- Если хочешь радости, почему бы тебе не стать настоящим дедушкой для твоих внуков? - поинтересовалась она.
Потом взглянула на меня.
- Вы видели у него фотографии моих ребят? Или детей Иэна?
Я посмотрел на каминную полку. Там был молодой боксер. Трое детей на поблекшей фотографии шестидесятых годов. А в середине - свадьба Кена Гримвуда. Сейчас я смотрел на нее. На нем была морская форма, и он гордо стоял, по-моряцки расставив ноги, а его скромную невесту почти целиком закрывали оборки белого свадебного платья.
Трейси вернулась в гостиную.
- У него прекрасные внуки, - сказала она. - Действительно прекрасные. Вообще-то они уже выросли. Но сводил ли он их хотя бы раз в парк, рассказал ли хоть одну сказку? Повел ли себя хоть раз как нормальный дед? Нет, он был слишком занят собой. Лошадьми. Борзыми. Игрой на деньги.
Кен нахмурился, пересыпая табак.
- Они были панк-рокеры, - бросил он. - Панк-рокеры и скинхеды.
Трейси взорвалась:
- Это было сто лет назад!
- Я приготовлю чай, - пробормотал Иэн и удрал на кухню.
- К тому же Сьюзи была готом, а вовсе не панк-рокершей, - продолжала Трейси. - А теперь она замужем за своим ровесником. Но разве ему это хоть немного интересно?
Она посмотрела, как он высыпает содержимое пакетиков в жестянку, и вздохнула. В этом вздохе было вселенское разочарование.
- А вы зачем здесь, мистер Сильвер? Помимо того что поощряете этого выжившего из ума старого дурака довести себя курением до смерти.
Я думал об этом.
Я не знал, как это объяснить.
- Он - Кен - был вместе с моим отцом, - сказал я. Старик не смотрел на меня, но мне казалось, что он слушает. - Я имею в виду, во время войны. Они вместе сражались.
Я посмотрел на нее.
- Мой отец тоже был коммандос, - объяснил я.
Она кивнула - более холодно, чем я ожидал. Затем взяла с телевизора хлебный нож, который положил туда Кен.
- А ваш отец преставился, смею предположить?
Я смотрел на нож.
- Десять лет назад, - ответил я. - Кстати, тоже от рака легких. В последние годы он бросил курить. Но пользы ему это не принесло.
- Пэдди Сильвер, - хмыкнул Кен. - Этот парень был твердый, как тиковое дерево. Отличный парень этот старый Пэдди.
- Значит, вы один из них, - резюмировала Трейси, постукивая ножом по ладони. - За эти годы я видела таких, как вы.
- Какой же я? - спросил я.
Я не хотел с ней спорить. Но чувствовал, что не могу сдержаться.
Она поглядела на отца.
- Человек, который считает, что старый орден, который он сунул в ящик, имеет вселенское значение. - Она зло усмехнулась. - Что ж, спасибо, что зашли, мистер Сильвер, и спасибо за ваш неуместный подарок, который, я уверен, был сделан с самыми лучшими намерениями. Но позвольте мне сказать вам кое-что о моем папочке, чтобы вы не тешили себя иллюзиями.
- Иэн! - рявкнул Кен. - Этот чертов чай готов?
Из кухни раздался жалобный голос сына:
- Сейчас, папа.
Трейси шагнула ко мне, уронив руку с ножом. Я хотел сделать шаг назад, но стоял как завороженный.
- Он не герой, - отчеканила дочь старика. - И он не ваш отец. Так что если вы ищете героя или отца, вы попали не по адресу. Он просто глупый эгоистичный старик, который ждет смерти.
Она направила на меня кончик ножа:
- Можете взять его себе.
Я стоял в дверях комнаты сына, не включая свет. Везде были "Звездные войны". До сих пор все было в "Звездных войнах". Неужели у него не появилось других интересов?
С потолка свисали серые пластиковые звездные истребители и большой звездолет "Миллениум фэлкон". Над узкой кроватью - соответствующий постер. Люк, который целится в камеру, по бокам от него Хан Соло, размахивающий световым мечом, светящимся розовым, - неужели Хан Соло когда-нибудь пользовался таким мечом? Что-то не помню - и принцесса Лея, стреляющая из бластера. Знаменитые эпизодические персонажи - Оби Ван Кеноби, два робота-андроида и Чубакка. А выше всех - очертания святого покровителя паршивых отцов - Дарт Вейдер, безучастно глядящий на Звезду Смерти.
Комната как будто законсервировалась. Словно остановились часы. Казалось, что время замерло на той поре, когда мой сын был маленьким, когда все было легко и просто.
Он стал оставаться у Джины на ночь. С трудом, но он успевал добраться в школу из Сохо в Айлингтон. Если он пропускал завтрак или перехватывал в метро миндальный круассан, то приходил в школу вовремя. Мать не подвозила его до школы. У Джины не было машины. Насколько я знал, отсутствию машины было множество причин - потому что, если живешь в Сохо, всюду можно дойти пешком; потому что она боялась водить и еще больше боялась парковаться. Поэтому я держал рот на замке. А Пэт начал чувствовать себя у Джины как дома.
Сид подошла и обняла меня. Мгновение спустя между нами втиснулась Джони, одетая в пижамку и с зубной щеткой в руке.
- Это надо делать в ванной, - сделала ей замечание Сид.
Джони посмотрела на комнату брата, всю в антураже "Звездных войн", продолжая чистить зубы. Потом подняла личико. Вокруг рта была размазана зубная паста, похожая на мороженое.
- А почему мама Пэта не может прийти сюда, чтобы навестить его? - спросила она.
Мы не знали, что ответить. Джони отправилась обратно в ванную. Вскоре мы услышали, как она тщательно отплевывается, полоща рот.
- С ним все в порядке, - сказала Сид. - Ты ведь знаешь, что с ним все в порядке, мой хороший. Ты замечательный мужчина. Ты любящий отец. И у этого красивого мальчика все будет отлично. Ведь это хорошо, что он узнает свою мать, Гарри. Это совершенно необходимо.
Я сглотнул.
Я понимал, что мне надо было что-нибудь сделать или сказать. Показать ей, что я счастлив и доволен тем, что она рядом. Но я продолжал смотреть на Люка Скайуокера, направлявшего на меня пистолет. Я чувствовал, что жена теряет терпение.
- Так будет каждый раз, когда он будет видеться с ней? - наконец спросила Сид. - Неужели ты не хочешь, чтобы она узнала его? Она не бросала его, ты ведь понимаешь.
Я знал, что она скажет дальше.
- Она бросила тебя.
Все верно.
Но бывали времена, когда мне казалось, что она бросила нас обоих.
Иногда эти времена длились целые годы.
8
Мы с Пэтом сидели в Национальном доме кино. Показывали два фильма с Ли Марвином. Именно тогда Пэт мне это и сказал.
"Грязная дюжина" и "Ад в Тихом океане". Ли Марвин в оккупированной нацистами Франции, идущий на верную смерть вместе с кучкой обреченных неудачников и психопатов. А после двадцатиминутного перерыва - Ли Марвин, высаживающийся на пустынный остров с кучкой японских солдат-фанатиков. Отличное воскресное времяпровождение для отца с сыном. Мы могли провести вместе несколько часов, практически ни о чем не разговаривая.
- "Мы притащили сюда достаточно, чтобы взорвать весь мир!" - процитировал я, когда мы вышли с "Грязной дюжины", и Пэт вежливо улыбнулся.
Продавцы книг собирали свой товар. Темнело уже довольно рано, и вдоль всей Темзы зажигались фонари. Собор Святого Павла неясно светился в последних лучах солнца. По реке не спеша плыли старые коричневые баржи. Я купил горячий шоколад Пэту и чай себе. Впечатление от фильма потихоньку таяло. Мы смотрели, как река катит волны навстречу ночи.
Пэт, глядя на Дом кино, потягивал свой напиток. На его верхней губе остались кремовые усы от сливок.
- Можно передохнуть немного перед "Адом в Тихом океане", - пошутил я, и он кивнул.
На его щеке пробивалось несколько светлых волосинок, словно легкий пушок на новом теннисном мяче. В один прекрасный день он начнет бриться.
"Не позже чем через год", - подумал я.
Он стер пену с губы и посмотрел на меня.
Я увидел, что он набрал воздуха в грудь.
- Я тут кое о чем подумал, - проговорил он.
- Да? - Я напрягся.
- Я мог бы ненадолго переехать к Джине, - сказал он и слегка кивнул, словно соглашаясь с собственной идеей, только что пришедшей ему в голову. - Посмотреть, как это будет.
Я несколько секунд смотрел на него, а потом отвел взгляд.
- А как же школа? - спросил я. - Ты собираешься проделывать такое путешествие каждый день?
- Я ведь уже это делал, - быстро сказал он.
Он все обдумал, предвидя мои вопросы.
- Но ведь не каждый день, - возразил я, думая, что, возможно, неправильно его понял.
Мой сын, который будет нести на себе груз развода родителей до дня своей смерти, говорил, что хочет жить с матерью.
А я говорил о расписании автобусов.
- Понимаешь, - продолжал он, - я хочу узнать ее получше, как следует узнать. Не те обрывочные сведения, которые доставались мне годами. Я хочу по-настоящему узнать ее. Как обычного человека.
- Если это сделает тебя счастливым, - проговорил я, и все эти впустую потраченные годы легли на мое сердце, как свинец. Мне еще никогда так не хотелось обнять его. Но я до него не дотронулся. - Разумеется, вам надо узнать друг друга. И она тебя любит. Конечно любит. Я просто беспокоюсь, вот и все.
Он по-детски сердито нахмурился:
- О чем ты беспокоишься?
Я покачал головой.
- Об экзаменах, - беспомощно сказал я. - О школе. Просто - о том, что все рушится, Пэт.
- Я не хочу, чтобы все рушилось, - возразил он. - Как раз наоборот. Не знаю, каким образом, но только пусть не рушится, вот чего я хочу.
Он не хочет, чтобы все рушилось, подумал я. Чего же он хочет? Стабильности? Нормальности? Счастья? Спокойной жизни.
- И когда это должно случиться? - спросил я.
Он посмотрел на меня с надеждой.
- На следующих выходных? - предположил он.
Я не сдержался:
- Но это наши выходные! Мы идем смотреть фильмы с Клинтом Иствудом! "Куда не долетают и орлы" и "Героев Келли"!
- Честно говоря, - сказал он, - я не особенно люблю фильмы о войне.
Меня словно пыльным мешком огрели.
- Тебе не нравятся фильмы о войне?
- Не особенно. Нет, они ничего. "Отсюда в вечность" очень даже неплохой.
- Неплохой? Неплохой? "Отсюда в вечность" - "неплохой" фильм?
Он пожал плечами. Допил шоколад.
- Ну, вполне хороший. Эпизоды с Фрэнком Синатрой в гавайской рубашке. И с Джеймсом Дином, когда он отказывается выйти на ринг.
- Это не Джеймс Дин, - вздрогнул я. - Это Монтгомери Клифт. Тогда что мы здесь делаем, если ты не любишь фильмы о войне?
- Мы здесь, потому что их любишь ты, - ответил он. - И потому что для нас это способ… ну… провести время. Мы ведь не можем все время пинать футбольный мяч.
Мы молча уставились на реку.
Пэт откашлялся.
- Сейчас начнется Ли Марвин, - напомнил он.
- К черту Ли Марвина, - проговорил я.
Он был прав. Люди, в которых я узнал зрителей "Грязной дюжины", залпом допивали свой жидкий латте и возвращались внутрь. Но я продолжал смотреть, как течет река.
- Прости, что не удалось сделать все по-другому, - сказал я (и подразумевал именно это) и почувствовал ком в горле. - Я хочу… не знаю. Прости, что не смог устроить все по-другому, лучше, пока ты рос. - Я почувствовал, как в глазах защипало, но это ощущение быстро ушло. Я посмотрел на него. - Мне жаль, Пэт. Действительно жаль.
Он засмеялся.
- Все в порядке, - сказал он. - Все хорошо. Просто… я многого не помню. В смысле, обо мне и Джине. Мне иногда кажется, мои воспоминания - это просто фотографии, которые я когда-то видел. Сижу на лошади в четыре года. Перелезаю через спинку коричневого дивана со световым мечом. Прыгаю на батуте на заднем дворе. Но я не уверен, что действительно все это помню. Я просто видел эти фотографии.
Потом он легонько тронул меня за руку.
- Идем, - сказал он. Над его невероятными голубыми глазами нависла темно-русая челка, и лицо медленно засияло всепонимающей улыбкой. - Идем смотреть Ли Марвина. Тебе ведь хочется.
- А как же Элизабет Монтгомери? - выложил я козырную карту. - Ты будешь жить гораздо дальше от Элизабет Монтгомери. Я имею в виду, что в школе вы будете видеться, а жить придется в разных концах города.
Я не хотел делать ему больно. Я просто беспокоился о нем.
Но он от души расхохотался.
- Элизабет Монтгомери? - переспросил он. - Я ее не интересую, папа.
Сосед Сида не потерял глаз, а мы не потеряли работу.
Мы с Марти сидели напротив Бланта. Напряжение ушло. На столе лежали бумаги, но в них содержались обзорные статьи и передовицы, провозглашающие Сида из Сёрбайтона защитником порядка и порядочности, честным человеком, слишком далеко зашедшим в борьбе против безответственности, одиноким диссидентским голосом, вооруженным только стартовым пистолетом и выступившим против паршивых ценностей изуродованной Великобритании.
- Мы можем пригласить Сида в студию, - сказал Марти. - Он герой, в одиночку выступивший против преступника. Пусть выберет свою топ-десятку треков восьмидесятых и порассуждает о том, куда катится этот поганый современный мир.
Блант засмеялся.
- Не будем отталкивать удачу, - сказал он и улыбнулся нам.
На сей раз это была настоящая, искренняя улыбка.
- Я хотел пригласить вас на конференцию в Глазго на этот уик-энд, - сказал он. - Это крупнейшее мероприятие цифровой медиаиндустрии.
Мы озадаченно смотрели на него.
- Я буду говорить о новом поколении видео- и аудиоконтентов на множественных платформах, - пояснил Блант.
Но мы продолжали недоуменно смотреть на него.
Затем Марти наклонился вперед, пытаясь расшифровать слова Бланта. Это как-то связано с телевидением? А я думал о комнате моего сына. Он возьмет с собой все - просто опустошит ее? Захочет ли он, чтобы я помог ему переехать? Почему он не говорил мне, что не любит фильмы о войне?
Мой телефон завибрировал, и я взглянул на дисплей. "Неизвестный номер", - гласила надпись, и я поднялся со стула.
- Я должен ответить, - сказал я.
- Это Синг Рана, - проговорил кто-то, и мне понадобилась целая секунда, чтобы соединить голос в телефоне со старым гурком. - Вам надо приехать. Я не могу сегодня с ним поговорить. Вы должны приехать. Они все забрали.
Я дал отбой, и Блант взглянул на меня.
- Так как насчет этого уик-энда? - спросил он, ожидая ответа.
- Что насчет уик-энда? - не понял я.
В этот уик-энд случится самое страшное. В этот уик-энд мой сын уйдет из моей жизни в жизнь матери.
- Вы приедете? - довольно раздраженно спросил Блант. - Это крупнейшее в мире мероприятие цифровой медиаиндустрии, его посещают крупнейшие медиапредставители, гости и специалисты по коммуникациям. - Он приосанился. - Я буду говорить ключевую речь.
- В этот уик-энд? - снова спросил я и покачал головой. - Никак не могу. Сожалею.
Представитель Би-би-си посмотрел на Марти. Тот пожал плечами и засмеялся.
- Я тоже не могу, - сказал он. - Не знаю почему. Но я что-нибудь придумаю.
Когда мы вышли из офиса, Марти взял меня за руку и фыркнул:
- Они хотят, чтобы ты в эти дни вскрыл себе вены. Хотят прикарманить твою жизнь. Мы делаем шоу, а потом идем домой. Этого достаточно.
Телефон у меня в кармане снова завибрировал.
- Этого более чем достаточно, - согласился я.
Я позвонил его дочери по пути к нему.
- А чего он ожидал? - спросила она.
Она отняла трубку телефона от рта, уговаривая внучку съесть еще кусочек. Потом снова заговорила со мной:
- Ему давным-давно надо было переехать с этой свалки в нормальный дом.
Когда я приехал, дверь была открыта.
Вернее, не открыта - выломана.
Она висела на петлях под странным углом, на разбитом в щепке дереве под матовым стеклом виднелся отпечаток большой кроссовки. Американский размер 12. Хлипкая дверь никак не могла сдержать вторжение злобного мира. Я видел, что по квартире кто-то ходит. Синг Рана. Молодая женщина-полицейский с блокнотом. Я позвонил в дверь. Никто не ответил, поэтому я прошел внутрь.
Тот, кто здесь побывал, хорошенько постарался.
Все было перевернуто вверх дном. Торчали клочья из распоротой софы, на которой сидел Кен, маленький и недвижимый, глядя в никуда. Содержимое ящиков комода - древние счета за газ и электроэнергию и открытки из Австралии покрывали ковер, как рекламные листки. И как жизнь, которой здесь жили. Похоже было, что все вытащили туда, куда падал свет, и разорвали на мелкие кусочки.
Синг Рана кивком поприветствовал меня.
В его руке была свернутая трубкой "Рейсинг пост", и он держал ее как меч. Полисменша продолжала делать записи. Я поднял с пола свадебный снимок, очки, в которых по одному стеклу шла трещина, похожая на паутину, и положил их на каминную полку, где уже стоял телевизор.
Это был один из старомодных телевизоров, каких я не видел много лет, - одинаковый в глубину и ширину. Его не потрудились украсть, но разбили экран розовой статуэткой балерины. Она лежала среди осколков битого стекла, одна ее стройная нога была отломана ниже колена.
Я присел рядом с Кеном. Он дышал с большим трудом, я такого раньше у него не замечал. В первый раз он выглядел тем, кем был на самом деле, - стариком с опухолью, которая его убивала. Он выглядел побежденным.
- Ведь здесь у меня нет никаких ценностей, даже нечего стащить, - сказал он.
Он поглаживал пальцами жестянку с табаком, но не пытался свернуть самокрутку.
И тогда мое сердце упало. Я вспомнил, что одна ценная вещь у него все-таки была.
Я быстро прошел через комнату туда, где валялся разбитый комод. В ящиках еще кое-что оставалось. Очки для чтения. Использованные счета, оставленные, видно, на память потомкам. Открытки, исписанные витиеватым почерком, выцветшие снимки внуков, которые теперь выросли. Все было на месте.
Кроме ордена.
В конце дня почти ничего не произошло. За исключением того, что Пэт уехал.
Я принес с чердака два чемодана, и он набил их и школьный рюкзак одеждой и книгами - сколько можно было унести. Но он оставил гораздо больше, чем взял. Я стоял в дверях его комнаты и смотрел, как он взвешивает в руке чемоданы. Со стены смотрели Люк Скайуокер, Хан Соло и Дарт Вейдер, забытые, как детские игрушки.
Перед домом остановилось такси, не заглушая мотора, словно подгоняя скорее выйти и уехать. Я подошел к окну. Джина сидела на заднем сиденье черного такси, одетая в спортивную одежду, и, нахмурившись, набирала эсэмэску. Ждет. Входная дверь распахнулась, оттуда вышла Сид и направилась по дорожке к ожидающему такси. Я слышал голоса обеих женщин, но не разбирал слов.
- Можно идти, - сказал я чужим беспечным голосом. - Готов?
Он деловито кивнул, я подхватил один из чемоданов и вышел вслед за ним из комнаты. Вслед нам смотрели джедаи.
Сестры ждали его внизу лестницы. Старшая и младшая. Пегги и Джони плакали, и я почувствовал, что даже хочу, чтобы он поскорее уехал. Пегги обвила руками его шею, а Джони прижалась к его боку.
Пэт улыбнулся. Глаза его оставались сухими, но провожание его явно тронуло.
- Я скоро вернусь, - заверил он.
Потом подошла Сид, стала перед ним и сделала то, на что я бы ни за что не осмелился. Отвела его челку со лба, поправила лямку рюкзака. Почему я не могу этого сделать?
- Береги себя, Пэт, - сказала она, поцеловала его в щеку и прижала к себе.