Серик замолчал, чтобы повспоминать Анастасию, да и не заметил, как уснул. Проснулся от прохлады. Была темная безлунная ночь. В тишине тихонько поскрипывало что-то на мачте, за бортом журчала вода. Кормщиками стояли двое Реутовых работников, они о чем-то тихонько переговаривались. Серик достал шубу, разлегся на мешках с товаром. Было мягко и удобно, видать в мешках лежала мягкая рухлядь. И стал смотреть в небо, подолгу задерживая взгляды на созвездиях, пытаясь угадать, как так в старину кто-то угадал в них людей, диковинных зверей и даже рыб? Чурила как-то рассказывал ему, что боги свою волю пишут на небе, и достаточно только правильно истолковать. И какими ж это письменами, пишут боги на небе? Шарап рассказывал, что и христианские монахи умеют читать волю Бога по звездам… Интере-есно… Это что же получается; разные боги одними и теми же письменами свою волю выражают?! Выходит, кто-то неправильный? Или христианский Бог, или старые боги русичей? Серик принялся размышлять о разницах меж богами, быстро запутался, плюнул, и принялся думать об Анастасии, да и не заметил, как согретый шубой, снова уснул.
Под попутным ветерком быстро бежали к Сурожу. С левого борта тянулся недалекий берег, вздыбленный горами. Серик в жизни гор не видел, а потому, не отрываясь, глазел на берег. Вскоре и Сурож завиднелся. У причала стояло столько ладей и кораблей, что Серику показалось, будто мачты гуще стоят, чем деревья в лесу.
Еле-еле нашли место у берега, кое-как приткнулись. Тут же набежали какие-то люди, числом трое с пятью стражниками. Реут молча развязал кошель, отсчитал им серебра, они тут же ушли. Повернувшись к Серику, Реут проговорил:
- Время терять не будем, быстро разгрузим вашу ладью, и вы сегодня же отправляйтесь. Твою долю добычи и выкупов, я Батуте отдам.
Стоявший рядом Звяга, пожал массивными плечами, проворчал:
- Город осмотрим на обратном пути…
- А вот обратный путь вам легче и проще будет по Итилю и Оке… - выговорил Реут, и замахал своим работникам, призывая начать разгрузку с малой ладьи.
Пока работники разгружали ладью, Серик во все глаза глазел на пеструю толпу на берегу. Кого тут только не было! Знакомые франки и фрязи мелькают. А вот степенно идет компания темнолицых людей в широких белых одеждах и с белыми же тряпками, толсто намотанными на головах. И сама пристань была устроена так, что к самому берегу могли причаливать большие корабли. Далеко в море выдавалась сложенная из камня стена. Только мелко сидящие русские ладьи приткнулись к пологому песчаному берегу. Ба-а… А это кто? А это Рюрик, собственной персоной. И не узнать. Вышагивает, высокомерно задрав голову, в богатой половецкой одежде, позади двое дружинников, один из коих старый знакомец Бренко… Серика отвлек Реут:
- Будя глазеть-то… Лучшего своего кормчего с вами отпускаю. Беречь, пуще глазу! Он и по Дону, и по Итилю ходил.
Пожилой кормчий сумрачно глядел на Серика, проворчал в пышную бороду:
- Пошто сосунка в такой поход послал?
- Не ворчи, старый хрен, - добродушно проговорил Реут. - Серик не помешает в таком походе.
- Мало ли, что он стрелец знатный… - не унимался кормчий.
Реут махнул рукой, нетерпеливо выговорил:
- Полезай в лодию!
Кормчий, ворча что-то под нос, тяжело полез по скрипящим сходням. Двое работников закинули его мешок с пожитками и мешок с оружием. Реутовы работники спихнули ладью с мели, перевалились через борт и взялись за весла.
Когда прошли пролив, вода в море будто испортилась; только что была голубой и прозрачной, и вдруг, между двумя гребками, превратилась в буроватую жижу. Серик сидел на первой от кормчего лавке, спросил, косясь на воду:
- Чего это с морем сделалось?
Кормчий неохотно буркнул:
- Тут всегда вода такая, море мелкое, любой ветерок муть со дна поднимает. К берегу тут не пристать - с версту по колено брести надо. Так что, береги дыханье, одним махом это море перейти надо. Если попутный ветер не подует, беда-а…
Гребли до ночи, выгребая против несильного прохладного ветерка. Умаялись так, что весла начали вразброд воду бороздить. В конце концов, кормчий яростно плюнул за борт, проворчал:
- Потонешь еще тут с вами… Суши весла!
Серик с облегчением втянул свое весло и полез к мачте, где Горчак уже выкладывал из мешка нехитрую походную снедь: копченое мясо, сухари, лук. Один из Реутовых работников скинул в воду железяку, с растопыренными лапами, похожую на кошку. Веревки за борт убежало едва сажени три.
Усаживаясь на лавку, и принимая от Горчака хороший кус мяса, Серик покачал головой:
- Чудно… Сидим посреди моря, а под нами глубины меньше трех саженей…
После еды сразу же завалились спать. На другой день опять весь день гребли. Чем ближе к вечеру, тем больше хмурился кормчий и тем чаще, зажав кормило под мышкой, вглядывался из-под ладони в окоем.
Первым не выдержал Горчак, спросил:
- Што, худо?
- Кто знает… - протянул кормчий. - Тут так: либо грянет буря, либо всего лишь ветер переменится…
Однако, человеческая природа хоть и крепка, покрепче лошадиной будет, но и людям отдых нужен. Когда ужинали, то и дело засыпали с непрожеванным куском во рту. Кормчий всех пихал по очереди, рявкал:
- Дожуй сначала, а потом засыпай! Кто грести завтра будет?
Серик проснулся от того, что грянулся с лавки; ладью здорово покачивало, небо было затянуто быстро несущимися облаками, но он разглядел в свете луны, проглянувшей в разрыве облаков, что кормчий перевесился через борт и будто к чему-то прислушивается. Наконец он выпрямился и заорал во всю глотку:
- А ну поднимайся!
Шарап со Звягой заполошно вскочили, в руках их в лунном свете сверкали мечи.
- О, хосподи!.. - проворчал кормчий. - Послал Бог мореходов… Ветрило ставить!
Шарап со Звягой смущенно переглянулись, сунули мечи в ножны, и кинулись помогать остальным тянуть веревки. Кормчий заорал Серику:
- А ну помоги! Держи кормило покрепче. Да ногой в борт упрись!
Серик подбежал, вцепился в весло. И вот, когда ветрило развернулось, какая-то сила так рванула весло, что Серик подумал - его сейчас вместе с кормчим выкинет за борт. Однако обошлось.
Кормчий проворчал:
- Всем спать, если сумеете… А мы с Сериком до свету постоим…
Ветер был не совсем попутным, ладья косо резала волны и мало того, что она ритмично клевала носом, она еще и валялась с боку на бок, как резвящийся чудо-юдо рыба-кит. Серику нравился этот захватывающий полет по волнам. Даже не мешало наслаждаться то, что приходилось то и дело напрягаться, выдерживая удары волн по кормилу.
Когда наутро поднялись Горчак с помощником кормчего, кормчий, осторожно передав из рук в руки кормило, широко перекрестился, сказал:
- Слава тебе, Господи! Пронесло… Если бы шла буря, она бы уже разгулялась…
Серик с трудом доковылял до своей лавки, но завалился не на лавку, а под лавку, потому как все равно во сне под лавкой окажешься. Не успел и глаз закрыть, как провалился в глубочайший сон.
Проснулся уже под вечер, ладья не спеша, брела под унявшемся ветром, все стояли на лавках и вглядывались вперед. Серик вылез из-под лавки, спросил:
- Эй, чего там?
Звяга обернулся, сказал добродушно:
- Ну и спать ты здоров… Поднимайся, приплыли…
Серик выкарабкался из-под лавки, разминая затекшие плечи, легко вспрыгнул на лавку, и тут же увидел встающие как бы из моря высокие каменные стены с башнями. Кормчий медленно выговорил с кормы:
- Азов… - и направил ладью к берегу.
Серик спросил:
- А к чему нам останавливаться? Припасов навалом…
Кормчий проворчал недовольно:
- Видишь, половецкая ладья у берега? Вмиг догонит…
- Да чего ж ей нас догонять?!
- Тьфу ты! Пошлину взять!..
Серик ничего не понял, но замолчал, разглядывая приближающийся берег. У пристани стояло несколько купеческих ладей и одна ладья, низкая и узкая, с хищно заостренным носом, с длинным рядом весел, на треть втянутых внутрь. На кормовом помосте маячил человек, из-под ладони вглядывающийся в подходящую ладью. Кормчий вдруг заорал:
- Спустить ветрило!
Все кинулись к веревкам. Реутовы работники работали слаженно и привычно, а Серик, Шарап и Звяга только им мешали. Наконец, парус был спущен, разобрали весла и в несколько гребков подгребли к пристани. Сбросили сходни. К ладье не спеша, шагал человек, одетый во все черное, с черным круглым колпаком на голове, следом поспешали два стражника, с чудными топорами - с рукояткой, длинной, как копье. Подойдя, он остановился у конца сходней, спросил по-русски:
- Откуда идете?
Горчак, который должен был изображать купца, степенно ответил:
- Из Сурожа идем…
Человек со стражниками вереницей взошли по сходням. Оглядев невеликую кучку мешков у мачты, спросил:
- А чего ж так мало товару?
- Неудачный торг вышел… - горестно вздохнул Горчак.
И развязав кошель, отсчитал три серебрушки. Человек не двинулся, замерев, и глядя как бы мимо Горчака. Тот вздохнул еще горестнее и прибавил еще денежку. Тогда человек вытащил откуда-то из недр своей короткой накидки лоскуток пергамента, из-за уха тоненькую тростинку, тростинку обмакнул в чернильницу, висящую на поясе, присев на лавку написал несколько слов, взял печать, так же привешенную к поясу, подышал на нее, и с маху шлепнул на пергамент.
Горчак прищурил один глаз, спросил:
- А у Белой Вежи повторно платить не придется? - и демонстративно просмотрел запись, удовлетворенно кивнул.
Половец изумленно спросил:
- Так ты что, нашей грамоте разумеешь?
- Разумею… - коротко бросил Горчак. - В крепость на ночь пустите?
- Ночуйте здесь… - пробурчал чиновник. - Таверна во-он, под стеной… - указал он на скопище домишек чуть в стороне от пристани.
Реутовы работники переглянулись, один сказал:
- Сходим, а, Горчак?..
- Никакой таверны! Своего меду выпьем - и спать. Завтра с рассветом выйдем, пока попутный ветер держится. На веслах намаяться еще успеете…
Как-то так само собой установилось старшинство Горчака. Впрочем, четверка держалась на равных, только Шарап, Звяга и Серик признавая Горчака более опытным, предоставили ему право решать, что и как делать. Подкрепившись копченым мясом с сухарями и луком, оросили все добрым ковшом меду, завалились спать. Серик было, заикнулся насчет стражи, но Горчак его успокоил, что половцы неусыпно несут стражу и на стенах, и на самой пристани. Выплату пошлины они отрабатывают честно.
На рассвете ветерок явственно тянул с моря. Поначалу, правда, пришлось помогать ему веслами, но к восходу он разгулялся, и ладья весело побежала вверх по течению. Снова разлеглись, греясь в лучах весеннего солнышка, лениво переговариваясь. Серик от нечего делать принялся выспрашивать у Горчака и Шарапа половецкие слова, да как из них разговор составлять. К вечеру он уже мог понять простой разговор, да и сам с горем пополам мог что-то сказать, или спросить.
Горчак смеялся:
- Голова у тебя светлая, Серик! А вот ноги ее не туда несут. В купцы бы тебе…
Серик помалкивал, думая про себя, что коли такая веселая купеческая жизнь, да каждый год путешествия по неведомым странам, конечно же, сюда ему и дорога.
На ночевку пристали к правому берегу, пологому, поросшему тополями и ивами, как и правый берег Днепра. Впервые за много дней сготовили похлебку с вяленым мясом, и вволю похлебали варева. В этих местах уже можно было нарваться на речных татей, в основном из новгородских ушкуйников, а потому стояли стражу, по очереди, Серик, Звяга и Шарап. Ночь прошла спокойно. На рассвете, наскоро позавтракав, отчалили. Как и вчера, до восхода поработали веслами, а потом ветерок снова разгулялся.
Кормчий ворчал:
- Пока везет нам… Если подует с верховьев, нипочем не выгребем против течения - придется отстаиваться…
Серик с Шарапом и Звягой увлеченно перебрасывались половецкими словами, когда кормчий вдруг сказал:
- Какие-то люди на берегу…
Друзья разом вскочили. Пологий правый берег был совсем недалеко, так как вверх по течению лучше всего идти ближе к правому берегу, тут течение медленнее. Под ивами стояло несколько шатров унылого серого цвета, а на берегу толпилось человек сорок мужиков, одетых в длинные белые рубахи, с отчетливыми черными крестами на груди и спине. Несколько из них даже забрели по колени в воду и призывно махали руками.
Серик спросил:
- Кто это такие?
Горчак зло выговорил:
- Сами себя они зовут скиттами… Никогда не знаешь, што у них на уме…
С берега заорали, на довольно правильном русском языке:
- Эгей, на ладье! Переправьте нас через Дон! Мы хорошо заплатим!
Горчак выкрикнул несколько слов по-германски. Это вызвало целую бурю негодования на берегу. Кто-то даже похватал луки, и на ладье пришлось спрятаться за щиты, висящие на бортах. Стрелы застучали в борт. Пригибая голову за щитом, Горчак проговорил:
- Серик, а ну-ка покажи, что с нами шутки плохи. А то привяжутся, будут тащиться за нами по берегу…
Серик быстро натянул тетиву, и чуть поднявшись над щитом, принялся посылать стрелу за стрелой, целясь в скиттских стрельцов. Он точно видел, что трое из них упали. Толпа отхлынула от берега, скитты принялись хватать щиты, разложенные тут же на берегу. Но ладья уже уходила.
Горчак рассказывал:
- Никто не помнит, когда они появились; может сто лет назад, может, всегда были, может вместе с половцами пришли? Скитаются вдоль берега моря, то грабят проезжих купцов, то в охрану к ним нанимаются. Если наймутся в охрану, службу несут честно. Ходят с половцами аж до Индии и страны серов. В том караване, с которым я ходил, их человек десять было. Все сплошь из знатных семей младшие сыновья; франки, фрязи, германцы… В закатных странах так; все имение старшему сыну в наследство переходит, а младшие должны зарок давать, и отправляться по миру скитаться. Потому их скиттами и зовут…
- Басурманы они и есть басурманы… - вздохнул Шарап. - Эка такое удумать? Родных детей без всего оставлять…
Серик спросил:
- Горчак, а чего это ты им сказал, што они так разъярились?
- Да всего-то и сказал, што ихняя хорошая плата - ножом по горлу, и слову ихнему верить, все равно, што доверять козлу огород с капустой.
- Так, может, они, все же, заплатили бы нам? - осторожно спросил Серик.
Горчак пожал плечами:
- Может, и заплатили бы… А если они проигрались недавно? А если пропились под чистую? Я ж тебе толкую; никогда не знаешь, што у них на уме…
Серик махнул рукой, и принялся выдергивать стрелы, засевшие в борту и щитах. Древка и наконечники были хороши. Прибрав стрелы, снова пристроился рядом с Горчаком и Шарапом.
Еще три дня весело бежали под парусом, а потом ветер стих, и повисла удушающая жара. Поскидав рубахи, все расселись по веслам. Гребли, изредка обливаясь водой. Кожа поначалу покраснела, а потом слезла лохмотьями. Но грести в рубахах сил никаких не было. За три дня измучились и отощали так, что еле весла поднимали. От жары в глотку ни похлебка из вяленого мяса не лезла, ни копченое мясо с сухарями. В конце концов, кормчий плюнул, по своему обыкновению; мол, что за мореходов Бог послал? И заявил, что надо останавливаться на дневку. Пока выбирали подходящее место для отдыха, Серик вдруг заметил стайку каких-то животных вышедших на берег, на водопой; оленей не оленей, но с маленькими острыми рожками. Быстро втянув свое весло, схватил лук, и, выбрав молодого самца, спустил тетиву. Как всегда, не промазал.
Серик растерянно стоял над тушей. Зверь был чудной какой-то; вроде похож на лесного козла, а нос длинный, горбатый. Подошел Горчак, сказал:
- Славная добыча!
- Чудной какой-то… - нерешительно проговорил Серик.
- Зато вкусный! - засмеялся Горчак. - Ты, Серик, пойди на береговую кручу, да погляди вокруг, пока мы купаемся. Тут и речные тати могут шалить, да и местный народец, хоть и не шибко кровожадный, но утянуть, что плохо лежит, очень уж горазд. Сам накупаться успеешь, пока обед готовится…
Прихватив лук, Серик продрался сквозь прибрежные заросли, взошел на береговую кручу, огляделся. Кругом, куда ни глянь, простиралась зеленая весенняя степь, млеющая под жарким солнцем. Неподалеку паслись какие-то животные, но в колеблющемся мареве невозможно было рассмотреть, дикие или домашние? Серик поглядел за реку, там расстилалась такая же степь. Дон просматривался и вверх, и вниз верст на семь. Вверх утягивался караван ладей - штук десять-двенадцать; чуть-чуть не догнали. Серик прохаживался по гребню откоса, с удовольствием разминая ноги после долгого сидения. Снизу доносился такой плеск, будто чудо-юдо рыба-кит плескался, а не десяток мужиков. Наконец, плеск прекратился, а вскоре голос Горчака позвал Серика.
Серик спустился вниз, на ходу расстегивая пояс, проговорил, складывая оружие на землю:
- Слышь, Горчак, впереди караван лодий идет, чуть только не догнали…
- Эт хорошо… - рассеянно проговорил Горчак. - Речные тати, значит, нам не страшны… Вернее, мы им не нужны, когда такая добыча плывет… Иди, освежись…
Серик прямо в портках и рубахе сбежал в воду, долго плавал, сплывал вниз по течению, потом старался выгрести против, но быстрое течение его неизменно сносило вниз. Пришлось брести по берегу. Он стащил с себя мокрую одежду, прополоскал ее, отжал, развесил на ветвях ивы, и снова полез в воду. Плескался до тех пор, пока озноб не начал простреливать вдоль спины. Вылез на берег, ежась, оделся и пошел к костру. Там вовсю булькала в котле похлебка, а на вертеле жарились куски сочного мяса.
Пировали долго, осушили два жбана меду, после чего завалились спать, тут же в тенечке. На закате поднялись, доели остатки обеда, и снова завалились спать. К рассвету ушли остатки усталости, и когда в рассветных сумерках кормчий расталкивал всех по очереди, почти и не ворчали, и не охали. Позавтракали, разобрали весла и погребли. День опять разгорался ясный, но с полудня начало, будто что-то копиться. Духота копилась, будто в бане. Вскоре рубахи поскидывали, но это мало помогло. Кормчий то и дело покрикивал, чтобы поднатужились. А к закату стало ясно, что копилось: с заката наползала такая туча, что казалось, близится конец света.
Кормчий направил ладью к берегу. И все поторапливал, понукал. Впрочем, Реутовы работники в понуканиях не нуждались. Глядя на них, и Серик с Шарапом и Звягой под ногами не путались. Быстро вытянули ладью на берег до половины, сколько сил хватило, после чего кормчий распорядился готовить ужин, а сам с работниками принялся затягивать всю ладью от носа до кормы провощенной холстиной.
Как раз ужин сготовился, когда упали первые капли дождя, и грянул первый удар грома.
Кормчий перекрестился, сказал:
- В аккурат успели… Тащите котел в ладью, там и пересидим ненастье…
Они сидели под холстиной, хлебали похлебку, а по небу разъезжал Перун на своей железной телеге, и расшвыривал молнии направо и налево. По холстине гремели капли дождя, будто черти из худого мешка горох сыпали. Пока ужинали, гроза прокатилась дальше, зато дождь разошелся не на шутку. Так и уснули под шум дождя и свист ветра.
Наутро Серик проснулся от прохлады; холстина над головой полоскалась от сильного ветра. Кормчий как раз выползал из-под шубы. Охая, он потер поясницу, сказал:
- Поднимайся Серик, и других поднимай… - и вывалился за борт.
Серик сказал: