– Так сложились обстоятельства, – уклонился от прямого ответа Танхум.
– Кто вам поверит? Кто поручится за вас, не зная, что и как? Поезжайте-ка домой, приоденьтесь да приезжайте, как подобает состоятельному жениху, на собственной упряжке – вот тогда будет другой разговор. А я пока потолкую с невестой и прощупаю почву.
И Танхум отправился домой, но по дороге завернул к тете Гите, чтобы подготовить ее к возможной встрече с Ханцей.
13
Спустя несколько месяцев после свадьбы Фрейды неожиданно в Садаево прибыл ее брат Давид. Поздней ночью, еле волоча ноги от усталости, через картофельные огороды и по задворкам он доплелся до своего двора. Но на том месте, где раньше стояла хата его отца, он увидел только кучу мусора.
После смерти отца Давид пошел бродить по свету в поисках лучшей доли. С тех пор он ни разу не появлялся в Садаеве. Революционные события тех лет подхватили и унесли его в бурлящий водоворот жизни, и он с головой ушел в эту борьбу. Время от времени получал он скупые вести из дому от сестры, но потом и она перестала писать.
С душевным смятением смотрел он на то место, где недавно еще стояла хатенка его отца. Наконец он подошел к соседнему дому и постучался. Ему сказали, что сестра его вышла замуж за Рахмиэла Донду.
Давид шагал по родной улице Садаева, где ему было до боли близко и дорого каждое деревцо, каждый домик. В детстве он вместе с Рахмиэлом, Заве-Лейбом и Танхумом бегал по этим тропинкам, лазил по этим деревьям, гонял голубей по этим крышам. И все же улица с ее хатами и деревьями казалась теперь ему совсем иной, непохожей на ту, которую он знал в детстве.
Он дошел до хатенки Донды, и сердце его забилось сильней. Тихонько постучался в окно.
– Кто там? – услышал он встревоженный голос сестры.
– Открой, это я, – тихо ответил Давид. Фрейда сразу узнала голос брата.
– Додя! – воскликнула она, соскочив с постели. Накинув на себя платье, Фрейда быстро выбежала из хаты.
От неожиданной встречи и радостного возбуждения слезы блеснули в ее глазах.
– Додя приехал, – крикнула она мужу.
Рахмиэл вышел навстречу Давиду. Они обнялись и расцеловались.
– Заходи, заходи. Вот это гость!… Прямо с неба свалился!… Откуда приехал?
Фрейда засуетилась, поставила на стол стаканы, положила хлеб, нож. От возбуждения она несколько раз подносила к столу табуретки и вновь уносила их. Хлопоча по хозяйству, поминутно подбегала к брату.
– Садись, садись, Додя! Ты небось голоден? Отчего так долго не давал знать о себе?
Она еще что-то хотела спросить, но от волнения не могла слова вымолвить.
К столу подошел Бер. Он тепло поздоровался с гостем. Рахмиэл с отцом подсели к Давиду и засыпали его вопросами. Гость был немногословен. О себе рассказывал мало, на вопросы отвечал коротко, отрывисто. Зато он подробно расспрашивал у Рахмиэла и Бера об их житье-бытье, интересовался местными новостями, время от времени нежно поглядывал на сестру.
Рахмиэл подошел к Фрейде, хотел ей что-то сказать и увидел, что она плачет.
– Чего плачешь? Додя приехал, такая радость, а ты плачешь! – ругал ее Рахмиэл.
Фрейде вспомнилась смерть отца, годы одиночества и горемычной жизни осиротевшей батрачки. Она хотела поведать брату о всех мытарствах и переживаниях, но сразу вылить свои чувства ей было тяжело, да и не хотелось его расстраивать.
Потолковав немного с Рахмиэлом и Бером, Давид обратился к сестре;
– Ну, как поживаешь? Что слыхать? Я подошел к нашему двору, но вместо хаты увидел там кучу мусора.
– Хатенку нашу снесли, – начала Фрейда рассказывать. – Шульц ее продал за недоимки, но этих денег не хватило, и он отдал еще в аренду три десятины нашей земли.
– А ты где приютилась?
– А куда мне было деться! Пошла в люди, батрачила, мучилась… Да разве все расскажешь. Теперь, слава богу, сам видишь, у меня свой угол, я не одинока… Хорошо, что все плохое позади… Жить будем – доживем и до лучших времен. Авось и нам судьба улыбнется.
Давид нежно глядел на сестру и внимательно слушал ее рассказ.
– Успеете еще наговориться! – прервал их разговор Рахмиэл. – Давид небось устал с дороги, пора ему и отдохнуть.
Давид встал, подошел к окну, взглянул на пепельно-темное предрассветное небо и сказал:
– Где уж там спать ложиться! Скоро начнет светать. Рахмиэл вышел на улицу посмотреть, встают ли уже люди, тут же вернулся и, наскоро помывшись, поспешил на хозяйский двор поить скот. Давид скинул пиджак, черную сатиновую рубашку и тоже стал умываться.
Фрейда почистила его костюм, посмотрела, все ли пуговицы на месте, нет ли где прорехи.
С раннего утра в хату Бера Донды стали собираться колонисты. Первым прибежал ошарашенный радостной вестью о приезде гостя Гдалья Рейчук, вслед за ним пришел Михель Махлин – высокий, сероглазый, со следами оспы на лице, с реденькими белобрысыми ресницами, с длинной, как у гуся, шеей.
– Вот это гость! – воскликнул Михель. – Сколько лет тебя не было тут? Где же ты так долго пропадал? Ну, рассказывай, где был, что видел, что слышал?
– А как вы поживаете? – с добродушной улыбкой спросил Давид, поздоровавшись с ним. – Какие новости у вас?
– Какие у нас могут быть новости? Ничего хорошего у нас нет. Как было, так и есть. Вот ты – другое дело. Свет повидал, с людьми встречался… Наслышался, наверно, много интересного, – ответил Михель, пододвигаясь поближе к Давиду.
А гость вспоминал то одного соседа, то другого, расспрашивал о знакомых и друзьях детства.
– Помнишь мою кобылу? Ты еще, кажется, тут был, когда я ее купил? – щуря маленькие глазки, спросил Гдалья. Он придвинул табуретку еще ближе к Давиду, точно собираясь ему долго о чем-то рассказывать. – Кобыла эта была на диво! Весь свет обойди – другой такой не сыщешь. Ее бег, ее рысь! А в работе просто дьявол, а не лошадь! Бывало, запрягаю ее в паре с другой, тянет за обеих. Вот силища какая!…
В дом заходили все новые и новые люди. Они проталкивались поближе к Давиду, хотели послушать его, о себе рассказать. Но Гдалья не отходил от Давида и не давал никому слова вставить. Он не переставал говорить о своей кобыле, рассказывая во всех подробностях, когда и как ее украли. При этом его маленькое щуплое лицо все более омрачалось.
Колонисты поминутно прерывали Гдалью, каждый стремился рассказать Давиду о себе, послушать его.
Пришли Заве-Лейб и Танхум. Они дни и ночи возились на своих дворах и уже несколько дней не появлялись в отцовском доме.
Первым подошел к Давиду Заве-Лейб. Он пристально всматривался в лицо гостя, точно не узнавая его, потом протянул ему руку и спросил:
– Когда ты приехал?
– А, Заве-Лейб! – сразу узнал его Давид и крепко пожал ему руку. – Как поживаешь? Что поделываешь?
– Что тебе рассказать? Хвалиться нечем. Вот купил сарайчик, хочу построить хатенку себе, – ответил Заве-Лейб.
Он собирался ему о многом еще рассказать, но помешал Танхум, кинувшийся к Давиду с распростертыми объятиями.
– Вот гость так гость! – несколько раз повторил он. Его круглое, полное, покрытое рыжеватой растительностью лицо было запылено и озабочено.
– А ты, Танхум, все еще суетишься? – с добродушной усмешкой встретил его Давид.
– Представился случай купить хату, вот и вожусь с ней, – ответил Танхум, глядя на отца и как бы оправдываясь в том, что не пришел домой ночевать. – Надо воспользоваться случаем, пока другой не перехватил. Вдове Залмана Шенделя до зарезу нужны были деньги…
– Вырастил таких верзил, а теперь они разлезаются кто куда, – пробурчал Бер.
Колонисты обступили со всех сторон Давида, просили рассказать что-нибудь новое.
– Мы так истосковались по такому человеку, с кем можно было бы душу отвести! Ведь мы живем тут оторванные от всех и от всего. Кто наведается в нашу глушь? От кого можно живое слово услышать? – сказал Гдалья. – Ты, что ни говори, человек бывалый, читаешь газеты, во всем разбираешься. Ты ведь в городе живешь, расскажи нам, что там…
– В городе тоже калачи на крышах не растут, – отшучивался Давид. – Жареные голуби сами в рот не летят… И хотя рыбы в море много, но сама она в котел не прыгает… Люди там тоже работают, трудно им приходится кусок хлеба добывать.
– Ты о чем говоришь? Разве мы сидим да в потолок плюем? – с обидой в голосе оборвал его Михель. – Вот мы хлеборобы, трудимся в поте лица, а хлеба досыта не едим. Ну, сам посуди: что делать такому человеку, как реб Бер? Последняя лошаденка у него пала. А землю его прибирают к рукам богачи. Была б у него земля, он бы, как-никак, накосил бы себе сенца для скотины, может, и посеял бы какую-то десятинку, а теперь что ему делать?… Последнюю десятинку и ту шульц отдаст в аренду за недоимки, которые реб Бер не в состоянии уплатить.
– А возьми, к примеру, меня, что мне делать без лошади? – начал изливать свою душу Гдалья. – Мне тоже ничего не остается делать, как идти в батраки. Кто знает, сумею ли я когда-нибудь разжиться на другую лошадь…
– Ничего, не падай духом, может, отыщется еще твоя кобыла, – старался утешить его Давид, – а что землю у вас отбирают, вы сами виноваты. Если бы, скажем, реб Бер не отдал бы свою землю в аренду, силой бы богатей не завладел бы ею.
– Выходит, я сам этого хотел?! – как ошпаренный вскочил Бер. – Ну, скажи мне на милость, как я мог по-другому поступить? Чтобы земля гуляла попусту? А так, как-никак, хозяин что-нибудь да заплатит за нее. Верно ведь?
– С богатеями надо бороться, – начал Давид. – Оно, конечно, одному реб Беру не по силам бороться с ними. Но если бы вы, бедняки, сговорились все, как один…
В эту минуту Давид встретился взглядом с блудливыми, насторожённо рыскающими вокруг глазками Танхума и, прервав начатый разговор, спросил его:
– Ты, говорят, жениться собираешься? Небось, богатое приданое тебе дают?
– Не без того. Кто теперь без приданого женится?
– Такому молодцу и корову не пожалеют.
– А может, и пару коней дадут, – в тон ему ответил Танхум.
– А мне вот никто не дает в приданое хотя бы захудалую лошаденку, – с насмешкой сказал Давид. – Только на свои рабочие руки надо надеяться!
– Ищи, авось тоже найдешь, – отозвался Танхум.
– А невеста у тебя, наверно, стоящая… Небось, тоскует по женишку.
– Скоро поеду к ней, – бойко ответил Танхум.
– Поезжай, поезжай, а то чего доброго другой отобьет. На хорошее приданое охотники найдутся…
Намек был настолько недвусмыслен, что все рассмеялись и уставились на Танхума. Недружелюбные взгляды всех давали понять: "Когда наконец уберешься отсюда?" Но Танхум сделал вид, что не понимает намека, и с напускной простоватостью ответил:
– Невесту мою никто не отобьет, и скучать ей некогда, дел у нее хватает… И поеду я к ней тогда, когда мне нужно будет.
14
Рахмиэл быстро управился с работой у хозяина и поспешил домой, но Давида он уже не застал.
– Куда ушел Давид? – спросил он у жены.
– Не знаю. Но он обещал скоро вернуться, – ответила Фрейда. Рахмиэл сел на порог и начал что-то мастерить. С детства любил он забираться в какой-нибудь угол и мастерить: то бил молотком по куску жести, выделывая забавные игрушечные вещички, то вырезал дудочки из свежих веток ясеня или другого дерева. Позднее он, бывало, потихоньку заходил в ригу хозяина, у которого работал, и с любопытством внимательно разглядывал сеялки, веялки, триера. Иногда он разбирал эти машины на части и изучал их устройство. И если случалась какая-нибудь поломка в сеялке, триере или веялке, люди обращались к Рахмиэлу.
Способность разбираться в механизмах машин Рахмиэл унаследовал от своего деда Веньямина.
Внук был весь в деда – высокий, широкоплечий, с темно-русой бородой, голубыми глазами и большим выпуклым лбом.
Во всей округе дед Веньямин слыл умнейшим человеком. Он тоже, бывало, в свободное время после работы в поле сидел в сарайчике и мастерил.
Рассказывают, что однажды он забрался на чердак и провозился там много дней и ночей подряд, пока не сконструировал какую-то машину. Случайно в Садаево приехали из города люди, знавшие толк в таких делах. Они заинтересовались изобретением Веньямина Донды и, уезжая, увезли машину с собой. Куда-то они ее сдали, получили славу и нажили богатство на ней. Веньямин узнал об этом, когда уже был глубоким стариком. И, как рассказывают, с горя внезапно скончался.
Только после его смерти все почувствовали, как не хватает им мудрого Веньямина. Никто так не умел предсказывать погоду, глядя на закат; никто так не понимал, что показывают звезды, никто так не знал примет, по которым можно предугадать, будет ли год урожайным или ожидается недород.
Много времени спустя после смерти Веньямина пополз слух, что внук унаследовал способности деда. Хозяева начали присматриваться к Рахмиэлу, все чаще думали, как переманить его к себе и нанять в батраки.
Рахмиэл еще долго мастерил что-то на пороге хаты, затем пошел в сарайчик. Там, в углу, он соорудил нечто вроде кузницы. Из старых мешков и разных тряпок сделал кузнечный мех, где-то достал наковальню, несколько молотков, щипцы и другие инструменты.
Пока Рахмиэл возился в сарайчике, Фрейда занялась уборкой в доме. Она побелила стены, обвела их внизу узкой красной глиняной каймой, всюду навела чистоту, как в канун праздника. Бер помогал ей. Он подносил воду, выносил мусор, подготавливал глину.
Когда Давид вернулся, уборка еще шла полным ходом. Увидев, что Рахмиэла в хате нет, он вышел во двор и направился к сарайчику.
Рахмиэл был настолько увлечен работой, что не заметил появления Давида. Из-под его сдвинутой набок кепки свешивалась густая прядь темно-русых волос, прилипших к влажному лбу. Темно-коричневые от загара щеки покрылись обильным потом.
Давид с минуту молча смотрел на шурина, потом спросил:
– Все мастеришь?
Рахмиэл вздрогнул, выпрямился и застыл с молотком в руках.
– Прости, не заметил тебя. Ты давно пришел?
– Только что.
Давид в эту минуту вспомнил, как, бывало, Рахмиэл прибегал в детстве к Фрейде со сливами за пазухой. Смущенно передав их ей, он сразу же убегал, словно боялся, что за ним кто-то гонится.
– Ну, рассказывай, где ты был? Я ради тебя рано вернулся домой. Давай зайдем в хату.
Хата уже сияла чистотой. Сев в уголок, они негромко заговорили.
Несколько раз к ним подходила Фрейда. Ей не терпелось что-то сказать брату, но Давид, не отрываясь, слушал Рахмиэла.
– Так Юдель, стало быть, вместе с вашей землей и тебя прибрал к рукам? – прервал его Давид.
– Что же нам оставалось делать? Подати платить нечем, вспахать десятинку другую нечем, да и семян для посева тоже не было. Поневоле пришлось сдать землю в аренду. Авось удастся подкопить немного денег да купить лошадку, тогда опять хозяевами станем.
– А что делает Заве-Лейб? А Танхум? – спросил Давид.
– Что они могут делать? Заве-Лейб купил развалюшку и строит себе хатенку, а Танхум…
– Не расползлись бы мои сыновья кто куда, – вмешался в разговор Бер, – я, быть может, выбился бы из нужды и стал бы на ноги. Так нет же, гонит их нечистая сила с места на место! Будто на иголках сидят. Спрашивается – чего им не сидится дома? Танхум – того вовсе никакими силами удержать и дня дома невозможно. И Заве-Лейб тоже вздумал отделиться от меня. Оба они прибежали на свадьбу Рахмиэла как очумелые. Испугались, что Рахмиэл может захватить хатенку… Думают, глупые, что я возьму да и поделю между ними землю.
– А что делить вам? Землю, которой у вас уже нет, – сказал Давид. – Земля ваша ведь у Юделя Пейтраха… Раз уж она в его руках, он ее не выпустит. Такая уж натура у богатеев. Все, что оттяпали у бедняков, обратно не отдадут.
– То есть как это не отдадут? – вспылил Бер. – Уж своей земли я не хозяин? Дудки! На моей земле он хозяйничать не будет!
В хату зашли Гдалья Рейчук, Михель Махлин и еще несколько человек.
– Проходите! Садитесь! – пригласил их Давид. Он поздоровался с ними и попросил Фрейду принести еще скамейку, чтобы всех усадить.
Первым начал изливать свою душу Гдалья Рейчук:
– Придет беда – отворяй ворота! – Он придвинулся ближе к Давиду. – Кому мне свое горе поведать? С кем поделиться? Шатаешься по целым дням по задворкам, рыщешь по всей степи, заглядываешь во все овраги и все надеешься – авось…
– Чего бы мне недоставало, если бы шульц не сдал в аренду мои три десятинки, – перебил его Михель Махлин.
А Гдалья продолжал свое:
– Такая умница была моя кобыла… По всей округе не найдешь такой. Такая понятливая…
– Шутка ли, три десятины такой земли, – опять вмешался Михель. – Если засеять их вовремя, то можно столько пшеницы собрать, что и горя знать не будешь. Был бы у меня не только хлеб, но и на семена хватило бы, да и продать кое-что можно было бы.
– Хоть бы у моей кобылы был какой-нибудь недостаток, – продолжал свое Гдалья, – ну, скажем, ленивая была, старая, беззубая или хромая – не так обидно было бы…
– Всего две десятины остались у меня… Две десятины самой, самой плохой земли! – продолжал жаловаться Михель. – Ну, так скажи, как же жить? Ты же человек бывалый. Может быть, ты хоть советом поможешь. Ведь если так пойдет дальше, то хоть топись… Лучшая земля попадает богатеям. Еще немного – и вся земля до последнего клочка перейдет в их руки.
– А много у вас таких людей, у которых забрали землю и сдали богатеям в аренду? – спросил Давид. – За сколько лет накопились недоимки?
– Много, – ответил Михель Махлин и по пальцам начал перечислять всех, у кого отобрали землю за неуплату податей: – Борух Бегун – раз, Хайкель Шиндак – два, Шие Зонда – три, Хаим Бракин – четыре, Нехемья Кукуй – пять…
"Теперь уже можно поговорить с земляками по душам, – решил Давид, – и сказать им то, чего не мог высказать утром, в присутствии Танхума".
– Что же получается, – начал Давид, – несколько богатеев сгоняют с земли чуть не пол-Садаева, а вы молчите?
– А что мы можем сделать? – беспомощно развел руками рыжеволосый худощавый человек с взъерошенной бородой.
– Получается, что они сильнее, чем сотня бедняков хлеборобов? – с иронией спросил Давид.
– А что, так оно и есть! – подтвердил Гдалья. – Богатому все права, он над всеми голова.
– Вы сами даете им права верховодить вами! – воскликнул Давид. – Сами подставляете шею под их хомут!
– Верно! – подтвердил Михель Махлин. – Сами в ярмо лезем, да еще просимся: дескать, сделай милость, накинь на нас ярмо, нам без него никак не прожить!
– А что ж ты думаешь, – отозвался рыжебородый, – сколько раз, бывало, приходишь к Юделю Пейтраху: сделайте, мол, одолжение, реб Юдель, дайте до нового урожаи пуда три муки. Всегда выручит, никогда не откажет.
– А ты ему потом за эти три пуда четыре вернешь? – спросил Давид.
– Четыре не четыре, а уж полпуда прибавишь.
– А потом еще у него на току дней десять поработаешь бесплатно, – отозвался Михель.
– Как же, человек делает тебе одолжение, – с иронией отозвался Давид, – выходит, тебе его добро под девятое ребро.
Все рассмеялись.