скрип...
У нервных людей этот скрип сводил скулы. А капитану он нравился, он считал этот звук признаком жизни, пока скрипит - значит, живёт, не будет скрипеть - тогда, считай, всё - умер... Поговаривали, что раньше стеком капитан мог измолотить непокорного солдата до полусмерти, сейчас, в свете революционных преобразований, происшедших в стране, а также под влиянием английской демократии генерала Айронсайда и его соотечественников Слепцов предпочитал общаться с подчинёнными без помощи стека.
Перед выездами на такие операции, как сегодняшняя, Слепцов становился смирным, солдатам старался угодить, улыбался и предлагал им папироски из серебряного портсигара, украшенного известной картиной "Охотники на привале".
- Прашу атведать? - басом говорил он, сияя огромной, во все зубы, словно бы специально приклеенной к его лицу улыбкой.
Зубы у Слепцова росли вкривь-вкось, во все стороны, этаким расхлябанным пляшущим частоколом, но как ни странно, именно эти пляшущие зубы делали улыбку капитана заразительной; солдаты, глядя на Слепцова, сами начинали улыбаться. Единственное, что портило эту улыбку - в зрачках капитана периодически возникал беспощадный железный свет, и мигом становилось ясно, что это за человек.
Миноноска и два тихоходных монитора выстроились в цепочку и, пыхтя машинами, двинулись вверх по реке Онеге.
Кудрявые серо-зелёные берега неторопливо поползли назад, Арсюха жадно вглядывался в них, выискивал глазами сухие гривы, на которых, по его мнению, обязательно должны были стоять избы, и морщился неодобрительно, не видя их.
- Андрюха, а где же люди? - спрашивал он у Котлова нервно, - куда народ подевался?
- В лесу, - отвечал тот коротко и непонятно, - в партизанах.
У Арсюхи словно сами по себе нервно передёргивались плечи, нижняя, влажно поблескивающая губа безвольно отвисала. У Арсюхи в этом походе имелся свой корыстный интерес - он вёз спички. Для продажи. Настоящие английские спички, не дающие сбоя - в отличие от тех, которые выпускались в Петрограде. Петроградскими спичками хорошо в зубах ковыряться, и только, а английские спички ещё и зажигаются, и горят превосходно. И выглядят красиво, не в пример петроградским, которые похожи на кривозубую ведьминскую расчёску, выброшенную за ненадобностью из сумки Бабы-яги, либо на улыбку капитана Слепцова.
Имел Арсюха и кое-что ещё. Из лакомств. И опять-таки товар был первосортный, английский. Вёз Арсюха целых два чемодана - а чемоданы были у него похожи на большие семейные шкафы - добра туда вмещалось много.
В одном чемодане хранился "божественный продукт", которого Арсюха мог сожрать сколько угодно (а главное, продукт этот мог храниться сто лет и не портился, всегда бывал свежим), - говяжья тушёнка, во втором чемодане - железные банки с консервированной клубникой, продукт, который англичане поедали исключительно сами, едоков со стороны не допускали. Эти товары Арсюха Баринов надеялся реализовать в экспедиции. Ещё Арсюха мог предложить любителям кое-что "деликатесное" - сигнальные французские гранаты и невидаль, русскому мужику совершенно неведомую, - презервативы.
Он показал бумажную пачечку - небольшой конверт, на котором был нарисован безмятежно улыбающийся джентльмен с крупными, как у лошади, зубами.
- Что это? - осторожно полюбопытствовал Андрюха.
- Эта штука делает мужчину мужчиной, - важным голосом сообщил Арсюха. Баба получает такое наслаждение - м-м-м... Будто барыня, которая сладко л) землянику ест со свежими сливками. И мужик не устаёт - может хоть сто раз подряд сделать своё дело - такая у этого предмета сила. - Арсюха приподнял бумажную пачечку.
- Кто же изобрёл такой механизм? - с завистью спросил Андрюха.
- Как кто? Англичане, - убеждённо ответил Арсюха.
- И думаешь, деревенские мушки разберут этот товар?
- Всё покупать не будут - не по карману, а десятка два орлов приобретёт. Тем более вещь эта - вечная. Резиновая.
- А как она выглядит? - Андрюха щёлкнул ногтем по пакетику - попал улыбающемуся джентльмену точно по зубам.
- Обычная варежка.
- Со шнуровкой?
В твёрдом взгляде Арсюхи проступило сомнение.
- Если честно - не знаю, - решил признаться он.
- И что делают с этой резиновой варежкой?
- Надевают на причиндал поплотнее и работают ею до посинения.
- Нет, не купят её у тебя деревенские мужики. - Андрюха с сомнением покачал головой. - Не поймут.
- Денег в деревнях полно, это я знаю доподлинно точно, - сказал Арсюха, - накопил народ. Дальше копить нельзя - деньги гнить будут. Так что купят, будь уверен... И это купят. - Он достал из чемодана банку тушёнки, подкинул её в руке. - Очень нужная вещь для охотника, когда он на пару месяцев уходит в тайгу. Англичане называют это дело, - Арсюха поморщился, стараясь выговорить незнакомое слово, внутри у него что-то заскрипело, он напрягся и с облегчением вздохнул: - "Стью мит".
- Что это такое? - настороженно спросил Андрюха. - Не отрава?
- Сам ты отрава! - возмущённо щуря подбитые глаза, заревел Арсюха, замахнулся на собеседника железной банкой.
- А как переводится на русский язык? - поспешил спросить Андрюха. Куцые редкие бровки на его лице вскинулись.
Арсюха опустил банку, поездил из стороны в сторону влажным ртом.
- Не знаю. Вот наш лейтенант английский знает, а я - нет.
- Но ты произнёс это мудреное словечко без запинки.
- Это я заучил специально. - Арсюха важно наморщил лоб. - Как думаешь, пойдёт у меня в деревнях торговля этими банками или нет?
Андрюха приподнял одно плечо.
- Как сказать... Мужики, конечно, обомлеют от этого товара, особенно... - Андрюха выразительно пощёлкал пальцами, - ну, от этого...
- Чего "особенно"?
- Ну, от этого самого, что на причиндал навинчивается...
-- По-английски это называется "гондон". - Вид Арсюхин сделался ещё более значительным.
- Мужики в обморок будут грохаться - во передовая наука до чего доскреблась...
- Мне не это важно знать, - перебил его Арсюха, - будут мужики рассупонивать свои кошеля, чтобы купить товар, или нет?
- Думаю, что будут, - обнадёжил Арсюху знаток деревенской жизни Андрюха Котлов, переступил с ноги на ногу, железный пол гулким стуком отозвался на это движение, вызвал на зубах невольный чёс.
- "Думаю" или точно будут? - Из подбитых глаз Арсюхи брызнул угрюмый фиолетовый огонь.
- Точно будут, - ответил Андрюха, отбросив всякие колебания.
- Ты ведь, по-моему, то ли женился в этих местах, то ли родился, а?
- Никогда здесь не был. Даже во сне.
Миноноска, немного оторвавшись от расхлябанных, с дырявыми машинами мониторов, первой шла на юг. Мимо тянулись затихшие зелёные берега. Высокие спокойные деревья, сосны с тёмной, иссушенной летней жарой хвоей, нескошенная высокая трава, подступающая к самой воде, берёзы, с немым удивлением взирающие на проплывающие суда, и - кроме чёрных тяжёлых воронов, приветствовавших экспедицию хриплыми голосами, - ни одной живой души. Ни зверей, ни людей, ни домов в сочных зелёных распадках.
Такое странное безлюдье заставляло невольно сжиматься сердце, в груди делалось холодно, люди старались прикрыться железным бортом, встать за рубку, за трубу, пышущую искрами - в этом безлюдье невольно возникало ощущение, что с берега обязательно должны раздаться выстрелы.
Но выстрелов не было.
Из-под миноноски, из-под косо срезанного форштевня неожиданно выскочила крупная рыбина, блеснула широкой горбатой спиной и, будто дельфин, снова врезалась в воду.
Арсюха охнул и с перекошенным от азарта ртом схватился за сердце.
- Это же сёмга! Килограммов на тридцать.
Сёмгу Арсюха любил больше английских консервированных ананасов и "гарден строберри" - клубники в сиропе, захлопал руками, залопотал что-то азартно, по-ребячьи невнятно засуетился, ища рядом с собою что-нибудь такое, чем можно было подцепить наглого самца, не нашёл и вновь завзмахивал, захлопал руками.
- Люди, вы видели, какой баран вымахнул из воды? - прокричал он на всю миноноску: истончившийся до визга пилы возбуждённый голос Арсюхи услышали даже в машинном отделении - оттуда высунулся чумазый, с блестящими белками глаз и крупными чистыми зубами моторист Потрохов, взметнул над собой руку с согнутыми пальцами, похожую на большой багор.
- Где рыба? - вскричал он азартно. - Где?
Арсюха, жадно вглядывающийся в воду, с досадой отмахнулся от моториста. Не увидев больше сёмгу, он произнёс со слёзным стоном:
- Нету рыбы! Была и - сплыла!
Миноноска продолжала двигаться на юг, за ней, то отставая, то приближаясь - полудырявые мониторы, набитые солдатами.
Солдатам в армии Миллера жилось хорошо, они в отличие, скажем, от солдат Колчака и деньгами были обеспечены, и продуктами, и оружием, и патронами, и одежда с обувью была у них справная. Адмирал платил большие деньги за поставку патронов, оружия и амуниции японцам, французам, американцам, но при рублёвом замахе удар получался копеечный: всё, что поступало в Россию, а потом по железной дороге двигалось на колчаковский фронт, подвергалось жестокому разграблению чехословаками - эти ребята за счёт адмирала упаковали себя по первому разряду, при случае даже лошадям своим могли вставить золотые зубы.
Миллер с такими проблемами не сталкивался.
Монитор, замыкавший строй судов, тяжело вскарабкался на длинную волну, приподнял округлый чёрный нос и со всего маху, со стоном, опустился на воду. В обе стороны полетели тёмные блестящие брызги. Замыкающий монитор явно рыскал - уходил то влево, то вправо.
На "сигналах" стоял Андрюха Котлов, освоивший на миноноске кучу профессий, в том числе и эту:
- Дежурный, спросите у монитора, замыкающего строй, что происходит, почему он прыгает? - велел сигнальщику лейтенант Лебедев. - То в лес норовит забраться, то по дрова, то корове под титьку...
Андрюха расправил влажные от речной мороси флажки и проворно, с тугим хлопаньем заработал ими.
- Ну, чего там? - нетерпеливо спросил Лебедев.
- На этом мониторе нет сигнальщика. Ответить не могут.
- Тьфу! - с досадой отплюнулся Лебедев. - Хорошо, что хоть есть капитан. Только кривоглазый какой-то... То в одну сторону правит, то в другую. Строй потерял.
Мимо судов продолжали тянуться угрюмые безлюдные берега.
Неожиданно впереди, в ровном живописном распадке, мелькнули три чистых белых пятнышка. Дома. С миноноски, с высоты командного мостика, было видно, как из дверей одного из домиков выскочили три гибкие тёмные фигуры и устремились в лес.
- Дураки, - равнодушно проговорил Лебедев, - боятся, что их мобилизуют... Но такие солдаты на фронте не нужны.
Он потянулся к стальной петле ревуна, потянул её. Над рекой повис тревожный, вышибающий мурашки гудок. Мониторы поддержали миноноску своим рёвом.
Неожиданно с берега ударил пулемёт, он бил с пристрелянной позиции, кажется, каждый сантиметр тёмной водной глади заранее прощупан очередями; очередь хлестнула по бронированному боку миноноски, вышибла искры и ушла в сторону. Река покрылась рябью.
- Этого нам ещё не хватало. - Лебедев недовольно щёлкнул кнопками своих роскошных перчаток. - Носовое орудие, дайте три беглых по этим дуракам!
- У нас поворотный круг маленький. Не дотянемся.
- А мы развернёмся.
Миноноска затормозила ход, из-под кормы у неё вырвался высокий белый бурун, рулевой подвернул нос корабля к берегу, и в то же мгновение ахнуло носовое орудие.
Снаряд, оставляя в воздухе белый, быстро растворяющийся след, ушёл к берегу, всадился в землю метрах в тридцати от пулемёта и поднял в воздух несколько выдранных с корнем берёзок.
- Перелёт! - констатировал лейтенант. - Поправить прицел!
- Есть поправить прицел, - эхом донеслось с носовой палубы.