Недавно Патрик заметил - немного шутливо, но и не без гордости, - что его сын вступил в пору жениховства и нашел себе невесту. Мануэль не так часто ездит со мной в школу, поскольку наши расписания почти не совпадают. Только по четвергам он дважды - утром и среди дня - устало вытягивается на пассажирском сиденье и понемногу сообщает мне о деталях жизни своей семьи.
- На Рождество собирается приехать моя мать, - недовольно бурчит он. - Потому что я ни за что не хочу лететь в Копенгаген.
- Судя по тону, тебя не так уж радует ее приезд, - сказала я. - Насколько я знаю, твоя мама живет вместе со своим коллегой, почему же она не празднует Рождество с ним?
- Потому что у этого человека в общей сложности четверо детей от трех жен, - язвительно осклабился Мануэль, - и раз в год его тянет к своим семьям.
- Проверь, не защемило ли твой шарф дверцей машины, - сказала я. И спросила как бы между прочим: - Но хоть отец-то рад?
Мануэль задумался.
- Патрик почти никогда не говорит о матери. Я думаю, отношения между родителями закончились, когда умерла моя сестра Лено.
- Лено? Я знаю имена Лена, Лене и Лени. А Лено… Это было ее настоящее имя? - спросила я.
- Ленора. Должно быть, из какой-нибудь оперы, - сказал Мануэль. - Маму тоже зовут Иза, но она называет себя Изадора. У нее всегда была склонность к театральности. Я еще отделался малой кровью, Орландо - всего лишь мое второе имя.
Меня так и подмывало ввести моего ученика в курс дела насчет Леноры из баллады Готфрида Августа Бюргера, но я вовремя сдержалась. Я давно уже усвоила, что школьники принимают мои поучения вне класса в штыки.
Из его слов я заключила, что Мануэль не может простить матери эту разлуку. Но, разумеется, в браке за расставание всегда отвечают оба, никто не знает это лучше, чем я. В приемные часы, установленные в нашей школе для родителей, видишь, что одинокие матери - не редкость; дети почти всегда стоят меж двух огней и страдают. Тем более я рада за Мануэля, что он нашел себе подругу. Во время большой перемены он теперь реже разговаривает с Юлианом, а все больше токует вокруг хорошенькой Сары. Он стал спокойнее, больше не роется в своих спутанных кудрях и оживленнее участвует в уроках, причем не только у меня.
- А что тебе хотелось бы получить от родителей на Рождество? - спросила я и не удивилась его ответу. Пятнадцатилетние больше, чем кто бы то ни было, грезят о мопеде.
В этом случае он не имеет ничего против своей хорошо зарабатывающей матери.
В следующий четверг я узнала, что кабинет Патрика расположен как раз под моим, а раньше там была детская маленькой Леноры.
- Патрик перенес все ее вещи на чердак, - сказал Мануэль, - чтобы на каждом шагу не натыкаться на воспоминания. Это очень будоражило мать.
Красивая мать Мануэля - соответственно, жена Патрика - остается для меня загадочной и грешной Кармен. Но все же было бы нечестно совсем отвергать ее, даже ни разу не увидев. Имена ее детей мне нравятся. Может, она имела в виду Вирджинию Вульф и ее чудесный роман "Орландо"? Но как можно было оставить такого мужа, как Патрик, и такого сына, как Мануэль, и сбежать с ветреным оперным певцом? Копенгаген - это ведь еще и другой язык. В любом случае требуется мужество, чтобы оставить свой привычный узкий мирок.
Ах, лучше бы она оставалась в Дании! Я бы ничего не имела против, если бы Мануэль проводил Рождество у нее. А мы с Патриком дома, совсем одни, тут бы мои шансы выросли. Я уже расписываю себе в мечтах кое-какие радостные события на зимние каникулы. Как было бы хорошо брести с Патриком по заснеженным холмам Оденвальда, а потом ужинать в деревенской харчевне. Можно было бы прокатиться и в карете или сходить на концерт. Но вот плестись по снегу по следам Изадоры мне как-то совсем не хочется.
Между тем уже наступил конец ноября, и торговля Санта-Клаусами и пряничными звездами с корицей идет полным ходом.
Мартина выдала мне, что в последний понедельник перед каникулами - вместо того чтобы репетировать "Carmina Burana" - мы будем петь рождественские песни. Каждый должен принести с собой домашних печенюшек для маленького празднества.
И вот я звоню маме.
- Ты уже пекла что-нибудь к Рождеству? - спрашиваю я.
- Ах, детка, - отвечает она, - разве я тебе не говорила? Мы с тетей Нелли, твоей кузиной и ее малышкой на шесть недель едем на Ибицу. У подруги тети Нелли там есть жилье для отдыха, которое мы снимем почти даром…
- Поздравляю, - говорю я. - Желаю приятно провести время!
- Аня, ну чего ты так взвилась? Или тебе тоже хочется поехать? На диванчике там наверняка можно устроить спальное место.
Так низко я еще никогда не падала. В прошлом году у меня впервые не было рождественской елки, потому что я только что развелась и жила в крысиной норе. Тогда еще был жив мой отец, и он предложил мне снова провести праздник с родителями. Возможно, я бы и на этот раз поехала к матери, но Ибица с глупой кузиной, ее младенцем по имени Биргит и тетей Нелли - это уже выше моих сил. Неужели моей матери будет приятно в сугубо женском обществе?
Еще никогда мне не приходилось возиться с рождественским печеньем. Мама из года в год приносила мне к празднику пару жестяных коробок с медовыми коврижками и другими печеньями. И вот я лезу в Интернет и распечатываю оттуда четыре рецепта.
О том, что в итоге из этого получилось, не хочется даже говорить. Бывают такие грибы, которые на вкус хотя и никуда не годятся, но ими не отравишься. Сегодня, в третье воскресенье рождественского поста, я поехала к искусственному пруду и скормила там свое печенье жирным уткам, которые из чистого пиетета к жратве не упускали ни крошки; снегом пока даже не пахнет, зато дождям конца не видно.
Несмотря на фиаско в качестве пекаря, я не могу пропустить завтрашнюю репетицию хора. Печенье, в конце концов, можно и купить, и, может, даже лучше, если я вообще не буду конкурировать с образцовыми домохозяйками, а принесу к празднику что-нибудь совсем другое: например, пятьсот чайных свечей или пару бутылок красного вина.
После траурного скармливания погибшего печенья я вернулась домой насквозь промокшая. Поскольку сегодня я уже не предполагала показываться людям на глаза, я надела растянутый спортивный костюм и удобные шлепанцы. Скучающе листала брошюру учительского профсоюза, прихлебывая мятный чай, и чувствовала себя очень одинокой. За окном было темно, сыро и мерзко. Вдруг я услышала непонятный грохот, и тут же что-то глухо ударилось о дверь моей квартиры. Я бесстрашно выглянула и обнаружила тот затасканный матрац, на котором сама спала совсем недавно. А с мансарды поспешно сбегал по лестнице Патрик, на ходу извиняясь за нарушение покоя. Он рванул на себя матрац и приготовился сбрасывать его еще на один этаж.
- Погоди, дай помогу! - крикнула я. - Давай вместе потащим. Какие у тебя планы на это царственное ложе?
Мой квартирный хозяин остановился, перевел дух и сообщил мне то, что я уже и так знала: приезжает в гости его жена. Он уступит ей свою спальню, а сам приготовит себе лежбище в соседней комнате.
- Моя жена привыкла спать по утрам допоздна, - сказал он, чтобы объяснить свое выселение.
"Ах, да брось ты эти околичности, - хотелось мне сказать, - можешь спокойно признаться, что вы давно уже не составляете пару". Но я лишь сочувственно улыбнулась, потому что Патрик, судя по всему, был в таком же упадническом настроении, что и я.
- Вот так всегда, - ворчал он, когда мы спустили матрац вниз. - Когда требуется помощь сына, его никогда не оказывается дома. Придержи, пожалуйста, дверь!
Вдвоем мы оттащили в сторонку письменный стол и заволокли матрац в угол кабинета. И сама не могу понять, с чего это я вдруг скинула шлепанцы и принялась прыгать на бугристом матраце, как расшалившийся ребенок. Возможно, причина была в том, что на мне был тренировочный костюм.
- Ровнее он от этого не станет, - проворчал Патрик, схватил меня за руку и хотел стянуть с трамплина.
При этом я потеряла равновесие, и не успели мы опомниться, как опрокинулись вдвоем в мягкое блаженство. Вместо того чтобы тут же снова подняться на ноги, мы так и лежали, обнявшись, и сотрясались от смеха. Резинка моих растянутых штанов при падении зацепилась за перстень Патрика. Из-за этого вся нижняя половина моей одежды немного сползла, но он этого, кажется, не заметил.
"Какой будет стыд, если сейчас сюда ворвется Мануэль, - подумала я, - но он ведь наверняка еще посидит какое-то время у своей подруги".
К сожалению, первым поднялся Патрик, прижал меня по-товарищески к своему брюшку и сказал, немного смущаясь:
- Спасибо за поддержку!
Я поняла, что меня больше не задерживают, подтянула штаны и подалась к себе наверх. Там я бросилась на софу и разревелась от радости и разочарования одновременно. Патрик, конечно, не стройный юноша, а скорее низенький и кругленький, но именно это и внушало мне чувство защищенности, которого мне так долго недоставало. Он так хорошо пахнет, руки у него теплые, а улыбка пленительная. "Все еще будет, Аня, - утешала я себя, - сегодня просто не тот день, не то место". В любой момент мог вернуться Мануэль, в скором времени ожидается певица, да и матрац вонючий… Придется потерпеть, пока оперная дива снова не уедет.
Внезапно в голове у меня пронеслась новая мысль: а может, у меня Эдипов комплекс? Патрик старше меня на пятнадцать лет. А я была очень привязана к папе; уж не является ли мой возлюбленный своего рода заменой отцу? Раньше я всегда иронизировала над парами с большой разницей в возрасте: мне всегда казалось, что здесь исполняется девиз "ласковый папик ищет свежую биомассу". Назвать Патрика похотливым стариком было бы в корне неверно. Возможно, именно из-за подобных сомнений он и не поцеловал меня.
В понедельник на большой перемене я помчалась в парфюмерию-галантерею и купила чайные свечи, там же толклись две наши школьницы, которым совсем не место и не время было там болтаться. Они примеряли на себя креольские серьги из карамельно-розового пластика, показывали язык и фотографировали друг друга на свои крошечные мобильники. Заметив меня, они в мгновение ока исчезли.
На выходе из магазина я столкнулась лицом к лицу с Матерью Природой, которая тоже основательно закупилась. Как и многие другие, она скрывала свой цилиндрической формат под несколькими слоями цветного сукна и фетра.
- Черт возьми, госпожа Рейнольд! - приветствовала она меня, ибо, будучи старейшим членом коллектива, непреклонно отвергала наше всеобщее "тыканье". - А я зашла сюда, потому что после урока сексуального просвещения в пятом классе мне неотложно требовалось что-нибудь утешительное!
Она помахала у меня перед носом прозрачным пакетом, в котором болтались лосьон для тела с гамамелисом и несколько косметических биокремов.
- Что, так трудно пришлось? - с любопытством спросила я.
- Бог мой, эти детки сидели как истуканы и не задавали никаких вопросов! - сказала Мать Природа. - И черт их знает, то ли они уже полностью в курсе, то ли им совсем не интересно? А у вас в этом возрасте как обстояли дела?
Я сказала, что получала отрывочные сведения то от мамы, то в школе.
- Тогда вам повезло, - сказала учительница биологии, - и беременность в подростковом возрасте вам не грозила!
- Уж это точно! - сказала я и уже собиралась уйти.
Но Мать Природа еще не закончила.
- Сегодня я опять прочитала о мертвом новорожденном, которого завернули в газету и бросили в кусты. Его нашли играющие дети! Вы только подумайте, какой ужас! Надеюсь, мои уроки принесут плоды, и с нашими учениками ничего подобного не случится.
- В нашей школе такого точно не бывает, - пробормотала я и ретировалась.
12
Вчера, перед самыми рождественскими каникулами, у нас был очень беспокойный учебный день: в туалете две девочки из моего класса обнаружили анонимную записку, что в школе заложена бомба. После этого Пижон вызвал полицию, и все восемь сотен школьников были отправлены по домам. Обыск здания с собаками-ищейками, к счастью, оказался безрезультатным. Возможно, то была глупая хулиганская проделка, но точно никогда не знаешь.
Сегодня Патрик встречал жену в аэропорту Франкфурта. Мануэль еще был в школе, а я свою норму уже отработала и в волнении поглядывала в окно, чтобы не пропустить появление дивы. Ждать пришлось долго.
Наконец машина Патрика остановилась перед домом, но они оставались в ней сидеть - видимо, продолжая неоконченный разговор. Вот только о чем? Прошло не меньше пяти минут, прежде чем Патрик вышел из машины, открыл багажник, достал из него чемодан и поставил на землю. Изадора ждала, когда для нее распахнут дверцу. На ней была экстравагантная парка из оцелота. Я бы в таком наряде постоянно опасалась, что защитники животных обольют меня краской. Она вдруг метнула взгляд искоса ко второму этажу, где я - любопытная обывательница - как раз пряталась за занавеской. Не заметила ли она меня?
Оба вошли в дом, скрывшись из поля зрения. Собственно, я получила лишь беглое впечатление: ростом она выше мужа, и она - хищная кошка. А я ниже Патрика, и я - мышь.
Познакомились мы лишь на другой день. Послезавтра - рождественский сочельник, и Патрик с Мануэлем притащили на террасу довольно большую ель и принялись ее препарировать. Я веселилась, наблюдая с балкона, как они пытаются воткнуть комель елки в слишком маленькую чугунную подставку.
- Спускайся давай! - позвал меня Патрик. - Смотреть сверху и насмехаться - это нечестно!
И я набросила на себя куртку. Изадора тоже к этому времени присоединилась к нам. Патрик представил меня как жилицу, учительницу и хористку. Эта чужая женщина внимательно оглядела меня и сразу же прочитала насквозь все мои чувства. Она улыбнулась. Свои слегка засаленные локоны она укрощала розовым бархатным обручем, но больше мне в ней было не к чему особо придраться. Голос ее звучал совсем не постановочно, как я ожидала, и мне даже послышалась манера растягивать слова, как это делают в Курпфальце.
Мануэль по указанию отца принес ножовку и топор и обрубил нижние ветки ели. Потом с заметным нетерпением спросил, нужен ли он еще, и покинул нас.
- Почему же он опять убегает? - с огорчением спросила мать.
- Его подруга на второй день Рождества уезжает к дедушке с бабушкой, и до этого он рвется проводить с ней каждую свободную минуту, - сказал Патрик.
- Подруга? У моего маленького Мани? Нет, ну надо же! - сказала она.
- Это совершенно нормально, - возразил Патрик.
- Мило, что он все еще носит этот eyecatcher, - заметила она, выдавив суховатый смешок. - Только надо бы при случае этот длинный шарф постирать.
- Бог в помощь, - ответил Патрик.
Почувствовав себя тут совершенно лишней, я потихоньку удалилась.
Впервые в жизни мне пришлось проводить праздничные дни одной. Может, мне вообще игнорировать этот любимый всеми праздник? Без елки я обойдусь, но, может, хотя бы поставить в вазу несколько крупных веток. Что-нибудь надо и поесть приготовить. В почтовом ящике я обнаружила Christmas Card в викторианском стиле от Биргит и Штеффена, которые по-английски желали мне веселого Рождества. Считать ли мне это бестактностью или скорее очаровательной шалостью?
Под вечер позвонил Гернот.
- Ты, конечно, всю рождественскую неделю до Нового года пробудешь у матери, - сказал он, - поэтому хотел бы заранее пожелать тебе всего наилучшего. Меня же тянет в снега, я записался на лыжные курсы.
- А мою мать тянет в тепло, она уже уехала из страны, - ответила я.
- Что же, выходит, ты одна как перст и как я? Если бы я только знал… - закручинился мой бывший муж.
Мы оба помолчали. Я ломала голову, что он хотел сказать. Я-то считала само собой разумеющимся, что он будет праздновать Рождество в лоне своей семьи. Или он был готов поехать куда-нибудь со мной, потому что Биргит недостижима? Внезапно мной овладела скопившаяся ярость, и я надменно сказала:
- В будущем году ты уже сможешь поехать в горы со своим сыном.
Он озадаченно переспросил:
- С каким еще сыном? Как прикажешь тебя понимать?
- Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Биргит ждет ребенка, а ты воображаешь, что я настолько тупа, что не смогу сложить два и два!
Гернот громко запыхтел.
- Аня, твой юмор и всегда-то был на грани, но то, что ты сейчас сказала, просто отдает дурным вкусом! С такими шутками ты лишаешь себя последних остатков симпатии!
И бросил трубку.
Естественно, я теперь в дурном расположении духа, поскольку сержусь в первую очередь на себя. Заполнив для успокоения судоку, я смотрю на часы и поспешно выхожу из дома. Магазины скоро закроются, а в такие дни там к тому же не протолкнуться.
Когда я разгружала машину, вытаскивая из багажника еловые ветки, пуансеттии, которые расцветают в горшках аккурат к Рождеству красными, похожими на звезды цветами, продукты - дикую утку, бруснику, полную сетку апельсинов и еще две коробки всякой всячины, - к дому на велосипеде подъехал Мануэль.
- Давайте помогу, - любезно вызвался он. - Ждете гостей?
- Может быть, - неопределенно ответила я. - Если ты возьмешь обе коробки, мне не придется спускаться второй раз.
Мальчик с готовностью потащил мои покупки вверх по лестнице и поставил их в моей темной кухне.
- Завтра наконец можно будет выспаться, - сказала я. - Впереди у нас две недели каникул! Ну не чудесно ли?
- А я уже почти привык рано вставать. Вот в подростковом возрасте приходилось тяжко, - рассуждал этот пятнадцатилетка. - С утра я всегда был такой сонный, а вечером не мог заснуть.
- А у меня, похоже, пубертат затянулся до сих пор, - сказала я.
- У подростков часто не хватает мелатонина, - просвещал меня Мануэль. - Отцу приходилось каждое утро выводить меня из комы, реанимировать и плеткой загонять под душ. В других странах, говорят, занятия в школе начинаются не в восемь, а позже.
Я подавила улыбку. Мой ученик читает ту же газету, что и я, пару дней назад мне попадалась на глаза статья о периоде подросткового развития.
- Сегодня вечером я иду с матерью на вечеринку, - сообщил Мануэль. - Она непременно хочет похвастаться своим удачным сыном.
- И что за вечеринка? - полюбопытствовала я.
- Ее пригласили бывшие коллеги по мангеймскому театру. Сплошь певцы и актеры и вообще только знаменитости.
- А отец?
- Патрик не хочет, придется мне его заменить. Но я иду только потому, что они хотя бы не выдвигают требований по дресс-коду.
- А что вы будете делать в сочельник?