- Что ты сказал?
- Да, я говорю, да.
- Будешь кофе?
- Ну, можно…
Я был смущен и опять почувствовал себя виноватым.
- Одну секунду.
Она уехала в кухню, а я сидел, не зная, чем заняться. Представлял, что кто-то войдет, а я не знаю, что сказать.
Наконец она появилась, насмешливо улыбаясь. Она везла кофе на подносе.
- Угощайся, - сказала она.
- Ой, спасибо большое, - сказал я смущенно и взял чашку с кофе.
- Может, хочешь чего-нибудь выпить? - спросила она.
- Ну, не знаю…
- Коньяк? Кофе с коньяком. Или ты не пьешь?
- Можно.
Она подъехала к серванту, достала бутылку коньяку и две рюмки.
- За наше знакомство!
И мы выпили.
- А у вас нет сигарет? - спросил я.
- Есть, только учительнице не рассказывай.
Она достала пачку сигарет и протянула мне. Я закурил и почувствовал себя хорошо.
- Ты наливай и пей с кофе, - сказала она.
Я так и сделал.
Мы болтали и пили коньяк.
Я курил сигареты, одну за другой.
Наконец она мне сказала:
- Вам, наверное, в классе рассказывали, что я совершила подвиг, да?
- Вроде да, - сказал я. - Да.
- А я и не знаю, как это вышло. Я спасла чужую жизнь, недавно эта девочка приходила ко мне, ей восемнадцать лет. У нее замечательные ножки! В джинсах…
Когда она это говорила, в ней чувствовался прилив садизма или мазохизма.
- Вообще это, наверное, правильно. Я должна, конечно, была это сделать.
Она выпила коньяку.
- Но жалко, у меня не было ребенка. Сейчас я осталась одна, ну просто не знаю, что делать, а?
Она нервно засмеялась. Потом неожиданно стала серьезной.
- Вот если б у меня был ребенок…
Я сидел ни жив ни мертв.
- И потом бы его кто-нибудь спас… Вот было бы интересно! Я спасла… Меня бы кто спас! Жаль…
Она взяла сигарету и закурила.
- Егор, - спросила она у меня неожиданно, - ты настоящий мужчина?
- Не знаю, - сказал я и задрожал.
Она медленно подъехала ко мне. Колеса вертелись, поскрипывая. Она взяла меня за руку.
- Ты мужественный?!
- Не знаю, - проговорил я в ужасе. Я не мог смотреть ей в глаза.
- Посмотри мне в глаза.
Я медленно поднял голову. Мне было страшно и в то же время дико смешно, до того театрально было все это. Я знал, что это настоящая серьезная минута в жизни, как показывают в фильмах, но что-то тут было ненатурально.
- Посмотри мне в глаза! - повторила она.
Я посмотрел ей в глаза.
- Если я тебя попрошу об одном… одолжении, нет… жертве… Подвиге!
- Подвиге? - тупо переспросил я, не понимая, о чем она говорит.
- Да…
- А что такое? - спросил я бодрым тоном.
- Ты не понимаешь? Ах да, ты же еще мальчик…
- Нет, а что?
Она сжала мою руку.
- Понимаешь, я хочу… Ну, я хочу, чтобы ты сделал мне ребенка.
Я вздрогнул и по моему телу прошел холод.
- Что?
- Ну что… Я не могу больше, - сказала она. - Я ни в чем не виновата. Ты можешь сказать, что я этого хотела. Но как можно этого хотеть? Я поступила честно… Теперь бы я, может быть, сделала по-другому. Я ничего не требую. Если ты отказываешься, то ничего… Может быть, тебе нужны деньги?
- Нет, - тупо произнес я.
В голове промелькнула совершенно дебильная мысль, что я могу много заработать на этом деле. Потом я подумал: "Неужели я сволочь?!" Мне хотелось быть благородным. Но я не понимал, что то, о чем она просит, можно вот так вот просто сделать в этой комнате… Да у нее нет ног! Разве это можно так? У меня нет сексуального опыта. "Ну и в ситуацию я попал!" - со смаком подумал я и представил, как буду рассказывать об этом друзьям.
- Ты отказываешься… - печально проговорила она.
- Нет, но я не знаю, я не могу…
Потом я подумал: "А если я соглашусь? Нельзя же это вот здесь прямо".
Мне хотелось бежать без оглядки. Где-то в глубине я думал, что я сволочь, что я должен пойти на это. Потом во мне родилось холодное спокойствие и расчетливость, не поймешь откуда. Мне стало даже любопытно, будто это происходило не со мной. Словно я наблюдал со стороны на все это и, дожевывая бутерброд, смотрел, чем кончится.
- Я согласен, - холодно сказал я и тут почувствовал, что меня одолевает страшная дрожь во всем теле. У меня застучали зубы.
- Тебе холодно? - спросила она.
- Да нет, ничего.
- Если тебе холодно, я закрою форточку.
- Ничего, - молодцевато сказал я, поняв, что не могу сдвинуться с места.
Она начала расстегивать блузку. Кресло скрипело и каталось туда-сюда. Под блузкой у нее был белый лифчик.
- Отвернись, - сказала она.
Я попытался встать, но во мне родилась еще большая дрожь. Тогда я отвернулся.
- А впрочем, зачем тебе отворачиваться. Помоги мне снять блузку, пожалуйста.
Я сидел без движения.
- Пожалуйста.
Я попробовал подняться, но зацепился за что-то и опять сел на стул. Мне было стыдно и неловко, что я не могу подойти к женщине.
- Ты не можешь?
- Нет, почему, - сказал я, оставаясь на месте. Мне не хотелось ничего делать.
- Ах, черт! - сказала она с досадой. - Я могла бы догадаться. Ты же мальчик. Извини меня, пожалуйста. Извини. Я забыла. Извини.
Она застегнула блузку. Когда я понял, что ничего не состоится, мне стало неинтересно. Но дрожь сразу прошла и спокойная уверенность начала разливаться по телу.
- Нет, почему? - спросил я.
"Неужели я не могу?" - подумал я. Мне стало неловко и стыдно, что я не могу этого сделать не из-за того, что не хочу, а потому что не могу, что я подумал, что я неполноценный, и мне захотелось убежать к чертям и плакать.
- Ты не волнуйся! - сказала она. - С тобой все в порядке.
"Но у нее же нет ног, - опять подумал я. - А как это можно?"
За окном уже стемнело, и она включила свет, подъехав к выключателю.
- Давай еще выпьем! - сказала она.
- Давайте, - печально произнес я.
- Забудь об этом. Все преотлично, мой мужчина!
Она улыбалась и насмешливо смотрела на меня. Мы выпили, потом еще. Я почувствовал, что пьянею.
- Давай я поставлю музыку? - спросила она.
- Ну, хорошо, - сказал я и закурил.
Она завела пластинку.
О, Джоэма!!!
"Где сейчас моя Маша?" - подумал я.
И мне опять захотелось бежать без оглядки, забыв обо всем, ворваться к Маше, броситься перед ней на колени и сказать: "Приди ко мне!.."
А передо мной сидела женщина в кресле-каталке и насмешливо улыбалась.
- Выпей еще, - сказала она.
Я выпил.
- Ты интересуешься всякими журналами с девочками? - спросила она. - Я знаю, ты должен, ты же уже мужчина!
- Ну, так… - сказал я.
Я уже ничего не понимал и ничего не мог оценивать. Она подкатила к какому-то шкафу и достала журнал. Господи боже, что это был за журнал! Все жалкие "Плейбои", которые я смотрел до этого, были ханжеской ерундой по сравнению с этим - чем-то животным и здоровым, грязным, низким и страшно привлекательным.
- Ну что? - спросила меня она.
- Отлично, - пробормотал я.
Каждую фотографию я смотрел по полчаса, запивая коньяком. Наконец я отложил журнал. Мне захотелось делать именно то, что было сфотографировано с таким смаком.
- Пойду вымою руки, - загадочно сказала она. И уехала в ванную.
Я остался наедине с собой и со своим желанием. Я закурил и выпил еще. Потом встал и, шатаясь, пошел в ванную. Раздавался шум падающей воды.
Я постучал.
- Войдите, - сказал насмешливый голос.
Я вошел. Она сидела ко мне спиной, в юбке и лифчике. Я видел ее лицо в зеркале. Оно бесстрастно улыбалось.
Я подошел к ней сзади, обнял кресло, словно девушку, и обхватил ее. Она обняла меня за шею. Это еще больше распалило меня. Я стал часто дышать и залез под лифчик. Я нащупал ее груди - я никогда до этого не дотрагивался до женской груди - и почувствовал что-то неописуемое и странное. Мне всегда казалось, что на самом деле женщина не может этого позволять, что это табу. Но она не сделала ничего и не остановила меня.
"Я щупаю ее груди!" - мысленно прошептал я, подумав, насколько я выше одноклассников.
Она развернула кресло ко мне. Я начал снимать ее лифчик, но она бешено улыбнулась и игриво начала мешать. Мне казалось, что я играю с кошкой.
- Что? - спросил я.
- Пойдем, - сказала она.
Она поехала вперед на кресле. Я шел за ней, ничего не понимая. Передо мной двигался инвалид. Это женщина.
Тут она развернулась, и я увидел, что она без лифчика. Словно током ударило меня, и я пошел к ней. Она погасила свет, небрежно дотянувшись голой рукой до выключателя.
В темноте я почувствовал мрачное шуршание. И я понял, что она уже лежит на кровати под одеялом, и лежит абсолютно голая. Рядом валялась ее юбка.
- Иди ко мне, - прошептала она.
Я стал быстро раздеваться, я совсем уже не стеснялся ее, только немного шатался. Поколебавшись, я снял трусы и залез к ней. Она прижала меня к себе, и тут я понял и осознал, что у нее нет ног. Но растущее желание, которое она как можно сильнее во мне возбуждала, подавило странное чувство, которое я испытывал.
И я забыл обо всем, я весь ушел в нее и в наслаждение. Она тоже шумно сипела, показывая свое возбуждение, или делала вид.
- Я люблю тебя, - шептала она мне в ухо.
А я не мог ей ответить ничего, я словно перестал быть человеком и стал простейшим ординарным существом, с одним чувством.
Через целую вечность я отвалился от нее. Я лежал, как бревно, и шумно дышал. Я до конца еще не понимал, что произошло, но я не хотел ничего анализировать и ни о чем думать. Плохо ли, хорошо, я так устал. Ффу… Я стал мужчиной.
Через пять минут я услышал легкое сопение рядом. Она все еще была здесь. Теперь она превратилась для меня в груду органических соединений. И я почувствовал ненависть к ней. Мне стало муторно. Я вспомнил, что у нее нет ног.
- Спасибо, - сказала она из темноты.
Я молчал. Больше всего мне сейчас хотелось улететь отсюда ко всем чертям со скоростью света. Мне хотелось ее убить.
- Спасибо, - повторила она сухим, серьезным голосом.
Я отвернулся.
Мы лежали молча минут пять.
- Убирайся вон! - сказала она. - Вон отсюда!
Я медленно встал, не глядя на нее, оделся.
Потом меня прорвало. Я посмотрел на колыхающуюся массу на кровати, которая издавала мерзкий приторный запах и потно дышала, и крикнул:
- Я ненавижу тебя, сволочь! Грязная шлюха!
- Что? - жалобно спросила она.
Я осекся и ничего не сказал.
- У меня будет сын, - сказала она металлическим голосом. - У меня будет сын! - радостно повторила она. - У меня должен быть сын! - крикнула она, молитвенно сложила руки и подняла глаза к небу. - А ты что? - спросила она меня. - Уходи!
- И уйду, - тускло сказал я. - Нужна ты мне! Мало ли потаскух на свете! Тьфу на тебя! - И я устало плюнул.
По дороге наткнулся на ее кресло. Колеса испуганно скрипнули.
Шатаясь, я вышел в коридор, надел куртку и оказался на лестнице с жертвенными ступенями.
Было тихо, и каждый шаг стучал, словно цоканье копыт. Я шатался, мне было так плохо, что показалось, будто я умираю. Захотелось не думать ни о чем, но перед глазами стояла она, издавая противный запах, участливо расстегиваясь. Если бы у меня была сейчас палка, я бы избил ее до полусмерти.
Я вышел на улицу, фонари сияли и отражались в бездонных лужах, как день назад.
Я медленно побрел по улице.
Потом мне стало очень плохо, я подошел к желтой стене ее дома и меня вырвало.
Я долго стоял, изрыгая все, что было во мне мерзкого и грязного, потом успокоенно замер и посмотрел по сторонам.
Люди шли туда-сюда, словно черные тени, спеша домой и куда-нибудь еще. Странное умиротворение охватило меня. Все желания перестали иметь надо мной власть.
Я прислонился спиной к желтой стене и воздел руки, словно был на кресте.
- Свершилось, - облегченно сказал я и, постояв еще минут пять, пошел домой.
ВЕТЕРАНЫ ПСИХИЧЕСКИХ ВОЙН
Одна моя родственница, всю жизнь проработавшая на предприятии, разрабатывающем химическое и бактериологическое оружие, рассказывала мне, что тогда в нашей стране, не в пример американцам-добровольцам, офицеров загоняли в какие-то специальные газовые камеры, куда подавалось вместе с воздухом ЛСД. Люди не были предупреждены даже о возможных последствиях такого кайфа; многие потом сошли с ума, тогда ведь никто ничего толком не знал - ни дозы, ни антидотов… И "психоделических гидов" у них тоже не было.
Итак, жертвы психотропного химического оружия существуют, хотя я с ними не сталкивался.
Поэтому, когда я все-таки увидел представителей Общества жертв психотронного оружия, мирно стоящих у входа в бывший Комитет защиты мира, я обратился со вполне конкретными вопросами к их главному человеку - председателю московского отделения информационного центра по правам человека, как он себя назвал, Николаю Ивановичу Анисимову.
- Монопольное право на ЛСД имела швейцарская фирма "Хонда", - бодро сказал он мне. - В пятидесятые годы Советский Союз закупил у нее пятьдесят миллионов доз вот этого наркотика ЛСД.
- Почему "Хонда"? - удивился я. - А как же "Сандоз"?
- "Сандоз" я не слышал. "Хонда". На что их пустили - остается только догадываться… Но у нас есть люди, которые работали в оборонной промышленности, они нам сообщили, что их пустили по психбольницам, чтобы управлять психофизической деятельностью человека.
- Я знаю, что у нас были люди, которые вследствие экспериментов с ЛСД сошли с ума. Вы этим занимаетесь?
- Да, естественно, - тут же ответил он и продолжил: - Была дочь Дзержинского, кажется, по фамилии Кельце, она в двадцатые годы занималась воздействием этих веществ… Ну, ЛСД тогда еще не было, на Лубянке использовали обычное воздействие электромагнитных полей, там стоял гипнотизер, он вводил человека в состояние транса, и тот оговаривал самого себя. В тридцатые годы Запад писал, что у СССР есть какое-то оружие воздействия на людей - и это помимо голода, бессонницы, пыток…
- У вас есть информация о жертвах этих экспериментов, с ЛСД, например?
- У нас есть специальная информация о психотронном воздействии на людей. Во-первых, это осуществлялось с помощью вживленных датчиков - это раз.
- Датчиков? - искренне удивился я. - Как же их вживляют?
- Я слышал, - отвечал он, - что есть такие маленькие радиосхемы, которые обыкновенная выборка - игла, которой делают прививки - может легко вживить. Так вот, помимо этого, человек ведь из себя представляет электрическую машину. Мыслит он электрически. И эти поля можно изменять. Вот чем он мыслит, его ауру - вы знаете - ее можно фотографировать, замерять длину эмоций, так называемые квакеры… И эмоцию можно снять, перепрограммировать и опять внедрить в человека. Вот вам уже и управление человеком!
- А кто это делает, экстрасенсы? - почему-то спросил я, фактически не зная, что сказать.
- Я считаю, - так же бодро и совершенно спокойно отвечал он, - что экстрасенсы - просто ретрансляторы технической энергии. Есть люди, одаренные сильной психической энергией, и у них стоят генераторы психотронного воздействия, получается такой биокомпьютер, который может зомбировать людей. Это все началось еще в двадцатых годах, это делал еще Бехтерев, это даже в печати есть… Бехтерев это делал с помощью радиосети - управлял эмоциями… Человек слушал радиодинамик и…
- А без помощи радио это можно делать? - перебил его я, словно боясь, что он просто не успеет мне поведать все, что может.
- Свободно можно, конечно. Мы все запрограммированы давным-давно. А в семидесятые годы психотронные ретрансляторы, психотронное оружие - можно его так назвать - выведено в космос. В Америке об этом говорилось, а у нас это засекречено.
- Зачем же все это надо? - спросил я, на секунду представив возможный масштаб таких глобальных акций.
- Ну, в прошлые годы это было надо, чтобы создать психически послушное население - и вот все по команде поднимали руки… Я написал об этом книжку "Психотронная Голгофа". А направление нашей организации - защита граждан от психотронного терроризма.
- А как же их защитить?
- Пресечь это очень сложно, - ровным тоном произнес Николай Иванович. - Нужен закон…
- У нас и так полно законов! - воскликнул я.
- Такого закона нет, к сожалению. Психотронное оружие относится к одному из видов, как мы его называем, нелетального оружия. Есть несколько типов…
"Он абсолютно напоминает штатного лектора по гражданской обороне, - подумал я. - Может быть, все это правда?"
- Психотронное оружие, - размеренно продолжал он, - относится к третьему типу нелетального вооружения. Первый тип выводит из строя технику, капитальные сооружения и так далее… Это физические, химические типы оружия - я сейчас не могу сказать… Так вот, по поводу химического оружия есть конвенция, по поводу биологического есть - женевские, хельсинкские конвенции, а по психотронному и нелетальному - мы еще называем его гуманным оружием или гуманной бомбой - нет. Как писала "Вашингтон пост", а "Комсомолка" тоже это опубликовала, у американцев существует страх, что мы их опередили в разработке психооружия, которое может блокировать солдат в районах развертывания ядерного оружия - они просто не нажмут на кнопку либо ракета полетит не туда.