Пока он возвращался, стражники сбросили со стены веревочную лестницу. Ловко, как белка, вскарабкавшись на стену, Серик оглядел принесенный из стрельницы огромный лук. Да-а… Из такого с руки стрелять трудновато будет… Нижний рог едва по земле не царапнет. Правда, с руки его на треть не дотянешь, но и такой силы хватит, чтобы навесная стрела улетела шагов на шестьсот. Стражники расступились, давая Серику простор перед бойницей, но он садиться не стал, взял лук в руку, наложил стрелу на тетиву, лица стражников откровенно расплывались в широких ухмылках. Серик плавно потянул тетиву, и вытянул-таки ее до уха! Тетива хлестнула так по защитной рукавичке, будто пастух кнутом хлопнул, подгоняя стадо. Стражники обалдело смотрели на Серика. Наконец один из них выговорил:
- Слыхал я про одного… Так он, сказывают, и ростом был… Серик ему по пояс будет…
Другой пренебрежительно выговорил:
- В молодости я князю рязанскому служил… У него в дружине аж трое могли руками ножной лук натянуть… Но и рубаки были, скажу я вам…
Тот, который поставил на кон кошель, еще не веря, протянул:
- Неужто попал?.. - и ссыпался вниз по лестнице.
Остальные ссыпались за ним, Серик не спеша слез последним. Стражники уже шли назад. Один в высоко поднятой руке нес стрелу с нанизанным на нее кошелем.
Конфузясь, стражник спросил:
- Признайся, Серик: стрелял ведь раньше из ножного лука?.. - страсть как не хотелось ему расставаться с кошелем.
Серик протянул руку, сказал веско:
- Уговор дороже денег!
Стражник нехотя вложил в нее кошель. Серик снял его со стрелы, развязал, заглянул; ничего добыча - десятка два половецких серебрушек.
Несколько раз за зиму Серик прохаживался возле ворот Реутова подворья, но Анастасии так и не довелось увидеть. Отчаявшись, уже было собрался накинуть аркан на бревно тына, да перемахнуть во двор, но тут вспомнил, с каким рвением купеческие работники защищают хозяйское добро - порубить ведь пришлось бы всех работников! А тут, наконец, и Новый год подошел. Солнце начало пригревать, но за ночь оседающие сугробы покрывались ледяной корочкой. Лед на Днепре был еще крепок, но тоже покрылся шершавой корочкой - самое время стеношных боев!
Встречали Новый год как всегда шумно и весело. Жгли соломенное чучело зимы. Меды и брага лились реками. Чего жалеть? Скоро новый урожай, да летом и некогда бражничать. Протрезвев на третий день, киевляне принялись готовиться к стеношному бою. По рядам ходили озабоченные кучки серьезных мужиков, так и этак рядили, кому с кем стоять. Как всегда яблоком раздора оказались кузнецы. Кузнецов было не слишком-то много, но силу они представляли немалую. После долгих судов и пересудов порешили, что кузнецов и кожемяк ставить в одну стенку ни в коем случае нельзя - она сразу получает неоспоримый перевес над другой. Наконец, лишь поздно вечером разобрались по стенкам, и город затих.
Наутро, казалось, будто весь город высыпал на берег Днепра. Все кручи были усыпаны бабами, девками в цветастых платках, стайками пацанов. Даже князь выехал за ворота; стоял изваянием, сидя на своем боевом коне. Шарап со Звягой как-то говорили, что в молодости князь Роман и сам не раз принимал участие в молодецкой потехе. Позади него неподвижно застыла только старшая дружина, младшая - была поголовно на льду. Немножко поорали, поспорили, в какую стенку дружинников ставить? Наконец, порешили поделить пополам и поставить по обеим. Немного постояли, притираясь к соседям, примериваясь. Серик стоял, как и в прошлом году, рядом с Батутой, по другую сторону от Батуты переминались с ноги на ногу от нетерпения Шарап со Звягой. Наконец, из княжьей дружины выехал трубач, медленно поднял рог и над Днепром разнесся низкий, мрачный рев. Обе стенки, приплясывая от нетерпения, начали сходиться. Сошлись. И хоть правила были незыблемы, соблюдаемы веками: по лицу не бить, ниже пояса не бить, - сероватый весенний снег мгновенно окрасился кровью. Серик работал, как ветряная мельница: пока правая рука наносила удар, левая шла на замах. И порушил таки стенку! Вломился в боевые порядки купецкого ряда. Рядом мелькнуло веселое, азартное лицо Горчака, но нынче он был врагом, а потому Серик так саданул ему в грудь кулаком, что Горчак не устоял на ногах. Чуть позади ломился Батута, Шарап со Звягой расчищали тылы. Уже было ясно, что кузнецы одолевают, но противник не сдавался, особенно отчаянно отбивались кожемяки, даже собственную стенку построили, с посадскими, немногими дружинниками и купцами. Однако задор быстро прошел. Потом долго обнимались, переживая перипетии боя, и повалили в город, к столам, кто семейный, и по корчмам, кто помоложе.
Шарап со Звягой разошлись по домам, видать в предчувствии скорой и долгой разлуки с женами, и Серик тоже пошел домой. До ледохода оставалось недолго. Что-то купец Реут ему готовит…
Посмотреть ледоход высыпал, казалось, весь город. Да и много чего интересного можно увидеть на проплывающих льдинах. Лишь самые работящие остались в своих мастерских да лавках. Батута рявкнул на своих подмастерьев, когда они тоже навострили лапти на берег, однако Серику не сказал ни слова, когда тот, вместо того, чтобы идти в кузню, приоделся в свою лучшую одежду и загодя пошел на берег. Народ расселся на кручах, уже отогретых солнцем, с пробивающейся свежей травкой, и во все глаза смотрел на напрягшийся, словно богатырь в оковах, свой родимый Днепр. У берегов, казалось, на глазах ширились закраины чистой воды. Серик прохаживался у самой закраины, гоголем поглядывая на девок, а про себя думал: - "А моя Анастасия, все же краше…" Он зарекался, зарекался не называть ее в мыслях "моей", чтобы не сглазить, но так и не смог остановиться. Не принимали участия в общем веселье и плотники, доканчивавшие ремонт на ладьях, длинным рядом стоявших на береговой террасе, куда не могли достать вешние воды. Через день ладьи уже надо будет спускать на воду, да грузить товаром, чтобы по высокой быстрой воде бежать кому в Сурож, кому в верховья рек и речек, впадающих в Днепр, торопиться на весенние торги.
Вскоре и развлечение негаданно случилось. Откуда-то с верховьев появился мужичок на санях, да видать из богатеньких; в сани была впряжена пара лошадей. Мужик нахлестывал лошадок, даже с берега были видны выпученные дикие глаза. На лошадиных мордах страху было не меньше, видать чуяли под копытами готовую разверзнуться бездну. Парни заорали, засвистели, размахивая руками. Серик смотрел на них, и думал: - "Надо же, всего то ничего мирной и спокойной жизни, а уже как дети малые; радуются чему угодно, даже чужому горю… Давно ли в междоусобной войне два раза брали и разоряли Киев? Это дар богов, что пришел на княженье Роман, со своей сильной галицийской дружиной. Вот и образовалась такая сильнейшая, поди, на всей Руси, дружина…" Тем временем мужичок поравнялся с киевлянами, вытянулся, распластавшись в санях, перекрестился кнутом, и заорал что-то коням. Те будто поняли, резко свернули к берегу, домчались до закраины льда и разом маханули в воду. Сани нырнули следом, будто утка, и вот уже лихие кони вынеслись на берег, а следом и мужик в санях, отфыркиваясь и отчихиваясь, будто чудо-юдо морское. Тут же набежали мужики, которые только что смеялись и балагурили по поводу незадачливого путешественника, принялись скидывать кафтаны и опашни, накрывать лошадей. Да и то сказать, после такой скачки, да ледяной купели, любая лошадь захворает и околеет. Мужику кафтан не дали, видать в наказанье, чтобы впредь и о лошадях думал, отправляясь в рискованное путешествие. Да он шибко и не просил; скинул свой мокрый опашень, раскинул по высокому задку саней, а сам разлегся на солнышке.
Серик подошел к нему, сказал, усмехаясь:
- А лихой ты мужик…
Мужик слабо отмахнулся, буркнул:
- На миру и смерть красна…
И тут с низовьев покатился гул и треск, по белому под солнцем полотну побежали трещины, а вскоре вся масса льда тяжело, и будто с облегчением, двинулась вниз. Серик постоял еще на берегу, пока солнце не начало клониться на закат, и решительно зашагал к Реутову подворью.
Подойдя к воротам, решительно заколотил сапогом по дубовой воротине. Его долго не слышали, потому как из-за ворот неслись крики, какой-то шум, натужное дыханье многих людей, фырканье лошадей. Наконец, отвалили засов. Двор был сплошь заставлен телегами, а многочисленные работники торопливо таскали в телеги из просторных амбаров мешки, кули, катили бочки.
Распоряжавшийся всей этой суетой с крыльца Реут, завидев Серика, замахал рукой. Серик кое-как протолкался меж тюков и работников, взбежал на высокое крыльцо. Весело скалясь, купец проговорил:
- А я уж думал, ты не придешь…
- Как же не приду, коли уговор был? - изумился Серик.
- Ну так, раньше бы пришел… А то завтра отплывать - а ты только явился…
- Долго мне собраться… - фыркнул Серик. - Только, ты ж говорил, что все твои ладьи в Сурож ушли…
- Так за зиму еще три для меня изладили. Две большие, и одну поменьше, для тебя. Тебе еще надо надежных людей поискать, в помощь. Можешь своих дружков позвать - Шарапа со Звягой. Скажи, что не обижу - прибытку будет больше, чем от татьбы, а риску меньше. Да вы, забубенные головушки, по дороге и своим промыслом можете заняться. На ладье места как раз для вас четверых, да еще шестерых гребцов вам дам. Ладья-то о десяти веслах. Для отвода глаз и товару в нее положим.
Серик задумчиво проговорил:
- Маловат караванчик получается… Легкая добыча для речных татей…
- А мы пойдем с караваном одной шайки не менее буйных головушек, чем твоя; слыхал про таких - Первый, Второй, Третий и Четвертый?
- Как не слыхать? - Серик усмехнулся. - Осенью хорошо пображничали и побуянили вместе…
- Ну, вот и хорошо. Они тоже в доле. Да почитай все киевские купцы в доле. Иди, дружков своих извести. Поди, заманчиво им на ладье за добычей сплавать? Много ли во вьюках увезешь? Сегодня же и приходите, а то завтра некогда будет - на рассвете уже отплывать надо.
Размашисто шагая по улице, Серик потрясенно думал: - "Неужто купец в Индию послать хочет?"
Первым попалось Шарапово подворье, тут же и Звяга оказался. Оба сидели на лавочке, у нагретой солнцем южной стены терема и что-то в полголоса обсуждали.
Серик еще от калитки жизнерадостно рявкнул:
- Здорово, разбойнички!
Шарап хмуро проворчал:
- Чего базлаешь? Еще и правда, в княжий острог угодим за твой язык…
Не обращая внимания, Серик продолжал, идя к лавочке:
- Есть возможность честно отхватить хороший куш…
- Мы ж уговорились с купцами в Сурож идти… Вот и пойдем…
- Дак это же двойной куш! Слупим плату с цифирных купцов, да еще Реут отвалит! В одном же караване пойдем…
- А и верно… - протянул Звяга.
- Чего тогда сидеть и рядить? - спросил Шарап. - Айда к Реуту, да попытаем его, что за дело? А то купим кота в мешке… А там та-акой котище…
Все трое зашагали к воротам, Серик оглянулся, и успел заметить, как на крыльцо вышла жена Шарапа, перекрестила его, и поднесла к глазам платок. Серик подумал: - "Надо же, двадцать лет эдак вот провожает на полгода, а все не привыкла…"
Когда подходили к Реутову подворью, оттуда уже вытягивался обоз. Долго пережидали, пока скрипящие от тяжести телеги выезжали из ворот. Наконец, выехала последняя. Вошли. Реут в амбаре озабоченно осматривал оставшиеся товары. Увидя друзей, вздохнул тяжело:
- Надо было еще одну ладью прикупить… Да куда там - опоздал… Ну, разбойнички, надумали купцам послужить?
- Эт, смотря куда, и смотря, сколько серебра… - осторожно сказал Шарап.
- А золото тебя не устроит? - серьезно спросил купец?
- Зо-олото?! Тогда пошли говорить…
День был веселый, солнечный, хоть и катился к закату, под крышу идти не хотелось, а потому Реут провел гостей в дальний край двора, где за невысоким тыном начинался огород, и стояла легкая палатка, собранная из тонкого теса, прорезанного затейливыми узорами. Расселись за небольшим столом, тут же пришла экономка, принесла тонкие фряжские кубки и большой кувшин вина. Реут молча разлил вино, поднял свой кубок, сказал:
- Бог даст, сговоримся… - осушив кубок, подождал, пока выпьют друзья, налил по второму.
Поняв, что после первого как раз и должен начаться серьезный разговор, друзья не потянулись к кубкам, сидели, выжидательно смотрели на Реута. А тот медленно вытянул из-за голенища сапога сплющенный свиток пергамента, расстелил на столе, выговорил медленно:
- Горчак рисовал…
Друзья разом склонились над свитком, и так треснулись головами, что искры из глаз посыпались; так хотелось поглядеть на таинственный путь в загадочную Индию. Отпрянули, потирая лбы.
Реут расхохотался:
- Вы мне свиток спалите!.. Лучше глядите издали.
Потирая лбы, друзья принялись следить за медленно ползущим по желтоватой коже пальцем купца. Он медленно говорил:
- От устья Итили путь идет по берегу моря Джурджанского до речки, в него впадающей. В речке надо запастись водой, потому как дальше, на двадцать пять дней пути, сплошные пески, и вода в редких колодцах, которые часто пересыхают. Да если и не пересыхают, из одного колодца больше полусотни верблюдов не напоишь. Потом путь выходит на берег моря, но пить из него нельзя, вода горькая. Если правильно выйдешь, через день-два пути будет устье большой реки, вот по ее берегу еще двадцать пять дней пути до царства Хорезмского, Мараканды и прочих городов. Из Мараканды путь идет точно на восход, через большую реку. От реки будет сорок дней пути по пескам, с редкими колодцами, до большого озера. Десять дней пути по берегу - сущий рай, но потом вода в озере становится горькой. Потом, через два-три дня пути будет озеро, на его берегу стоит половецкая крепость. После озера на пятнадцать дней пути опять пустыня. Пустыню замыкают горы. Невеликие, водой скудные. А вот потом начнется самое главное; сто дней пути по бескрайним пескам, но и там, хоть и редко, стоят караван-сараи, а в караван-сараях имеются колодцы. Однако на конях ту пустыню не пройти. Там все на верблюдах ездят, даже караванная стража. Пустыню пройдешь - сразу река будет, а по реке уже серы живут. Тут и есть страна серов.
Шарап сказал, почесывая в затылке:
- Чего-то я не пойму… Коли Горчак разведал Путь, снаряжай караван - и айда в страну серов. Мы-то при чем?
- А при том… - веско выговорил Реут, переведя на него тяжелый взгляд. - По всему Пути половецкие вежи стоят, хоть гарнизоны там и малочисленны. Да там и не нужно много; кочевники пустыни малочисленны, да и миролюбивы. Половцы от чужаков свой Путь сторожат, не пускают иноземных купцов.
Серик сказал:
- Мне Горчак сказывал, что он ходил каким-то другим путем; будто бы сначала до Индии, а уж потом в страну серов?
- Ходил. Но тот Путь вообще не про нас. Тот Путь германцы держат. Как уж они с половцами уживаются?.. Видать, до поры, до времени…
- А тогда этот чертеж, откуда он взял? - не унимался Серик.
- За кошель золота из одного караванщика вытянул.
- Ну да… А караванщик тот не соврал… Пойди, проверь…
- А он у другого караванщика за еще один кошель проверил… - весело ухмыльнулся Реут. - Да чего ты боишься? Горчак с вами пойдет.
Снова встрял Шарап:
- Коли в одном месте половцы сидят, в другом - германцы никого не пускают… А нас-то они, почему пустят?
Реут мотнул головой, сказал раздраженно:
- Тьфу ты… Не сбивайте меня! Есть у меня мыслишка, пройти севернее. Обойти половцев, и подняться прямо в страну серов. А уж из страны серов можно и в Индию сходить. Гляньте: вот здесь, сразу от Итиля, обойти Урал-камень по верху, и сразу на восход, отмерить двести дней пути, и свернуть на полдень. Слыхал я от купцов, что за Урал-камень ходили, на восход от него благодатные степи тянутся, вполне проходимые для коней. Что дальше - никто не ведает.
Шарап сказал раздумчиво:
- Четверых мало для такого дела… Да нам со Звягой и подумать надобно, стоит ли твое золото того, чтобы на годы и годы семьи оставлять, да и риск есть не вернуться из такого похода…
Реут пренебрежительно фыркнул, сказал:
- Будто у тебя нет риска из половецких полей не вернуться… Да и теперь не могу я вас просто так отпустить - шибко много знаете…
Звяга недобро ухмыльнулся, погладил ладонью рукоять меча, выговорил:
- Если захотим уйти, вся твоя орава работников нас не удержит… Да и верно, подумать нам надобно. А то придумал тоже - завтра отплывать… Да к такому походу год надо готовиться! И не четверым идти, а, по меньшей мере, сотней, да не хилых воинов. А то шестерых своих работников отрядил, и на тебе, Великий Шелковый Путь на блюдечке…
Реут помотал головой, выговорил:
- Што за народ… Уж седина в бороде, а непоседливы, как дети малые… Вы хоть дослушайте, а потом думать будете! Этим летом вы только налегке, водой спуститесь до моря, морем пройдете до устья Дона, потом дойдете до волока, перевалите в Итиль, и уж вверх по Итилю…
Шарап перебил:
- И зачем такой огород городить? В Итиль можно и из Днепра попасть…
- Да дай же договорить! - не выдержав, вскричал Реут. - Никто толком не знает, докуда ходят половецкие разъезды за Итиль. Вот вы и приглядитесь получше. Налегке сходите за Итиль, дней на тридцать-сорок пути, разведаете хотя бы начало пути, чтобы еще с самого начала не вернуться.
Звяга сказал:
- Ну что ж, эту часть работы сделаем, а там думать будем. В случае чего тебе одного Серика с Горчаком хватит… Однако ж, не пойму я тебя… Разведать путь - дело не хитрое, хоть и дорогое. На разведку вольные люди должны идти, а им платить надобно, и немалые деньги. Но потом-то затраты будут стократ больше. Путь же обустраивать придется, постоялые дворы строить, в пустыне колодцы рыть, вежи ставить, да гарнизоны в них. Половцы сразу же прознают про другой путь, и озаботятся его перерезать…
- Это уже не твоя забота! Купцы согласны потрясти мошнами, и не только киевские… - веско выговорил Реут.
Звяга пожал плечами и потянулся к кубку, поднял его, выжидательно поглядел на Реута. Тот свернул чертеж, сунул к себе за голенище, поднял кубок, оглядел честную компанию.
Серик вдруг медленно выговорил:
- Выпьем за Полночный Путь…
Реут добродушно улыбнулся:
- А что? Хорошее название - Полночный Путь… - и вытянул руку с кубком над столом.
С мелодичным звоном кубки встретились.
Глава 6
Наутро Серик ехал к пристани, сидя на задке телеги, и, болтая ногами, весело поглядывал на прохожих. Да и чего было не веселиться? Вчера к нему вышла Анастасия, и они долго разговаривали, сидя на лавочке под распускающейся липой. В сундуке лежит увесистый кошель серебра, второй, на дорожные расходы, среди поклажи в дорожном мешке.