...Он обнимал ее, кладя руки ей на талию, пытался прижать к себе, упираясь набухающим в брюках членом к ее бедрам в юбке или, в зависимости от сцены, в трусиках. Но почему-то всякий раз Стелла выскальзывала из его рук, как та змейка, оставляя ему сброшенной чешуей неудовлетворенное желание. И флирт, и съемки продолжались, переплетаясь, спутываясь узлами, и снова развязываясь, с обидами Осипа, с нотками злости в его голосе, с минутами сердитого молчания.
Сначала он снимал ее в Sea Gate, на безлюдном вечернем пляже. Вот – Стелла в мелкой воде, в бикини, плещется, как русалка, – обычная рекламная заставка TV подписываться на порноканал. А вот – Стелла на спасательной вышке: в оранжевом жилете спасателя, топлес, со свистком и в шляпе – ну, это на обложку журнала "Максим" или "Спорт иллюстратор".
А вот уже и что-то поинтересней: Бруклинский ботанический сад, цветение роз и орхидей. Стелла в светлом сарафане. Пунцовые и черные розы тучно свисают с арочных декоративных входов, как в светлом замке. Повсюду стреляют струйки фонтанов, и Стелла, цветочной феей, летит по анфиладе роз...
Внимание: на экране появляются звери – дикие кошки, медведи-гризли, тигры Бронкского зоопарка! Стелла дразнит обезьян в открытом питомнике; подняв кверху руки, рычит на тигра, вынырнувшего из густого кустарника и одним прыжком очутившегося у самого заградительного стекла.
Вот они оба, Стелла и Осип, садятся в подъехавшую кабинку передвижной канатной дороги зоопарка. Стелла впрыгивает в кабинку, Осип отдает билеты разморенному жарой билетеру, тоже входит в кабинку и запирает дверцу.
Плавно покачиваясь, прикрепленная к толстому канату, кабинка плывет над землей. Поднимается все выше, над кронами деревьев. Внизу широкие дороги сужаются, превращаясь в тонкие жилки в этом бушующем море зелени.
– Смотри! Смотри!
В кустарнике прячется тигр, а во-он – озера со стаями уток. Осип держит камеру, стараясь не терять ракурс и держать Стеллу в объективе, что непросто – кабинка раскачивается от ветра и от толчков Стеллиных ног.
Ее охватывает детский восторг! Так хорошо ей уже давно не было, даже от кокаина.
– Смотри! Смотри! О-бал-деть! – указывает она рукой куда-то и открывает дверцу кабины.
Осип несколько озадачен – может закончиться штрафом. Женщина с детьми в кабинке в метрах десяти перед ними недоуменно таращит глаза на это безобразие. Осип наводит камеру на ту женщину, чтобы она отвернулась.
– Да смотри же ты, чурбан! – Стелла высовывает голову из кабинки. – Ва-ва-ва! – часто прикладывая ладонь к раскрытому рту, орет, как дикарка.
Осип направляет объектив вниз, где по густой высокой траве бегут орангутанги. Мелькают их волосатые темные спины. Осип берет общим планом, потом старается выхватить детали: трава, лапы, мохнатые головы.
–Ва-ва-ва! – Стелла не унимается. Она стоит к нему задом, выгнувшись; из кармана шорт-хаки выглядывает край пачки сигарет.
Осип опускает камеру. Смотрит на свои руки, которые... на глазах покрываются жесткой шерстью, на свои крупные, загнутые концами внутрь когти! Прыгает в траву и, отталкиваясь от земли мощными лапами, бежит за ней вместе с другими самцами.
Впереди – несколько самок, но он сейчас выбрал ее, ее одну. В траве мелькает ее розовый крепкий зад, обрамленный шерстью, ее голова прижата к телу.
Она озирается и продолжает бег. Сверху протянута подвесная канатная дорога, в кабинках, что плывут в небе, сидят ее сестры – с детенышами, но без шерсти, без хвостов и почти безротые. Она слышит, как уже совсем близко сзади шелестит трава, как под тяжестью его тела и ударов лап хрустят поломанные ветки. Она слышит его частое горячее дыхание. Всё, она сдается – делает несколько сильных прыжков в сторону, туда, где мягче трава...
– Ты что, совсем спятил?! – Стелла отталкивает Осипа, поправляет свои шорты, которые он пытался расстегнуть. – Здесь этим заниматься нельзя. Здесь же вокруг звери!
Он хмуро накрывает объектив крышечкой.
ххх
– Ну и дела! – Уолтер, переводя дух, принял свою любимую позу – с ногами на столе.
Бросил несколько озабоченный взгляд на свои туфли. Да, дела неважнецкие: кожаный кант стерт, носок смят, форма, придающая мужской обуви молодцеватость и задористость, утрачена. А пожеванные туфли у оптимистично настроенного Уолтера всегда вызывали нехорошие эмоции, в изношенных туфлях для Уолтера сквозила осенняя безнадега. Словом, пора покупать новые.
Он приспустил узел галстука и освободил от верхней пуговички рубашки плотную шею.
В зале было прохладно, кондиционеры нагоняли холодный воздух. Но жарко было на улице, где днем разогретый от ста градусов по Фаренгейту асфальт медленно остывал к ночи, отдавая весь свой жар воздуху. Клубами воздух поднимался вдоль стен небоскребов, тоже еще теплых, почти горячих.
И вот, час назад по такому пеклу Уолтеру пришлось бежать, протискиваясь между лимузинов, полицейских машин и тысяч туристов.
А бежал Уолтер на свой пост, в Оперативный центр, из квартиры своей подружки Лизы, потому что ему на мобильник позвонил его неусыпный коллега, великий русский режиссер Джозеф, и сообщил, что в гостиничном баре, в знаменитой "Французской Прачечной", началась драка: несколько пьяных мужиков сцепились из-за какой-то женщины, бьют посуду и переворачивают столы. Осип, разумеется, вызвал полицию. Копы прибудут с минуты на минуту, но все-таки лучше, чтоб Уолтер был на своем рабочем месте. Вырванный из постели Лизы, Уолтер живенько натянул штаны и рубашку, пристегнул ремень с кобурой и пистолетом, а пиджак уже надевал на бегу.
На месте происшествия делать Уолтеру уже было нечего, к его прибытию полицейские и вооруженный андеркавер (переодетый агент из внутренней охраны) вывели из бара нарушителей: троих пьяных мужчин. Двое вели себя смирно, не огрызались и были отпущены. Третий же оказался то ли более пьян, то ли более глуп, крыл копов матом, размахивал руками, желая продолжения, и получил его, очутившись в полицейской машине на заднем сиденье в наручниках.
Уолтер, подоспевший к финальной части, помог захлопнуть дверцу полицейской машины, где сидел буян, и недолго поболтал с бывшими коллегами-копами о всякой всячине, не забыв, как положено, записать их имена и номерные знаки.
Вид он имел строгий и одновременно добродушный, радуясь тому, что, в принципе, ничего серьезного не случилось и его отсутствие на посту прошло незамеченным. Хотя немного досадовал, что его стащили с Лизы. Поднявшись в Оперативный центр, Уолтер поблагодарил Осипа за сигнал, бодренько сел к столу, написал в журнале короткий рапорт о происшествии, где иному писателю понадобилось бы, наверное, десять долгих страниц, а по-чеховски лаконичному Уолтеру – три скупые строчки. Из-за чего, вернее, из-за кого случилась драка, было неизвестно: таинственную незнакомку вымыло из "Французской Прачечной" мутным ручейком, поэтому в своем рапорте Уолтер обозначил ее как "якобы проститутка номер Один".
Теперь, когда инцидент, можно сказать, исчерпан, в "Мандарине" снова тишь да гладь, бар снова открыт ночным посетителям, Уолтер мог расслабиться. Правда, перед этим он распорядился усилить пост, специально послав к тому бару охранника, и попросил подключить к видеокамерам "Французской Прачечной" дополнительный экран, что Осип незамедлительно исполнил.
Следует сказать, что "Мандарин" охранялся двумя службами: как бы официальной и тайной. В официальную службу, кроме начальника, входила группа дежурных смен, операторы и безграмотные, ленивые security, призванные, скорее, создавать впечатление бдительной охраны. В ночную смену команда охранников сокращалась втрое.
Разумеется, реальную безопасность сложного гостиничного механизма такая команда обеспечить не могла. Подлинную безопасность обеспечивала внутренняя вооруженная служба охраны, о которой мало кто знал. Она включала дюжину бывших полицейских и военных: подобно "андеркавер", в обычных темных костюмах, плечистые и почти без шей, они появлялись в самых горячих точках отеля, всегда неожиданно и всегда вовремя.
Только этим, и ничем другим, объяснялась беспечность Уолтера, во время своих ночных дежурств курсирующего от будуара своей герлфренд к пультам наблюдения. Уолтер отлично знал, что в этой системе его роль – вторая, почти бесполезная.
ххх
...Шел третий час ночи, впереди еще почти шесть часов дежурства. Шесть долгих часов тупого глядения на экраны.
– Мэн, у меня для тебя есть интересное предложение, – говорит Уолтер, вытирая влажной ароматизированной салфеткой свою шею.
Что ни говори, это маленькое ночное приключение, скорее, неприятность, вынудила Уолтера попотеть в буквальном смысле. Дать двадцатиминутную пробежку по Манхэттену, от будуара прекрасной Лизы до оцепленного полицией гостиничного бара! Потом еще пришлось корпеть над рапортом, что всегда давалось Уолтеру невероятной затратой чувств.
Н-да, надо признаться, ранний выход на заслуженную пенсию при всех своих финансовых преимуществах имеет и негативные побочные эффекты, такие как: увеличение доз выпиваемого пива, добавочные порции свиных стейков, ослабление подвижности, что в совокупности нагоняет лишний вес на еще молодое здоровое тело сорокапятилетнего вчерашнего полицейского. Уолтер начал замечать в себе все эти нехорошие перемены, сопровождаемые потливостью, а запах пота Уолтер не терпел...
Он бросил скомканную салфетку в урну и, довольный попаданием, продолжал:
– Мой бывший шеф купил себе дом в Нью-Джерси. Роскошная вилла, с террасами, садом и бассейном. Обошлась ему в полтора миллиона, но он смог взять в банке кредит под хороший процент.
– А какое отношение имею я к вилле твоего бывшего босса? – Осип полез в карман своих брюк, достал оттуда крохотную пластиковую бутылочку с острым белым носиком. Закрыл глаза.
Пекут глаза, пекут огнем после долго всматривания в экраны. Режут, словно горячий песок занесло на роговицу. И зрение, похоже, падает – постоянно приходится щурить то правый, то левый глаз. Имеет смысл на какое-то время перестать вообще заниматься монтажом, в клипах слишком много склеек.
Подняв лицо и над ним руку с бутылочкой, Осип оттянул веко и легонько сдавил пальцами податливый пластик. Из белого размытого в контурах носика капнула в глаз спасительная капля влаги.
– Причем здесь ты? Объясняю: шеф хочет, чтобы ты отснял и его виллу, и, разумеется, его самого. Бассейн, сад, рядом с виллой – поле для гольфа и озеро с лебедями. Он хорошо заплатит, – продолжал Уолтер, расстегивая кобуру справа на груди (Уолтер был левшой) и вынимая пистолет. – А еще, помимо денег, ты заведешь и очень полезное знакомство с шефом отдела нью-йоркской полиции по борьбе с особо опасными преступлениями. Такими знакомствами, приятель, не разбрасываются. Джозеф, не будь зазнайкой, ближе к реальности! – завершил Уолтер своей любимой фразой, выражавшей его жизненное кредо. Поднявшись, направился к сейфу.
Осип сидел, наклонив голову и зажмурив глаза, откуда выбегали и катились по щекам тонкие ручейки капель, он их называл "мои слезки". Слышал, как за спиной что-то брякнуло, затем глухо захлопнулась металлическая дверца оружейного сейфа.
– О`кей, я подумаю, – ответил Осип, раскрывая глаза. Перед ним – те же экраны, но изображение уже с резкостью, с контрастом. И в глазах уже не печет.
– Или ты ждешь предложения из Голливуда? Чудак, знаешь, сколько таких, как ты, мечтают о Голливуде? – продолжал Уолтер, который, следует заметить, не имел ни малейшего понятия о жизни артистов или режиссеров, разве что по обложкам желтых журналов, где сообщались только последние сплетни. – Вот ты снял фильм, так? Получил бабки и позолоченную фигурку, так? И что дальше? Ну, поставил фигурку на полку, ну, показали тебя разок-другой по телевизору, ну, в газете что-то там тиснули. И что дальше? – допытывался Уолтер, пытаясь приподнять этот чугунный для него занавес и проникнуть за кулисы искусства.
– Дальше – ничего, – Осип пожал плечами. На Уолтера он вовсе не сердился, понимал, что с некоторыми людьми разговоры об искусстве вести не следует, даже неприлично.
А и впрямь, что же изменилось в его жизни после успеха на фестивале? Кажется, все это было еще вчера: во время показа его картины он напряженно считал, сколько зрителей покинуло зал. Ожидал-то, что выйдет почти ползала. Но вышли только четыре зрителя! Потом он произнес со сцены короткий спич, отвечал на вопросы зрителей. Когда в списке победителей назвали его имя, Осип почему-то даже не удивился. Лишь после вручения приза и всех аплодисментов, когда возвращались в машине домой, он вдруг сбавил скорость и вытер набежавшие слезы...
Телефон в те дни звонил, не умолкая, электронный "ящик" даже не хотелось открывать – столько там было поздравлений!.. Он уже был готов проснуться знаменитым. Но... где же конкретные предложения и выгодные контракты? Пару раз какие-то мелкие агентства предложили ему снять 15-ти минутные рекламные фильмы, не выделяя на это ни должных средств, ни времени. От такой халтуры Осип, разумеется, отказался.
Несмотря на ворох хвалебных рецензий, его фильм для проката пока никто не купил. Продюсеры ведут переговоры с дистрибьюторами об ограниченном прокате в США и Канаде. Вроде бы его собираются пригласить на фестиваль игрового кино в Лондоне. Заинтересовались в России. Пока все. Короткий звон литавр перед гробовой тишиной.
Механизм киноиндустрии, как известно, весьма громоздкий и запутанный. Для новичка-Осипа было совершенно непонятно, какие колесики и шестеренки взаимодействуют, приводя этот механизм в движение. Но уже было очевидно: для того, чтобы стать звездой, одного успешного дебюта недостаточно.
Фильм "Призраки Бруклин Хайтс", во время съемок казавшийся Осипу шедевром, теперь как-то поблек, потерял свою призовую золотистость, уже зиял огрехами и виделся ему рядовым фильмом, который скоро забудут, если уже не забыли даже те немногочисленные зрители.
Нужно теребить продюсеров, связываться с новыми агентствами, совать им всем под нос свою призовую статуэтку, звонить Нику, унижаться, предлагать новый сценарий...
Да, кстати, немаловажный вопрос – а про что теперь он хочет снимать? О чем будет его новый фильм? Долгое время вынашивал художественный замысел – снять картину о детях, больных раком на последней стадии. Когда-то работая санитаром в хосписе, Осип познакомился с некоторыми из них и их родителями. Те дети еще не знали, что такое смерть, но как-то не по-детски понимали, что из хосписа уже никогда не выйдут...
Но сценарий до сих пор так и не написан. Пока Осип хочет снимать только Стеллу...
– Смотри, к этому старому хрычу из 218 номера опять идут две шлюхи. Ну-ка увеличь, – распорядился Уолтер, указывая на один из экранов.
Щелчок – и две вытянутые фигуры девушек отчетливо возникли в полный рост. Вид спереди: белые волосы, коротенькие платьица, туфли, по-видимому, на очень высоких каблуках, потому что походки у девушек шаткие, идут как на ходулях. Подходят к двери номера 218, стучат и через минуту скрываются в том номере.
– Знаешь, что в сумочках этих красавиц? Думаешь, презервативы и хлысты с наручниками? Нет, там самый чистый, самый свежий колумбийский кокаин. Наверное... – Уолтер сощурил один глаз, будто мысленно проникая в сумочки тех дам. – Грамм пять, не меньше. Интересно, сколько они сегодня вытрясут из этого старого пердуна?
Что ни говори, Уолтер – профи: сидит, болтает о всякой чепухе, а замечает каждую мелочь.
– Знаешь, как они называют кокаин? Шампанским, – продолжал Уолтер. – Звонят в свое секс-бюро и говорят боссу, мол, клиент из такого-то номера хочет еще шампанского, три бутылки. Это значит, три грамма кока. И босс посылает клиенту машину с "шампанским", по самой высокой цене. Но Осип его уже не слушал. Почему-то сопел, нервно перебирая пальцами по кнопкам.
Уолтер покосился на коллегу. Сам взглянул на экраны, и этого беглого взгляда ему было достаточно, чтобы убедиться – в отеле полный порядок.
– Извини, мне надо ненадолго выйти, – Осип быстро поднялся и, стараясь сохранять внешнее спокойствие, направился к дверям.
К тем самым замечательным дверям, что имеют секретные коды и электронные замки. Двери эти не чинили ему ни малейшего сопротивления, открылись легко, и через секунду Осип уже несся к лифту, сжимая рацию во вспотевшей руке.
Выбежав из лифта, ринулся по коридору. Но сообразив, что промахнулся этажом, побежал к двери пожарного выхода.
На лестничной клетке, на ступеньках, спал молодой негр в униформе охранника, прислонившись спиной к стене. Возле него на полу лежала развернутая газета. Охранник открыл глаза, извиняясь, стал было подниматься – решил, что перед ним новый начальник охраны. Но этот странный господин с дикими глазами и рацией в руке, ни слова не говоря, вдруг умчался по лестнице вниз.
– Стелла! – крикнул Осип, догоняя пару, идущую по коридору мимо огромных ваз с цветами.
Мужчина и женщина остановились.
– Ой!.. Сорри, сорри... – Осип попятился спиной.
Мужчина – миниатюрный японец в костюме. Девушка рядом с ним – с красивым лицом в ореоле распущенных каштановых волос, в декольтированном платье.
Сконфузившись, все недолго пялились друг на друга.
– О`кей, о`кей. Пикчер, фото, – залепетал благодушный японец. Протянул свой iPhone Осипу, обнял миниатюрной ручкой талию своей подружки и уставился в объектив. Потом полез в карман за деньгами.
ххх
Легко и беззаботно, словно после освежающей прогулки, Осип вернулся в Оперативный центр:
– Представляешь, выхожу сейчас из туалета, а там какой-то японец с девкой, попросил меня их сфотографировать. За минуту фотосъемки отвалил мне пятьдесят баксов! Расценки Стивена Спилберга.
– У тебя, приятель, на деньги чутье, – отозвался Уолтер.
Уолтера уже одолевала дремота. Он склонил голову с густыми черными, зачесанными назад, волосами, упер подбородок в грудь. Профессионал, Уолтер мог спать в любом месте, и никакой шум, хоть пушечная канонада, не могли его разбудить.
Уолтер никогда не храпел, воздух тихо и мерно проходил сквозь ноздри его утиного носа в мощные легкие и выходил обратно чистыми струями. Губы были сомкнуты, ровные тонкие губы, которые во время бодрствования были очень подвижны, как, впрочем, и его темно-карие глаза, ни на миг не прекращавшие наблюдения за всем вокруг. Уолтер, широкогрудый, дремлющий, со склоненной головой и вздымающимися плечами, напоминал древних исполинов времен битв римлян с кельтскими племенами...
Сон его, правда, в ту летнюю ночь длился недолго. Разбуженный странной силой, Уолтер раскрыл глаза и не сразу поверил, что проснулся. Будь он русским, ущипнул бы себя за ляжку, но он был из ирландцев, поэтому суеверно дернул себя за ухо.
– Как ее зовут?! Джозеф, как ее зовут?! О-о, мэ-эн!.. – застонал Уолтер. Расстегнул еще пару пуговиц рубашки и стал чесать свою грудь: – Джи-исус Крайст!..
На огромном, во всю стену экранном панно сменялись кадры с обворожительно красивой, загорелой женщиной в белых кружевных трусиках и в таком же ослепительно белом лифчике. Женщина валялась на широкой кровати, ползала змеей, становилась на колени и, хищно выпятив нижнюю челюсть, с кровавым ртом, ползла вперед; потом, обессилевшая, падала на спину и томно протягивала зовущие к себе руки...