– Кому-то пригрозить, "выбить" деньги у должника, предупредить "зарвавшегося" конкурента. Кстати, спортсменов, особенно борцов или боксеров, наниматели используют для устрашения. Если же дело доходит до оружия, то перед пулей все равны.
ххх
Это уже третье нераскрытое убийство наших спортсменов в Нью-Йорке. Год назад был убит талантливый российский боксер Сергей Кобозев, работавший телохранителем хозяина брайтонского ресторана, а еще раньше – тоже на Брайтоне – застрелили известного боксера Олега Каратаева.
Случайно или нет, но недавно объявили, что в нью-йоркской полиции создается специальный "русский" отдел (в помощь уже существующему "русскому" отделу в ФБР). Детективы этого спецотдела говорят по-русски. Они будут расследовать преступления, совершенные в местах компактного проживания русскоязычных иммигрантов в Нью-Йорке.
НА РИНГЕ
Илья Фридман, мастер спорта СССР по боксу, уже более двадцати лет тренирует подростков в клубе Вlaсk Sеа Вохing Сlub. Его воспитанники стали офицерами армии и флота США, полицейскими, тренерами. А его сын – чемпион штата Нью-Йорк по боксу – закончил институт и навсегда сменил боксерские перчатки на стерильные врачебные. Почему?
– Он понял, что не станет "звездой", – объясняет Илья. – Вообще, за последние двадцать лет не было случая, чтобы ребенок из семьи русскоязычных иммигрантов пробился в боксе на большой ринг. Наши родители хотят видеть своих детей адвокатами или врачами.
– Но ведь бокс в Америке – профессиональный вид спорта. И если спортсмена наймет клуб, то его ожидают слава и деньги.
– А если не наймет? Майком Тайсоном или Холлифилдом стать гораздо сложнее, чем рядовым адвокатом или врачом. Опыт показывает, что на большой ринг чаще пробиваются негры из нищих семей. Почему? Во-первых, они физически очень выносливы, а во-вторых, именно нищета делает из них "звезд". Бокс в Америке очень популярен и поставлен на высочайший профессиональный уровень. Но положение "средних" боксеров сравнимо с положением "средних" актеров бродвейских театров: им аплодируют, их узнают на улице и просят автограф, а они, чтобы сводить концы с концами, подрабатывают официантами.
– В последнее время американские продюсеры все чаще привозят в Америку боксеров из России. Каковы их шансы?
– В этих случаях многое зависит от условий контракта, способностей продюсера и, разумеется, уровня самого боксера. Иногда такие контракты бывают успешны, но порою заканчиваются трагически, как с Кобозевым.
– Вы знали убитого Сергея Кобозева?
– Да, он был сильным спортсменом и очень порядочным парнем. В США его привез продюсер Сигна. Сергей должен был боксировать на звание чемпиона мира, он давал десять раундов. Вы себе не представляете, что такое десять раундов! – не каждый мастер международного класса такое выдержит. Но Кобозев даже на этом почти ничего не заработал. Максимум, что он получал за бой, – это пять тысяч долларов. Но такой бой бывает не чаще, чем раз в два месяца. Зато какие расходы! – платить тренеру, постоянному врачу, тому, кто бинтует, кто зашивает брови. Кобозеву еще было нужно время, чтобы бокс ему начал приносить деньги. Парадокс, но, уже занимая такое положение в спорте, Сергей был вынужден подрабатывать телохранителем.
НА ОКТАГОНЕ
Пожалуй, одним из немногих российских спортсменов, кому улыбнулась удача на американской земле, стал Олег Тактаров. Сегодня имя Тактарова знает вся Америка. Он – мастер спорта по самбо, участник четырех чемпионатов по "алтимайт файтингу" (борьба без правил), чемпион UFC-6. Пресса окрестила Тактарова "русским медведем". С этим прозвищем он вошел в американский шоу-бизнес.
Рассказывает бывший тренер сборной Вооруженных Сил СССР по вольной борьбе Геннадий Фабрикант, готовивший Тактарова к трем чемпионатам:
– Тактаров не только способный борец. У него потрясающая целеустремленность. Приехав в Америку и оставшись здесь, он сказал себе, что сделает даже невозможное, но пробьется. Тактарову повезло еще и в том, что у него были все данные для шоу-бизнеса: выигрышная внешность при сильной воле. Дело в том, что "алтимайт файтинг" сегодня в Америке все больше вовлекается в сферу шоу-бизнеса: продюсеры Голливуда ищут среди спортсменов кинозвезд. Тактаров давно мечтал сниматься в кино, он просто спал и видел себя в Голливуде. И его пригласили. Олег удачно снялся в голливудском фильме "Тоtal Force" в роли русского наемника. После этого ему стали предлагать новые роли.
Геннадий Фабрикант поставил видеозапись выступления Тактарова на последнем чемпионате. Слабонервным смотреть этот бой не рекомендуется: после боя у Тактарова было так разбито лицо, что от боли он даже не мог надеть очки.
Так случилось, что перед выступлением на чемпионате, спаринг-партнером Тактарова был Николай Канивец. На той же видеопленке заснят тренировочный бой двух отличных бойцов – Тактарова и Канивца – в клубе "Олимпик". Дрались два мастера, дороги которых после этого боя разошлись: одного стезя повела вверх, в Голливуд, к звездам большого спорта и шоу-бизнеса, а другого – вниз, в землю нью-йоркского кладбища…
ххх
P. S. Вскоре после публикации этого очерка в редакцию журнала позвонила Вика Канивец. Задыхаясь от волнения, рассказала, что какая-то незнакомая женщина привезла ей так много детских игрушек и вещей, что просто представить невозможно!
– Я четыре раза спускалась к машине за вещами! Она привезла и обувь, и кофточки, и курточки! Все почти новое и аккуратно упаковано. Я даже не представляла, что в Америке такое возможно: незнакомый человек – и вдруг... Женщина извинилась за спешку, попрощалась и уехала. Я ни имя ее, ни телефон не догадалась спросить.
Я сказал Вике, что эта великодушная незнакомка – вдова убитого боксера Олега Каратаева.
1996 г.
КНЯЗЬЯ И БАРОНЫ В ЖЕНСКОМ МОНАСТЫРЕ
Непонятно, почему считается, что нью-йоркский таксист – чурбан неотесанный, так как не знает английского языка, не имеет никакого понятия о географии города и не умеет водить машину. Кто распространяет эту клевету?! Нью-йоркский таксист – просто чудо по сравнению с водителем из маленького городка Spring Valley, который находится в двадцати пяти милях от Нью-Йорка. Парадоксально, но каждая вторая машина здесь такси.
– Русский женский монастырь? Ноу проблем! –заверил меня водитель-гаитянин, включил передачу и... утопив педаль газа, помчался на красный свет по встречной полосе. Я зажмурил глаза.
...Шел второй час поисков. С неба извергался ливень, полыхали молнии. И вдруг...
– Сто-о-ой! Вот он!
Можно ли не заметить портики и купола православной церкви? Вспотевший таксист нажал на тормоз:
– Русский монастырь в Америке – это, оказывается, большая проблема,– заключил он.
ххх
Небольшое здание Ново-Дивеевского монастыря, в котором располагаются церковь, кельи и подсобные помещения. Навстречу выходит священник в черной рясе и с большим золоченым крестом на груди. Это – настоятель обители отец Александр.
– Петр, ты не устал? Может, хочешь есть? – и, не дожидаясь ответа, заводит меня в дом, выставляет на стол кофе, чай, сахар, режет хлеб, приносит закипевший чайник. – У нас сейчас пост, – словно извиняясь, говорит отец Александр.
И вот уже над чашками клубится пар. Слышно, как по крыше колотит дождь – спешить, похоже, некуда. А вообще, куда мы спешим? Куда вечно опаздываем?
– Земная жизнь кратка. Человек, думающий, что она вечна, – ошибается, более того, такой человек глубоко несчастен, – отец Александр произносит, казалось бы, простые слова, которые каждый из нас слышал тысячу раз, но почему-то тысячу раз их забывал. – Кто осознал эту краткость жизни, тот сделал важный духовный шаг. Если человек начнет слушать только свою совесть, то невольно встанет на чистую жизнь и вспомнит про Бога. Верно говорится: без Бога не до порога.
Отец Александр умолкает и внимательно смотрит на меня, что-то наспех записывающего в блокнот.
– О-ох, – вздыхает священник. – Я сейчас рассказываю, а ты потом в журнале все перепутаешь, получится сплошной винегрет.
ххх
Русский женский монастырь в Ново-Дивеево возник в 1951 году. Причину появления этой обители объяснить нетрудно: победное шествие Красной Армии по Европе сопровождалось не только уничтожением фашизма, но и преследованиями всех россиян, которые по разным причинам очутились за границей. Спасаясь от НКВД, многие из них бежали в США. Среди этих иммигрантов были и православные священники, монахи и монахини. Иноки нашли приют в Джорданвилле – в православном мужском монастыре, что на севере штата Нью-Йорк, а куда было податься монахиням? Тогда-то протоиерей Адриан Рымаренко решил основать русский женский монастырь. Пошли с кружкой по миру, собрали пожертвования, выкупили землю у запущенного католического монастыря, восстановили церковь, колокольню. Разбили участок под кладбище, на котором вскоре была вырыта первая могила для монахини...
Поначалу жили впроголодь, в основном, ели рыбу, которую подбирали после торгового дня на нью-йоркском рыбном базаре и привозили в Ново-Дивеево. Попытались было выращивать свои овощи, но зайцы (а косых в этих краях тьма) все съедали. Завели кур – вновь неудача: лисы тут как тут. Однако трудом и молитвой все постепенно устроилось. Сюда стали приезжать православные крестить детей, венчаться, причащаться. Здесь, на единственном тогда на Восточном побережье православном кладбище, хоронили своих родных.
Сегодня здесь осталось лишь пять монахинь и три послушницы. Не так давно прибыло "пополнение" – три монахини из киевского Покровского монастыря. Еще здесь открыт дом престарелых, в котором живут семьдесят пять русских стариков.
ххх
Их объединяет не только возраст и не только русский язык, но и нечто большее. Ведь, как это ни банально звучит, Родина остается в каждом из нас такой, какой мы ее запомнили, когда покидали, и у каждого она своя. Для большинства тех, кто сегодня коротает свой земной век в Ново-Дивееве, Россия осталась страной большевистского террора, атеистического вандализма и ужасов. Они знали, что Родина для них отрезана навек.
Здесь, в доме престарелых, казалось бы, нет ничего особенного: старички и старушки, инвалидные кресла, палочки, обслуга. Правда, несколько необычно видеть висящие на стенах иконы и старые фотографии. Но приглядитесь, как сидящий в кресле старик приглаживает свои седые усы и бороду. Какой жест! А старик-то, оказывается, бывший офицер царской армии, после Гражданской войны оказался в Харбине. Во время конфликта на КВЖД китайцы, перебив ему ноги, выдали его большевикам. Тюрьма, побег из лагеря, снова Маньчжурия. Он имел великолепный голос, пел на клиросе, потом стал священником. Но мытарства отца Константина Заневского еще не закончились: впереди ожидали бегство от Красной Армии в Японию, американский оккупационный лагерь, иммиграция в США.
Девяностосемилетний иерей Константин пытается мне что-то сказать, но нельзя разобрать ни слова – у него полностью сел голос. Теперь о его жизни могут поведать только висящие на стене комнаты фотографии, на одной из которых запечатлен подтянутый молоденький офицер с аккуратно подстриженными черными усиками.
...В трапезную входит седовласая крохотная женщина. Она приветствует меня легким наклоном головы и подает руку для пожатия:
– Баронесса Елена Петровна Врангель.
– Вы – дочка того самого барона Врангеля?
В моей голове начинают мелькать воспоминания о дворцах Петергофа, кружится карусель титулов: бароны Остзейские, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... И неожиданно словно раздается стук печатной машинки и картавый голос диктует: "Крым должен быть взят любой ценой. Ульянов-Ленин"...
– Извините, я сейчас занята, зайдите, пожалуйста, ко мне попозже.
ххх
В священнике есть нечто необычное. В самом факте его существования на земле. Думаю, даже у отпетого атеиста где-то на краю под- или сознания существуют некий мистический страх и благоговение перед представителем духовенства. Наверное, это объясняется тем, что к Тому миру священник ближе, чем мы, простые смертные. А перед миром иным все мы в большей или меньшей степени испытываем трепет.
– О себе, собственно, рассказывать нечего, – отец Александр подливает в чашки чай. Ставит чайник на деревянную подставку, трогает его рукой. Его большая грубая ладонь вовсе не похожа на ладонь пианиста или скрипача. – Управляю этой обителью уже сорок лет. Здесь, думаю, и умру. Конечно, порою хочется вернуться в Россию, но, видимо, так угодно Господу, чтобы я был здесь. Да и могу ли я все оставить?
Мы встаем из-за стола, проходим коридорчиком, открываем дверь и попадаем в церковь.
Тишина. К запаху ладана примешивается запах хвои. В красных чашечках плавают тусклые огоньки. Щелкает выключатель, и церковь заливается ярким светом.
– У нас здесь бесценные иконы, – говорит священник. – Вот на полотне изображен преподобный Серафим Саровский. Этот холст – единственный, написанный при жизни святого. Полотно из Оптиной Пустыни сначала доставили в Киев, а после революции перевезли в Германию. Видите, прожжено в центре холста – это след от американской зажигалки, упавшей во время бомбежки в церковь в Берлине. А вот – след от удара штыка красноармейца на иконе преподобного Иоанна Тамбовского. У икон свои судьбы, свои раны...
Выходим из церкви. Дождь почти закончился. Подходим к невысокому зданию. Это – мастерская. Здесь пахнет машинным маслом и свежевыструганным деревом. Вокруг станки: сверлильный, токарный, фрезерный – настоящий цех. В углу белые могильные кресты.
– Постоянно нужно что-то ремонтировать, а вызывать мастеров дорого. Вот и приходится все делать самому, – священник открывает ящики, набитые сверлами, резцами, гаечными ключами. Сейчас, в окружении этих станков, он выглядит так же естественно, как в церкви среди икон.
– Вы крестите, венчаете, отпеваете, управляете монастырем, вдобавок еще и строгаете кресты, и сверлите трубы. Когда же вспоминаете про Бога?
– Когда молотком палец ударю, тогда и вспоминаю, – шутит отец Александр.
...А может, не нужно никаких фокусов? Может, нужно обучиться самому главному – ЛЮБВИ, а все остальное приложится?
ххх
Каждый волосок на голове Елены Петровны аккуратно уложен. Годы ее несколько ссутулили, но у баронессы каким-то чудесным образом сохранилась стать. Объяснить это сложно – надо видеть. Точный возраст женщин называть не принято, потому достаточно сказать, что баронессе Врангель уже за девяносто. В Ново-Дивееве она живет десять лет.
– Вы слышали? Наших опять убили в Афганистане! – Елена Петровна берет в руки "дистанционку" и уменьшает звук телевизора.
– Слышал,– киваю, на ходу сообразив, что "наши" в данном случае – это американцы.
Дочь барона Врангеля после взятия Крыма покинула Россию, жила в Бельгии, вышла замуж за американца и переехала в США.
– Елена Петровна, вам никогда не хотелось вернуться в Россию?
– Нет, никогда, – качает головой и, не дожидаясь расспросов на эту тему, продолжает: – Я помню, когда мы отплывали из Новороссийска, красные подвозили к берегу телеги с расстрелянными и сбрасывали трупы в море. Был сильный ветер, ураган. Одну телегу сорвало с причала и вместе с лошадьми швырнуло в воду. Это было ужасно... А еще всю жизнь перед моими глазами – виселицы, на которых висели царские офицеры с содранной кожей. Вы бы после этого захотели вернуться?
– Вы помните, как скончался ваш отец?
– Конечно. Ему тогда было 48 лет. Отцу прислуживал денщик Александр. Как-то денщик привел к нам в дом мужчину и, представив своим братом, испросил разрешения ему переночевать. Наутро оба скрылись, а отец вскоре заболел туберкулезом. Выяснилось, что это был агент НКВД, который подсыпал в еду туберкулин. Отец мучительно умирал четыре месяца. Когда его везли хоронить в Сербию, на каждой заставе встречали почетные караулы. Процессию сопровождал князь Куракин.
– Есть ли сегодня продолжатели рода Врангелей?
– У двух моих родных братьев, к сожалению, детей нет. У меня – дочь, которая носит фамилию мужа. Род Врангелей оборвался. Я имею уже трех внуков, одну внучку и двух правнуков. К сожалению, никто из них русского языка не знает.
На стенах комнаты, где живет Елена Петровна, висят иконы, фотографии матери, портрет отца, где барон Врангель изображен в казачьей форме.
– Этот портрет написан незадолго до того, как отца отравили. Помню, в дом пришел художник Кузьмин, стал просить, чтоб отец ему позировал. Отец не любил ни фотографий, ни портретов, но неожиданно для всех согласился: "Даю вам два часа времени. Пишите!" – сказал он художнику. Портрет получился прекрасный: отец здесь молод, красив, полон сил... А вот этой иконой он меня благословил перед смертью.
Елена Петровна посматривает на часы:
– Извините, вот-вот должен приехать внук с невестой, мы собираемся в путешествие… В другом месте я бы сегодня жить не смогла. Если бы не Ново-Дивеево, давно бы умерла, – говорит она на прощанье.
ххх
Вечереет. Последнее, что я должен успеть увидеть хоть мельком, – кладбище. Шлепаем по влажной траве. Впереди – кресты, кресты, кресты. Здесь похоронено около шести тысяч православных. Над многими могилами горят красные лампады.
– Вот здесь, – отец Александр указывает на три ряда выкрашенных в белый цвет деревянных крестов, – покоятся наши монахини. А вот могила дочери Льва Толстого – Александры Львовны, основательницы Толстовского фонда. А под этим крестом – княгиня Мария Волконская, а там, видите, личный охранник последнего российского императора – полковник Рогожин. Здесь – могилы морских офицеров, а во-он там, за елкой, – могила князя Михаила Долгорукова. Здесь похоронена русская история...
Безжалостное время! Под этими плитами и крестами лежат те, кто был гордостью русской истории. С ними навеки канула целая культура, создаваемая веками и накапливаемая поколениями. Бароны Остзейские, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... Крохотные островки этой Атлантиды остаются где-то в Европе и здесь, в Америке, в этом доме престарелых, который тоже вот-вот исчезнет во времени.
– Наверное, в последние годы на этом кладбище уже почти никого не хоронят?
– Напротив, больше чем прежде. В прошлом году похоронили около ста пятидесяти человек, и в этом, думаю, будет не меньше. Конечно, сейчас сюда привозят русских последней иммиграции, и часто причиной их смерти бывает не старость и не болезни: один умер от наркотиков, другого застрелили, третьего в пьяной драке выбросили из окна...
ххх
– Петр, если хочешь успеть на последний автобус, нужно спешить! – отец Александр глядит на часы. В его фигуре появляется что-то решительное: – Я тебя подброшу до остановки. За мной!
Подбегаем к джипу. Священник пулей влетает в салон машины, поворачивает ключ в замке зажигания. Машина срывается с места и выносится на шоссе.