- Подъем, мужики…
Первыми зашевелились Шарап со Звягой, потом и остальные поднялись. Поскольку дождь больше не шуршал по холстине, ее быстро свернули, а вскоре и кормчий вылез из прибрежных кустов. Когда ладью столкнули на воду и развернули парус, она помчалась, будто норовистая кобыла, только держись.
Кормчий сказал:
- Ежели такой ветер продержится хотя бы два дня, на третий у волока будем… - и замолчал, внимательно вглядываясь в речную гладь, взрябленную мелкими волнами.
Ладья резво бежала весь день. Изредка налетали холодные дождички; исхлещут, будто ледяными плетьми, и дальше умчатся. Кормчий с полудня спал под шубой, передав кормило своему помощнику. Предлагал поспать и Серику, но тому не спалось; очень уж весело было болтать с Горчаком по-половецки, вызнавая все больше и больше слов чудного языка. Перед закатом кормчий вылез из-под шубы, хмуро пробурчал:
- Ты, Серик, так и не поспал? Ты ж мне ночью нужен будешь…
- Эт, для чего ж?! - изумился Серик.
- А для того! На ночь останавливаться не будем…
Горчак нерешительно проговорил:
- А ну как врежемся куда?..
- Не врежемся, если Серик не задремлет… Я для того его с собой и хочу поставить, что глаз у него молодой, и в темноте видит. На воде в любую, самую темную ночь, все видно.
Наскоро погрызли надоевшего копченого мяса с сухарями. Серик занял место на носу, а кормчий взялся за свое кормило. К ночи ветер нисколько не ослабел, и нос ладьи исправно вспарывал воду, будто германский плуг землю матушку. Вечерняя зорька быстро померкла в разрывах облаков. Серик стоял на носу, облокотившись о драконью голову. Дракончик был так себе, не то, что на больших ладьях, всего-то Серику по грудь, но все же грозно скалился в темноту.
Кормчий изредка тихонько окликал:
- Эгей, Серик, ты не спишь?
- Да не сплю я… Не сплю… - ворчал Серик в ответ. - Давно привычен я, ночную стражу нести, не поспавши днем…
Ночь прошла без происшествий, ладья ни разу даже не шоркнула днищем по мели. На рассвете Серик разглядел одинокого пловца, утомленно машущего руками среди мелких волн. Пловец явно сплывал вниз по течению, держась поближе к берегу. Плыл как-то чудно; опустив голову в воду, и лишь время от времени поднимал ее над водой, чтобы вздохнуть, надо полагать. Серик свесился за борт, кормчий чуть-чуть довернул веслом, и Серик ухватил за шиворот пловца, мимоходом подивившись, какие длинные у него волосы, собранные в пучок, и исчезающие где-то в воде. Поднатужившись, Серик выхватил из воды слабо трепыхавшееся тело, подивившись его странной легкости, посадил на лавку, и тут же увидел, что перед ним сидит в облепившей тело мокрой рубахе девица, да прехорошенькая. Она испуганно сверкала синими глазищами, осматриваясь в ладье.
- Де-евка! - не сдержавшись, вскричал Серик.
Спавший неподалеку под лавкой Горчак, зашевелился, спросил:
- Где девка?
- Да вот сидит!
Горчак сел, оторопело хлопая глазами, спросил изумленно:
- Откуда она тут взялась?
- А из воды выловил… - проговорил Серик.
- Так может, это русалка?
Серик наклонился, заглянул под длинный подол, там виднелись две маленькие точеные ножки. Он облегченно выговорил:
- Да не-е, не русалка… Ноги торчат, а хвоста нету… - обращаясь к девице, спросил: - Ты откуда, красавица?
Она быстро-быстро что-то залопотала по-половецки. Серик половины не понял. Горчак вскочил на ноги, склонился к ней, сказал спокойно по-половецки:
- Ты рассказывай, красавица, не бойся. Мы мирные купцы, а не разбойники.
Девица мало-мало успокоилась, и начала рассказывать. Даже Серик все понял. Оказывается, она плыла на ладье в том самом караване, который шел впереди. Она дочь рыбака из Сурожа. Приглянулась на базаре купеческому сыну, батя и выкупил жену для сынка. Много серебра отвалил… Нынешней ночью на караван напали разбойники; выплыли откуда-то на длинных, низких ладьях, и бросились с мечами на спящих купцов и их работников. Хорошо еще, сторожа успели тревогу поднять, пока их не порубили. Пока купцы да караванная стража рубились с разбойниками, работники принялись ладьи на воду спихивать. И, было, ушли, но на две последние разбойники успели залезть, суженого девицы зарубили. А она в суматохе соскользнула за борт и уплыла.
Сквозь сгрудившихся работников протолкался Шарап, протянул девице свою запасную рубаху, сказал по-половецки:
- Переоденься в сухое… - и, обращаясь к Горчаку с Сериком, добавил по-русски: - Девка мокрая, дрожит вся, а вы перво-наперво выспрашиваете.
В другой руке он держал полный ковш меду, протянул девице, сказал по-половецки:
- Выпей, согреешься…
Она взяла ковш, нерешительно заглянула в него, медленно поднесла к губам и выпила одним духом, потом смущенно поглядела на мужиков, во все глаза глазеющих на нее. Шарап понукнул ее:
- Ну, чего ты? Переодевайся. Не смущайся, рубаха чистая, ни разу не надеванная…
Горчак хлопнул себя по лбу:
- Она ж половчанка!
Шарап изумился:
- А они што, не так устроены, как наши девки?
- Да не то!.. Они ж смущаются перед чужими мужиками раздеваться, даже если случается нужда… Отвернись, братва! - и первым повернулся спиной к девице.
- Экие чудеса… - проворчал Шарап, разворачиваясь. - У нас на Руси на покосе, и мужики и бабы, заголяются - и всей толпой в реку. И никто не смущается. Чего там такого непонятного и удивительного в бабах?
Тем временем девица переоделась, деловито отжала свою просторную рубаху, разбросала по борту ладьи. Горчак провел ее к мачте, достал из мешка свою шубу, укутал ею девицу и уложил на кучу мешков с товаром. Она послушно закрыла глаза, и вскоре уже спокойно спала, убаюканная качкой и медом. Серик сидел на соседней лавке, и нехотя, через силу, жевал копченое мясо с сухарями. Горчак подсел к нему, проговорил тихо:
- Экая отчаянная… Полночи плыла…
Серик пожал плечами:
- А чего она пугалась? Ушкуйники бы ее другому купцу продали… Глянь, какая красавица…
- Э-э… Не скажи… Ушкуйники шибко серебро любят; продали бы какому-нибудь старику-вдовцу в рабыни бессловесные. А там он, год-другой, и помрет. Тогда уж вовсе лихо пришлось бы бедняжке… Она это знает. У них такие же нравы…
Серик покачал головой, спросил:
- А теперь чего?
- А я знаю? Пусть пока с нами побудет. Там видно будет…
Серик выкатил из-под лавки жбан, сказал смущенно:
- От этого мяса, всю глотку перехватило…
- Да пей, пока можно… - махнул Горчак рукой. - На конях пойдем - видать не всегда и вода-то будет… Ты пока спать не ложись, скоро поравняемся с тем местом, где ушкуйники на купцов напали. Может, и нас захотят ограбить… - и принялся не спеша обряжаться в кольчугу.
Серик тоже надел кольчугу, хоть и без подкольчужной рубахи. От стрелы спасет, и ладно. Авось рубиться не придется. Натянул тетиву на луке, повесил на плечо колчан со стрелами и стал ждать. Ладья резво бежала по серому, хмурому Дону, занимался серый, хмурый день, и на душе почему-то было хмуро и пасмурно. Вспомнилась Анастасия; как она далеко, что расстояние и мыслью не измерить. А вот рядом спит девушка, уютно посапывая носом, которую Серик буквально в последний миг выхватил из-под носа черной судьбы-злодейки.
Место нападения ушкуйников на купеческий караван открылось быстро; ладья обогнула изгиб берега, поросший густым ивняком, и вот они: две ладьи, будто гусыни, присевшие у бережка, и четыре низкие, длинные, хищные, будто волки - ушкуи. Тати торопливо перетаскивали из ладей товары в свои челны, на берегу как попало были раскиданы трупы. Ушкуйников тоже полегло немало; видать крутые купцы попались. Остальные, видать, и не собирались хоронить своих товарищей. Завидев ладью, они замирали в остолбенении, некоторые роняли мешки с товаром. Ладья уже мимо прошла, когда один опамятовал; зайдя в воду по колени, он призывно замахал рукой, закричал:
- Эгей! Подгребай!
Горчак насмешливо ответил:
- Товару с нас взять - всего ничего, а огребешь столько, что всем нашим товаром не окупишь.
- А ты подгребай, а там поглядим…
Горчак тихонько пробормотал:
- Эх, как не хочется связываться с ними… А ведь привязаться могут - не отболтаешься…
Серик спросил:
- Так, может, стрелу ему промеж глаз?
- А засади! - решительно бросил Горчак. - Вон, они уже в ушкуй садятся…
И правда, один челн уже спихнули на воду, и тати торопливо разбирали весла. Серик наложил на тетиву стрелу, оттянул до уха, привычно ловя глазом цель. На таком расстоянии стрела и кольчугу продырявит - делать нечего, но Серик ухарски послал стрелу в глаз ушкуйнику, благо личину он на лоб поднял. Ушкуйники от такого нахальства взвыли, будто тысяча котов, которым разом хвосты оттоптали, и запрыгали по берегу, подбадривая своих товарищей, которые в одном ушкуе кинулись в погоню.
Горчак повернулся к Шарапу, тоже натягивавшему свой лук, сказал:
- За поворот завернем, тогда и покажем им, где и как зимуют раки… Пока остальные прочухают - мы уже далеко будем, не догонят, да и волок скоро, а там половецкая крепостца стоит, поостерегутся на глазах у половцев лезть…
Шарап со Звягой опустили луки, выжидая. Горчак достал из мешка свой самострел, накрутил ворот, наложил стрелу. Скаля зубы в хищной усмешке, Звяга прорычал:
- У нас несомненный перевес; им грести надо, а мы под ветром идем…
Горчак обернулся к одному из Реутовых работников, сказал:
- Щит возьми и кормчего прикрой, да и сам не шибко высовывайся…
Ушкуй бил в десять весел с каждого борта, и потому быстро настигал. На его носу уже стоял лучник и тянул тетиву, да еще кормчий на корме - итого двадцать два. Расклад прямо сказать, неравный.
Горчак бросил, не поворачивая головы:
- Стрельца сними…
Серик оттянул тетиву, при качке, да обоюдном движении не до ухарства, вогнал стрелу в грудь. Хоть парень и был в кольчуге, булатный наконечник легко рассек колечко, и ушкуйник кувыркнулся в воду. Остальные в азарте даже не заметили этого, да и сидели спиной. Наконец от остальных ушкуйников ладью заслонил изгиб берега, заросший вековыми ивами, и Горчак скомандовал:
- Давай, братцы! - подавая пример, сам спустил тетиву.
Самострельная стрела с десяти шагов человека навылет прошивает, а тут меж ладьями и десяти не было. Защелкали тетивы и Шарапа со Звягой. Стрельцы они были - едва ли хуже Серика. Так что, вскоре в ушкуе один кормчий в живых остался. За то время, пока Серик, Шарап и Звяга успели расстрелять всю шайку ушкуйников, Горчак лишь успел заново самострел зарядить, и второй стрелой своей сшиб кормчего. Опустив самострел, изумленно выдохнул:
- Ну и горазды ж вы стрелять, ребятки…
Ушкуй медленно сплывал по течению, но помощник кормчего уже разогнал над головой железную кошку, метнул. Ушкуй едва ли на двадцать шагов отстал, так что кошка легко долетела и вцепилась в борт, неподалеку от носового дракончика. Работники вчетвером ухватили за веревку, подтянули ушкуй, двое перескочили туда, и принялись споро перекидывать мешки с товаром, оружие.
Серик проговорил:
- Да-а… Неплохая выучка у Реутовых работничков… Будто опытные тати…
- Э-э… Не пропадать же добру… - проворчал Горчак.
Выпотрошенный ушкуй, с телами незадачливых разбойничков посадили на мель, а сами побежали дальше. С шестью десятками ушкуйников, к тому же упрежденных участью своих товарищей, дела иметь уж вовсе не хотелось.
Идущий впереди караван нагнали только на закате, и медленно начали обходить, помогая ветрилу веслами. Купцы кидали на них сумрачные подозрительные взгляды, но помалкивали. Только с одной ладьи с подначкой прокричали:
- Эгей, ушкуйники! Добро наше продавать поспешаете?
Горчак крикнул в ответ:
- Свое добро уберечь не можете, так нечего на других коситься!
Серик спросил:
- Чего эт они?..
Горчак мотнул головой, налегая на весло:
- Подозрительно им, что ушкуйники нас пропустили…
Наконец караван остался позади. Погребли еще немножко, чтобы подальше оторваться, и сложили весла.
Серик вновь пристал к Горчаку:
- Послушай, если половцы волок держат, то почему они ушкуйников пропускают из Итили в Дон?
- А те мирными купцами прикидываются, за волок платят… - безмятежно проговорил Горчак и широко зевнул, укладываясь на мешки с товаром.
Серику стало скучно, и он тоже завалился спать; поспать впрок, пока есть такая возможность. Проснулся он на закате. Ладья еле плелась под опавшим парусом, резко потеплело. Увидев, что он приподнялся, кормчий проговорил:
- Ну вот, Серик, и кончилось наше везение… Теперь до самого волока грести придется; тишь на долго установилась.
Разобрали весла и погребли. После долгого безделья, кровь играла в жилах, весла гнулись дугой, и ладья летела, будто на крыльях. Когда приставали к берегу, Горчак озабоченно сказал:
- Надо бы подальше от купцов оторваться, а ну как половцев попросят нас задержать, да учинить дознание?.. А у нас ихний товар… Да и оружие; то ли ушкуйников, то ли с побитых купцов снятое…
- Ну, дак и выбросить за борт! - сказал Серик.
- Экий ты богатый… - проворчал Горчак, и, выпрыгнув в воду, протянул обе руки к спасенной половчанке. Та доверчиво оперлась о плечи Горчака и позволила взять себя на руки, и перенести на берег, хоть и была босая.
Серик усмехнулся про себя: - "А Горчак не промах…" С усмешкой поглядев на друга, спросил:
- Как хоть звать ее?
Горчак выговорил странное, чуждое уху слово:
- Клео…
По обыкновению, прихватив лук, Серик поднялся по береговому откосу, обозреть окрестности. По рассказам бывалого Шарапа, народец здешний хоть и был миролюбив, и вместо хорошей драки предпочитал дерзко откочевывать от греха подальше, но молодежь, особенно когда припекало жениться, собиралась в шайки и отправлялась грабить всех подряд, у кого силенок не доставало отбиться. Мало у кого овец и лошадей хватало, чтобы жену себе выкупить, вот и добывали выкупы саблей да луком. Степь уже покрывалась мраком. Да и к лучшему; в сумраке костер далеко видать. Серик оглядел степь - нигде ни огонька. Поглядел вниз по течению, там тоже не поблескивало ни единого огонька; видать далеко от каравана оторвались. Ублажив совесть, сбежал вниз, пролез сквозь ивняк и вышел на берег. Там уже горел костер, возле него хлопотала половчанка. Мужики без зазрения совести разлеглись вокруг, с удовольствием за ней наблюдая. Одета она была в мужскую одежду, на ногах красовались сафьяновые сапожки.
Серик спросил:
- Чего это вы ее так вырядили?
Шарап проговорил:
- Лучше пусть мальчишкой побудет… Вы ж не озаботились, а я ее рогожей успел накрыть, когда караван обгоняли…
Половчанка умело варила похлебку. Горчак сказал:
- Ну, коли Серик ничего подозрительного не узрел, давайте-ка перед ужином выкупаемся…
Все потянулись к воде, на ходу стягивая с себя рубахи. Серик проворчал:
- Я пока на страже постою, мало ли что… - взобрался на ладью, сел на борт.
Поглядывая то вокруг, то на половчанку, размышлял, что Горчак на нее определенно виды имеет. Да и то сказать, четвертый десяток разменял, а все не женат… Половчанка стрельнула в него глазами, бойко спросила:
- А ты чего не купаешься?
Серик проворчал:
- Тебя стерегу…
- А чего меня стеречь? Не убегу… Чай некуда бежать… Да и люди вы хорошие, в беде не бросите…
Серик было, приноровился поговорить, но тут закипела похлебка и половчанка принялась кидать в нее всякие приправы, до которых не удосуживался их бывший кашевар. Тем временем мужики вылезли из воды, проходя мимо, Горчак бросил:
- Иди, освежись… Вода уже по-настоящему летняя…
- А чего мне, я и зимой в проруби купаюсь… - безмятежно откликнулся Серик, раздеваясь.
Когда он накупался, как раз и похлебка приспела. Хлебая варево, Серик разглядывал половчанку. И правда, на мальчонку годов четырнадцати смахивает. Еще не дохлебав, он вдруг сообразил, что она на него взглядывает чаще всех, а Горчак все более и более хмурится. Звяга хмуро пробурчал:
- Серик, проясни положение… Не хватало нам еще вас с Горчаком разнимать…
Серик промолчал, дохлебал варево, принял свою долю меда, вытер рукавом еще безусую губу, и проговорил медленно:
- Ты, красавица, не обижайся, но хоть и выловил тебя из воды я, но не я судьба твоя… Есть у меня невеста…
К удивлению Серика, она вздохнула с облегчением, Серика даже обидело такое пренебрежение его красотой и статью.
Половецкая крепостца открылась неожиданно, хоть и стояла на высоком левом берегу. Приземистые, широкие башни, невысокие стены, сложенные из могучих бревен, крутые раскаты валов казались не шибко-то грозными, но производили впечатление добротности и уверенности в себе. Под стенами вразброс ютились глинобитные домишки, но были и добротные рубленные; видать лес с верховьев сплавили.
Кормчий направил нос ладьи к берегу, где стояло несколько громадных телег, запряженных вереницами быков. Когда нос ладьи, прошуршав по прибрежной мели, замер недалеко от берега, от одной из телег насмешливо спросили по-русски:
- Свою ладейку сами на руках понесете?
Кормчий рявкнул в ответ:
- Ты, Чертило, шибко-то зубы не скаль! Не узнав, кто плывет…
- Ба-а… Кормило… - изумленно протянули на берегу. - Тебя што, Реут выгнал?
Серик так и не удосужился узнать имя кормчего; кормчий и кормчий… Прозвища бывали и почуднее. А тут как раз тот случай, когда оно и оказалось почуднее занятия…
- Зубы не скаль, а загоняй-ка телегу в воду… - пробурчал кормчий.
Тем временем Чертило подошел к самой воде. Он, и правда, походил на черта: черный, лохматый, с широким носом и вывернутыми ноздрями. Видать, он тут был главным артельщиком. Повернувшись, он кому-то помахал рукой, и вскоре из-за громадных телег выехала поменьше. Щелкая кнутами, погонщики развернули телегу задом к реке, заорали; волы нехотя, мотая головами, попятились. Огромные, широкие, окованные железом колеса вкатились в воду, и вскоре вся телега скрылась под водой. Кормчий замахал рукой, рявкнул:
- Сдай назад! - гребцы разом ударили веслами по воде, ладья отошла от берега, но кормчий тут же заорал: - Вперед!
Серик запутался своим веслом с веслом Шарапа, и ладья чуть было не саданула носом в бок телеги. Кормчий изругал их обоих самыми черными словами, но толку это не добавило; лишь с четвертой попытки вплыли в телегу. Сложили весла вдоль бортов, и выжидательно поглядели на Чертилу. Тот заорал:
- Ну, чего зенки лупите?! Вылезайте…
- Дак ведь глубоко… - заикнулся было Горчак.
На что Чертила язвительно изрек:
- Мне што, еще быков припрягать, ради того чтобы вы ножек не замочили?
Делать нечего, попрыгали в воду и по грудь побрели к берегу. Один кормчий остался в ладье, пробурчав:
- Одного старика твои быки вытянут…
Защелкали кнуты, быки пошли вперед, и, казалось, без малейшего напряжения выволокли ладью на берег. Чертила задрал голову, спросил у кормчего:
- Пятый день сидим, ни одной ладьи не прошло… Идут ли за вами караваны?
Кормчий язвительно спросил: