- Здравствуй, Мейзи, - радостно сказала Элиза.
- Вид у тебя счастливый, - сказала Мейзи.
- Ли есть счастливая, - сказала Элиза и взяла ее под руку.
- Кзуме нужно на работу к двенадцати, напомни ему, - сказала Мейзи Элизе.
Элиза, кивнув, посмотрела на часы.
Мейзи отошла. Юные франты дождались ее и встретили с восторгом.
Музыка опять заиграла. Кзума танцевал с Элизой. Танцевать с ней было блаженством. В его объятиях она была легче перышка. Легкой, послушной, быстрой. Музыка звучала у них в крови, и танцующую рядом толпу они не замечали. Смотрели друг другу в глаза и крепко держались друг за друга.
Музыка смолкла. Элиза утащила его в тихий уголок двора. Они сели у костра, на какие-то подстилки. Рядом сидели пожилые люди, смотрели на танцующих. Элиза велела ему положить голову ей на колени. Она кормила Кзуму, совала ему в рот маленькие кусочки, а сама играла его волосами.
Вокруг них люди танцевали и пели, смеялись и рассказывали разные истории. А они были одни и наслаждались этим. Элиза рисовала узоры у него на лбу и на щеках. И всякий раз, как ее рука приближалась к его рту, он шутливо хватал ее зубами.
А потом Кзума стал рассказывать ей про свою родину и своих родных и про то, что он делал и что мечтал делать подростком. Чуть хвастливо сообщил ей, что был самым крепким из деревенских мальчишек. Рассказал об умершей матери. И о старом отце и младшем брате.
- Они тебе понравятся, и места наши понравятся.
- Да, там прекрасно, - сказала она. - Мы поедем их навестить?
- Поедем! - подтвердил он уверенно. - Но сначала надо устроить дом и отложить денег, чтобы отвезти им подарков, когда поедем.
А потом она рассказала ему о себе. Родителей она не помнила. Они умерли, когда она была младенцем, и растила ее Лия. И Лия была с ней добра и отдала ее в школу. Рассказала, как бывает в школе и что там делают. Пыталась рассказать о безумии, которое иногда ее одолевает. О безумии, которое заставляет ее ненавидеть себя, потому что кожа у нее черная, и ненавидеть белых, потому что у них кожа белая, и ненавидеть своих соплеменников, потому что они не завидуют белым. Но об этом говорить было трудно, не хватало слов. Трудно было объяснить, как пусто бывает в груди, а иногда - так бы и убила кого-нибудь. Для этого слов не находилось.
И она сказала просто:
- Это безумие города меня треплет.
Он не велел ей говорить об этом. И, умолкнув, держась за руки, они смотрели, как рядом танцуют, поют, смеются. И были счастливы. Ему было хорошо лежать головой у нее на коленях. А ей было хорошо от того, что его голова лежит у нее на коленях. И пальцы ее изучали его лицо. А когда он ловил их зубами, он нежно их покусывал.
И снова и снова она повторяла, что любит его. А он повторял, что любит ее. И каждый раз в этом было что-то новое.
Лия прошла мимо них и улыбнулась. С влюбленными всегда так, подумала она и вспомнила, как за нею ухаживал ее мужчина.
Элиза посмотрела на часы. Было около одиннадцати.
- Пора идти, - сказала она.
Но Кзума не хотел двигаться. Пришлось поднимать его силой.
Музыка смолкла, люди стали в круг, хлопали в ладоши и притоптывали. Это был танец Мужчины и Женщины. Танец, в котором мужчина и женщина выходят на середину круга и ведут беседу руками и всем телом, но губы их молчат.
Кзума вспомнил, как в первый раз танцевал этот танец. С Мейзи. На углу улицы. Под уличным фонарем.
- Пошли танцевать, - сказал он и взял Элизу за руку.
Теперь Мейзи пела. Голосок ее взлетал вверх над топотом ног и хлопками ладоней.
Кзума и Элиза вышли на середину круга, и Кзума стал жестами звать к себе Элизу, но она не шла. В ее отказе была боль, и тело дрожало, а лицо кривилось, так больно было ей отказывать ему.
Женщины громко выражали сочувствие. Мужчины подзадоривали Кзуму. А надо всем взлетал голос Мейзи. И боль от танца Элизы проникала в ее голос.
Кзума продолжал звать мягкими, молящими движениями, Элиза двинулась в его сторону. Один шажок. Два. Но дальше идти не могла. Танцевала на месте и, как ни старалась, ближе подойти к нему не могла.
Кзума удалялся, разочарованный и несчастный. И вдруг Элиза обрела свободу. Снова двинулась вперед. Манила руками, подзывала движением головы. А он не слышал. Был удрученный, несчастный.
Мужчины ему сочувствовали. Женщины подсказывали Элизе, чтобы звала громче.
Ритм танца стал напряженнее, настойчивее, быстрее. Она крутилась на месте. Молила руками. Понуждала головой. Приказывала ножками. Быстрее и быстрее. А он все удалялся, удрученный, несчастный.
Ритм Элизиного танца замедлился, стал тихим, томным.
Голос Мейзи стал тихим, томным.
Полузастенчиво, полужадно Элиза танцевала, пока не оказалась напротив него. И тогда, с любовью в каждой жилочке, предложила ему себя. Не просила. Не приказывала. Просто предложила. Вся его угнетенность испарилась. Они подтанцевали друг к другу и, взявшись за руки, закружились в торжествующем вихре победившей любви.
Танец кончился под оглушительный хор похвал. Элиза, запыхавшись, держалась за Кзуму.
- Нам пора уходить, - еле выдохнула она.
На прощание их щедро хлопали по спине.
Они зашли в комнату Кзумы, где он переоделся. Элиза обошла всю комнату и все потрогала.
Она проводила его до того места, куда они ходили в свой первый вечер. Тогда он ничего не знал про рудник. Шум Малайской слободы ослабел до далекого гула. Звезды горели, яркие и лучистые. Вдали вставали отвалы - темные призраки, тянущиеся к небу.
Кзума вспомнил, как был здесь с нею в первый раз. Он так хотел поцеловать ее, но она не далась. Как давно это было! Тогда он ничего не знал о руднике. Теперь он - старший рабочий и знает очень много. Почти все.
- Помнишь тот первый вечер? - спросила она.
- Да.
- Ты меня тогда не знал, но хотел поцеловать.
- Ты не далась.
- Я тебя боялась.
- А теперь?
- Теперь боюсь еще больше, потому что люблю.
- Иди домой, - сказал он.
- Хорошо.
Он крепко обнял ее, потом оттолкнул. И быстро зашагал по тропинке, выводящей на дорогу к руднику.
Обернулся, помахал. Элиза глядела ему вслед, пока бледное покрывало мрака не скрыло его. А тогда повернулась и медленно побрела в Малайскую слободу.
Глава одиннадцатая
В мозгу у него пела птица. Пела утомленно, потому что он устал. Он повернулся на бок, но пение не исчезло. Звучало четко, но очень далеко. Кзума глубоко вздохнул во сне. Птица пригрозила, что улетит. Лучше послушать. Он слушал, и птица снова убаюкала его.
Он вернулся утром, когда бледное бесцветное солнце стояло уже высоко. Собирался пойти к Лии. Знал, что Элизы там еще нет, слишком рано. Но думал прийти и подождать ее, чтобы, вернувшись из школы, она его там застала. Огромная усталость, однако, загнала его в постель, а теперь пела птица.
Он опять крепко уснул, и голос птицы превратился в сон про Элизу, и вчерашний вечер, и праздник.
Ночью не то что днем. Время движется медленнее. Работать труднее. И не заснуть очень трудно.
Голос птицы вернулся, звучал назойливо, все ближе и ближе. Кзума застонал и перекатился на спину. Теперь к голосу птицы добавлялись другие звуки. Он пытался их прогнать, но они не уходили. Ветер и вода шумели и шумели в листьях и не давали закрыть глаза.
Голос птицы превратился в человеческий - кто-то напевал. Он открыл глаза и уставился в потолок. В комнате было светло. И не так холодно, как когда он вошел сюда утром.
Он вспомнил, что бросился на постель поверх одеяла. Теперь одеяло прикрывало его. И башмаки были сняты.
Он повернул голову. Посреди комнаты горел веселый теплый огонь. А свист в деревьях оказался шипеньем сковороды на огне. Но в комнате никого не было. Он ясно слышал, как кто-то напевал, а теперь - ничего.
Нет, вот опять. Это за дверью. Ближе и ближе. Дверь отворилась, и вошла Элиза с буханкой хлеба и несколькими пакетами.
Заметив, что он не спит, она перестала петь и улыбнулась. Кзума был потрясен, увидев ее здесь, и от этого почувствовал себя дураком. Он не ожидал, что она придет в эту комнату, разведет огонь, сготовит ему еду. Мейзи - да, пожалуй, но Элиза - нет, этого он никак не ждал.
Она сложила покупки на столик, бросила взгляд на сковородку, подошла и села на край кровати. Старая железная развалюха застонала. Элиза легонько поцеловала его.
- Спал хорошо?
Он кивнул. Просто не верилось, что эта женщина, которая пришла в его комнату, готовит ему еду и все так аккуратно прибрала - та же Элиза, которую он знал раньше. В глазах ее играл смех, как у Мейзи. И на него они смотрели мягко и тепло.
- Ты не рад мне, - сказала она.
- Что ты, что ты! Я просто не думал…
Она рассмеялась, зазвенели колокольчики.
- Не думал, что я приду на тебя поработать?
Кзума взял ее руку, разглядел ее и ответил:
- Да.
- Какой же ты бываешь дурак, Кзума!
Она дружески ткнула его в плечо, пошла к сковороде, перевернула бифштекс. Закипел чайник. Она заварила чай, нарезала хлеба.
- Можно подумать, - сказала она, глядя на него через плечо, - можно подумать, что ты в первый раз кого-то любишь.
- Может, и так.
- Это неправда!
А глаза сказали, до чего ей хочется, чтобы это было правдой.
- Может, и так!
- Ты еще не знал женщин?
Кзума улыбнулся, глядя в потолок.
- Знал других женщин, но не любил их.
- Многих? - Голос ее прозвучал спокойно и вежливо.
- Может, двух, может, трех.
- Они были красивые?
- Не помню.
- Так же скажешь про меня, когда я тебе надоем.
- Нет, тебя я люблю.
- Я знала только одного мужчину, - сказала она.
Кзума кивнул, это ему же говорила Опора.
- И любила его?
- Да, но не так, как тебя. Тогда я была девчонкой. Теперь я взрослая. А любовь ребенка и любовь взрослого человека - это две разные любви.
Кзума вдруг засмеялся.
- Ты что?
- Ты же не старая.
- Я не ребенок. Иди сюда, будем есть.
- Который час?
- Около шести.
Кзума присвистнул и вскочил. Он понятия не имел, что так поздно.
- Долго же я спал. Почему ты меня не разбудила?
- Ты устал. Тебе нужно было отдохнуть.
Кзума сел на низкую скамеечку. Элиза уселась на полу, положив руку ему на колено, как на подлокотник. Ела и время от времени закидывала голову и улыбалась ему.
Так они сидели молча, ели и были счастливы. Кзуме все не верилось, что Элиза - его женщина. Так хороша, и учительница, и надо же - любит его. Она на него опирается. Сготовила для него еду. Навела красоту в комнате. Так вот и ведет себя женщина, когда любит.
- Те женщины, которых ты знал, - спросила вдруг Элиза, - они были хорошие?
- Ревнуешь! - засмеялся Кзума.
- Неправда! С Мейзи можешь ходить куда угодно, и я не буду ревновать, а я знаю, что она тебя любит.
- Мейзи хорошая.
- Да.
Она отставила пустую тарелку. Взяла его руку и загляделась на огонь.
- Кзума!
- Да?
- Ты хочешь, чтобы я перешла сюда жить?
- Да.
- А почему не попросил?
- Думал, может, тебе не захочется. Всего одна комната. Думал, может быть, скоро заведем две.
- А если бы мне не захотелось?
- Я ведь не звал тебя.
- Так позови сейчас.
И глядела на него, ожидая ответа.
Он пытался позвать ее, но слова не шли. Застревали в горле жесткими комьями. Раскрыл рот, а слов все равно не было. И он только поглядел на нее и покачал головой.
Нежная улыбка озарила лицо Элизы. С минуту она смотрела на него ласково, нежно, потом опять устремила взгляд в огонь, держа его большую жесткую руку в своих, маленьких и мягких.
Так они сидели долго. И вокруг них было молчание и покой. Потрескивали дрова. Временами залетали звуки с улицы. Но все это было далекое, нереальное. Реально было только молчание и покой. Реальна только любовь и двое любящих.
Небо потемнело, медленно сгущались сумерки. Люди спешили по домам с работы, посидеть у огня со своими. А другие спешили из дому на работу. А у третьих нет ни любимых, ни дома, ни работы. Кто-то умирает. Кто-то рождается. У одних есть, чем насытиться. Другие голодают.
В комнате все темнело, и огонь разбрасывал по углам черные тени. Кзума и Элиза сидели плечом к плечу, глядя на красные языки пламени. Запел чайник. Элиза закинула голову. Кзума наклонился к ней и коснулся губами ее губ.
- Хорошо и спокойно быть любимой тобою, - сказала она и поднялась.
Убирая посуду, она напевала, и в голосе ее была веселая легкость. А в движениях - ритм танца. Они были раскованные, свободные, счастливые. Она была прекрасна, и любовь еще красила ее. Делала мягкой, послушной, полной смеха и музыки. И, проходя мимо него, она каждый раз умудрялась его коснуться. Платьем, локтем, пальцами, скользнувшими по волосам, ногой, задевшей его колено.
Кзума не спускал с нее глаз. Хорошо иметь в доме женщину, да еще чтобы любила его и была с ним счастлива. Все безумие из нее выветрилось, и осталась просто женщина, как любая другая, только красивее, и он любил ее и гордился ею.
Она велела помочь ей со всякими мелочами. Расставить все по местам. И голая комната, в которой и было-то всего-навсего железная кровать в одном углу и столик в другом, превратилась в прекрасное удобное жилище.
Кзума зажег керосиновую лампу и повесил посредине комнаты.
- Наведем здесь красоту, - сказала Элиза, оглядывая все вокруг.
- Да. А потом у нас будут две комнаты, а?
Она энергично закивала и прошлась по комнате вприпрыжку.
В комнату бесшумно вошла Опора и затворила дверь. Они и не заметили. Стояли у огня, держась за руки.
- Войти можно? - спросила она сердито.
Элиза бросилась к ней и потащила к огню. Опора дрожала от холода, и лицо ее точно осунулось. Элиза налила ей чашку горячего кофе.
- Я ненадолго, - сказала она. - Есть неприятности, и Лия просит тебя прийти, Кзума.
- А что случилось? - спросила Элиза.
- Дладлу нашли.
- Дладлу? - Кзума поглядел на Элизу.
- Полиция нашла, - продолжала Опора. - Под изгородью возле школы для цветных. В боку дырка от ножа.
- Насмерть? - спросил Кзума.
- Насмерть.
- Пойдем сейчас же, - сказал Кзума, надевая пальто.
Лия стояла посреди комнаты, уперев руки в боки, и обводила глазами людей, рассевшихся вокруг. Опора сидела, сложив руки на коленях. Папаша прислонился к ней, рот полуоткрыт, глаза затянуты пьяной пленкой. Мейзи на отлете, возле двери. Кзума и Элиза рядом друг с другом у двери, ведущей на улицу.
- Кто-то убил Дладлу, - сказала Лия. - Я хочу знать, не кто-нибудь ли это из вас. Я должна это знать, потому что тогда буду знать, как действовать. Не скрывайте и не лгите. Полиция скоро сюда явится. Приедут сюда, потому что Дладла меня выдавал.
И снова ее глаза обежали собравшихся. Задержались на Папаше - долго, задумчиво. Папаша любил ее. Как сильно - это знала только она.
- Не твоих рук дело, Папаша?
Тот скорчил гримасу и сплюнул.
- К сожалению, нет.
Лия перевела глаза на Опору.
- Нет, - отрезала та.
- Мейзи?
- Нет, Лия, не я.
Лия взглянула на Элизу. Она и так знала, что Элиза ни при чем.
- Элиза?
- Нет.
Посмотрела на Кзуму. Этот мог. Но он был с Элизой, пока не ушел на работу. Да если б он это и сделал, она бы прочла это у него на лице. Не лицо, а открытая книга.
- Кзума?
- Нет… А ты?
Лия улыбнулась уголком рта.
- Не убивала я его.
- Может быть, Йоханнес? - сказал Кзума.
Лия покачала головой.
- Нет, с ним я говорила нынче утром. Это не он. У Йоханнеса, как у тебя, все на лице написано.
- Тогда кто же? - спросил Кзума.
Лия пожала плечами и отвернулась.
К дому подъехала машина. Вышло несколько белых из уголовной полиции, в штатском. Застучали в дверь.
- Вот и полиция, - сказала Лия, не оглядываясь. - Впусти их, Опора.
В дверь опять задубасили.
- Тише вы! - крикнула Опора. - Иду я!
И заковыляла к двери.
Лия смотрела в окно на двор. Гордая и несгибаемая. Сильная женщина.
Мейзи поглядывала на Кзуму и тут же отводила взгляд.
Элиза сидела как можно ближе к Кзуме.
А Кзума смотрел Лии в спину и поражался. Она словно не волнуется. Еще сильнее и надменнее с виду, и голову держит гордо, как никогда.
Полицейские вошли.
- Здравствуй, Лия! - сказал первый.
Лия повернулась, посмотрела на него. Тень улыбки тронула ее губы.
- Выглядишь ты хорошо.
Он хорошо знал Лию. Сколько раз пытался поймать ее с поличным. Знал, что она содержательница незаконных пивнушек.
- Вы тоже выглядите хорошо, - сказала она. - Что, вам нужно?
- Ты знаешь, что погиб Дладла? - сказал он.
- Слышала.
- Кто это сделал?
- Вот этого не слышала.
- Ты знаешь, что он осведомлял нас о тебе?
- Мне говорили.
- И ты его за это не убила?
- Нет.
- И никого не подкупила на это дело?
- Нет.
- Он выдал твоего мужа и твоего брата. Это тебе известно?
- Мне говорили.
- Кто говорил?
- Доброжелатель.
- Как его зовут? - неожиданно рявкнул он.
Лия улыбнулась.
- Я не маленькая.
Тот улыбнулся ей в ответ и глазами попросил прощения. И перевел взгляд на Кзуму.
- Этот на тебя работает? - спросил он Лию.
- Он работает на руднике.
Полицейский обвел глазами комнату, приглядываясь к лицам, потом пожал плечами, улыбнулся.
- Ну что ж, Лия, хорошо, поедем с нами.
Кзума вскочил.
- Я с тобой, Лия.
Та с улыбкой покачала головой.
- Нет, Кзума, ты оставайся здесь и заботься об остальных, а я сама о себе позабочусь.
Пальцы ее впились ему в руку и сразу отпустили.
Тут вскочила Элиза. Она вся дрожала. Сжимала кулаки. Глаза ее сверкали, зубы стучали от злости.
- Уходите! - закричала она и бросилась на первого полицейского.
Тот поймал ее руки и отвел от себя.
- Забери ее, - сказала Лия Кзуме.
- Она ничего не сделала! - кричала Элиза. - Не трогайте ее!
Кзума пытался ее урезонить.
- Вот дикая-то, а, Кзума? - сказал полицейский.
- А вам какое дело? - огрызнулся Кзума.
Полицейский усмехнулся.
- Они молодые, - объяснила ему Лия. - Оставьте вы их.
Он отступил, и Лия вышла. Он смотрел на нее с восхищением. Губы крепко сжаты, глаза жесткие. Лезет в машину, а держится прямо, хоть бы ссутулилась.
Толпа, собравшаяся вокруг машины, наблюдала молча. Первый полицейский - жители Малайской слободы и Вредедорпа прозвали его Лисом - сел рядом с ней. Остальные прошли вперед.
Лиса любили, потому что он вел себя не как белый человек. Он был не прочь посидеть среди черных, даже попить их пива - когда не старался кого-нибудь из них изловить. И боялись его больше остальных полицейских, потому что Лис вылавливал больше нарушителей, чем другие…