- А они уже пришли, - медленно выговорил волхв. - Князь Рюрик уже чистый латинянин. А есть еще такая штука - унией называется по-латинянски… Ты давай, пей медок. Добрый нынче медок получился… - подавая пример, Чурила опорожнил кружку, крякнул и потянулся ложкой к противню, проговорил весело, будто и не говорил только что страшные слова: - Сначала жареху… Похлебка запросто ее в пузе подвинет…
Серик медленно, мелкими глотками вытянул мед. Действительно, мед - что надо, в меру сладкий, почти как франкское вино, и не в меру крепкий, пожалуй, покрепче франкского вина. Секрет, что ли, Чурила знает?.. Серик подцепил ложкой мяса вместе с соком, осторожно отправил в рот. Да-а… кроме как у Чурилы, вряд ли где попробуешь такой духмяной свежатины… И ведь не скажет, каких корешков да травок накидал в противень…
Утолив первый голод, Серик пробормотал, наливая себе в кружку меду:
- Князь Роман искусный воин; нынче так красно печенегов побил… Я в войске был, стрельцом стоял, все видел… Даст Перун, и латинов побьем…
Тоже наливая кружку меду, волхв проворчал:
- Молодой и глупый ты еще, Серик… Пока печенеги были сами по себе, мы их и бивали. Но в их земли пришли латиняне, крестоносцы, и печенеги стали крестоносцами. По-хорошему, нам бы вместе с ромеями прямо сейчас ударить по ним, пока силу не набрали. Да ку-уда там… Наши князья промеж собой постоянно дерутся, и каждый по отдельности для себя одного выгоду ищет. Щас если какой князь вступит в союз с ромеями, другой тут же к латинянам кинется в союз…
По намерзшемуся за день телу разливалось приятное тепло, мед кружил голову, суровое лицо старого волхва, сидящего напротив, разгладилось, и будто помолодело. Мысли Серика помаленьку тоже разгладились. В конце концов, старики рассказывают, на Руси столько всего происходило, и всегда она стояла крепко. Да и как теплолюбивым латинам и печенегам воевать на Руси? Сколько-нибудь большому войску только зимой и можно ходить по Руси, когда на реках лед. Да где ж на такое количество лошадей корму напасешься?! Русские смерды издавна привычны, при приближении врага, сжигать все, что с собой в трущобы не увезти. Бывалые воины, Щербак с Ратаем рассказывали, сколько случаев было в междоусобных войнах, который век гремящих по Руси, целые рати без следа исчезали в русских лесах. А сколько войн заканчивалось только потому, что рати до места не доходили; коней съедали с голодухи, а то и до сапог добирались…
Очистив противень, они осушили еще по кружке меду, подождали, чтобы жареха улеглась в желудках, и принялись за похлебку. Серику казалось, что в него уже ни кусочка не влезет, но лишь черпнул первую ложку душистого варева, да так и выхлебал полкотла, остальное волхв осилил, даром что худой и жилистый.
До дна жбана было еще далеко, когда Серик ощутил, что вот-вот свалится под стол. Да-а… Крепок медок у волхва… Кое-как доковыляв до лавки, Серик свалился на одеяло из волчьих шкур, с наслаждением вытянул ноги и, ощущая приятную истому, отплыл в крепкий сон.
Проснулся он от слабого запаха смолистого дыма - в печке, потрескивая, разгорались сосновые дрова. Чурила уже покрошил на противень сохачье сердце, остатки легкого, а в котле заваривал похлебку из мелко нарезанных кусочков мяса. Спросил, пристраивая противень на таган:
- Медку принести, голову поправить?
Серик проворчал:
- Последнее дело - пить с утра… Да и в дорогу мне… Когда хмель выходит, шибко холодно становится…
- Ну и правильно… - усмехнулся волхв. - Твой отец таким же был: с вечера жбан меду выцедит, а с утра - как огурчик… Хотя… Дурная примета - оставлять недопитое… Там, со вчерашнего, в жбане осталось…
- Щас, на двор только сбегаю… - пробормотал Серик.
- Ты только в прорубь с разгону не ныряй, - проговорил волхв, - я малость промахнулся, и на мелком месте ее продолбил. Все руки не доходят, на другом месте продолбить…
Посидев в уютном нужнике, Серик скинул рубаху и принялся кидать тяжеленное дубовое бревно, на котором волхв рубил травы и колол дрова. Задушено хекая, швырял вперед, вытягивал из снега, и пружинисто распрямляя спину, швырял назад, или подкидывал высоко вверх и ловил на плечи, ловко пружиня ногами. Пудика четыре-пять бревешко весит, удовлетворенно подумал про себя, когда тело раскраснелось, налившись упругой силой. Но мешок с песком несравненно приятнее… Все ж таки ободрался одним местом о бревно…
Добредя до проруби, разбил специальной колотушкой наросший за ночь ледок, и, скинув сапоги с портками, слез в воду. Ноги тут же уперлись в песчаное дно. Н-да… Едва по бедра… Серик присел, ощущая, как поджимается живот от холода. Течение было сильным, струи обегали бока и плечи, будто русалки гладили своими ледяными ладонями… Взревев медведем, Серик взметнулся из проруби и помчался к избе, размахивая одеждой.
Увидя его, волхв рассмеялся:
- Экий ты еще стригунок, Серик… Одевайся, да садись к столу… Ты нынче же надеешься до дому доехать?
Натягивая штаны и рубаху, Серик проговорил раздумчиво:
- Вряд ли… Шибко тяжелый груз…
- Да-а… Добыча завидная… - протянул волхв. - А я думал, ты быка завалишь…
- Эт, почему же? - удивился Серик.
- А потому, что молодой ты и глупый…
- Ну, не завалил же быка!.. - ухмыльнулся Серик.
- Эт, потому, что уже поумнел маленько. Да и не велика ценность такого трофея… Кабы он с рогами был…
Серик засмеялся:
- Вот ежели бы я к тебе осенью на охоту приехал, то, поди, и соблазнился бы таким трофеем. А безрогая сохачья голова ничем от коровьей не отличается…
Чурила поставил на стол жареху, выставил котел с похлебкой и принялся разливать остатки меда из жбана. Сосредоточенно следя за ковшом, заговорил медленно:
- Шарап со Звягой собирались по медведю на каждого взять…
- Ну и што?.. - пробормотал Серик, выбирая ложкой на противне кусок повкуснее. - Может, не нашли?..
- Тут медведей полно, сам знаешь… Не далее, чем в двух верстах в той стороне - берлога, - волхв махнул ковшом. - А в той стороне - еще… - волхв махнул ковшом в другую сторону.
Серик, подув в ложку, удивленно спросил:
- Ты думаешь, они его стронули?.. И тебе не сказали?.. Ну-у… Шарапа со Звягой подозревать в таком…
- Всякое бывает… - мрачно обронил волхв. - Ты ж знаешь, как Шарап кичится своим охотничьим искусством…
Наевшись, не хуже, чем вчера, допив остатки меду, они вышли на улицу. Волхв растворил ворота двора, Серик вывел коня из парного тепла хлева. Конь радостно пофыркивал; видать ему не очень-то нравилось, стоять в обществе коровы, кур, да еще парочки сварливых коз.
Присев на край саней, волхв вдруг спросил:
- А чего это тебя в войско понесло? Сам говорил, князь Роман умелый воин… С чего это он необученного строю сосунка в битву взял?
Серик неохотно проворчал:
- Я ж говорю, стрельцом стоял…
- Шарап со Звягой, бывшие дружинники, но вот уже лет пятнадцать в строю не стояли, так, поди, и не пошли в войско… На стенах сидели… - волхв явно забавлялся, в усах пряталась язвительная улыбка. - Эт, ты что же, на купеческую дочку глаз положил?
Серик промолчал, вздохнул только. Волхв проговорил серьезно:
- Не тужи, Серик, такие, как ты и заморских принцесс бывает, умыкают…
Чтобы перевести разговор на другое, Серик хмуро проворчал:
- А тебя шатун не беспокоил?
Чурила пожал плечами:
- Меня он и не побеспокоит… Даже если и бродит поблизости. Может, и не поднимали Шарап со Звягой второго медведя?.. Может и подняли, да его волки задрали… Хотя, маловато тут волков… Они ж предпочитают, чтобы поляны широкие были, да поля… Ну, тут гуляет стайка из трех щенков летних, да волчицы. Батя-волк куда-то отлучился… Но волчица никогда не поведет неопытных щенков на шатуна…
Рывком затянув хомут, Серик оглядел припорошенную инеем рогожу, в которую было завернуто мясо, проговорил раздумчиво:
- А чего ж он ко мне не приставал, когда я неподалеку уже от твоей избы на ночевку останавливался?
- А потому не приставал, что ты без добычи был. Теперь, точно не пропустит…
- Ну… - Серик скептически цыкнул зубом. - Очень уж умен твой лесной хозяин…
- Все ж таки ты осторожнее, Серик… - пробормотал волхв. - Зима к концу катится, шатун совсем отощал… Примерно к марту шатуны погибают… Так что, этому недолго осталось… Но дел бы он много еще натворил, будь места полюднее…
Серик даже и садиться в сани не стал; хоть и богатырский у него был конь, привычный носить витязя в доспехах, но утянуть почти целиком сохатого по снежной целине - и для него было тяжеловато. Махнув волхву на прощанье, Серик гикнул, щелкнул вожжами. Конь поплясал на краю утоптанной площадки, но потом все же сошел на припорошенную снегом свою колею. Скрипели полозья, легкий морозец бодрил, поход обещал быть не менее приятным, чем сюда, налегке. Зато теперь гора мяса, есть не переесть до самой весны. А то Батута, намахавшись в кузне молотом, без доброго куса мяса чувствовал себя голодным. Да и Серик тоже, не говоря уж о Ярце. Версты через три, Серик вдруг заметил, что конь тревожно прядает ушами, и, несмотря на глубокий снег, пытается даже перейти на рысь.
Он проворчал благодушно:
- Ну-ну, Громыхало… Волков тут всего четыре, на всю округу. Так что отобьемся…
Однако конь продолжал прядать ушами, а потом начал еще зло фыркать, и косить назад глазом, налившемся кровью. Серику и самому вдруг сделалось как-то тревожно, по спине забегали мурашки. Он то и дело бросал назад взгляды, но колея терялась уже шагах в десяти-пятнадцати. Когда первые паломники торили путь к обители волхва, они не пробивали сплошной просеки, а лишь кое-где убрали мешавшие деревья, чащобы обходили по краю, вот и петлистой получилась дорожка к обители волхва. Серик лихорадочно подумал: - "Ну, если и правда, шатун?! С луком в такой чащобе не успеешь развернуться. Да и не остановит медведя стрела, даже и смертельная…" Еще отец, не раз хаживавший на медведя, рассказывал Серику, как его поднять на задние лапы, да как потом орудовать рогатиной. Медведь - зверь коварный, и когда бросается на человека, не всегда встает на задние лапы, обнажая незащищенный живот. Серик на ходу выпростал из-под рогожи рогатину, попробовал насадку, проверил перекладину, добротно приваренную поперек наконечника. Обычно кузнецы приклепывали перекладину, но заклепки часто срывало в самый неподходящий момент, и стоило это жизни охотнику. Батута же, хоть и не любил охотничье дело, но толк в нем знал - рогатину смастерил добротную. Серик в сердцах плюнул в снег; отец ему рассказывал, как охотиться на правильного медведя, а шатун - медведь неправильный!
Серик прошлой весной, когда ехали в поля половецкие, взял кабана рогатиной на лазе, и то, когда вонзил в бок наконечник до самой перекладины, кабан уже при смерти так крутанулся, что Серик летел шагов пять, пока в камышах не запутался. Так то кабан, а медведю и вовсе бесполезно в горб рогатину втыкать, да и в бок тоже…
И тут конь шарахнулся в сторону, да так, что затрещали оглобли. Боковина саней подбила Серика под колени, и он рухнул в сани навзничь, заорал машинально:
- Стояа-ать!!!
Вышколенный боевой конь замер на месте, а из ближайшего ельничка уже катился бурый ком. Серик машинально цапнул руками, нашаривая рогатину. Под правую руку попалось топорище топора и по какому-то наитию, вскакивая, Серик подхватил левой рукой рогатину, а правой - топор, и широко размахнувшись, метнул его прямо в низко опущенную башку медведя. Зверь будто споткнулся, взрыв лапами снег. Топор не просек крепчайший череп, но ошеломил знатно, и зверь взметнулся на задние лапы. Серик прыгнул вперед, успев сообразить, что лыжи соскочили с ног, но вот когда?.. Увязая в снегу, Серик сделал всего лишь три шага, и рогатина уперлась в медвежью грудь. Серик напрягся, резким движением ныряя вниз и упирая древко в снег. Медведь напирал, а древко все не закреплялось; ехало и ехало в снегу. Серик уже опрокинулся на спину и, вцепившись обеими руками в древко, буквально вдавливал его в землю под снегом, и, наконец, слава Перуну и Велесу разом! - уперлось…
Серик медленно поднялся, руки и ноги била крупная дрожь, пробормотал:
- М-да-а… Эт тебе не печенегов стрелять…
Конь стоял на месте, осев на задние ноги, ошалело косился на медведя. Это ж, какое чудо сотворил позапрошлым летом Чурила! Приказ хозяина пересилил страх перед медведем! Серик обошел пару раз зверя, пробормотал:
- Шкура да кости… Разве что шкуру взять?.. - и достав нож из ножен, принялся снимать шкуру.
Обтерев руки снегом, оглядел тушу, пробормотал:
- Такое мясо есть - все зубы поломаешь… Возьми его себе, Велес…
Бросив шкуру в сани, огляделся; где же лыжи? И тут только заметил, что одна сломана пополам, проговорил:
- Вот незадача… Придется тебе, Громыхало, потрудиться…
Однако до проторенной дороги все ж таки прошагал вслед за санями, стараясь попадать ногами на проторенную колею от полоза саней. Вскоре показалась и дорога, по ней тянулся недлинный купеческий обоз. Сам купчик ехал позади обоза, в легких санках, однако тоже чем-то груженных, может, самым ценным товаром. Поравнявшись с Сериком, пропускавшим обоз, купчик натянул вожжи, спросил весело:
- Ну как, с добычей?
- А как же! - тоже весело откликнулся Серик. - До весны теперь мяса хватит…
- А живой ли еще волхв Чурила?
- Жи-ивой… Чего ему сделается?
Купец вздохнул:
- Паломников к нему лето от лета все меньше и меньше… Я вот тоже позапрошлым летом окрестился… - купец вылез из саней, чтобы размять ноги, заглянул в сани Серика, спросил: - А чего ж самого хозяина не взял, только шкуру?
- Дак ведь шатун попался… - подпустив побольше равнодушия в голос, обронил Серик.
- Ты что же, шатуна рогатиной взял?! - не смог скрыть изумления купец. - Постой, постой! Уж не брат ли ты кузнеца Батуты?
- Ага, брат…
- Ох, и буйная ж ты голова, Серик! - и качая головой, он отошел к своим саням, боком упал на сено и щелкнул вожжами по конским бокам.
Серик вывел сани на торную дорогу, кое-как пристроился на рогожу, покрывающую сохатого, конь напрягся, стронул сани с места, но на рысь перейти так и не смог. Серик всю дорогу дремал, убаюкиваемый скрипом полозьев. На ночлег останавливаться не стал, справедливо полагая, что после победы над половцами, городские ворота на ночь не запирают, а коли заперли, то уж такому известному человеку, непременно откроют. К городу он подъехал уже далеко за полночь, ворота были распахнуты, а трое стражей сидели вокруг костра, разведенного в самом воротном проеме, и, видать, как водится, для скоротания ночи рассказывали друг другу необыкновенные истории из своего боевого прошлого. Ибо в городской страже обычно служат люди пожилые, много повидавшие.
Серик осадил коня прямо перед костром, стражи даже не удосужились подняться, один грозно вопросил:
- Кто таков и пошто ночами шляешься? Вот щас запрем ворота и оставим тебя волкам на съедение…
Серик слез с саней, подошел к костру, один стражник, помоложе, воскликнул:
- Ба, да это ж Серик! Самая буйная головушка во всем Киеве! И где ты опять проказничал, коли ночью возвращаешься?
Серик хмуро проворчал:
- И с чего такая слава пошла? Буян, проказник… С охоты я еду!
- И много наохотил? Или только конские ноги убил? - спросил третий.
Стражам видать скучно было, потому и сидели, лясы точили; все развлечение среди долгой ночи.
Серик взвыл:
- Да дайте ж проехать! Я с ног валюсь!
Один из стражников поднялся, прихватив чурбак, на котором сидел, и Серик кое-как провел сани между стеной и полыхавшим костром. Вскоре уже подъезжал к своему двору. Колотить в ворота не стал; легко вскарабкался на тын, соскочил во двор, отодвинул тяжелый дубовый засов. Конь сам, без понукания, потянулся к родной конюшне. Серик уже распрягал, когда на крыльцо вышел Батута в окружении подмастерьев - все вооружены до зубов.
Батута вскричал, вглядываясь:
- Серик, ты, што ль?!
- А кто еще тут может быть?.. - проворчал Серик. - Выскочили, как очумелые, при оружии… Нынче даже городские ворота не запирают на ночь, а вы всполошились… Думаю, не буду будить - с утра же на работу, а они сами вскочили…
Батута сунул меч под мышку, спустился с крыльца, подошел к саням, пригляделся при свете звезд и молодого месяца, спросил:
- Хороша ли добыча?
- Лучше некуда! - похвастался Серик. - Годовалый теленок!
- Ого!.. А это што? - он ощупал свернутую медвежью шкуру. - Медвежья, что ли? Зачем медведя валил? Знал ведь, коню две туши не утянуть…
- То шатун был, сам накинулся… - нарочито неохотно бросил Серик. - Зато мне теперь мягко спать будет… - и растворил двери конюшни, конь с радостным фырканьем потрусил туда.
Навалив в ясли сена, насыпав в кормушку побольше овса, - пусть отъедается, заслужил ведь, - Серик вышел на воздух из пахучего тепла конюшни.
Батута все еще топтался рядом с санями, рядом торчали подмастерья, восхищенно глазея на добычу.
Серик устало проговорил:
- До утра пусть в санях полежит - завтра приберем, да и пир устроим… - и пошел к крыльцу, все потянулись за ним.
Долгая зима в достатке да в работе быстро промелькнула. Народ, будто весь до единого на войну собрался; к Батуте уже по трое-четверо в день шли заказчики - кто меч заказать, кто кольчугу, кто самострел, а кто - и все вместе. Так что, кое-кому приходилось и отказывать - рук не хватало. Другие оружейники тоже были завалены работой. Бронник Шолоня еще аж пятерых подмастерьев взял. Батута тоже подумывал пристройку к кузне сложить. В старой тесновато было и для пятерых работников, хоть Серик и не каждый день утруждал себя работой. По два три раза в неделю он уходил за стену и по полдня стрелял из лука и самострела. Однажды стражники со стены принялись его подзуживать, что, мол, из ножного лука он и за сто шагов в шапку не попадет.
Серик проворчал лениво:
- Была нужда по шапкам стрелять…
Стражников на стене собралось уже человек пять.
- А во что тебе хотелось бы пострелять? - с подначкой в голосе спросил заводила.
Серик ухмыльнулся, сказал:
- А в кошель серебра… Только, не за сто шагов, а за двести!
Стражник засмеялся весело, тут же отвязал от пояса кошель, подкинул на руке, спросил:
- А ты что ставишь?
- А такой же кошель! - и Серик отвязал от пояса свой кошель.
Стражник кинул вниз кошель, сказал:
- Ты только полновесно шагай, не семени…
Серик поймал кошель и принялся отсчитывать шаги по протоптанной тропинке, по которой ходил к мишеням за своими стрелами. Стражники на стене тоже хором считали. Шагая, Серик ухмылялся; стражник верно рассчитал, Серик из ножного лука никогда не стрелял, а там совсем другой способ прицеливания. То-то сюрприз будет для стражников…