Взглянув на Адель, Жозефина заметила у нее на лице выражение спокойной гордости – лучше сказать, обладания. Мистер Ноулетон был любезен, но было ясно: пусть он и смотрит на младших девушек, но он их совсем не замечает. Поскольку это были подруги Адель, он высказал подобающие случаю любезности и в ответ узнал, что обе собираются на следующей неделе на свой первый бал в Нью-Хейвене. Кто их пригласил? А, второкурсники; он их почти не знал. Жозефина подумала, что это было высказано с ненужным высокомерием. Ведь Риджвей Саундерс и Джордж Дейви были основателями тайного студенческого братства "Любящие братья", и во всех городах на гастролях студенческого хора девушки, за которыми они ухаживали, рассматривали себя как своего рода элиту, уступавшую лишь тем девушкам, которых приглашали в Нью-Хейвен.
– И вот еще что: у меня есть не очень приятная новость, – сказал Ноулетон Адели. – Возможно, на балу тебе придется идти первой. Джек Кой угодил в больницу с аппендицитом, и вопреки здравому смыслу получается, что я на время стал председателем бального комитета. – Он посмотрел на нее, словно извиняясь. – С учетом того, что я – король тустепа и других танцев каменного века, у меня у самого в голове не укладывается, как я вообще попал в этот комитет?
Машина повезла их обратно, в школу мисс Брейретон, а Жозефина и Лилиан стали забрасывать Адель вопросами.
– Он мой друг детства, из Цинциннати, – скромно объяснила Адель. – Капитан бейсбольной команды и последний, кого избрали в общество "Череп и кости".
– Ты идешь с ним на бал?
– Да. Видите ли, мы с ним дружим с детства.
Не скрывался ли в этой фразе легкий намек на то, что лишь те, кто знает Адель с детства, способны оценить ее в полной мере?
– Вы помолвлены? – спросила Лилиан. Адель рассмеялась:
– Избави боже, я об этом никогда и не думала! Нам рано думать о вещах в этом роде, не правда ли? ("Да!" – мысленно поддержала ее Жозефина.) Мы просто хорошие друзья. Я считаю, что между мужчиной и женщиной может быть абсолютно нормальная дружба, без всяких там…
– Сюсюканий! – с готовностью подсказала Лилиан.
– Ну, да, хотя мне не нравится это слово. Я хотела сказать – без всяких там сентиментальностей и романтики; все это появится позже.
– Браво, Адель! – несколько поверхностно похвалила ее мисс Чамберс.
Но любопытство Жозефины еще не было удовлетворено.
– А он не говорит, что любит тебя, и все такое прочее?
– Избави боже, нет! Дадли не думает об этих вещах, как и я. У него есть чем заняться в Нью-Хейвене – куча комитетов и команда.
– Ну надо же! – сказала Жозефина.
Она почувствовала странный интерес. То, что два человека, которые друг другу нравятся, никогда даже не разговаривали об этом друг с другом и вполне себе довольны, "не думая об этих вещах", было для нее чем-то новым. Она знала девушек, у которых не было поклонников; знала и таких, у которых, кажется, не было чувств; и даже таких, которые врали о том, что они подумали или сделали. Но вот перед ней сидит девушка, рассказывающая о том, что к ней проявляет внимание последний, кого избрали в "Череп и кости", и рассказывает так, словно он и она – вытесанные из известняка химеры на только что открытой колокольне "Харкнесс-Холл", которых им показывала мисс Чамберс. И тем не менее Адель выглядела счастливой – и гораздо счастливей, чем Жозефина, которая всегда верила в то, что мальчики и девочки созданы исключительно друг для друга, и раз уж так распорядилась судьба, ее веление следует выполнять как можно быстрее.
В свете популярности и успеха Ноулетон стал казаться ей очень привлекательным. Жозефина задумалась, вспомнит ли он ее и пригласит ли потанцевать на балу – и не зависит ли это от того, насколько хорошо он знаком с ее кавалером, Риджвеем Саундерсом? Она попыталась вспомнить, улыбалась ли она ему, когда он на нее смотрел? Если улыбалась по-настоящему, тогда обязательно вспомнит и пригласит! Этот вопрос мучил ее весь вечер, пока она учила два французских неправильных глагола и заучивала наизусть десять строф из "Старого моряка"; но, даже ложась спать, она так и не смогла точно вспомнить, улыбалась она ему или нет.
II
Основатели тайного братства "Любящие братья", трое юных и веселых второкурсников, наняли дом для Жозефины, Лилиан, еще одной девушки из школы в Фармингтоне и их матерей. Девушки еще никогда в жизни не бывали на балу и ехали в Нью-Хейвен с опаской, словно осужденные. Но на состоявшемся ближе к вечеру приеме, устроенном студенческим братством из Шеффилда, они увидели много парней из родного города, а также бывавших у них в гостях парней, и друзей этих парней, и даже новых парней, суливших неизведанные перспективы, подкреплявшиеся их пылкими взглядами. И девушки вновь обрели уверенность, влившись в блестящую толпу, заполнившую к десяти вечера учебный манеж.
Их впечатлило то, что они увидели; Жозефина впервые попала на мероприятие, которое было организовано мужчинами по их, мужским, стандартам – она увидела внешнюю проекцию мира Нью-Хейвена, куда не допускались женщины и который за кулисами продолжал жить своей таинственной жизнью. Она заметила, что трое их кавалеров, которых они считали прямо-таки воплощением светского лоска, в этом безжалостном микромире таланта и успеха были лишь скромной мелюзгой. Мир мужчин! Оглянувшись вокруг на концерте студенческого хора, Жозефина почувствовала подспудное стремление к настоящей дружбе; у нее возникло очень хорошее чувство. В гардеробной мельком она заметила Адель Кроу и позавидовала тому положению, которое она заняла автоматически лишь потому, что сегодня вечером она была девушкой Дадли Ноулетона. И Жозефина позавидовала ей еще больше, когда Адель во главе "гранд-марша" удалилась под украшенный флагами и гортензиями вход в зал, очень скромная, почти не напудренная, в простом белом платье. На какое-то время она оказалась в центре всеобщего внимания, и при виде этого в Жозефине проснулось нечто давно уже дремавшее внутри – ощущение того, что перед ней вырисовывается новая задача, едва осознанная возможность…
– Жозефина, – начал Риджвей Саундерс, – ты даже представить не можешь, как я счастлив, что сбылись мои мечты. Я так долго ждал этого момента, так сильно мечтал…
Она механически ему улыбнулась, но продолжала думать о чем-то своем, и на всем протяжении танца эта мысль не давала ей покоя. С самого начала ее стали наперебой "перехватывать"; к мужчинам, познакомившимся с ней за чаем, добавилось с дюжину новых лиц, целая дюжина уверенных или робких голосов; как и все популярные девушки, она вскоре обзавелась собственной свитой, преследовавшей ее по всему залу. Такое случалось с ней не впервые, но чего-то не хватало. С ней танцевало впятеро больше мужчин, чем с Аделью, но Жозефина внезапно осознала, что здесь девушка могла занять какое-либо положение лишь благодаря тому положению, которое занимал пригласивший ее кавалер.
Эта несправедливость ее беспокоила. Девушка завоевывает популярность своей красотой и очарованием! Чем она прекраснее и очаровательнее, тем больше она может себе позволить, невзирая на общественное мнение. Казалось нелепым, что лишь потому, что Адель пригласил капитан бейсбольной команды – может, он вообще ничего не понимает в девушках и не способен судить о том, кто из них прекраснее? – Адель оказалась на вершине, несмотря на толстые коленки и чересчур яркий румянец.
Жозефина танцевала с Эдом Бементом из Чикаго. Он был ее самым первым поклонником, с которым они были знакомы еще с танцевальной школы, где она носила косички, белые шелковые колготки, кружевные панталончики с поясом и развевающиеся платьица с неизбежным шарфиком.
– Что со мной такое? – спросила она Эда, размышляя вслух. – Уже несколько месяцев я чувствую, будто мне сто лет, а ведь мне всего семнадцать, и мы с тобой танцевали в первый раз каких-то семь лет назад!
– С тех пор ты много раз влюблялась, – ответил Эд.
– Вовсе нет! – с негодованием возразила она. – Обо мне много разных глупостей рассказывают, но в них нет ни слова правды. Обычно это просто завистливые девчонки.
– Чему же они завидуют?
– Не дерзи! – язвительным тоном сказала она. – Нука, давай двигаться к Лилиан.
Дадли Ноулетон только что "перехватил" Лилиан. Жозефина что-то сказала подруге; затем, выждав, пока они в танце не окажутся лицом друг к другу, она улыбнулась Ноулетону. И на этот раз постаралась встретиться с ним взглядом, чтобы он увидел ее улыбку, чтобы попал в радиус действия ее чарующего аромата. Если бы эти духи выпустили во Франции несколько позже, их название наверняка переводилось бы как "Прошу тебя!". Он поклонился и улыбнулся в ответ; спустя минуту он ее "перехватил".
Произошло это в вихре в углу зала, и она стала танцевать медленнее, чтобы он смог приноровиться к такту, и мгновение спустя они медленно закружились по залу.
– Вы так красиво смотрелись, когда вместе с Адель открывали бал, – сказала она ему. – Вы были такой серьезный и добрый, и все вокруг выглядели словно дети малые! И Адель тоже очень хорошо смотрелась. – И, в порыве вдохновения, она добавила: – Я ведь выбрала ее для себя идеалом в школе!
– Неужели? – Она увидела, что он пытается скрыть внезапное удивление; затем он сказал: – Я не могу ей об этом не рассказать!
Он был красивее, чем она думала, а за его доброжелательной манерой скрывалась некая властность. Хотя он вел себя по отношению к ней с подобающим вниманием, она заметила, как его взгляд быстро обежал зал, чтобы убедиться, что все идет хорошо; проходя в танце рядом с оркестром, он тихо обратился к дирижеру, который почтительно подошел к краю своего возвышения. Последний избранный в "Череп и кости"! Жозефина знала, что это значило – ее отец был членом этого братства. Риджвей Саундерс и все остальные "Любящие братья" точно не попадут в "Череп и кости". Она задумалась, существовало ли такое же, как "Череп и кости", братство для девушек – туда могли бы избрать и ее… Или же Адель Кроу с ее коленками, которые были символом ее солидности!
Скорее приходите к нам,
Хотим, чтобы вы были с нами;
Идите же скорее к нам
И чувствуйте себя как дома!
– Интересно, сколько здесь парней, которые выбрали вас своим идеалом? – спросила она. – Если бы я была парнем, то я захотела бы стать именно таким, как вы! Правда, мне бы ужасно надоедало, что в меня все время влюбляются девушки.
– Не влюбляются, – просто ответил он. – И никогда не влюблялись.
– Конечно, влюбляются, но они это скрывают, потому что вы производите на них впечатление, и еще потому, что они боятся Адели.
– Адель вряд ли будет возражать. – И торопливо добавил: – Если когда-нибудь такое случится. Кажется, Адель такие вещи всерьез не воспринимает.
– Вы с ней помолвлены? Он слегка вздрогнул:
– Я считаю, что всему свое время, в том числе и помолвке.
– И я тоже так думаю, – с готовностью согласилась Жозефина. – Лучше иметь одного настоящего друга, чем сотню поклонников, все время увивающихся вокруг тебя с сюсюканьями.
– Так вот чем занимается вся эта толпа, бегающая за вами весь вечер!
– Какая еще толпа? – наивно спросила она.
– За вами бегает половина второкурсников!
– Ах, это всего лишь кучка щеголей! – неблагодарно отозвалась она.
Жозефина лучилась счастьем, красиво кружась в танце среди ставшего вдруг чарующим бала, в объятиях самого председателя бального комитета. Лишь трепет, который он вызывал у членов ее "свиты", стал причиной того, что ее так долго никто не "перехватывал"; но через некоторое время все же нашелся смельчак, и ее чувство гордости вдруг исчезло. Юноша был впечатлен тем, что с ней танцевал сам Дадли Ноулетон; он стал вести себя очень почтительно, и это сдержанное обожание скоро ей наскучило. Пройдет совсем немного времени, надеялась она, и Дадли Ноулетон опять ее "перехватит", но наступила полночь, затем прошел еще один скучный час, и она стала задумываться, а не было ли все это лишь любезностью по отношению к девушке из школы Адели? Адель уже, наверное, успела нарисовать ему хорошенькую картину прошлых подвигов Жозефины! Когда он, наконец, к ней приблизился, она напряглась и насторожилась – в таком состоянии она всегда выглядела податливой, слабой и тихой. Но вместо того, чтобы пригласить ее танцевать, он потянул ее за собой туда, где оканчивался ряд лож.
– С Адель произошла неприятность на лестнице из гардеробной. Она немного подвернула коленку и порвала чулок. Она просит вас одолжить ей чулки, потому что вы остановились тут недалеко, а до нашего клуба "Лаун" отсюда неблизко.
– Конечно!
– Я вас отвезу, моя машина на улице.
– Но вы ведь так заняты – прошу вас, не беспокойтесь!
– Ничего, я вас отвезу.
На улице была оттепель; казалось, будто слабая и прозрачная весна нависла над вязами и карнизами зданий, обнаженность и холод которых так не понравились ей неделю назад. Ночь казалась аскетичной, словно дух мужской борьбы за существование пронизывал весь этот городок, где три столетия подряд мужчины посвящали науке всю свою энергию и помыслы. Все это символизировал сидевший с ней рядом энергичный и могучий Дадли Ноулетон. Ей казалось, что она никогда еще не встречала таких мужчин.
– Прошу вас, входите, – сказала она, когда он поднялся по ступенькам к двери дома. – У нас тут очень уютно.
В неосвещенной гостиной горел камин. Спустившись сверху с чулками, она вошла в гостиную и встала с ним рядом, ничего не говоря и глядя вместе с ним на огонь. Затем она посмотрела на него, все еще молча, опустила глаза, а затем опять посмотрела на него.
Он пошевелился и спросил:
– Вы нашли чулки?
– Да, – ответила она, затаив дыхание. – Правда, я быстро? За это с вас поцелуй!
Он рассмеялся, словно она пошутила, и двинулся к двери. Она улыбнулась и глубоко упрятала свое разочарование. Они сели в машину.
– Чудесно, что мы с вами познакомились, – сказала она ему. – Передать вам не могу, как много новых мыслей я почерпнула из нашей беседы!
– Но разве я вам что-нибудь сказал?
– Конечно сказали! О том, что и помолвке нужно свое время! Мне раньше не доводилось разговаривать с мужчинами вроде вас. Иначе я бы, наверное, думала совсем подругому. Я только что поняла, что во многом заблуждалась. Мне вот всегда хотелось вызывать волнение. А теперь я хочу помогать людям.
– Да, – согласился он, – это очень хорошо.
Когда они прибыли в учебный манеж, ей показалось, что он хочет сказать ей что-то еще. В их отсутствие начался ужин; идя рядом с ним через большой зал, чувствуя, что на них смотрит множество глаз, Жозефина спрашивала себя – думают ли все эти люди о том, что между ними что-то было?
– Мы немного опоздали, – сказал Ноулетон, когда Адель ушла надеть чулки. – Ваш кавалер, наверное, давно уже вас потерял. Так что давайте я вам отыщу здесь что-нибудь перекусить, ладно?
– Это было бы просто великолепно!
А потом, когда вновь начались танцы, она двигалась, полностью погрузившись в свои приятные мысли. Поклонники нескольких уже уехавших с бала красавиц смешались с ее поклонниками, и вскоре ни одну девушку в зале не приглашали чаще, чем Жозефину. Даже племянник мисс Брейретон, Эрнест Уотербери, с ней потанцевал, выражая свое чопорное восхищение. Но разве она танцевала? Не успевая вновь поймать такт, она просто перелетала по всему залу от мужчины к мужчине – руку вправо, руку влево… Внезапно ей захотелось отдохнуть, и словно в ответ на это желание перед ней возник новый юноша: высокий, елейный южанин с вкрадчивым голосом:
– Ах, прекрасное создание! Я все глаза проглядел, любуясь твоим порхающим точеным профилем. Ты выделяешься здесь среди всех, словно прекрасная американская роза среди полевых маргариток!
Танцуя с ним второй раз, Жозефина вняла его мольбам:
– Хорошо. Пойдем подышим воздухом.
– Но я говорил совсем не об улице! – сказал он, едва они вышли за дверь. – Случилось так, что мне на время досталось одно гнездышко, прямо в этом здании.
– Хорошо.
Бук Чаффи, из Алабамы, пошел впереди, указывая путь: через гардеробную, затем на пролет выше, прямо к незаметной двери.
– Это квартира моего друга, сержанта Буна – он инструктор батареи. И он очень настаивал, чтобы сегодня вечером квартирку использовали только как гнездышко, а не как читальный зал и тому подобное!
Открыв дверь, он включил тусклый свет; она вошла, он прикрыл за ней дверь, и они посмотрели друг на друга.
– Как хорошо! – прошептал он.
Его высокая голова склонилась, длинные руки нежно обхватили Жозефину, и очень медленно – так, чтобы их взгляды как можно дольше оставались прикованными друг к другу, – он притянул ее к себе. Жозефина в это время думала о том, что никогда еще не целовалась с южанином.
Неожиданно в замке двери раздался звук вставляемого ключа, и они тут же отскочили друг от друга. Затем раздался приглушенный смех, за ним – звук удаляющихся шагов, и Бук, подскочив к двери, стал крутить ручку. В то же мгновение Жозефина заметила, что комната служила сержанту Буну не только гостиной; здесь же он и спал.
– Кто это был? – спросила она. – Зачем нас здесь заперли?
– Какой-то шутник. Пусть только попадется мне в руки…
– Он вернется?
Бук сел на кровать, чтобы все обдумать.
– Я не знаю. Я даже не знаю, кто это был! Но если здесь появится кто-нибудь из комитета, выйдет не очень хорошо, не правда ли?
Увидев, что она изменилась в лице, он подошел и обнял ее.
– Не волнуйся, солнышко! Мы что-нибудь придумаем. Она поцеловала его в ответ – наскоро, не теряя головы.
Затем отодвинулась и пошла в соседнюю комнату, которая была увешана сапогами, шинелями и другими деталями военной амуниции.
– Тут есть окно, – сказала она.
Окно располагалось высоко, его очень давно не открывали. Бук залез на стул и с трудом распахнул окно настежь.
– До земли футов десять, – сказал он миг спустя, – и прямо внизу лежит огромная куча снега. Ты можешь упасть, испачкаться и уж точно промочишь туфли и чулки.
– Но мы должны отсюда выбраться! – резко ответила Жозефина.
– Лучше подождем здесь и будем надеяться, что шутник…
– Я не стану ждать! Я хочу отсюда выбраться. Так… Бросай вниз все одеяла с кровати, а я на них спрыгну; или ты спрыгни первый и разложи их на куче снега.