6
Недели за две до званого ужина Харли Рид наткнулся в студии телевидения на Аннабел Рис. Он присутствовал на совещании в качестве консультанта телевизионного спектакля, где изображался художник. У Аннабел как раз кончился рабочий день. Она была продюсер-документалист. Пошли выпить.
- Там они говорят, что якобы их этот художник - в отставке. Полный бред. Художники не уходят в отставку. Откуда им уходить?
- Но ты им объяснил, я надеюсь, - сказала Аннабел. Она обожала Харли. - В общем, потеря твоего драгоценного времени, эти консультации.
- Ну почему, мне даже нравится - следить, чтоб все было точно, - сказал Харли. - В данном случае, кстати, художник вообще не вполне убедительный. Зачем, скажем, он отводит взгляд от холста, когда рука орудует кистью? Нет, я люблю, чтоб все делалось точно. Лично я, будь я дворецким или лакеем, все делал бы точно. Я знаю, как это делается.
- Откуда ты знаешь? - сказала Аннабел. - Опыт, что ли, имел?
- Да, в качестве нанимателя, - сказал Харли. - С тех пор, как мы с Крис, у нас всегда есть слуга, а то и двое.
- Ах, это интересно, хотелось бы узнать поподробней, на будущее, когда я стану делать про тебя передачу.
- Насчет дворецкого - да ну его, по-моему, - сказал Харли. - Если честно, такие вещи художнику ни к чему. На другом-то полюсе голод, мансарды. Если публика будет думать, что ты чересчур богат, решит - халтурщик, а если ты беден, думают - что-то с его искусством не то, почему не продается?
Но Аннабел было не сбить. Она взяла на вооружение идею, которая, она чуяла, впечатлит начальство, когда приспеет пора проталкивать передачу о Харли. Эти его выкладки нисколько ее не трогали. (Художник... дворецкий... можно и богатую австралийку приплести, спутницу жизни...)
- А как фамилия твоего дворецкого? - спросила Аннабел.
- Хоспис, - сказал он.
- Ну да! Не верю.
- Я сам не верил. Но это правда, так у него во всех бумагах значится, в рекомендациях. Мы его только что взяли.
- Ну и как он?
- Великолепен. Вот только уже поговаривает об отпуске на месячишко.
- Так он и выразился - на месячишко? - прицепилась Аннабел.
- Нет, он сказал: "На месяц, сэр". Ему нужен отпуск, чтоб свозить жену-гречанку обратно в Грецию, где ей приспичило выцарапать приданое. Дюжина простынь, шесть наволочек - воображаю. Только что поженились, глупцы.
- По-твоему, глупость - жениться?
Харли пропустил это мимо ушей.
- Крис решила его отпустить. Но сперва он нам понадобится для кое-каких оказий, включая ужин. А потом - пусть себе катится в свою Грецию. Небольшой такой ужин, мы решили, но на уровне.
- Крис меня пригласила, я просто в восторге, - сказала Аннабел.
Он ей перечислил гостей, кое с кем она была незнакома.
- Очень соблазнительно, - сказала она.
- Составится любопытный коктейль, - сказал Харли. - А что еще требуется от званого ужина.
- А я мечтаю увидеть Хосписа, - сказала Аннабел.
- Не на что там смотреть, - сказал Харли. Он улыбнулся Аннабел и заплатил за выпитое.
Кузену своему, Роланду Сайксу, с которым ужинала в тот вечер, Аннабел сказала:
- Я слышала, ты идешь на ужин к Крис Донован?
- Я приглашен. Но не знаю, получится ли у меня, - сказал он; он всегда так говорил: не стоило обращать внимания.
- Я Харли видела, - сказала она. - Он мне перечислил, кто будет. Будут эти молодожены. Он - сын этой богатющей бабы, миссис Дамьен, австралийки. Помнишь, про нее еще статья была в какой-то газете. Так вот, ее сын женился на Маргарет Мерчи из Сент-Эндрюса. Харли говорит, они познакомились в "Марксе и Спенсере", во фруктовом отделе.
- Мерчи? - насторожился Роланд.
- Ну да, старинная шотландская фамилия.
- Знаю. Из Сент-Эндрюса, говоришь?
Родство с Роландом у Аннабел шло по материнской линии, у него с ней - по отцовской. Имея каждый родных братьев и сестер, эти двое были ближе друг с другом, чем с ними. Аннабел была на пять лет старше. Привязанность началась давным-давно, с его четырнадцати, ее девятнадцати лет. Могли бы, конечно, пожениться, стать любовниками, если бы Роланда сызмальства не тянуло больше к мужчинам, чем к женщинам. Роланд снимал просторную квартиру вместе с одним занятым журналистом, к которому питал исключительно дружеские чувства, и только; тот вечно притаскивал на ночь девиц, по уик-эндам уж непременно, но огромность квартиры позволяла Роланду в глаза их не видеть. Ему было дома вполне уютно. Но свои печали-заботы он нес к Аннабел. Уже несколько лет он подумывал, не стоит ли наконец осесть "на одной стороне", как он выражался, имея в виду, что не мешает покончить с гомосексуализмом, жениться. Предприятие было заведомо трудное, легко ли сказать, неясно даже, как приступиться. Главное, все же знали, что он гомосексуалист, и у тех девушек, на которых ему в общем-то хотелось жениться, шансов он пока не имел никаких. Вот эти печали он и выплакивал в жилетку Аннабел; слава богу о любви между ними уже не могло быть и речи. И когда это было. Теперь их связывали добротные родственные узы. Мысль о том, чтобы лечь в постель с кузеном Роландом, абсолютно не улыбалась Аннабел, он же при своем новом течении мыслей находил ее слишком старой. И все равно они были ближе друг другу, чем большинство кузенов, чем большинство родных братьев и сестер.
Профессией Роланда была генеалогия, и он был честный специалист, как ни подмывало его порой воспарить в облака мифологии, дабы скрепить разыскание. Он работал на одну крупную фирму частных следователей, главной заботой которых было шпионить за любовниками и обнаруживать канувших без вести. Но основной свой доход фирма получала от трудов Роланда. Он прослеживал родословные разных людей. По большей части это были люди, сколотившие состояние и прозревшие, что они происходят, скорей всего происходят, от какого-то знатного дома, семейства, знатной особы; и многим хотелось иметь какой-нибудь герб и девиз, чтобы выгравировать на ложках и вилках, отлить на печатках. Скажем, члены секты мормонов, святых последнего дня, - для генеалогов в Англии просто подарок; от Юты от одной колоссальный доход, ибо происхождение от Джозефа Смита или другого из отцов-основателей у них считается грандиозной личной заслугой.
Одним словом, у Роланда дел хватало. Он знал, где искать документы, в какие лазить ведомости, исторические архивы, где откапывать записи, в каких рыться приходских книгах по всей стране, и геральдику всех родов он знал наизусть, и тех, что цветут поныне, и тех, что давно угасли. Вдобавок он был отличнейший палеограф, он умел толковать все тонкости почерка, особенности правописания, знал все арго писцов, конторщиков, клира, законников, судей, помещиков, почивших много веков назад. И он был в своем деле честен: в пух разбивал столько же ложных притязаний на знатность, сколько обнаруживал истинных прав. Правда, с трактовкой дело обстояло сложней: были зоны сомнения. Роланд твердо выражал сомнение там, где имело место сомнение, ну а если клиентам хотелось толковать сомнение в свою пользу, - это уж их личное дело.
Сидя у Аннабел в буро-зеленой гостиной, Роланд ждал, когда таймер возвестит, что ужин готов. И, крутя в пальцах рюмку с аперитивом, заглядывая в нее, он пробормотал:
- Мерчи из Сент-Эндрюса, говоришь?
- Ты их знаешь? - спросила Аннабел.
Роланд, безумно занятой молодой человек, обычно не сразу припоминал, что именно связано с той или иной фамилией. Как врачу-специалисту, ему приходилось сверяться с записями, если клиент являлся к нему, сообщая, что бывал у него прежде. Слава богу под рукой было компьютерное обеспечение. Но на память тоже не приходилось жаловаться.
- Что-то про Мерчи было в прошлом году. Из Сент-Эндрюса, кстати, - пробормотал он. - Но конечно, детали... надо проверить. Кое-что я сверял, да, но там что-то еще оставалось. Претензии на какое-то там наследство, суд отказал, в газетах писали. Но кто сказал, что это именно та самая семья?
- Мы увидим девицу восемнадцатого числа.
- Я не уверен, что смогу выбраться.
- Ах, лапка, ну конечно ты сможешь выбраться на этот ужин. Если в мире есть что-то прекрасное, так это ужины у Харли и Крис Донован. И мне необходимо, чтоб ты там был, мы же потом все должны обсудить.
Динь-динь-динь, - прозвякал таймер. Аннабел побежала на кухню, оттуда крикнула Роланду:
- Кушать подано!
Вдруг он подумал: "Ну что, что бы я делал без Аннабел?"
Она сказала:
- Ты прическу переменил. - Обычно волосы у него были темные, на косой пробор. А теперь он постригся бобриком, на темени крохотный хохолок, очень коротко по бокам и подкрашено под седину.
- На сто восемьдесят градусов, - сказал он.
- Едва ли такое может убедить женщину в том, что ты сам на сто восемьдесят градусов переменился, - сказала Аннабел.
- Нынешней юной девице вообще на все это плевать.
- Зато мне, например, не плевать, - сказала Аннабел, - а я не такая уж древняя.
Ей было тридцать два, ему двадцать семь.
- Ладно, пока похожу, на пробу, - сказал Роланд. - Может, ты и права. Но какие, собственно, возражения?
- Вид такой, как будто ты много часов проторчал у парикмахера, - сказала Аннабел.
- И проторчал.
- Но они же отрастут моментально. И сколько еще часов тратить придется, чтоб такое поддерживать. Нет, я не говорю, - спохватилась она, - что тебе не идет. Ты просто прелесть с этой прической.
- Спасибо. Рад слышать. А то я сам себе надоел.
- Ты принадлежишь к восемнадцатому веку, - сказала она. - Тогда мужчины дико носились со своими волосами, париками. Можешь убедиться по портретам. Психологически ты принадлежишь к восемнадцатому веку.
- Ты уж как-то говорила. Забыл только, в какой связи.
- В той связи, что я сама из восемнадцатого века. В основном мои взгляды оттуда. Потому мы с тобою так и дружим, наверно. Мы оба на генном уровне перемахнули девятнадцатый век.
7
Задолго до того, как Маргарет Мерчи встретила Уильяма Дамьена во фруктовом отделе "Маркса и Спенсера" на Оксфорд-стрит - почти за два года до этого, - она сидела с родителями и дядей в Сент-Эндрюсе, в захламленной гостиной Черненького Дома с башенкой, куда достигал гул Северного моря. Стоял дивный октябрьский день; райское сияние шотландской осени прохватывал звонкий холодок, милый сердцу всякого, кто не прочь померзнуть, как большинство шотландцев.
- И что же ты мне посоветуешь, дядя Магнус? - спросила Маргарет.
Магнус, единственный из всех Мерчи, обладал творческим воображением, но, к сожалению, он был сумасшедший и проводил свои дни в лечебнице Джеффри Кинга, заведении для умалишенных Пертшира, откуда обычно по утрам в воскресенье его на весь день забирали в Черненький Дом. Магнус был неизлечим, но современной медициной делалось все возможное, дабы его состояние облегчить. Сразу было видно, что он сумасшедший. Большой, жадно ел. Одно время он так буйствовал, что невозможно было держать его дома, но, благодарение таблеткам, буйствовать он перестал. У него и всегда-то перепадали полосы относительной вменяемости, по нескольку часов подряд полной здравости, а то и целые дни. И вдруг, ни с того ни с сего, опять начинается бред.
Во многих семьях имеется по крайней мере один абсолютный безумный член, в лечебнице он или нет. Правда, в этих семьях обычно не советуются с сумасшедшими, даже если у тех полоса вменяемости; от них не ждут указаний. С Мерчи дело обстояло иначе.
Дэн и Грета Мерчи свято верили в мудрость Магнуса, старшего брата Дэна. Грета сознавала: он вдохновлен свыше.
- В Средние века, - говорила Грета, - сумасшедших считали Божьими людьми.
- И он же мой брат, - скреплял Дэн. - Не может он быть уж до того сумасшедшим.
- И человек с сильной волей всегда может принести пользу, - рассуждала Грета. - Можно свою силу воли так употребить, чтоб то, что было неправильно, стало правильно. Всем известная вещь.
Тут Дэн привел мысль святого Фомы Аквинского, которая, как многое другое в учении этого философа, не выдерживает испытания практикой: "Не дóлжно, - писал святой Фома, - обращать внимание на то, кто говорит, но на то, что говорится, дóлжно обращать внимание".
Грета подвела черту:
- Эта лечебница стоит нам кучу денег. Так давай хоть немножечко и сами попользуемся.
Собственно говоря, Магнус содержался в частной клинике на свои личные средства, но для Греты и Дэна это не составляло существенной разницы.
Магнус был их гуру вот уже шесть лет. Это он предписал ход действий, который вызвал скандал в семействе Мерчи.
У него была окладистая борода. Ярко-синей, атласно серебрящейся курткой, кожаными черными штанами плюс наимоднейшие темные сапоги грубой кожи, сложнейшей работы, о четырех перекрестных ремешках с тисненным спереди именем Штайнер, Магнус подавлял семейство по воскресеньям.
Престарелая матушка Мерчи лежала тогда больная в эдинбургском доме для престарелых. Сумасшедший Магнус и Дэн были единственные ее сыновья. Было еще три дочери, причем две незамужних и совершенно необеспеченных. Третья жила в Кении, где у мужа был бизнес.
Все знали, что старая угасающая миссис Мерчи отказала свое состояние пятерым своим детям, всем поровну. Она ясно это обозначила. В старомодном шотландском завещании странновато, но четко упоминалось о "равной доле всем чадам". Завещание было составлено давным-давно, в 1935 году, по смерти супруга.
- Устарело, - объявил Магнус. - Кстати, моя часть мне не нужна. Все равно главе сумасшедших пойдет.
Так отнесся он о главе попечительского фонда, ведающего средствами умалишенных.
- Ах, но ты же поправишься, - сказал Дэн. - Выйдешь, нормальный будешь.
- Не хочу, - сказал Магнус. - Ибо сказано: "Господь выйдет, как исполин, как муж браней возбудит ревность; воззовет и поднимет воинский крик, и покажет Себя сильным против врагов Своих". Так я цитирую, и так я говорю. А еще смотрите Исаию, тридцать восемь, двенадцать: "Я должен отрезать подобно ткачу жизнь мою; Он отрежет меня от основы". Вот я и предлагаю - сделай так, чтоб Ма изменила завещание, исключила меня и сестер и побольше тебе оставила.
- Легко сказать, - вздохнул Дэн.
- Сходи к адвокату. Право первородства - важный пункт закона, когда речь идет о целостности домов. Когда Ма составляла свое завещание, кому она нужна была - целостность крупных домов. Если ты исключаешь меня, как отрезанного от основы, как неизлечимо больного, ты остаешься единственным сыном, и старшим притом.
Все это Дэн пересказал своей жене Грете. Она сочла, что это удачная мысль - спросить мать Дэна, не хочет ли та переменить завещание, но сама она такое спрашивать не хотела. Никто не хотел.
- Что-то случилось? - спросила старая миссис Мерчи.
- Нет, - отвечал пришедший с визитом сын. - Ну, то есть, возможно, кое-что нам с тобой надо как-нибудь обсудить.
- Вот приеду домой, и обсудим. Говорят, на той неделе отпустят. Ко мне заходил Уотерс.
- Зачем это? - Джеймс Уотерс был адвокат их семьи и жил в Эдинбурге.
- Просто пришел проведать. Кое-кто приходит проведать.
Дэн вздохнул с облегчением. Мысль о том, что придется идти к семейному адвокату по поводу завещания матери не очень ему улыбалась. Да, ему хотелось получить эти деньги, и деньги были именно ее, не унаследованы от покойного батюшки. Но Дэну не хотелось мрачить нежные отношения с матерью. Грета тоже любила свекровь, и она тоже вздохнула с облегчением, что первый шаг в сношениях старой миссис Мерчи с адвокатом сделан самим адвокатом, пусть и сводясь к тому, что адвокат всего-навсего и принес клиентке двенадцать алых роз.
Мать Дэна должна была посетить Сент-Эндрюс на следующей неделе. У нее был недавно сердечный приступ. Все, кажется, обошлось. Грета собиралась заехать за ней утром, в одиннадцать.
Но в четыре утра зашелся возле постели телефон.
- Наверно, мама твоя. Возьми, - сказала Грета.
Дэн взял трубку.
- Да, это ее сын, - говорил Дэн. - Полиция? - говорил Дэн. - О Господи, сейчас же. Сейчас же буду. Нет, машина у меня есть; да-да, вполне способен.
Едва ли он был способен править в таком состоянии. Грета натянула штаны, кофточку и влезла с ним вместе в машину. Миссис Мерчи была убита, ее задушила беглая маньячка, двенадцать лет содержавшаяся в психиатрической лечебнице вследствие неизлечимой наркомании; первопричиной же психического расстройства была врожденная умственная отсталость. Ну и что возьмешь с такой убийцы, хоть ее тотчас схватили: преспокойно брела себе по дороге, в лунном свете, в сторону Лейтских доков.
Но ведь она сбежала из строжайше охраняемого крыла психиатрической лечебницы и почему-то устремилась прямо в дом престарелых в Эдинбурге, где миссис Мерчи лежала в отдельной палате, и как она прокралась в дом, и почему пошла прямо в палату к миссис Мерчи - почему именно к миссис Мерчи? - вот вопросы, на которые полиция, а вслед за нею и пресса сразу стали искать ответа. Искали тщетно, искали недолго.
- Напрасный труд, - сказал Дэну главный инспектор, - выискивать мотив, когда имеешь дело с умалишенными. Они такие хитрые, не зацепишь. Возможно, ее загипнотизировали. А может, она узнала, прослышала про Колтонский дом престарелых и решила, что там ей будет лучше, чем в Джеффри-Кинге, вот она как-то и пробралась в палату, в первую попавшуюся палату, обнаружила там вашу матушку и...
- Джеффри-Кинг? - перебил Дэн.
- Ну да, клиника возле Перта, откуда сбежала эта особа. Притом - строго охраняемое крыло. Все на замке, - а им хоть бы что! Хитрость, нечеловеческая хитрость.
Дэн промолчал. Он и жене даже не стал рассказывать, откуда сбежала убийца; жена в газетах прочла. Следователь констатировал убийство путем удушения от руки недееспособной преступницы. В прессе особого шума не поднимали. Пугающая шапка в газете, отчет о дознании в клинике Джеффри Кинга по поводу мер охраны - и все.
Грета сама, по пути домой с похорон, сказала наконец Дэну - не то чтобы он ей:
- Видно, за этим стоит Магнус.
- Как же так? Ведь судя по тому, что он говорил в прошлое воскресенье, он хотел, чтоб Ма еще пожила, по крайней мере до тех пор, пока составит новое завещание.
- Подозрительно, что эта сумасшедшая была в одном заведении с Магнусом. И как она добралась до Эдинбурга, и почему, почему сунулась в дом престарелых в Колтоне, и как раз в палату к бедной Ма?
Они были буквально потрясены всей этой кошмарной историей, особенно когда узнали, что миссис Мерчи изменила-таки завещание.
- Нет, я с ума схожу, - сказал Дэн. Разумея, что он не в силах связать концы с концами. Только одна Маргарет присутствовала при его разговоре с Магнусом в прошлое воскресенье, когда прозвучала мысль о том, что матери следует изменить завещание.
- Звони Маргарет, - сказал он Грете. У Маргарет была тогда работа и жилье в Глазго. Только она вернулась с похорон - раздался материнский звонок.